После современности

АВТОР: Иван Антонович

ИСТОЧНИК: ЖУРНАЛ "ARCHE" №1 1999 ГОД


Іван Антановіч — доктар філязофскіх навук. Быў загадчыкам аддзелу ЦК КПБ, сакратаром Расейскай кампартыі. У 1996—1998 г. — міністар замежных справаў Беларусі. Кніга „После современности. Очерк цивилизации модернизма и постмодернизма“, адкуль узяты гэты ўрывак, выйшла пры канцы 1997 г. у выд. „Беларуская навука“.

Глава 2
“Оксидентализация” мира

“Оксидентализация”, или “вестернизация”, происходит от латинского “оссidens” и английского “west” соответственно и означает одно и то же — запад. Под вестернизацией, или оксидентализацией, понимается господствующий тренд развития современной цивилизации, состоящий в заимствовании путей и методов становления западной цивилизации, а также усвоении ее правил и методов производства, распределения, обмена.

Распространение западного влияния на мир — может быть, одна из самых интересных особенностей современной истории. Традиция эта насчитывает более двухсот лет, и начиналась она как культурное влияние. Испуг, который вызвала Французская революция у всех правящих режимов в Европе, был равен, возможно, лишь тому мощному культурному воздействию, которое Франция ко времени свеpшения революции уже оказывала на мир.

<...>

По мере колониального освоения мира в XIX в. субъектами такого влияния становились и другие колониальные державы, в первую очередь Англия, Голландия, Испания, Португалия и Россия.

<...>

Однако в своем классическом варианте вплоть до второй мировой войны европейская культура распространялась по всему миру в основном среди элит влияния и власти, преимущественно в интеллигентных кругах разных стран. На этапе же цивилизации постмодернизма в условиях становления стереотипов массового поведения и массовой культуры подобные культурные новации и стереотипы, производимые и возникающие в Америке, распространяются по всему миру мгновенно. Не встречая препятствий нигде, они проникают во все слои общества почти одновременно. Не случайно поэтому вестернизация, или оксидентализация, очень часто воспринимается как американизация всего мира.

Этот процесс стал всеохватывающим в основном во второй половине XX в. и совпал с возникновением цивилизации постмодернизма. “Масскультурные” традиции, несомненно, способствуют демократизации традиционных обществ, ибо вовлекают в повседневное культурное потребление широкие социальные слои. В то же время они побуждают к формированию особого культурного сознания, культурных привычек и отношений, формируют новое духовное содержание. Поэтому массовое распространение культуры на этапе цивилизации постмодернизма, на наш взгляд, обязано своим динамизмом и привлекательностью в основном тому, что по содержанию легко усваивается на уровне каждого отдельно действующего и познающего индивида.

“Главным, что делает мир “современным”, — пишет американский исследователь У.Сусман, — является развитие самосознания. Европейский мир, который произвел реформацию, новый капиталистический порядок и развивавший систему национальных государств, дал нам также новый словарь, в центре которого было новое видение индивидом самого себя. ... Стало ясно, что импульсы, которые контролируют человеческое поведение и его судьбу, возникают в самом индивиде, в то время как законы, определяющие мир, становятся все более и более безличными. Дело не только в том, что духовность хуже и хуже всего ощущалась в мире, противостоящем индивиду; по мере того, как внешние церковные ритуалы становились все более условными, потребности внутренней жизни индивидов усиливались”.

При всем неглубоком содержании, даже поверхностности современной массовой культуры, важнейшей ее особенностью, героем выступают индивидуальный характер, действующая личность, славящая цели, добивающаяся их, преодолевающая препятствия, воспринимающая мир и жизнь как постоянную борьбу. Этот динамизм личности, ее постоянная устремленность к свободе, к самореализации и самоопределению стали, может быть, главным духовным содержанием цивилизации постмодернизма, которое затем овладело умами всего мира. Сусман отмечает, что ключевыми словами культурного посыла цивилизации постмодернизма в остальной мир являются именно те, что отражают человеческий характер и его целеустремленность: гражданственность, обязанность, демократия, труд, строительство, поступок, отдых, захват, честь, репутация, мораль, манеры, лояльность и, прежде всего, мужественность.

