Государственная политика борьбы с преступностью - достаточно сложное и неоднозначное понятие. Оно включает в себя и концепцию отношения государства к девиантным проявлениям в обществе, и идеологические принципы воспитания, и весь комплекс мер административно-правового, уголовно-процессуального и оперативно- розыскного характера по пресечению и профилактике преступлений и правонарушений, соотношение карательных методов в деятельности правоохранительных органов, сочетание интересов защиты общества и прав отдельной личности и многое другое.

Лишь оценив положительные и негативные аспекты политики государства по отношению к преступности на разных этапах его развития, можно сделать выводы о том, в какой степени деятельность законодательных, исполнительных и правоохранительных структур в сфере обуздания криминальных проявлений соответствовала интересам общества.

Один из весьма устойчивых мифов советского периода касался отношения сталинского государства к уголовной преступности. Суть его заключается в том, что до 1947 г. большевистский режим фактически не боролся с уголовниками. Более того, уголовные элементы, как "социально близкие друзья народа", использовались властью для уничтожения политзаключенных в ГУЛАГе, а институт "воров в законе" был сформирован органами государственной безопасности для контроля над ситуацией в лагерях и уголовном мире. И лишь массовый всплеск преступности во второй половине 1940-х гг. заставил советское руководство пойти на карательные меры против уголовников ¹ . Подобные взгляды даже проникли в научные труды юристов- криминологов ² .

В первой половине 1920-х годов, во время формирования советского уголовного законодательства, действительно господствовало снисходительное отношение к уголовным преступлениям. Так, в Уголовном кодексе РСФСР 1926 г. максимальное наказание за простую кражу составляло 3 месяца лишения свободы, за квалифицированную кражу личной собственности - год лишения свободы, кражу госсобственности - 2 года, грабеж - 5 лет, квалифицированный грабеж - 10 лет лишения свободы ³ . Такой "либерализм" был связан с марксистским взглядом на природу преступности. Согласно ему, главная причина преступности - социальные условия жизни общества, бедность, нищета и неграмотность большей части населения. Ликвидация этих "общественных язв", с точки зрения большевиков, должна была уничтожить природу преступности, свести ее на нет.

Практика показала, что этот взгляд оказался довольно далеким от реальности. Преступность не исчезла, а изменилась и приспособилась к новым условиям. Профессиональные уголовники не спешили "перековываться" и браться за общественно полезный труд. Наоборот, уголовный мир приобрел черты большей организованности. "Урки", "Иваны", "блатные" создали "воровской орден" - сообщество со своим неписаным уставом, правилами поведения и морали (воровские законы), организа-

Говоров Игорь Васильевич - кандидат исторических наук, доцент, докторант Санкт-Петербургского университета МВД России.

стр. 143

ционной структурой (воровские общины), органами управления (сходки и съезды воров), экономическим базисом (общак). Количество уголовников-профессионалов не было большим. По исследованиям Б. Утевского, число содержащихся в местах лишения свободы профессионалов составляло во второй половине 1928 г. 4,2% от числа всех осужденных (около 10 тыс. человек). А по сведениям С. Кренева, в числе лиц, арестованных ленинградским уголовным розыском в 1917 - 1924 гг., уголовники- профессионалы составили около 13% ⁴ .

Однако небольшая численность отнюдь не умаляла их общественной опасности. Именно рецидивисты-профессионалы формируют преступную мораль, вовлекают в антизаконную деятельность молодежь, распространяют уголовные законы и являются своего рода "цементом", скрепляющим все криминальное сообщество, серьезно влияя на уровень преступности в обществе.

Уже в первые годы Советской власти сформировались некоторые характерные черты нового уголовного и уголовно-процессуального законодательства. К ним можно отнести прежде всего классовый подход, вынесение наказания на основе не только вины, но и социальной опасности подсудимого и приоритет государственных интересов над личными. Уже в уголовных кодексах 1920-х годов преступления, признанные опасными для государственной системы (так называемые преступления против порядка управления - бандитизм, фальшивомонетничество, квалифицированная контрабанда), наказывались гораздо более жестоко, чем другие - максимальный срок лишения свободы или смертная казнь ⁵ .

Вышеперечисленные принципы уголовной политики оказали серьезное влияние на развитие государственных мер по борьбе с профессиональной преступностью. Ее основной формой в 1920 - 1940-е годы стало ужесточение уголовных репрессий против рецидивистов, без изменений характера карательной исправительно-трудовой системы с позиций учета личностных особенностей профессиональных преступников.

