История. ПОЛКОВНИК ГЕРАСИМОВ, ОСТАНОВИВШИЙ ПЕРВУЮ РУССКУЮ РЕВОЛЮЦИЮ

Прямые параллели с историческим прошлым при оценке деятельности политических партий, различных властных структур и отдельных личностей, при выборе стратегии и тактики действий ради достижения поставленных целей в современных условиях таят в себе немало опасностей. И тем не менее коммунистам, народным патриотам, их организаторам важно знать приемы и методы борьбы царизма, буржуазного государства с революционными силами в годы первой русской революции и Великого Октября 1917 года. Эти знания позволят избежать ошибок и потерь в настоящем, напомнить о необходимости быть бдительными, помогут активистам народно-патриотических сил творчески подходить к выбору наиболее эффективных форм и приемов деятельности применительно к реалиям современности.

ЗАЧЕМ ПЕТЕРБУРГУ СТАЛ НУЖЕН ГЕРАСИМОВ?

В России 1905 год начался с январской крови петербургских рабочих, что шли за справедливостью к императору Николаю, а закончился большой кровью московского декабрьского восстания. Русские революционеры от разных партий - жестко- прагматичной большевистской, авантюрно-террористической эсеровской, глотки рвущей меньшевистской - вздыбили рабочих и крестьян, возбужденных всеобщим экономическим кризисом. Митинги, стачки, забастовки в Петербурге, Москве, Варшаве, Риге, Баку, Иваново-Вознесенске. Вал первомайских демонстраций. Претензии к власти, переходящие в политические требования. Политический террор - в Москве убит великий князь Сергей Александрович, дядя царя. Кипят крестьяне: громят и жгут хозяйские усадьбы, требуют земли. И сквозь этот бунтарский хаос несется партийное: "Крестьяне! К вам наше слово!" В июне рвануло на броненосце "Потемкин". Матросская стихия не оставила шансов господам офицерам: кололи штыком, швыряли за борт.

К осени центральная Россия стала вулканом. Но все решал Петербург. В большой стране захват власти должен идти от центра. А Петербург колотила дрожь. Дрожь Зимнего дворца, где сидел Николай II, дрожь градоначальника, дрожь Департамента полиции и Петербургского охранного отделения.

- Делайте же что-нибудь! - срывался на крик губернатор Петербурга генерал Трепов при очередном докладе директора Департамента полиции интеллигентного Алексея Александровича Лопухина. - Кто может положить конец этой революционной вакханалии, кто может заставить работать охранное отделение?

И тогда Лопухин выдавил: - Полковник Герасимов, начальник Харьковского охранного отделения. В этой обстановке - только он.

Лопухин знал Герасимова как твердого начальника охранной службы, чуждого идеям Зубатова покорять революционное движение гибкой политической игрой.

К началу 1905 года охранные службы империи пребывали в состоянии смятения и разброда. Симптомы этого появились уже в 1903 году, после смещения Зубатова с должности начальника Особого отдела Департамента полиции. Полицейская система России теряла стратегические цели, не могла определиться в методах борьбы. Полковник Герасимов, пожалуй, единственный из руководителей сыска, изначально был

ярым противником Зубатова, противодействовал ему как мог. Столкнулись два сыскных мировоззрения. Одно - политические интриги, комбинации, игра с революционерами за обладание рабочим классом; другое - выявление руководящих центров политических партий и контроль их деятельности, при необходимости - аресты. В определенный момент власть испугалась зубатовских нововведений, испугалась необычности методов, испугалась политической игры.

После изгнания Зубатова аппарат сыска империи, ориентированный на его идеологию, укрепленный его людьми, хватил паралич - "вождь" ушел, подданные не знали что делать. А созданные им "зубатовские" рабочие общества начали искать себя в революционной стихии. При бездействии полиции страна шла к катастрофе. И тогда Лопухин вспомнил об Александре Васильевиче Герасимове.

РАЧКОВСКИЙ ДЛЯ ГЕРАСИМОВА

Император очень надеялся на петербургского губернатора Дмитрия Федоровича Трепова. Николаи II считал, что только тот способен остановить революционную смуту. Ему и отдал на откуп всю внутреннюю политику в империи. Боевой генерал еще с русско- турецкой войны, импозантный, решительный, во внутренних политических делах чувствовал себя некомфортно. Ума хватило, сделал своим политическим советником Петра Ивановича Рачковского.