Отмечая доминирующую черту этого устремления (а она пронизывает собой всю массовую культуру, несмотря на насилие, эротику, которыми она пропитана в целях коммерческой привлекательности), Сусман пишет: “Акцент был, несомненно, моральным, а интересы обязательно ориентировались на высший моральный закон. Наиболее часто цитируемой фразой (она появляется в десятках работ) является определение характера Эмерсоном: моральный порядок посредством индивидуальной природы”. И это верно. Сколько бы мы ни возмущались примитивизмом сюжетов, неприкрытой сексуальностью, культом силы, которые выплескиваются на нас ежедневно со страниц печатных работ, с экранов телевизора, из радиоэфира, почти все “масскультурное” творчество нацелено на счастливый конец. Счастливый конец состоит, разумеется, в том, что герой всегда добивается того, чего ищет, зло неизменно оказывается побежденным, а добро торжествует. Может, сам идеал и ценность добра заужены до повседневного, обыденного потребления, но именно это больше всего импонирует индивидам, которым приходится преодолевать в ходе своего повседневного будничного существования основные проблемы бытия.

Индивид, живущий в условиях перемен, — вот тот социальный микромир, в котором совершалось большинство процессов на Западе, которые получили выражение в его культуре. Эта формула бытия — действующий индивид — стала нормой культурного овладения миром. “Историки в основном соглашаются в том, что в исследуемый нами период (современной цивилизации. — И.А.) свершились глубокие изменения, — пишет Сусман. — Было ли это переходом от производящего к потребляющему обществу, от экономического накопления к трате накопленного, от индустриального капитализма к финансовому капитализму, от нехватки к изобилию, от дезорганизации к высокой организации — во всем этом есть признаки нового возникающего порядка. И что более важно, что наблюдающие эти изменения понимали, что речь идет о фундаментальных признаках нового порядка”.

Для нас исключительно важным признаком этой фундаментальности является то парадоксальное обстоятельство, что если силовые захваты западными державами других стран мира и превращение их в колонии и полуколонии по ходу исторического процесса отторгались самими народами этих стран, то культурное влияние Запада продолжало оставаться. Оно, конечно же, как правило, предшествовало этим колониальным захватам и оставалось после них. Поэтому оксидентализация мира — непрерывный процесс и, похоже, что он продолжится у нас в следующем столетии.

В 20–е годы XX в. французский поэт Анри Мишо, путешествуя по Азии, задавал себе вопрос о причинах влияния и привлекательности для людей Востока европейской культуры и европейской жизни. Он увидел одну главную причину: европейская цивилизация является религией техники. Возможно, он прав. На мир и сегодня влияют три основных фактора, действующие, развивающиеся в лоне цивилизации как модернизма, так и постмодернизма; урбанизация, индустриализация, бюрократизация. К этому можно добавить, что, по–видимому, все эти три фактора не имели бы такого всеохватывающего влияния на остальную часть мира, если бы не было средств массовой информации, способных донести до мира правду об их возможностях и показать их в наиболее выгодном свете. Однако дело в том, что их влиятельность не вызывает сомнения ни у кого, в их основе действительно лежат научно–технические достижения и они распространяются не в форме каких–то особых технологий и приемов колонизацин, а, так сказать, спонтанно, силой своего очевидного преимущества и вовлечения в реальности, создаваемые их развитием, остальной части мира.