В 1920-е годы ученый-криминолог Н. Якимов давал такое определение преступника- профессионала: "Преступник, многократно совершающий преступления, которые обеспечивают ему средства к существованию и дают постоянный более или менее верный доход, причем, благодаря своей опытности в совершении избранного им рода преступлений, такой преступник с некоторой уверенностью рассчитывает на безнаказанность своих действий" ⁶ .

В Уголовном кодексе 1926 г. и "Основных началах уголовного законодательства СССР" отягчающим обстоятельством определялся "общий рецидив" - повторная судимость за уголовное преступление, повторность преступления, преступная деятельность в виде промысла ⁷ .

Всплеск уголовных проявлений в годы нэпа показал советскому руководству недостаточность подобных карательных мер. В 1920-е годы наблюдается рост числа бандлроявлений, имущественных и экономических преступлений. В 1924 г., по сравнению с 1922 г., число осужденных за уголовные преступления выросло в 2 раза (с 1 млн. до 2 млн. человек). Кремль стал считать деятельность криминального мира такой же серьезной угрозой советской власти, как и контрреволюционные выступления.

Начинает доминировать взгляд на уголовника-профессионала как на деклассированного элемента, люмпен-пролетария, чья деятельность угрожает задачам построения социализма. Поэтому от исправительных мер государство довольно быстро переходит к карательным. В 1920-е годы упор был сделан, как и в случае с политическими противниками, на внесудебные репрессии со стороны органов государственной безопасности. Уже 16 октября 1922 г. Указ ВЦИК предоставил коллегиям ГПУ право внесудебных репрессий вплоть до расстрела в отношении преступников, взятых па месте преступления при совершении "бандитских налетов и вооруженных ограблений". 17 ноября 1923 г. органам ГПУ было разрешено заключать в концентрационный лагерь сроком до 3 лет содержателей притонов, профессиональных контрабандистов, спекулянтов черной биржи, не зарегистрированных посредников в торговле и подрядах, лиц, связанных с преступным миром.

29 марта 1924 г. ОГПУ получило право высылать, ссылать и заключать в концлагерь контрабандистов, валютчиков, спекулянтов золотой монетой, драгметаллами и платиной. Особые совещания ГПУ союзных республик получили также возможность административной высылки в пределах своих республик лиц, подозреваемых в бандитизме, разбоях и грабежах, их пособников и укрывателей, профессиональных игроков, наркоторговцев и нелегальных торговцев спиртным, а также лиц, ранее дважды судимых или имеющих четыре привода за имущественные преступления или посягательства против личности.

9 мая 1924 г. были расширены права ГПУ в борьбе с бандитизмом. В местностях, объявленных неблагополучными по бандитизму, уполномоченным ГПУ предоставлялось право внесудебной расправы с бандитами и их пособниками: высылка, заключение в лагерь на срок до 3 лет и расстрел. В том же году вводилась внесудебная расправа в неурожайных местностях по отношению к хлебным спекулянтам. С 1925 г.

стр. 144

начала применяться административная высылка за спекуляцию ширпотребом. В 1926 г. было разрешено во внесудебном порядке применять высшую меру наказания за контрабанду.

В 1925 - 1926 гг. начинает формироваться система "режимных территорий" - местностей, где запрещено проживание ранее судимых.

В 1927 г. ОГПУ получило возможность во внесудебном порядке карать лиц, имеющих 3 и более судимости за хулиганство, в 1928 г. - конокрадов, бродяг, нищих и хулиганов в промышленных центрах ⁸ .

Ужесточается и отношение к рецидивистам в местах лишения свободы. Создаются изоляторы особого назначения для удаления преступных авторитетов от основной массы заключенных. К 1 января 1929 г. в них было сосредоточено по СССР 37 тыс. человек элиты воровского мира ⁹ .

В 1928 г. на Всесоюзном совещании работников пенитенциарных учреждений была принята резолюция, рекомендовавшая ввести в отношении рецидивистов "неопределенные приговоры" (то есть суд выносил лишь решение о виновности или невиновности подсудимого, а срок содержания под стражей определялся сотрудниками исправительно-трудовых учреждений (ИТУ) ¹⁰ . Эта рекомендация принята не была, однако с 1929 г. было разрешено особо злостных преступников и неисправимых рецидивистов сразу после отбытия наказания заключать без освобождения в концлагерь.

В постановлении ВЦИК и СНК РСФСР от 26 марта 1928 г. "О карательной политике и состоянии мест заключения" признавалось "необходимым применять суровые меры репрессии исключительно в отношении классовых врагов и деклассированных преступников-профессионалов и рецидивистов (бандитов, поджигателей, растратчиков, взяточников, воров): дополнять назначение суровых мер в отношении перечисленных элементов не менее строгим осуществлением приговоров, допуская смягчение принятых судом мер социальной защиты и досрочного освобождения этой категории преступников лишь в исключительных обстоятельствах и условиях, гарантирующих их действительную социальную безопасность для общества" ¹¹ .

