ФЕДОР СОЛОГУБ (1863 - 1927)

Сологуб Ф.

Пламенный круг

М.: Прогресс-Плеяда, 2008

Издательство "Прогресс-Плеяда" порадовало поклонников творчества Федора Сологуба репринтным воспроизведением самой известной его книги стихов, дополнив ее откликами современников поэта. Среди авторов статей, занимающих половину нынешней книги, - Брюсов, Блок, Городецкий, Гумилев, А. Белый и другие. В помощь современному читателю сборник дополнен ярким послесловием и примечаниями, подготовленными М. Павловой.

Суперобложку роскошного издания украшает портрет писателя работы Юрия Анненкова (1921), на фронтисписе - рисунок Б. М. Кустодиева (1907).

Сумрачный, странный, необщительный... Розанов, увидев Федора Сологуба, назовет его "кирпич в сюртуке". Он и вправду был как-то неподвижен и тяжел. Но еще и необычайно древен. Надежда Тэффи познакомится с Сологубом, когда тому будет около сорока. Впечатление окажется совсем особого свойства: "...Он мне показался старым, даже не старым, а каким-то древним. Лицо у него было бледное, длинное, безбровое, около носа большая бородавка, жиденькая рыжеватая бородка словно оттягивала вниз худые щеки, тусклые, полузакрытые глаза. Всегда усталое, всегда скучающее лицо".

Нечто подобное припомнит и другой мемуарист, Георгий Чулков: "Сологубу можно было тогда дать лет пятьдесят и более. Впрочем, он был один из тех, чей возраст определялся не десятилетиями, а по крайней мере тысячелетиями - такая давняя человеческая мудрость светилась в его иронических глазах".

Вечный старик. И до крайности "несовременный": слишком большой груз - не лет, а столетий, - был за его плечами.

Таким себя ощущал и сам Федор Сологуб. В предисловии к своей самой известной поэтической книге скажет:

Рожденный не в первый раз и уже не первый завершая круг внешних преображений, я спокойно и просто открываю мою душу. Открываю, - хочу, чтобы интимное стало всемирным.

Можно подумать, что поэт просто начитался Шопенгауэра, Ницше, проникся идеей переселения душ, воспринятой европейцами от культуры Индии. Но стоит только прикоснуться к стихам Сологуба - и его прежние жизни предстанут в живых, осязаемых образах: "Я пас ослиные стада..."; "Я жил как зверь пещерный..."; "Когда я был собакой седого короля...", "Я был один в моем раю, и кто-то звал меня Адамом...". Он был рабом, древнеиндийской девушкой, способной слышать голос Брамы, афинянкой Фриной, нюренбергским палачом... И каждая жизнь - как возврат в земное существование, поскольку каждое живое существо рождается многократно, чтобы через цепь новых рождений пройти путь

стр. 98
медленного просветления.

Сологубовский рай - это звезда Маир и планета Ойле, которым он слагал гимны и куда надеялся попасть после смерти:

Мой прах истлеет понемногу,
Истлеет он в сырой земле,
А я меж звезд найду дорогу
К иной стране, к моей Ойле.

Я все земное позабуду,
И там я буду не чужой, -
Доверюсь я иному чуду,
Как обычайности земной.

Но до того - он должен был жить снова и снова, в различных обличьях, вбирая в себя горькую мудрость тысячелетий.

Это мироощущение вряд ли можно было бы назвать оригинальным, если б мотивы из разных философских источников не были перемолоты личным опытом. Судьба словно готовила ему тяжкий путь реалиста: ранняя безотцовщина, нищета, мать, которая, работая прислугой, хотела вывести сына в люди и должное для этого прилежание вколачивала в него поркой. Из подобной жизни писатель Горький "вышел в люди", став жестким реалистом с примесью какого-то ницшеанского романтизма. Сологубу такой реализм претил.

В его настоящем имени - Федор Кузьмич Тетерников - не было ничего поэтического. Вряд ли можно было найти особую поэзию и в невероятной бедности, в которой он жил в детстве, и в бесконечных побоях. Битье стало частью жизни, физическая боль стала им восприниматься как лекарство от боли душевной:

Покоряясь грозной воле,
На пол я потом ложусь,
И когда от резкой боли
Наорусь и наревусь,

Вдруг в душе спокойно станет,
Жизнь покажется легка,
И уж сердца не тиранит
Посрамленная тоска.