Оксидентализация — это прежде всего триумф планетарной научно–технической модели преобразования мира. Конечно же, в ее основе лежит способность к производству, которая навеки опосредована и способностью к уничтожению. Все машины, которые производят, — способны уничтожать природу, людей, общественные отношения. Научно–техническая глобализация мира в основе своей утилитарна: человечество стремится использовать как можно большее число природных благ для удовлетворения своих потребностей, развивает в ходе этого процесса новые потребности, создает на природной основе новые, искусственные блага и так без конца.

“После деколонизации, — пишет французский исследователь С.Латуш, — миссионеры, чаще всего в военной форме или в монашеских одеяниях, в сапогах с оружием в руках или крестом в тех массовых количествах, в которых они присутствовали в разных частях мира, исчезли. Они вернулись к себе домой. Однако “белый человек” остался и, даже находясь дома, он дергает за невидимые веревочки, которыми он управляет миром”. Это сложная система веревочек, в которую входят финансовые, культурные и научно–технические рычаги влияния. Но действует она весьма эффективно. Хотя сегодня, как отмечает другой французский исследователь П.Брюкнер, этот захват уже происходит не путем прямого грабежа и насилия, а путем передачи технологий, денег, культуры, образа жизни.

Это создает одно фундаментальное противоречие, которое замечают многие исследователи с Востока, но игнорируют историки Запада. Иранский социолог Д.Шейган пишет, что сегодня арабо–мусульманский мир, а также Китай и Индия еще живут в условиях “очарования миром”: большая часть всемирно–исторических событий интерпретируется выдающимися умами этих наций на фоне господствующих в общественном сознании религиозных мифологий, а отнюдь не с точки зрения рационального мышления. Однако научно–техническая эпоха, обрушивающаяся на них с Запада, сотрясает его основы. И “очарованные” народы всеми силами стремятся к потреблению продуктов этого рационального мира, поглощая плоды цивилизации, но не владея источниками их производства, в результате чего, порабощаясь ими, теряют свое подлинное лицо.

Исследователи с Востока часто обвиняют западный мир, западные страны, западные нации и действующих индивидов в уничтожении первооснов их существования. Конечно, они правы. Однако первоосновы давно уже уничтожены и на Западе. Достаточно проследить по ходу нашего исследования, как первоначально единая христианская нация в начале второго тысячелетия, объединенная церковью, жаждавшая и получившая светское владычество, постепенно сбрасывала с себя и этот земной гнет церкви, и религиозные ортодоксальные традиционные системы, верования и убеждения, точно так же державшие в свое время и Европу в плену своих мифологий, и религиозную интерпретацию возникновения мира путем божественного откровения, и послушание единому вселенскому началу.

Поэтому похоже, что Восток, подчиняясь влиянию Запада, почти добровольно, хотя при этом и испытывая чувство страха и недоверия, следует все–таки единой цивилизационной тенденции к универсальному миру и глобальному планетарному бытию человечества как единого целого. Сегодня уже никак не достаточно фиксировать этот преобразующий порыв Запада, восторгаться им или ненавидеть его. Очень важно понять смысл интеграционных процессов в современном мире, предугадать их основные направления с тем, чтобы избежать решительных, катастрофических столкновений. Но об этом речь у нас пойдет позже.

Небезынтересно вспомнить, что основное направление оксидентализации мира на протяжении всего времени лишь прикрывалось идеологическими оправданиями, а на самом деле было грубым и сугубо прагматическим. Таким оно остается и сегодня. “Белое господство никогда не ориентировалось только на свою верность знамени, — пишет С.Латуш, — евангелизация, захват рынка, пользование природными ископаемыми, поиск и колонизация новых земель, эксплуатация рабочей силы были естественными компаньонами колониального империализма”.

Исходя из этого, мы вынуждены признать, что оксидентализация и есть колонизация, однако она не только обретает характер вынужденной агрессивности западных стран, но и укладывается в определенную цивилизационную традицию, которая всюду демонстрировала себя в истории человечества. Более совершенные в техническом, научном и социальном отношениях страны неизменно навязывают свою волю менее совершенным. Заметим, что вряд ли здесь приходится говорить о прогрессе. То есть, естественно, он существует, о чем мы и говорили ранее, но в основном как идея, определяющая какое–то поступательное устремление к определенным целям и движениям.