В начале 1930-х годов коллективизация и индустриализация привели к ухудшению материального положения населения и росту преступности. В новых условиях для власти важный характер приобретают защита социалистической собственности и борьба с экономической преступностью. 7 августа 1932 г. было принято постановление ЦИК и СНК СССР о борьбе с хищениями социалистической собственности. Этот закон приравнивал хищение государственной и общественной собственности к контрреволюционному преступлению и устанавливал за него десятилетнее лишение свободы или смертную казнь. На протяжении 1932 - 1934 гг. данный указ в массовом порядке применялся против мелких расхитителей государственной и колхозной собственности, однако с 1935 г. Верховный Суд СССР ограничил применение закона от 7 августа 1932 г. лишь в отношении крупных, широкомасштабных, систематических хищений ¹² .

Были ужесточены и меры по пресечению спекуляции. 22 августа 1932 г. принимается постановление ЦИК и СНК СССР, в соответствии с которым за спекуляцию и перекупку устанавливалось наказание в виде лишения свободы на срок от 5 до 10 лет ¹³ . Лица, осужденные по Указам от 7 и 22 августа 1932 г., не попадали под применение амнистии. С начала 1930-х годов борьба с "хищниками, расхитителями, спекулянтами" становится приоритетной в деятельности органов правопорядка.

Одновременно продолжается усиление карательных мер по линии уголовной преступности. В 1932 г. ученый-юрист А. Шляпочников предложил рассматривать общеуголовные преступления как контрреволюционные, так как "хотя они формально не являются таковыми, они подрывают социалистическое строительство". Он утверждал, что в СССР ликвидированы социальные условия преступности, поэтому преступной деятельностью занимаются мелкобуржуазные элементы, враждебные Советской власти. По существу, уголовная преступность, по мнению Шляпочникова, стала одной из форм классовой борьбы. Эта точка зрения оказалась популярной среди работников правоприменительной системы и партийных руководителей. Ее поддержали и ставший в 1935 г. прокурором СССР А. Вышинский, и лично И. Сталин, заявивший, что "Вор, расхищающий народное добро ... есть тот же шпион и предатель, если не хуже ..." ¹⁴ . Приравнивание уголовников к классовым врагам способствовало идеологическому обоснованию начала массовых репрессий против уголовных элементов в середине 1930-х годов.

27 мая 1935 г. была объявлена инструкция, подписанная Г. Ягодой и А. Вышинским, о создании троек НКВД по рассмотрению дел об уголовных и деклассированных элементах. Эти "милицейские" тройки рассматривали дела о следующих категориях "социально вредных лиц": а) имеющих судимости или приводы за уголовные преступления и не порывавших связи с преступным миром; б) не занятых общественно полезным трудом, без определенного местожительства, связанных с уголовной средой; в) воров-рецидивистов, уличенных в конкретных преступлениях; г) ху-

стр. 145

лиганов-рецидивистов, ранее не менее двух раз судимых, осужденных к лишению свободы или принудительным работам на срок от года и более в случае совершения ими вновь хулиганских действий; д) нищих-профессионалов; е) злостных нарушителей паспортного режима.

В ходе массовой операции 1935 г. органами милиции было задержано к 1 ноября по СССР более 256 тыс. социально вредных элементов. Из них тройками НКВД рассмотрено около 85 тыс. дел, заключено в исправительно-трудовые лагеря (ИТЛ) 65 тыс. чел., приняты другие меры социальной защиты (ссылка, высылка и т.д.) в отношении 64,4 тыс.; передано в суды около 98 тыс., освобождено 13,6 тыс. человек.

Подобные меры привели к некоторому снижению уровня преступности. Так, к марту 1936 г. по сравнению с 1934 г. в СССР число вооруженных ограблений сократилось на 45%, не вооруженных грабежей - на 46%, квалифицированных краж - на 32%, конокрадства - на 55% ¹⁵ .

Сосредоточение уголовного элемента в ИТЛ в 1930-е годы привело к тому, что контроль за ситуацией во внутрилагерной жизни был перехвачен криминальными авторитетами. В них процветали отказы от работы, грабежи, воровство, бандитизм, хищения. В особенно сложном положении оказались "политические" осужденные. В глазах "воров" они были "начальничками", попавшими в беду, и подвергались всяческим унижениям и террору со стороны уголовных группировок. Издевательствам пыталась противостоять наиболее сплоченная часть политзаключенных - "троцкисты" (в первой половине 1930-х годов), "фронтовики" и "бандеровцы" (в 1940-е годы). Однако администрация ИТЛ относилась к таким группам, как к контрреволюционным и безжалостно уничтожала их. Террор уголовный дополнялся репрессиями со стороны государственных органов (с этого времени и возникла легенда о сотрудничестве уголовного мира и НКВД).