О, это была весьма заметная фигура в российском охранном деле! Творческая, интриганствующая, циничная. Сам из дворян, образование только домашнее. Первая служивая должность - сортировщик Киевской почтовой конторы, а потом все больше в канцеляриях губернаторов - киевского, одесского, варшавского. Пробовал себя в литературном деле, получилось. В журнале "Русский еврей" заведовал редакцией. И вляпался в историю с неким Мирским, что покушался на жизнь генерал-адъютанта Дрентельна. Полицейский следователь за несколько минут объяснил, чем грозит для него, Рачковского Петра Ивановича, укрывательство террориста. И он сделал тогда ловкий ход - предложил себя в полицейские агенты. Тайная служба пошла споро. Уже в 1884 году он заведовал в Париже заграничной агентурой российского политического сыска. Именно он разыскал на старой парижской улице Рюдю-Мэн квартиру, в которой обитал убийца подполковника Судейкина - Сергей Дегаев. Он долго помнил это свое первое заграничное дело. Но главное - создал систему информирования о русской политической эмиграции, ее связях с революционным подпольем в России. Восемнадцать лет в Париже! Он свой в кабинетах французских министров и полицейских чиновников. Неугодных ему он убирал их руками. В круговерти дел не забывал и себя. Биржевые дельцы - лучшие друзья. Игра на бирже и круглые счета в банках. Умел.

А в 1902 году опять вляпался - написал, черт дернул, письмо вдовствующей императрице Марии Федоровне, матери монарха Николая II, о том, что ее сын путается с французским гипнотизером, мастером спиритизма Филиппом, агентом масонов. Николай рассвирепел: сыскной чиновник лезет в личные дела императора! Уволили тогда Рачковского из Департамента полиции. Да вслед еще проверку дел его назначили.

Но Трепов любил Рачковского. Кто их познакомил - загадка. А любил за изворотливый стратегический ум, за легкий отзывчивый нрав. Когда император возложил на Дмитрия Федоровича внутренние дела, еще острее тот почувствовал, как ему нужен Петр Иванович. В роли советника, консультанта, предсказателя. И пошел просить Николая вернуть Рачковского на службу. Уговорил. В начале 1905 года тот стал заведовать политической частью Департамента полиции, да еще на правах вице-директора. И в этом ранге выполнять еще и специальную задачу - курировать деятельность политической полиции в Петербурге.

Но когда начались кровавые дела и нужно было действовать, Трепов понял, что охранным отделением Петербурга должен руководить человек действия, мастер сыска с волей боевого офицера. Иного выбора надвигающаяся революция не оставляла. И когда Лопухин предложил ему Герасимова на Петербургское отделение, он уже понял и другое: революция - это политика, и безопасность власти - тоже политика. И поэтому пусть у Герасимова будет политический советник Рачковский.

Политический игрок Рачковский и жандармский полковник Герасимов не ужились. "Тоже мне, Светило", - мысленно клял его Герасимов. "Светило" разочаровало неумением поставить розыск, найти, арестовать, в крайнем случае ликвидировать. Он все напирал на деньги: этому нужно дать; того можно купить; тому показать через

агента, сколько бы он получал, если бы сделал то, что нам нужно.

Гибкость, вариативность, политические комбинации Рачковского раздражали полковника. Он видел в нем продолжение Зубатова, и это усиливало неприятие, б спорах с Рачковским ему приходилось буквально проламывать свою стратегию и тактику.

Почти каждый день Герасимов докладывал обстановку Трепову. А из угла треповского кабинета сверлил его взглядом политический советник Рачковский.

ГЕРАСИМОВ И РАЧКОВСКИЙ: ДВА ВЗГЛЯДА НА БОРЬБУ С РЕВОЛЮЦИЕЙ

17 февраля 1905 года Герасимов вступил в должность начальника Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в столице. Таким было полное название Петербургского охранного отделения. Пришлось заниматься двумя делами сразу: ломать оперативные порядки в отделении и познавать революционную ситуацию в столице.

В Петербурге его поразили не столько революционные агитаторы и ведомые ими массы трудового люда, сколько бешеная активность интеллигенции. Еженедельно рождались организации, объединения, союзы инженеров, профессоров, учителей, врачей, адвокатов и даже чиновников. Потом они объединились в Союз союзов со своим центральным комитетом. И тот немедленно вполз в политику. Презрев профессиональные интересы, комитет возглавил антиправительственное движение интеллигенции. Дискутировались политические вопросы, вырабатывались программы и выдвигались лозунги. Причем не в пользу монархии, а откровенно республиканские. Эти интеллигентские союзы вели себя как политические партии, а центральный Союз союзов по сути стал теневым правительством. И идея у него была понятна и привлекательна для интеллигенции: власть на платформе объединения людей всех профессий.

На очередном докладе у Трепова Герасимов ставит вопрос о ликвидации союзов. Рачковский, как всегда из угла треповского кабинета, брюзжит:

- Будет слишком много шума.

- Шум менее вреден, чем их настоящая деятельность. Они уже так раскачали ситуацию, что еще немного - и она станет неуправляемой.

Сошлись на том, что арестованы будут только руководители центрального Союза союзов и их антигосударственная деятельность будет достаточно задокументирована. Полумера, конечно, но большего Герасимов "выбить" из Трепова не мог.

"Центральных" деятелей арестовали.

А дальше, как и предполагал Рачковский, взвыла пресса. И Трепов приказал всех арестованных выпустить.