Реальное состояние мира на каждом данном этапе выражается в том, что нации, чувствующие свое превосходство, немедленно стараются воспользоваться им для удовлетворения своих нужд. Именно у динамично развивающихся наций потребности растут и быстро перерастают их возможности, и это толкает их на движение вперед. Если они имеют возможность удовлетворить свои потребности за счет других, смежных, сопредельных с ними наций, будь то природные богатства, принадлежащие этим нациям, или их культурные традиции, они не упустят возможности ими воспользоваться.

Такова печальная история мира на всех этапах его развития. Нам же важно отметить, что Запад как единое целое, объединенное принципами цивилизации модернизма и постмодернизма, сохраняет это преимущество в течение уже более двух столетий и сегодня использует его по–прежнему в своих интересах. Однако в самой форме этого использования, как и в целях, специфике распространения западного влияния на мир, страны, народы и цивилизации, оказывающиеся в его орбите, могут перенять много полезного для себя, для реализации собственных надежд, саморазвития, самоутверждения. Порабощаясь, они в то же время и освобождаются, учась формулировать свои национальные цели, мобилизовывать национальные богатства и человеческие ресурсы своих стран к достижению этих целей, и становятся если не соперниками Западу, то в какой–то мере дополняют его динамику на иных измерениях и в других регионах мира.

Оксидентализация становится, таким образом, всемирно–исторической миссией цивилизации постмодернизма. Этому, несомненно, способствует то обстоятельство, что в основном страны, входящие в орбиту этой цивилизации и составляющие ее творческое ядро, находятся в Западной Европе, за исключением США, и предстают, таким образом, единым географическим регионом. Однако не целесообразно замыкаться на географической ориентации, рассуждая о направлении развития, имея в виду оксидентализацию. Ибо США, второй важный центр этой цивилизации, — находится на востоке от Западной Европы и на западе от Северной Африки. Япония — еще один динамичный центр цивилизации — находится на западе от Калифорнийского побережья США и является азиатской страной. Получается, что оксидентализация — это господствующий тренд развития, проникающий с запада на восток и с севера на юг.

Западное влияние всегда было капиталистическим. Оксидентализация несла с собой право собственности на средства производства, на землю, на получаемый продукт, на пути и способы его распределения. Эта особенность была, однако, присуща не всем западным устремлениям как в общей системе цивилизации и передаче технологий, так и в культурном влиянии. Все, что происходило на Западе до буржуазных революций, в частности, такие исторические устремления Запада, как крестовые походы и великие географические открытия, не воспринималось, конечно, как капиталистическое или тем более буржуазное нашествие. Но сегодня дело даже не в том, что все обозначенные признаки капитализма самостоятельно мигрируют по миру в руслах оксидентализации. Каждый раз, когда западные страны имеют возможность сознательно влиять на ход процессов в других частях мира, они достаточно настойчиво, даже насильственно, насаждают эти принципы в качестве универсальных в будущей общечеловеческой цивилизации и в едином мировом порядке.

Оксидентализация мира проходит под знаком модернизации. Поэтому в современных условиях модернизация и оксидентализация идентичны. Ни один другой регион мира не предложил пока формул развития или новых факторов, его обеспечивающих, которые были бы столь привлекательны и эффективны по своим результатам, несмотря на всю их противоречивость, как факторы оксидентализации.