Наряду с политическими нажиму уголовников подвергались и осужденные за бытовые и уголовные преступления, не принадлежащие к "воровскому миру". Нельзя сказать, что руководство ГУЛАГа не пыталось изменить ситуацию. С начала 1930-х годов сложилась практика, в соответствии с которой замешанных в лагерном бандитизме осужденных отправляли для дальнейшего отбывания заключения в отдаленные северные лагеря. В декабре 1935 г. была введена в действие "Инструкция о порядке направления заключенных в срочные тюрьмы из ИТЛ". В тюрьмы переводился "неисправимый элемент, дезорганизующий жизнь лагеря". Указанная мера рассматривалась как взыскание и применялась после исчерпывания других мер воздействия (содержание в течение 6 месяцев в штрафном изоляторе или осуждение в период отбытия наказания). Направление в тюрьму санкционировалось руководством ГУЛАГа ¹⁶ .

Пик репрессий в отношении уголовного элемента, как "врагов народа", пришелся на 1937 год. Сегодня хорошо известен приказ Н. Ежова N 00477 от 30 июля 1937 г., предусматривающий широкие репрессии против антисоветского элемента. Меньше знают, что жертвами карательных мер стали не только бывшие белогвардейцы, члены антисоветских партий, чиновники царского режима и т. д., но и "уголовные бандиты", грабители, воры-рецидивисты и контрабандисты. Часть арестованных подлежала расстрелу, остальные - отправке в ИТЛ на 8 - 10 лет. Основанием для ареста "уголовных элементов" служили, как правило, справки учетно-регистрационных аппаратов уголовного розыска, агентурные данные оперативных работников и информация участковых уполномоченных. Например, в июле 1937 г. в одном из районов Куйбышевской области за кражу 12 кур был арестован некто Кремлев. При задержании он пытался дать работнику милиции взятку в 400 рублей. На следствии выяснилось, что арестованный ранее был дважды судим - за хулиганство и нанесение тяжких телесных повреждений, систематически избивал жену. 31 августа 1937 г. тройка Управления НКВД приговорила его к расстрелу за "терроризирование населения" путем хулиганства и краж ¹⁷ .

Репрессии проводились как на свободе, так и в лагерях. Воспользовавшись этим, администрация ИТЛ направляла на рассмотрение "троек" не только дела на политических заключенных, но и на лиц, занимавшихся в лагерях бандитизмом, грабежами, избиениями заключенных. Всего, по данным С. Кузьмина, в соответствии с приказом Ежова репрессиям подверглось около 181 тыс. человек, в том числе расстрелу - 73 тыс. человек. В лагерях было расстреляно более 30 тыс. человек ¹⁸ . Сложность ситуации заключается в том, что и "враги народа", и уголовники расстреливались по 58 статье, поэтому подсчитать, кто из уничтоженных являлся невинной жертвой, а кто преступником-рецидивистом, довольно сложно.

Происходит и дальнейшее ужесточение судебной практики по делам об имущественных преступлениях. При этом широко используется институт аналогии. В соответствии со ст. 16 УК РСФСР, если то или иное "общественно опасное действие прямо не предусмотрено настоящим Кодексом, то основание и пределы ответственности за него определяются применительно к тем статьям Кодекса, которые предусматривают наиболее сходные по роду преступления". К примеру, в 1920 - 1930-е годы

стр. 146

уголовное наказание за недонесение было предусмотрено только по делам о контрреволюционных преступлениях (ст. 58 УК РСФСР). Однако после введения в действие Закона от 7 августа 1932 г. хищения социалистической собственности были приравнены к контрреволюционным преступлениям. Поэтому недонесение о готовящемся или совершенном хищении социалистической собственности квалифицировалось по аналогии со ст. 58 (до 10 лет лишения свободы). На практике в 1930-е годы сложилась система использования аналогии для вынесения более строгих наказаний за уголовные преступления. Подобные меры привели к снижению преступности, однако довольно кратковременному. Во второй половине 1938 г. начинается новый рост числа тяжких преступлений (квалифицированных краж и грабежей) ¹⁹ .