Герасимов негодовал:

- "Верхушку" освободили, "рядовые" союзы возмущены и требуют легализации массовых собраний. Чего мы добились такими мерами?

А Рачковский стоял за продолжение уступок. Хотят собраний - разрешим собрания. Требуют университетских автономий - разрешим автономии.

Криком исходил Герасимов в треповском кабинете:

- У меня в институтах только информаторы, моих людей нет в руководстве студенческих организаций. Автономия не успокоит студенчество и профессуру. Она, наоборот, приведет к сходкам и митингам. Туда придут революционные горлопаны и "заведут" студенческую массу.

Спокоен был Рачковский:

- Ну, вы известный пессимист. Вот увидите, все образуется.

Образовалось действительно скоро. Митинг за митингом, сходка за сходкой шли в институтах и университете Петербурга. Революцией бурлило студенчество, а следом интеллигенция.

Герасимов ставит задачу своим офицерам: мобилизовать всех агентов - освещаться должны каждое собрание, сходка, митинг, товарищеская вечеринка. В отношении руководителей и активистов организаций и союзов добиться полной ясности: где живет, какая семья, связи, окружение, финансовые дела. Потом он уединялся в кабинете с каждым из офицеров и детально "мозговал" ситуацию по его организациям и людям, разбирал оперативные планы, размышлял над докладами. Работалось чертовски трудно, не хватало опытных агентов, с трудом привлекались новые.

А на чем сосредоточился Рачковский? Его тогда больше видели у высоких лиц, с коими он обсуждал политическую ситуацию. Но чаще у Председателя Совета министров Сергея Юльевича Витте. На этих встречах и родилась "рачковско-виттевская" идея: для борьбы с надвигающейся анархией и революционным хаосом нужно договориться с интеллигенцией и торгово-промышленными кругами, наиболее авторитетных лиц включить в состав правительства, пригласить на

государственную службу. Именно эти лица помогут расколоть общественное мнение и привлечь на сторону власти всех мыслящих либералов. А анархистов и радикалов, играющих в революцию, тогда можно будет локализовать. Такой был придуман политический ход против революции, стоящей на пороге.

И Рачковский начал действовать: определять кандидатуры, планировать встречи.

Но грянул гром - всеобщая октябрьская забастовка по решению революционных партий. Бастовали все - заводы, банки, магазины, управы, железные дороги, почта и телеграф. Даже в полиции, среди городовых, началось движение в пользу забастовки.

Власть спасала себя Манифестом о свободах, текст которого сочинил Витте. Уже 17 октября 1905 года во второй половине дня он позвонил Трепову и сказал: "Слава богу, Манифест подписан. Даны свободы, вводится народное представительство, начинается новая жизнь".

- Слава богу, - воодушевился Рачковский, - завтра на улицах будут христосоваться.

- Завтра на улицах начнется революция, - резко возражал Герасимов. Жандармский профессионал знал, что говорил.

Вечером следующего дня в своем рабочем кабинете он смотрел сводки из участков: на улицах демонстрации, митинги, шествия, красные знамена, революционные ораторы. Полиция не успевала фиксировать антиправительственные акции.

В эти ,дни Витте начал двигать выработанный с Рачковским план: пошли переговоры с представителями либеральной интеллигенции и общественности о вхождении в состав нового правительства. Они обещали, профессора и земцы-либералы, интеллигенты. Обещали подумать и войти. Но, обманули.

Для Витте это стало ударом. Долго не мог успокоиться, выразился в сердцах:

- Эта интеллигенция - полное... Пообещать поддержку и потом уйти в сторону! Бросить меня в самый тяжелый час! - И дальше с сарказмом: - Вероятно, недостаточно она у нас государственно подготовлена.

ГЕРАСИМОВ: УДУШЕНИЕ РЕВОЛЮЦИИ

После царского Манифеста о свободах революционная стихия захлестывала империю. Развал власти шел на глазах. И прежде всего в Петербурге. Согласно манифесту, из тюрем выпустили революционных деятелей, из-за границы вернулись их соратники - революционные эмигранты. С ними собрания и митинги пошли чередой. Петербург стал сплошным городом-митингом.

Выступления рабочих, движение интеллигенции разжигалось выступлениями прессы. Благодаря манифесту, власть наполовину срезала цензурные барьеры. Теперь публикации газет и журналов, в коих правили бал ирония, сатира, политическая обструкция режима, находили скорый отзыв в интеллигентских кругах. Да и простонародье тешилось.

Пресса переживала свою революционную весну. Открыто, на уличных лотках, предлагали большевистскую "Искру", "Революционную Россию" и массу других, отпечатанных в лондонских, парижских, женевских, а ныне и петербургских типографиях. Недавно еще подпольные, теперь эти издания открыто выходили под революционными девизами: "Пролетарии всех стран, объединяйтесь!" или "В борьбе обретешь ты право свое!" А масса сатирических листков и журналов без всяких девизов зло смеялась над Императором всея Руси и над властью.