В последнее время социологи, правда, спорят о том, в какой мере модернизация является “свойством западного мира”. Устанавливая причины, наследственные связи между модернизацией и оксидентализацией, они осознают несовершенства современного западного мира, фиксируют умножающиеся в нем кризисные феномены, видят растущее сопротивление этим процессам в различных частях мира, особенно в Азии, в частности, в государствах глубокой древней традиции и культуры, таких, как Индия, Китай и др. Этим странам свойственно хорошо развитое сознание национальной полноценности, уверенности в том, что их древние традиции, культура дают возможность самостоятельно выйти на определенные параметры социально–экономического развития, свойственные только им. Такие цивилизации, как правило, не нуждаются в массовых заимствованиях у других цивилизаций сколь–нибудь запланированным целеустремленным путем. Им вполне достаточно спонтанных межцивилизационных связей путем культурных обменов, культурного влияния и взаимопроникновения научно–технических и идейных новаций.

Оксидентализация для них — вынужденный процесс. В немалой степени он объясняется тем, что сам выход западной цивилизации на передовые рубежи, монополизация основных средств овладения этими передовыми рубежами как бы лишают другие страны современных средств развития и вынуждают их к тому, чтобы заимствовать западное умение и организацию, научно–технические средства, прогрессивные методы труда. Поэтому оксидентализация, особенно в крупнейших странах мира, повсюду свершается как весьма противоречивый процесс.

С одной стороны, успехи стран цивилизации постмодернизма восхищают и увлекают, толкая лидеров менее развитых наций и государств к подражанию. Такое сознательное подражание, ставящее целью достижение уровня жизни наиболее развитых стран мира, очень часто становится долгосрочной политической стратегией, но редко дает желаемые положительные результаты. Однако это не ослабляет желания подражать. Общество потребления, свойственное цивилизации постмодернизма, обладает совершенно неотразимой привлекательностью для граждан других, более слабых в экономическом отношении государств. Развитость потребностей и их принципиальная удовлетворяемость, увеличение потребления как через разнообразие товаров, так и через культурное обогащение образа жизни представляют собой важнейшее выражение индивидуальной свободы. Стремление к этой свободе неостановимо.

С другой стороны, эти же нации и государства не могут не понимать, что цена за оксидентализацию и модернизацию, которую платят страны, связана с потерей традиционной культуры, образа жизни и потому весьма высока. Разрушаются традиции, устойчивые социальные связи на всех уровнях, которые наращивались тысячелетиями и составляли основу культурно–исторической самобытности этих наций. Это чревато опасностями для будущего этих государств, гражданского мира, национальной независимости и суверенитета.

Конечно, консьюмеризм, потребление во все увеличивающихся массовых масштабах, не может не привлекать миллионы граждан, особенно в развивающихся странах, живущих в состоянии бедности, лишениях, в условиях очень ограниченного потребления. Лидеры этих стран понимают, что через консьюмеризм можно внушать единомыслие и послушание, внедрять массовые стандарты поведения, создавать настроения самодостаточности и самоудовлетворенности, которые во все времена были исключительно эффективными факторами социального контроля. Поэтому в любом случае, несмотря на всю противоречивость оксидентализации и понимание многих ее пороков, она продолжает оставаться обязательным курсом для стран, лидеры которых хотят получить всеобщее признание своих граждан и войти в историю авторами экономических и иных успехов своих стран.

Таким образом, модернизация влияет на все регионы мира, они начинают использовать одни и те же стандарты, мыслить и действовать в единой системе координат. Она создает монолитный универсальный мир, вопреки всей своей противоречивости. В этом смысле модернизацию нельзя считать идентичной оксидентализации. Динамика процессов от первоначального исторического дробления единого человеческого племени на нации, народности, этнос, на мелкие государства, которые потом объединялись в империи, до крушения империй и возникновения национальных государств все равно состоит в движении к единству. Сегодня главное орудие этого единства — капиталистический способ производства. Его можно считать исключительно западным, так как он возник, развился, укрепился и принес первые успехи в странах Западной Европы. С появлением социалистического способа производства на востоке Европы и в Азии многим в мире казалось, что возникла перспектива движения в альтернативном направлении. Оксидентализация, не объявляя своей целью достижение единства мира, фактически стремилась к нему. Социалистическая же система, объявляя мировое единство народов своей целью, не могла его осуществить.