Более жестокие шаги по борьбе с профессиональной преступностью были сделаны в годы Великой Отечественной войны. После введения в действие Указа о военном положении в ведение военных трибуналов было передано рассмотрение дел о наиболее тяжких уголовных преступлениях - убийствах, разбоях, вооруженном сопротивлении представителям власти, крупных хищениях, побегах из заключения, нелегальном хранении и торговле оружием. Вводился упрощенный порядок рассмотрения этой категории дел. Решение военного трибунала выполнялось в течение 72 часов, без права кассации ²⁰ . Наиболее распространенным приговором по этим делам становилась высшая мера наказания.

В прифронтовых районах в функции военных трибуналов (в которые преобразовывались народные суды) передавалось рассмотрение всех уголовных дел. Война и связанное с ним ухудшение экономической ситуации привели к усилению судебными органами карательных санкций (с помощью института аналогии) за уголовные проявления.

Прежде всего изменения в судебной практике в 1941 - 1945 гг. коснулись хищений общественного и государственного имущества. Вновь, как в 1932 - 1934 гг., практически все хищения, совершаемые систематически или по сговору (вне зависимости от размеров похищенного), квалифицировались по Закону от 7 августа 1932 года. Советские юристы объясняли это тем, что "в военное время расхищение социалистического имущества - предметов продовольствия, промышленных товаров составляет еще более опасное преступление, чем в мирное время, так как это преступление непосредственно подрывает снабжение фронта и тыла всем необходимым для разгрома врага" ²¹ .

Затронули изменения и практику наказаний за кражу личного имущества. 8 января 1942 г. было принято постановление Верховного Суда СССР "О квалификации некоторых видов краж личного имущества граждан в условиях военного времени". В соответствии с ним кражи во время воздушных налетов или в момент отхода войск из населенного пункта (в том числе и карманные), а также кражи имущества эвакуированных граждан стали квалифицироваться как кражи, совершенные во время стихийного бедствия (ст. 162 п. "г" - до 2 лет лишения свободы). Если же подобные кражи совершались неоднократно группой лиц или рецидивистами, они квалифицировались по аналогии с бандитизмом.

В соответствии с решением Пленума Верховного Суда СССР от 26 июня 1942 г. кража продовольственных и промтоварных карточек у граждан стала квалифицироваться по совокупности как хищение личного имущества по ст. 169 ч. 2 (мошенничество - до 5 лет лишения свободы), так как данная кража была направлена "не только против интересов граждан, но и против мероприятий государства, стремящегося обеспечить возможность получения каждым трудящимся необходимого минимума продовольственных и промышленных товаров". С мая 1943 г. все кражи, совершенные в местах общественного пользования, стали квалифицироваться по ст. 162 п. "в" (1 год лишения свободы). Подобные меры ударили по наиболее "элитной" части воровского мира - "карманникам", "майданникам", "скокарям" и так далее ²² .

После завершения Великой Отечественной войны общество переживало новый всплеск преступности. Для его обуздания в начале 1946 г. правоохранительные органы прибегли к опыту 1930-х годов. Так, приказом НКВД СССР от 8 декабря 1945 г. предписывалось в Москве и Московской области всех лиц, проходящих по делам оперативного учета и уличенных в конкретных преступлениях, немедленно арестовать, а дела передать в Особое совещание НКВД СССР ²³ .

Однако подобные меры эффективного результата не давали. Постепенно руководство в центре и работники органов правопорядка на местах пришли к выводу о необходимости ужесточения уголовного наказания за имущественные преступления.

В апреле 1946 г. МВД, Минюст, Прокуратура СССР и Верховный Суд предложили увеличить наказание за обычную кражу - до 3 лет лишения свободы, за квалифицированную кражу - до 5 лет, за хищение государственной собственности - до 8 лет. В январе 1947 г. руководители органов юстиции обратились в ЦК ВКП(б) со вторым проектом Указа, предусматривавшим за простые хищения - до 3 лет лише-

стр. 147

ния свободы, за квалифицированные - от 2 до 7 лет. Данный проект дорабатывался в течение марта 1947 г. и был вынесен на рассмотрение Оргбюро ЦК ВКП(б). В апреле-мае 1947 г. в результате доработки в Центральном Комитете и личной правки Сталина были утверждены основные положения Указов "Об уголовной ответственности за хищения государственного имущества" и "Об усилении охраны личной собственности граждан", введенных в действие 4 июня 1947 года ²⁴ .

Указы 1947 г. еще раз подчеркнули приоритет интересов защиты государственной собственности. За кражу личной собственности устанавливалось наказание 5 - 6 лет лишения свободы, за квалифицированную кражу - 6 - 10 лет, за хищение государственной собственности - 7 - 10 лет, за квалифицированное хищение - 10 - 20 лет, за хищения в особо крупных размерах - 10 - 25 лет, за разбой - 10 - 15 лет, за квалифицированный разбой - 15 - 20 лет.