Герасимов, не изменявший своей привычке ходить на работу пешком, наблюдал каждое утро это "печатное" сумасшествие. Иногда покупал, показывал своему министру Дурново.

И каждый раз тот задавал вопрос:

- Вы посмотрите, кто авторы? Почему они, евреи, на редакторских постах, на ведущих корреспондентских должностях? - И совсем словами Витте: - Пресса-то у нас еврейская, в основном радикально-левая (1).

Дальше восклицания, абы душу отвести:

- Где же русские перья, почему же на нашей стороне нет талантливых журналистов и редакторов?

Герасимов тему не поддерживал - в оперативном плане пока неперспективна. И переходил к докладу.

Министр внутренних дел у Витте Петр Николаевич Дурново, как и Трепов, почти каждый Ьень требовал доклада начальника петербургского охранного отделения. Герасимов не скупился на выражения, откровенно говорил о развале государственности, черных красок не жалел.

Однажды между ними состоялся весьма характерный диалог, который излагает в своих воспоминаниях Герасимов:

- Так скажите: что же, по-вашему, надо делать?

- Если бы мне разрешили закрыть типографии, печатающие революционные издания, и арестовать 700 - 800 человек, я ручаюсь, что успокоил бы Петербург.

- Ну, конечно. Если пол-Петербурга арестовать, то еще лучше будет, - ответил Дурново. - Но запомните: ни Витте, ни я на это нашего согласия не дадим. Мы - конституционное правительство. Манифест о свободах дан и назад взят не будет. И вы должны действовать, считаясь с этими намерениями правительства, как с фактом (2).

Еще в дни октябрьской забастовки революционные партии создали Совет рабочих депутатов. После забастовки Совет набрал силу и повел себя как второе правительство. Будто продолжил дело Союза союзов. Но агрессивнее, жестче: направлял запросы, требовал объяснений, проводил проверки государственных учреждений. Нагло, бесцеремонно. Удивительно, но ему отвечали, показывали, объясняли. Настал момент, когда Совет поставил вопрос о своей милиции. Потянулись первые добровольцы. Полиция растерянно взирала на происходящее.

Такая же растерянность охватила и армию. Только там - это была растерянность разложения. Солдаты и матросы отказывались подчиняться офицерам. Призрак "Потемкина" маячил перед теми и другими: одних - подвигнув на бунт, других - сдерживая от решительных действий.

Оперативная информация подталкивала Герасимова к однозначному выводу: самое опасное звено - Совет рабочих депутатов. Его надо громить. И он объясняет это Дурново.

- Немыслимое дело, - отвечает тот. - Отдельные лица могут быть арестованы. Но весь Совет - никак нельзя. Литература может быть конфискована, но лишь некоторые издания. Мы - конституционная власть.

Снова и снова ставит Герасимов вопрос о разгроме Совета и получает отказ за отказом. Наконец, у него в руках агентурное сообщение: Совет принял решение о подготовке вооруженного восстания. Спешит к Дурново. Совещаются: Дурново, Рачковский, второй директор Департамента полиции Вуич, от прокуратуры Камышанскии. Решают: арестовать только председателя Совета Хрусталева, в отношении которого Герасимов привел неопровержимые данные о прямом отношении к подготовке восстания.

Яснее всего выразился Рачковский:

- Нам нужно оттягивать развязку и содействовать организации благомыслящих слоев общества.

Потерпев провал с либеральной интеллигенцией, Петр Иванович теперь на ее место в благомыслящий слой определил национальных патриотов - Союз русского народа под водительством профессора Дубровина. Революцию могут остановить патриоты- националисты, - отстаивал идею Рачковский. Профессор Дубровин, которого нашел Петр Иванович, спешно разворачивал отряды русских патриотов.

- Несерьезно, - сказал как отрезал Герасимов. - Из-за угла они что-то и сделают. А в прямой схватке их поколотят, сметут просто. Нет за ними реальной силы. Сила у меня. Идеи же патриотические не за неделю внедряются.

Еще более жестче настаивает Герасимов на разгроме Совета, именно разгроме. Нутром чувствовал приближающуюся катастрофу. И выразился вполне определенно: "Или мы будем служить революционным украшением петербургских фонарей, или всех революционеров пошлем в тюрьмы и на виселицу". Эта фраза вошла в историю и кочевала из десятилетия в десятилетие, но была благополучно забыта в последние годы советского режима.

И опять совещание у Дурново. И очередной запрет на арест.

А ведь как убеждал: "Крушение монархии - дело дней. Любой ценой надо сокрушить главное гнездо революции - Совет рабочих депутатов. Арестовали Хрусталева? Ну и что?! Там Троцкий! Меньшевик, но действует как большевик! Этот не Хрусталев. Это - фанат революционной войны, и он на самом деле руководит Советом. Он организатор восстания! Там отлаженные связи с заводами, институтами, оттуда управляют боевыми "тройками" и "пятерками", оттуда управляют боевыми дружинами, укомплектованными решительными людьми, готовыми на все".