Сегодня с крушением той общественной системы на востоке Европы, которая называла себя социализмом, трудно сказать, появится ли у оксидентализации новая альтернатива в движении к глобальному универсальному миру. Важно отметить, что если она и появится, то процессы взаимозависимости, взаимопроникновения цивилизаций и масштабы расширения капиталистического способа производства, частного предпринимательства, частной инициативы, меркантилизма и финансов таковы, что вряд ли эта альтернатива сможет реализовать себя в форме нового дробления мира на какие–то составные части. Доминировать будет путь движения к единому миру. А в таком случае следует признать, что у современного человека пока нет иных средств достижения мирового единения, кроме тех, с помощью которых свершается оксидентализация сегодня: постоянное обновление производства научно–техническими средствами, развитие демократических принципов организации современной жизни, утверждение индивидуальных начал в социальном поведении и целеполагании.

Модернизация остается и, вероятно, будет оставаться основополагающей ориентацией на будущее. Она предопределяет в обществе такое состояние, благодаря которому все сегодняшние действия по обновлению основ жизни имеют будущие последствия, а целеполагание направлено в основном только в будущее. Естественно, такая устремленность человеческих обществ в современном мире вряд ли изменится. Это извечная характеристика исторического развития и условие динамизма. С этой точки зрения, модернизация останется нормой социально–экономического развития, а устремленность в будущее — условием устойчивости цивилизации в настоящем.

Это и есть тот социальный реализм, который отличает развивающиеся общества от тех, кто стоит на месте или пришел в упадок. Важно, однако, отметить, что в современном мире общества и системы, пребывающие в состоянии упадка, не могут быть оставлены вне влияния модернизации. Те общественные системы, которые сами не способны модернизироваться, охватываются этим единым устремлением к глобализации и движутся к новому мировому порядку против своей воли, а поэтому в зависимом, подчиненном состоянии при более всеохватывающем кризисе, распространении в общественном сознании чувства бессилия, отчаяния и страха.

Поскольку современная модернизация идентична оксидентализации, то есть осуществляется при лидирующей роли западных стран и по модели цивилизации постмодернизма, постольку есть все основания считать, что новый мировой порядок воспроизведет господствующее положение Запада. Это наложит свой отпечаток на существование всех народов мира прежде всего тем, что заставит их отказаться от своих традиций и образа жизни, произведет революцию в их ценностных ориентациях, культурных стереотипах и образцах потребления.

<...>

Поэтому сейчас брать идеи либеральной демократии в качестве основополагающего института универсального мира так же опасно, как и предшествующие им идеи христианского мира Божьего или коммунистического идеала. Есть опасения, что в ходе их реализации страны, считающие себя носителями этой идеи, будут насаждать ее остальной части мира насильственно. Если военные средства давления сегодня морально устарели, то экономические, финансовые и иные действуют эффективно, и нехватки этих средств Запад, конечно же, испытывать не будет. Однако все, навязанное насильственно, неизбежно отторгается. Более того, не исключено, что, сопротивляясь насильственно навязываемым институтам либеральной демократии (ибо идея либеральной демократии для молодых стран, как правило, оборачивается чуждыми им формами общественного устройства), стремясь сохранить свои традиционные структуры и культурные традиции, страны, объединившись в единое мировое целое, смогут выработать собственную уникальную модель, которая будет весьма не похожа на модель демократии западного типа. И сегодня уже в разных странах мира обозначаются контуры этой модели. Правда, Запад не хочет это признавать и рассчитывает, что посредством прогрессирующего динамизма и явного превосходства экономических структур, научно–технических идей, социальных институтов вынудит мир к их принятию и усвоению.