Еще более важный образ у писателя Сологуба - босые ноги. Он любил ходить босиком и многих своих героев награждал этим даром свободы, живой связи с миром. Если "переболеть" розгами - тоже, что получить отпущение грехов, то странствовать босиком - это своего рода причастие. Будучи уже пожилым человеком, в 1918-м, он готов этой своей привычке слагать гимны:

Дорога от дождя размокла.
Я подвернул мои штаны.
Босые ноги, точно свекла,
Совсем от холода красны.

Иду с трудом по липкой грязи.
Из-за пролившихся дождей
Не стану порывать я связи
С землею милою моей.

Пусть грязь, тесняся через пальцы,
Марает ноги, - ну так что ж!
Бредут к святым местам скитальцы,
И ты до дома добредешь.

Жизнь земная и для Тетерникова-мальчика, и - позже - для провинциального учителя математики была занятием тягостным, мучительным, однообразным. Но можно было превратиться в Дон-Кихота, который в деревенской девке Альдонсе увидел прекрасную Дульсинею Тобосскую. Сологуб из мрачной жизни вынес не практическую сметку, способность "делать дела", но особый талант - "дульсинировать" мир, преображать его. И самый частый мотив его стихов, рассказов, романов - не грубый реализм, не сказка воображения, но герой, существующий в двух мирах, где мир фантазии способен одолеть мир безобразного существования.

Когда этот странный учитель принес свои стихи в журнал "Северный вестник", редакции не приглянулась его "непоэтическая" фамилия. Здесь ему и нашли псевдоним. Сам писатель к новому своему наименованию отнесся с редким безразличием и позже признался: Я был равнодушен ко всему этому, - ведь, вообще, человек не сам выбирает себе имя, - и меня окрестили Федором, не спрашивая моего согласия.

К концу XIX века его имя будет уже известным: Сологуб-автор романа "Тяжелые сны", множества рассказов и стихотворений. Но еще целое десятилетие ему придётся ждать

стр. 99

своего часа.

В 1907 году отдельным изданием выходит второй роман Сологуба "Мелкий бес". Это произведение сразу выдвинет его в первые ряды современных прозаиков. Имя учителя Ардальона Борисовича Передонова - существа мрачного, который до умопомешательства ненавидит всякое проявление человеческой радости и сам подозревает всех, даже наиболее близких людей, в скрытой зависти и ненависти к нему, - стало нарицательным. Не менее знаменитым стал и образ недотыкомки, фантастического создания, близкого народной демонологии. Чуткие читатели могли за реалистическим сюжетом романа различить символический план: мифический самовлюбленный Нарцисс отдает в жертву своему безумию собственного приятеля, похожего на барашка, словно изначально уготованного на заклание.

Еще более упрочил славу писателя сборник стихов "Пламенный круг", вышедший в 1908 году. С этого времени Сологуб воспринимается современниками как современный классик и входит, наряду с Горьким, Куприным и Леонидом Андреевым, в число самых читаемых авторов.

Войну 1914 года он встретит с патриотическим подъемом, Февральскую революцию - с воодушевлением, Октябрь 1917-го - почти с отвращением. После смерти жены, переводчицы Анастасии Чеботаревской, которая в 1921 году в состоянии черной меланхолии бросилась в воду с Тучкова моста, закончатся попытки Сологуба добиться разрешения на выезд за пределы большевистской России. С этого времени он становится безразличен к любым изменениям в своей жизни. Все отчетливей в его поэзии звучит христианское смирение. Он пользуется авторитетом в писательской среде и в середине 1920-х годов даже занимает различные посты в Союзе ленинградских писателей. В творчестве же остается чужд новой власти и воспринимается ею как "внутренний эмигрант".

Последние годы жизни Сологуба отмечены знаком неожиданного просветления, что заметно сказалось на его стихах. Единственным мучительным переживанием Сологуба был декабрь - месяц, который он ненавидел. Знакомых он уверял, что умрет от "декабрита". Этому предсказанию суждено было сбыться: Федор Сологуб умер 5 декабря 1927 года в Ленинграде.