Поистине, промедление смерти подобно.

На другой день заявился к Дурново с утра с внеочередным докладом. Сказал то же самое. Только эмоции хлестали через край. При сем присутствовал министр юстиции Михаил Григорьевич Акимов, он же генерал-прокурор империи. Дурново опять играл в демократа и бубнил что-то о конституции.

- А я согласен с полковником, - неожиданно сказал Акимов. - И если вы, как министр внутренних дел, не считаете возможным дать разрешение на предлагаемые им меры, то это сделаю я.

И вырвав лист из блокнота, написал распоряжение об аресте всего Совета рабочих депутатов.

В тот же вечер 3 декабря 1905 года армейское подразделение оцепило помещение Вольно- экономического общества, где заседал Совет. Заседание вел Троцкий. И он не прервал его, когда в зал вошел жандармский офицер. Историки достаточно полно реконструировали эту сцену.

Офицер вышел на середину зала и стал зачитывать ордер об аресте членов Совета. В зале повисла гробовая тишина. А председатель Совета Троцкий буднично произнес:

- Есть предложение принять к сведению заявление господина жандармского офицера. А теперь покиньте зал заседания Совета рабочих депутатов, - обратился он к представителю власти.

В полном замешательстве тот ретировался. Троцкий предложил приготовиться к аресту, уничтожить документы, материалы, которые могут быть использованы властями против Совета, а тем, у кого есть оружие, привести его в негодность. А потом в зал ворвалась группа жандармов. Председатель еще успел крикнуть: "Смотрите, как царь исполняет свой манифест! Смотрите!" (3).

Всех арестованных свезли в Петропавловскую крепость. С Советом было покончено. Но агенты доносили, что в ответ на разгром Петербургского Совета рабочих депутатов руководство партии социал-демократов и социалистов-революционеров решило начать всеобщую забастовку и вооруженное восстание. О забастовке объявит всероссийский железнодорожный съезд, который собирается 6 декабря в Москве под предлогом пересмотра устава касс взаимопомощи железнодорожных служащих. Там на съезде будут люди от революционных партий и организаций.

Герасимов требует от Дурново отдать приказ об аресте всего съезда железнодорожников. Рачковский против. С ним согласен и министр. Решено, что Рачковский поедет в Москву наблюдать за работой съезда. После этого будут выработаны предложения.

Герасимов в ярости. Он кричит, что такая тактика до добра не доведет. С этой революционной публикой нельзя заниматься политическими играми. У него полная информация, он верит своим агентам. Собравшихся под видом железнодорожников революционеров нужно брать.

Кончилось как всегда по-русски, смешно и бестолково. Рачковский по нездоровью затянул отъезд в Москву, на съезд не попал. А ночью Дурново привезли с телеграфа копию телеграммы, разосланной съездом по всем железным дорогам: объявляется всеобщая забастовка с переходом в вооруженное восстание.

Дурново вызывает Герасимова:

- Надо действовать. Вы были правы, мы сделали ошибку, что так долго тянули. Я уже говорил с Царским Селом (4).

А Герасимов уже давно был готов действовать. После 17 октября, дня выхода царского манифеста, он разработал план пресечения вооруженного восстания и распорядился на свой страх и риск действовать в соответствии с ним. Была мобилизована усиленная команда наружного наблюдения - 250 человек. Они выследили подпольные оружейные мастерские, дома и квартиры всех активистов и руководителей революционных партии, Совета рабочих депутатов, командиров боевых дружин и групп, их контакты и запасные явки, пути получения нелегальной литературы и оружия. Были сделаны подробные списки, схемы связей и маршрутов поступления боевых средств. Герасимов взял непосредственно на себя эту часть операции: ставил задачи агентам, принимал доклады, разрабатывал формы документов, схем, списков. Для арестов рассчитал число войсковых и полицейских команд, их состав, маршруты выдвижения. Работа велась по 750 адресам. И она себя оправдала.

Когда наконец-то он получил приказ, застоявшаяся машина сыска заработала неотвратимо, плавно и жестко. Вот как он сам вспоминал об этом: "Всю ночь я оставался в Охранном отделении. Каждую минуту поступали донесения. Всего было произведено около 350 обысков и арестов. Взяты 3 динамитных лаборатории, около 500 готовых бомб, много оружия, маузеров, несколько нелегальных типографий. В 4-х или 5-ти местах было оказано вооруженное сопротивление. Сопротивлявшиеся убиты на месте. На следующий день было произведено еще более 400 обысков и арестов.

Отмечу, что среди арестованных тогда был Александр Федорович Керенский. Он был начальником боевой дружины социалистов-революционеров Александро-Невского района. Позднее, через 12 лет, он стал министром юстиции Временного правительства и в качестве такового издал приказ о моем аресте...

Именно этими мерами было предотвращено революционное восстание в Петербурге. Конечно, забастовки были. Были и разные попытки демонстраций и митингов. Но ничего похожего на тот взрыв, которого все опасались и который казался всем неизбежным, в Петербурге не случилось" (5).