Исходя из этого, идея вакуума, о которой говорит З.Бжезинский и которую мы анализировали выше, представляется нам не столько отражающей реальность современного мира, сколько методологией Запада в реализации им программ оксидентализации. Вакуум — это не совсем пустота в социальном смысле. Это подход ко всему остальному миру как требующему замены существующих там стереотипов, производств, социальных и культурных институтов на те, которые способны воспринять и воспроизвести западное движение и западные преобразующие силы. Однако такой подход (с точки зрения вакуума), предполагающий полное уничтожение традиционных структур, прежде чем внедрять организационно–производственные принципы постмодернизма, уже сейчас вызывает всюду в мире активное сопротивление.

В истории бывают только относительно полные смены эпох в том смысле, что одно временное измерение заменяется другим. Жизнь показывает, что новые исторические реальности до сих пор никогда не уничтожали полностью предшествующую историческую действительность. Они увлекали в новое движение множество признаков, структурных особенностей, приобретений и наследия предшествующих эпох. Одна часть из них при этом существенно преобразовывалась, другая оставалась практически в неизмененном виде и служила добрую службу новой эпохе.

И сегодня есть основания полагать, что вакуумный подход не реализует задач тотальной “зачистки” всего мира для торжества постмодернистских структурных принципов научно–технической реорганизации производств, урбанизации, внедрения механизмов максимализации прибыли как цели производства. Скорее всего, этот процесс также приобретает синдром “кожи леопарда”. По всему геополитическому пространству будут созданы опорные точки цивилизации, ее несущие конструкции, достаточно прочные и эффективные, чтобы держать под своим контролем производство и общественные богатства, чтобы определять судьбы наций и ход мировой истории. Однако судьбы индивидов и масс людей они вряд ли смогут переломать полностью.

Это значит, что всемирно–историческое существование постмодернистской цивилизации будет носить элитарный характер. Она сможет собирать и концентрировать в своих руках богатства и мощь мира, но не проникнет в глубь наций. Элиты, представляющие постмодернистскую цивилизацию, в таких условиях смогут жить по законам общества потребления, пользоваться благами жизни; массы же будут пребывать в нищете. Ничто в социальном дизайне модернистской цивилизации — и там, где она реализуется стихийно, путем подражания со стороны развивающихся государств и народов, лишь недавно вступивших на путь независимости, и там, где внедряется по единому, жестко разработанному и обозначенному плану, — не указывает на то, что у нее есть намерение и средства ликвидировать массовую нищету, болезни, облегчить страдания миллионов.

Развитие цивилизации модернизма происходит преимущественно экстенсивно. Задача состоит не в том, чтобы преобразовать мир по направлению к лучшему будущему, а в том, чтобы охватить его своим влиянием и заставить служить своим целям. Конечно, упомянутое нами сопротивление, которое будут оказывать регионы мира и населяющие их народы этому вакуумному подходу, вполне возможно, преобразят лик самой цивилизации модернизма, и в геополитическом измерении она будет мало напоминать свое нынешнее состояние. Однако и в новом состоянии принципом ее останется прибыль, ее максимализация, но не для всех, а лишь для меньшинства. Хотя исследователи, теоретики и общественные деятели самых различных политических направлений, оттенков и школ говорят о необходимости гуманизировать экономический рост, направить его на достижение определенных качественных ориентиров, все же принцип капиталистического производства как опосредованного целью частной прибыли по–прежнему неизменен.

На наш взгляд, всемирно–историческая задача становления общечеловеческой цивилизации требует преобразования капиталистической сосредоточенности на прибыли любой ценой в стремление к прибыли на общую пользу, как того хотели и на то надеялись теоретики Просвещения. Ведь и сегодня ряд исследователей не могут не заметить исторической очевидности, определенных позитивных качеств и привлекательности социализма. Тот же Фукуяма вынужден констатировать: “Можно считать почти банальностью последней декады XX столетия тот факт, что для развитых в экономическом отношении стран капитализм был неизбежностью, а марксистско–ленинский социализм стал серьезным препятствием процессу накопления богатства и становлению современной технологической цивилизации. Менее очевидными были относительные достоинства социализма по сравнению с капитализмом для менее развитых стран, которые еще не достигли уровня индустриализации, характерного для Европы в 1950–х годах”.