Указы от 4 июня 1947 г. унифицировали законодательства об имущественных преступлениях различных союзных республик. Основными негативными аспектами Указов можно назвать их распространение на мелкие кражи с предприятий, невозможность для судей варьировать наказание в зависимости от личности преступника и обстоятельств преступления. Указ "Об усилении охраны личной собственности" не включил такие опасные имущественные преступления, как мошенничество и вымогательство, фактически исчезло понятие грабежа.

По сути дела, Указы от 4 июня 1947 г. означали отказ советского руководства от исправительных принципов в уголовной политике. Ее главным принципом стали жестокие карательные меры.

Квалифицирующими признаками хищений общественной и личной собственности становились повторность (то есть наличие у преступника судимости за ранее совершенное хищение или совершение им двух или более хищений) и хищение организованной группой - шайкой. Если до Указов 4 июня 1947 г. правоохранительные органы понимали под воровско-грабительской группой устойчивую группу из 3 и более человек, созданную для совершения нескольких преступлений по предварительному сговору, то теперь для признания наличия шайки стало достаточным наличие двух соучастников, вместе совершивших одно преступление.

Принятие Указов 4 июня 1947 г. было встречено довольно бурным обсуждением в криминальном мире. Преступные авторитеты стремились разработать стратегию деятельности в новых условиях. Вот какие высказывания фиксировала милицейская агентура на воровских сходках: "Теперь надо воровать умнее и там, где можно взять тысячи, чтобы знать, за что отбывать такой большой срок. Теперь воров будет меньше, но воровство будет более дерзкое"; "Чем получать за мелкую кражу срок наказания 10 лет, лучше заниматься крупными вооруженными грабежами"; "После этого Указа ворам придется на кражи ходить только с оружием"; "Если я раньше был вором-карманником, то теперь, когда я освобожусь из тюрьмы, буду заниматься грабежами, так как мне все равно, что за мелкую кражу осудят на 5 лет, что за грабеж на 10 лет"; "Ворам нужно организовываться группами и уходить в сельскую местность, там легче заниматься грабежами, чем в городе"; "Те воры, которые систематически занимались кражами, для них срок 5 лет не страшен. Плохой тот вор, который будет отбывать весь срок наказания. При желании можно совершить побег из любого места заключения. Этот Указ страшен тем, кто совершил преступление впервые"; "Нам этот Указ не страшен, как воровали, так и будем воровать. Если до Указа производили мелкие кражи, зная, что за них судят не более как на 1 год, то после Указа мелкими кражами заниматься не будем, потому что все равно будут судить на 10 лет, будем производить крупные грабежи с убийствами и, если попадешься, то будешь знать, за что получишь срок".

Многие преступники намеревались перейти на занятие кражами гастролерным способом - совершив преступление в одном месте, сразу же переезжать в другое, так как это давало возможность сбить со следа сотрудников милиции. Расхитители социалистической собственности высказывались в том смысле, что "комбинации строить можно", но более конспиративно, чем прежде, стараясь как можно меньше иметь сообщников и соучастников. МВД СССР понимало, что в новых условиях профессиональные преступники будут действовать более осторожно, законспирировано, уйдут в глубокое подполье. Некоторые перейдут с совершения разбоев и краж на вымогательства и мошенничество. Расхитители соцсобственности будут более тщательно маскировать свою деятельность фиктивными документами, халатностью и так далее. В связи с этим руководство МВД разработало ряд мер, направленных на уничтожение преступного подполья. Органам милиции предлагалось усилить борьбу с гастролерами, широко использовать для выявления преступного элемента притоны-ловушки, с помощью агентуры выявлять намерения уголовников и расхитителей, через агентурную сеть разлагать преступную среду, добиваться разрыва с ней лиц, связанных с преступным элементом ²⁵ .

На усиление борьбы с уголовной преступностью были ориентированы и другие правоохранительные органы. Так, в директиве Министерства юстиции СССР от 5

стр. 148

июля 1947 г. указывалось: "Установленная законом от 4 июня ответственность за хищение личной собственности граждан, государственного и общественного имущества обязывает судей отрешиться от имеющегося еще благодушия и либерализма и сурово карать воров, грабителей и их пособников". Только в 1950 г. по Указу от 4 июня 1947 г. за хищения социалистического имущества было осуждено 117,5 тыс. человек (25,3% всех осужденных); в 1951 г. - 97,5 тыс. (21,4%); в 1952 г. - 103 тыс. человек (20,9%). Сумма ущерба по законченным и переданным в суд делам составила в 1951 г. более 661 млн. руб.; в 1952 г. - 689 млн. рублей ²⁶ .