А Москва хлебнула революции. Рабочие отряды, баррикады, казаки, артиллерия и кровь. Много крови лилось в Белокаменной. Потом первый русский марксист Г. Плеханов скажет: "Не надо было браться за оружие". На что ему другой русский марксист В. Ленин ответит: "Напротив, нужно было более решительно, энергично и наступательно браться за оружие, нужно было разъяснять массам... необходимость бесстрашной и беспощадной вооруженной борьбы" (6).

Но в Петербурге было тихо. Там революцию задушили. И императорская власть, что в столице, не качнулась. А для России, если власть устояла в столице, значит, устояла вообще. Полковник Герасимов Александр Васильевич имел к этому самое прямое отношение. Петр Аркадьевич Столыпин (7), став министром внутренних дел, приблизил его к себе. Еще и потому, что хотел иметь преданного человека на посту начальника политической полиции в Петербурге. Это было важно для бывшего саратовского губернатора. Чутьем понял, на этого положиться можно. Герасимов, действительно, уж ежели служил, то всегда чему-то одному: одной идее, одному человеку. Его работа со Столыпиным - еще одна глава в технологии сыскного дела. Преданность министру внутренних дел Столыпину и завоеванный сыскной авторитет в революционных событиях 1905 года сделали Герасимова фактически лидером политического сыска. Департамент полиции, которому он подчинялся по служебной вертикали, слушал его, не смея перечить. Что уж там говорить о каком-то контроле. Петербургское охранное отделение, где он властвовал тогда, вело за собой весь политический сыск империи. Герасимов теперь сам выбирал объекты сыска. Ну, конечно, теперь ими были революционные партии. И дело, которое он ставил, касалось организации внутренней агентуры в их центральных органах.

Герасимов тогда презрел инструкции Департамента полиции, гласящие, что недопустимо участие агентов в центральных органах партий. Он смело внедрял своих людей именно в руководящие партийные структуры. Он презрел и прежнюю тактику сыска, идущую еще от Зубатова, столь нелюбимого им. В оперативном плане эта тактика требовала выявления всех руководителей партии, их связей, а затем поголовного ареста. И партия оказывалась парализованной.

"А нужно ли это делать? - спрашивал сам себя Герасимов. - Ведь сейчас революционное движение действительно массовое. Это не группа заговорщиков, а целая галерея партий в придачу с их фракциями в Госдуме. Ну разгромим ряд организаций, даже партий в целом. Но всегда готовы новые добровольцы под прежние знамена. Так и ходить по кругу? Нет, нужно новое решение в условиях нарождающейся демократии".

И он это решение нашел. По сути сделал свое открытие. Суть его в следующем. Организационные центры не нужно громить, их нужно контролировать своей агентурой, беречь и направлять. Ну а уж если те задумают тайную типографию, "взрывную" лабораторию или склад оружия, то арестовать надо "дальних" исполнителей. Но никак не лидеров партии. Да и об этих "дальних" надо подумать - не повлияет ли арест на будущее организации, не выведет ли на агента? Партии должны работать под контролем, под "колпаком". И офицер сыска решает, какой шаг им разрешить, а на какой наложить запрет. И он же создает ситуации для центрального органа партии и, исходя из них, нейтрализует самого талантливого лидера. Партия продолжает жить, а каждый шаг оставшихся деятелей известен полиции.

На первое место в своей концепции Герасимов поставил агентов. "Самой главной моей задачей, - вдохновенно говорил он, - было хорошо наладить аппарат так называемой секретной агентуры в рядах революционных организаций, без такой агентуры руководитель политической полиции все равно как без глаз. Внутренняя жизнь революционных организаций, действующих в подполье, это совсем особый мир, абсолютно недоступный для тех, кто не входит в состав этих организаций. Они там в глубокой тайне вырабатывали планы своих нападений на нас. Мне ничего не оставалось, как на их заговорщицкую конспирацию ответить своей контрконспирацией - завести в их рядах своих доверенных агентов, которые прикидывались революционерами, разузнавали об их планах и передавали бы о них мне" (8). Такой подход Герасимова оправдал себя в отношении многих партий.

КОЕ-ЧТО ИЗ РАЧКОВСКОГО И ГЕРАСИМОВА ПРИМЕНЯЛИ И РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ

После 1905 года в деле предотвращения революции и государственных переворотов боролись два метода - оперативно-политический Рачковского и оперативно-розыскной Герасимова. Оперативно-политический - рисковый метод. Малейший просчет в балансе политических сил - и катастрофы не избежать. Как не избежал ее Зубатов, заигравшись с подставными рабочими организациями. Как просчитался премьер-министр Витте, став жертвой интеллигентского обмана. Но зато оперативно-политический метод почти бескровный. Сколько простора для умственных упражнений, комбинации, игр, интриг, сведения и разведения политических фигур и политических сил. Романтика политической борьбы на высшей стадии.