Да, это исторический факт, что после второй мировой войны многие страны мира, не достигшие уровня экономической развитости западных стран, готовы были применить советскую модель социализма, взошедшую на почве, которой была свойственна меньшая научно–техническая, организационно–производственная зрелость по сравнению с западными странами, но где тем не менее были ликвидированы массовая нищета, резкие социальные контрасты и антагонизмы, где постепенно наращивались производственные мощности и производимый продукт распределялся гораздо более рациональным и справедливым образом, чем в капиталистических экономиках, мотивированных идеей максимализации прибыли. Однако большее экономическое могущество Запада в целом по сравнению с советским блоком, растущее сопротивление, оказываемое странами западной цивилизации распространению социализма, а также неспособность преодолеть свои внутренние структурные слабости и противоречия, которые обнаружились в советском социализме в 60–е годы преимущественно в виде массово–бюрократической, застывшей и негибкой системы управления, привели к крушению советской модели социализма и господству западной модели капитализма.

Мы это уже констатировали. Здесь необходимо отметить другое. Сотни миллионов людей в развивающихся странах сегодня живут под знаком господства капитализма, и многие из них связывают бедность, социальные болезни с капиталистическим способом производства и рассматривают социализм как альтернативу. И даже если эта альтернатива не реализовала себя в истории в одном варианте, возникновение альтернативных моделей в других частях мира вполне вероятно. Достаточно упомянуть великий исторический эксперимент — попытку синтеза социалистических производственных отношений и рыночной организации производства в Китае, самостоятельный аутентичный путь развития Индии, чтобы сказать: возможность возникновения социалистической альтернативы как реального пути, по которому пойдет весьма значительная часть человечества, не исключена. Это по–своему ощущает и упомянутый автор концепции “конца истории”, который, называя демократию второй после капиталистического производства обязательной парадигмой для становления нового мирового порядка, тем не менее вынужден признать: “Не существует демократии без демократов, то есть без специфически демократического человека, который желает демократии, формулирует ее даже тогда, когда сам формируется ею”.

Это важнейшее обстоятельство, замеченное Фукуямой в отношении демократии, несомненно, свойственно и капитализму. Не существует капитализма без капиталистов. Между тем сотни лет существования в монархических, полумонархических, колониальных и неоколониальных условиях рабства отучили миллионы людей во всем мире управлять своей судьбой, делать самостоятельный социальный и политический выбор. Предоставленные сами себе, они, как правило, теряют ориентиры и пополняют армию бедных, люмпен–пролетариата. Дух предпринимательства, изобретательности, инициативы — продукт весьма определенных исторических обстоятельств. Он пока свойственен далеко не всем регионам мира и отнюдь не в одинаковых объемах.

Много исторических обстоятельств и фактов указывает на то, что распространение западной цивилизации и капитализма как ее социальной основы никогда не будет всеобщим. Исключенной из капитализма окажется большая часть человечества хотя бы потому, что прежние условия существования не способствовали восприятию людьми этой новой модели. Мир будет неустойчив не в результате биполярного противостояния сверхдержав, а в результате возрастания голодной, отчаявшейся массы, способной на слепые, стихийные бунты, которые будут разрушать до основания миропорядок в одной части света и вызывать существенное неравновесие во всех остальных. Не хотелось бы рисовать такую мрачную картину будущего, но она предстает весьма реально как возможный путь развития. На рубеже второго тысячелетия человечество страшится лишь экологических катастроф, пытается найти способы противостояния им, однако социальные катастрофы, выражающиеся в стихийных взрывах голодных многомиллионных масс, могут оказаться в этой новой цивилизации столь же большой угрозой мировому равновесию, как и экологические.