Довольно быстро после принятия Указов от 4 июня 1947 г. обнаружилась тенденция к снижению преступности. Только за июнь 1947 г. преступность в СССР упала на 3,2%, в том числе разбои с убийствами - на 0,8%, разбои без убийства - на 22%, невооруженные грабежи - на 13%, кражи с применением технических средств - на 11%, кражи скота - на 3,2%. За этот же месяц был зафиксирован рост карманных краж - на 7,7% и простых краж - на 6%, но это, скорее было связано с улучшением регистрации подобных видов преступлений (ранее, учитывая низкие уголовные санкции - от 3 месяцев до 1 года лишения свободы, они зачастую просто утаивались в отделениях милиции). За июль 1947 г. преступность по стране упала на 10,8%, за август - на 17,2%. В августе сократилось количество всех видов преступлений, в том числе разбоев с убийствами - на 22,3%, разбоев - на 17,7%, грабежей - на 23,4%, краж с применением технических средств - на 21,8%, карманных краж - на 15,9%, простых краж - на 16,1%, краж скота - на 36,7% ²⁷ .

В последующие годы шло последовательное снижение числа осужденных за имущественные преступления. Если в 1947 г. привлечения к уголовной ответственности за хищения выросли на 47% (по государственному имуществу) и на 76% (по личному имуществу), то в 1948 г. уровень судимости за хищения упал до отметки ниже 1946 года (95% - по хищениям соцсобственности, 86,6% - личного имущества). К 1951 г. осуждения за хищение государственной собственности составили 61,6% от показателей 1946 г., а личного имущества - 48% ²⁸ .

В результате карательной политики государства большинство преступников- рецидивистов оказалось изолировано в местах заключения. Это привело к "депрофессионализации" преступности.

Результаты исследований А. Гурова (по материалам Мосгорсуда) показывают, что в 1946 - 1959 гг. произошло значительное снижение профессиональных навыков преступников. В половине краж в Москве за этот период похищались носильные вещи и продукты питания, причем в 30% случаев похищенное присваивалось для хозяйственных нужд. Воровской инструмент применялся лишь в 10% краж. В групповых делах отмечалось отсутствие специализации, устойчивости, каналов сбыта краденого. Около трети воров было задержано постовыми милиционерами при попытке сбыть похищенное на рынках, барахолках, вокзалах. 92% осужденных за кражи составляли достаточно молодые люди до 30 лет. В то же время число ранее судимых преступников было еще достаточно велико. По делам о кражах государственного имущества их доля составляла 40%, личного имущества граждан - 37,4%. Причем 70% ранее судимых за воровство вновь привлекалось за такие же преступления ²⁹ .

Улучшение криминогенной ситуации в стране в конце 1940-х годов было связано с объективными причинами: небольшое повышение уровня жизни населения, улучшение ситуации с продовольствием, ослабление негативных последствий войны и подъем профессионализма правоохранительных органов. Однако необходимо признать, что серьезное воздействие на снижение преступности оказали и июньские Указы 1947 года.

Одновременно с сокращением криминальных проявлений в целом по стране наблюдается их значительный рост в местах лишения свободы. В системе ГУЛАГа на 1 января 1951 г. содержалось 2 528 146 заключенных, в том числе 579918, осужденных за политические и 1 948 228 - за уголовные преступления ³⁰ . Наиболее организованной кастой в лагерях оставались "блатные", которые продолжали вести паразитический образ жизни, контролировать ситуацию в ИТУ, утверждая свою власть террором против других категорий заключенных. Кражи, грабежи, вымогательства, убийства были обычным делом в ИТЛ. Положение еще более осложнилось с расколом в воровском сообществе. Резкий рост числа претендентов на долю "общака" в ИТУ, борьба за место в криминальной иерархии, многочисленные нарушения "воровского закона" привели к началу событий, получивших название "сучьей войны".

После завершения Великой Отечественной войны воровской мир разделяется на две группировки - "честных", или правильных воров и "сук". К "сукам" относились уголовники, пошедшие в годы войны на сотрудничество с лагерной администрацией, "фронтовики"-воры, воевавшие в рядах Красной Армии, "польские воры" - преступники- одиночки, соединявшие преступную деятельность с легальным статусом в обществе, "пятьдесят девятые" - бандиты, которые не могли претендовать на высокую ступень в криминальной иерархии, и другие нарушители "воровского закона".