Оперативно-розыскной метод сух, математически просчитан. Все участники политических ристалищ под наблюдением. Против каждой политической единицы, будь то фигура или партийная организация, выдвинута по плану полицейская оперативная группа. И она ждет сигнала, чтобы прихлопнуть политический балаган, пока он не перешел в хаос или в государственный переворот.

Чтобы остановить социалистическую революцию в октябре 1917 года, глава Временного российского правительства А. Керенский положился на оперативно-розыскной метод. Но только воплотить его было некому. Политическую полицию разогнали усилиями "февральских" демократов, вновь созданная контрразведка, которая нацелилась на борьбу с "германскими шпионами-большевиками", оказалась сборищем необученных романтиков и дилетантов. А у большевиков были Ленин и Троцкий. Они учли неудачный опыт борьбы 1905 года, уроки, преподанные полковником Герасимовым.

Хорошо помня уроки 1905 года, организаторы Октябрьской революции 1917 года начали не со штурма массами дворцов и штаб-квартир царистов. Они прежде всего предприняли меры по изоляции правительства и штаба Петроградского военного округа. Для этого во все воинские части Петрограда были назначены комиссары, которые выполняли указания революционного штаба и осуществляли постепенный, "ползучий", захват центральных пунктов столицы: электростанций, вокзалов, мостов, трамвайных депо и автомобильных гаражей (9). Связь и коммуникации оказались в их руках. В Петрограде далеко не все понимали, что происходит. На первом этапе - это был переворот, проведенный не массами под водительством революционеров, а группами специалистов. И лишь на последнем этапе включились массы: матросы с крейсера "Аврора", линкора "Заря свободы", минного заградителя "Амур", поднялись отряды рабочих-красногвардейцев и армейские полки. Они готовились сделать главное: взять окончательно власть, изгнав из Зимнего дворца Временное правительство. Сделать то, о чем в "Письме к товарищам" писал в те дни Ленин: "...ни в коем случае не оставлять власти в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом; решать дело сегодня непременно вечером или ночью... Промедление в выступлении смерти подобно..." (10). Большевики успели взять власть до подхода с фронта частей, верных правительству. Вдохновителем такого решения был Ленин.

В 1905 году Герасимов арестовал Петербургский Совет и Троцкого за два дня до намеченного восстания. В октябре 1917-го не было второго Герасимова с его полицейским оперативным аппаратом и детальным планом нейтрализации революционных штабов. Когда юнкера готовились защищать Зимний дворец и штаб военного округа и встретить огнем революционные массы, люди революции уже сидели в частях Петроградского гарнизона, и их группы незаметно захватывали ключевые пункты столицы. Это был новый тип восстания, который мог забуксовать, лишь нарвавшись на оперативно- розыскной метод Герасимова.

Оба метода предотвращения переворота были востребованы спустя восемь лет после Октябрьской революции. Член Политбюро Коммунистической партии, председатель Реввоенсовета республики Троцкий развернул жестокую оппозиционную борьбу с лидером партии Сталиным. Суть их противостояния - в разном понимании целей и путей развития Советского Союза и мирового коммунистического движения. Троцкий - за мировую революцию во имя сохранения безопасности страны, Сталин - за строительство социализма в одной стране, за индустриализацию и коллективизацию ее. И тоже ради сохранения безопасности страны.

Сталин опасается, и не без оснований, что жестокое оппозиционное противостояние может подвигнуть Троцкого на государственный переворот.

Ибо сторонников у него в партии, армии и среди молодежи было немало.

Сталина информируют: соратники Троцкого упорно втолковывают ему, что, пока у него есть рычаги влияния в армии, он должен арестовать Сталина и его окружение, как предателей революции После раздумий, которым посвятил ночь, Троцкий заявил, что он не Бонапарт и будет бороться партийными методами.

Узнав об этом, Сталин не верит, что тот может совсем отказаться от идеи захвата власти. Он хорошо помнит его слова, однажды сказанные: "Нападающая сторона почти всегда заинтересована в том, чтобы выглядеть обороняющейся". И Сталин для себя набрасывает такую стратегию борьбы с Троцким, которая учитывает опасность государственного переворота, исходящего от него. Оказывается, что эта стратегия всего лишь соединение все тех же методов предотвращения переворота - оперативно-политического по Рачковскому и оперативно-розыскного по Герасимову.

В оперативно-политическом плане Сталин настойчиво ведет линию на изоляцию Троцкого в партии. Сначала нужно изменить образ Троцкого, говоря современным языком, изменить имидж Троцкого в глазах коммунистов и граждан страны. Из героя гражданской воины, создателя Красной Армии Троцкого превращают в капитулянта, отступника, фракционера и, наконец, в предателя, стоявшего во главе жалкой кучки оппозиционеров. У Сталина - большая часть прессы. Его оценки и выступления разносятся "Правдой" и "Известиями", другими изданиями по всему Советскому Союзу, менее чем за год он сумел сделать из Троцкого врага партии и народа.

Следующий оперативно-политический шаг - отсечение от Троцкого единомышленников. Образец этой тактики в письме Сталина Молотову, Рыкову, Бухарину и другим соратникам 25 июня 1926 года: "Группа Зиновьева (ближайший сподвижник Троцкого. - Э. М.) стала вдохновителем всего раскольничьего... Такая роль выпала на долю группы, потому что: а) она лучше знакома с нашими приемами, чем любая другая группа, б) она вообще сильнее других групп, ибо имеет в своих руках Коминтерн, представляющий серьезную силу... И удар должен быть нанесен именно по этой группе... объединить Зиновьева и Троцкого в один лагерь преждевременно и стратегически нерационально сейчас" (11). Но позже, после разгрома группы Зиновьева, это будет рационально.

Изменить имидж противника, отсечь окружение, которое бить по частям, оставляя вокруг противника выжженное поле, - именно такую оперативно-политическую комбинацию применил Сталин в борьбе с Троцким. Применение же оперативно-сыскных мер было возложено на председателя Объединенного главного политического управления (ОГПУ) - политической контрразведки Вячеслава Менжинского. Для начала чекистам было поручено вести постоянное наблюдение за Троцким и его оппозиционными группами, срывать их акции.

Оппозиция потребовала от ЦК партии, чтобы ее политическое заявление было напечатано и распространено накануне съезда партии. В ЦК отказали. Тогда троцкисты попытались напечатать это заявление нелегально. Офицеры ОГПУ нашли эту подпольную типографию и арестовали всех, кто занимался этим заявлением. 14 коммунистов тогда исключили из партии. Потом троцкисты пытались организовать митинги, а сотрудники ОГПУ их срывали, мобилизовав отряды "возмущенных" коммунистов. За Троцким и его самыми активными сторонниками велась тотальная слежка, их телефонные разговоры прослушивались, их письма перлюстрировались.

Апогеем оперативно-розыскных действий стал срыв демонстрации троцкистов в день десятой годовщины Октябрьской революции - 7 ноября 1927 года в Москве. Колонны сторонников Троцкого в Москве и в Ленинграде не подавляли многочисленностью. Но оснащены были густо - демонстранты несли портреты Ленина, самого Троцкого, Зиновьева, лозунги и транспаранты. В Москве на подступах к Кремлю в колонны троцкистов вливались колонны, организованные городским комитетом партии и Московским управлением ОГПУ. Влившиеся поглощали троцкистов. Так дошли до Кремля. Стали у гостиницы "Париж", была такая. На балконе ее появились ближайшие соратники Троцкого - Смилга, Преображенский, Альский. "Товарищи!" - начал было Смилга. Но влившиеся демонстранты не дают говорить - свист, песни. И вот уже чекисты и партийные секретари, верные Сталину, теснят с балкона несостоявшихся троцкистских ораторов. Троцкий в автомобиле на краю площади. Ему тоже досталось: весь автомобиль побит камнями. А в толпе "влившиеся" не пускают троцкистов спасать своих вождей. Непонятливых охаживают кулаками. Так закончилось выступление

Троцкого и его сторонников в Москве. Выступление, похожее на прелюдию к перевороту, остановили методом "народного" возмущения.

Через неделю по решению ЦК Троцкого и Зиновьева исключили из партии. Троцкого отправили в ссылку в Алма-Ату. Оттуда он разослал почти 800 писем, в которых обвинял партию и Сталина в бюрократическом перерождении, отходе от идей Ленина и революции. А 7 января 1929 года Менжинский получил выписку из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б): "Слушали: О Троцком. Постановили: выслать за границу за антисоветскую работу" (12).

Литература:

1. Витте С. Ю. Воспоминания. Царствование Николая II. В 2-х томах. - Берлин: Слово, 1922. Т. 2. С. 54.

2. Герасимов А. В. На лезвии с террористами. Воспоминания. - М., 1991. С. 43.

3. Волкогонов Д. А. Троцкий. Политический портрет. В двух книгах. Книга 1. - М., 1994. С. 84 - 85.

4. Герасимов А. В. На лезвии с террористами. Воспоминания. С. 50.

5. Там же. С. 51.

6. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 13. С. 371.

7. Столыпин Петр Аркадьевич (1862- 1911) - крупный государственный деятель России реформаторского толка. До апреля 1906 г. - саратовский губернатор, потом министр внутренних дел, с июля 1906 г. также и Председатель Совета министров. Убит в Киеве 1 сентября 1911 года террористом Богровым.

8. Герасимов А. В. На лезвии с террористами. Воспоминания. С. 56.

9. Троцкий Л. Д. К истории русской революции. - М., 1990. С. 278.

10. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 436.

11. Письма И. В. Сталина В. М. Молотову. 1925 - 1936 гг. Сборник документов. - М., 1995. С. 72 - 74.

12. Архив Президента Российской Федерации; Власть и оппозиция. Российский политический процесс XX столетия. - М., 1995. С. 134.