стр. 149

Роль "сук" в ИТУ была неоднозначной. Писатель С. Снегов, десять лет проведший в норильских лагерях, отмечал: "... если места заключения не превращались периодически в арену кровавых побоищ, а являли собой правильно сконструированный организм, скрепленный жестокой дисциплиной, своеобразной свирепой "техникой безопасности" - в бараках можно было спокойно жить без страха отдыхать - то важная доля в службе порядка отводилась "ссученным" - комендантам, нарядчикам и многочисленным стукачам, исправно разнюхивавшим, где чем пахнет" ³¹ . Администрация исправительно-трудовых лагерей и колоний охотно использовала "сук" на мелких административных и производственных должностях. Благодаря своему авторитету, насилию и знанию особенностей лагерной жизни, "суки" умели добиваться повышения производительности труда на производстве и установления относительного порядка в жилой зоне лагеря. Однако, заняв административные посты, они использовали их для терроризирования рядовых заключенных. Так, в Ленинградской области в 1946 г. в лагерях и колониях, благодаря попустительству должностных лиц, коменданты и их помощники из числа уголовников устраивали массовые избиения осужденных, издевались над ними ³² .

В соответствии с приказом МВД, все они были отданы под суд. Суду военного трибунала были преданы и допустившие подобную ситуацию работники МВД - начальник исправительно-трудовой колонии (ИТК) N 12 Соколов, начальник ИТК N 23 младший лейтенант Пейрико и начальник отдельного лагерного пункта Петров. За превышение власти они были осуждены на срок 1 - 2 года условно.

Отринутые воровским законом, "суки" создали свой закон и вступили в схватку с "честняками" за власть над осужденными. Существует легенда, озвученная А. Солженицыным и В. Шаламовым, о том, что "сучья война" была организована органами госбезопасности для уничтожения преступного мира. Эта версия, однако, не подтверждается документальными данными.

К тому же, руководство ГУЛАГа, главной задачей которого было успешное трудовое использование осужденных, не могла устраивать кровавая резня, негативно влияющая на производственные результаты. Другое дело, что руководство ИТУ на местах было заинтересовано в случае конфликта негласно поддерживать "сук", "красные шапочки" и другие "масти", согласные сотрудничать с администрацией.

Междоусобные столкновения преступных группировок носили крайне жестокий характер. В Куптеевском ИТЛ воры-рецидивисты убили шестерых заключенных, отказавшихся платить им "дань". В Ивдельском ИТЛ "идейные" воры сожгли живьем в больнице лидера "сук" Асмана. В ночь с 5 на 6 октября 1949 г. в Ижевском отделении Севжелдорлага в результате столкновений "сук" с "ворами" было убито 7 и ранено 8 заключенных. 1 октября 1953 г. в Вятлаге бандиты убили девять заключенных, отказавшихся внести по 25 руб. в "общак". Только за 1952 г. было убито 105 заключенных - нарядчиков и бригадиров ³³ .

Противостояние сотрудников лагерей разгулу бандитизма было осложнено отменой в 1947 г. смертной казни. Преступники, совершившие убийства в ИТУ, осуждались либо за убийство на 10 лет, либо за бандитизм на 25 лет. Для человека, уже осужденного на 10 - 20 лет, это означало, что его срок увеличивался всего на несколько лет. С. Снегов приводит пример убийцы Икрама, набравшего за год 525 лет заключения ³⁴ .

Зачастую на уголовный террор сотрудники лагерей отвечали своим террором. Приказы МВД СССР второй половины 1940-х годов полны упоминаний о нарушениях законности - избиения и убийства заключенных охраной, лишение их пищи, необоснованное водворение в ШИЗО, применение "смирительных рубашек", обливание холодной водой и так далее. Когда такие случаи становились известны, виновные наказывались. Однако гораздо чаще информация о подобных фактах не выходила за пределы отдаленных лагерей.

Вот что писал Г. Маленкову сотрудник охраны Северо-Восточных лагерей Даль-строя: "... что за обязанность советского офицера заставлять заключенных целовать нож, чистить сапоги или же заставлять друг друга бить по лицу. Этим самым озлобляют заключенных, заставляя их убивать друг друга. На протяжении моей службы на моих глазах убито свыше 100 человек. ... на прииске "Дербин" в июле 1951 г. были расстреляны два заключенных и списаны вместе с врачами; на прииске "Штурмово" в марте 1950 г. были зарезаны 7 человек; на лагпункте N 1 первого мая того же года задушили 5 человек; на прииске "Бурхала" было убито три человека, из них один застрелен в сентябре 1952 г. в жилой зоне и был списан уполномоченным младшим лейтенантом Браковичем, надзирателем старшиной Малярчуком и начальником ОЛП N 5 капитаном Венгером" ³⁵ .

Для обуздания лагерного бандитизма в декабре 1948 г. руководством МВД было принято решение о создании в ИТЛ специальных лагерных подразделений строгого режима. В них от основной массы заключенных изолировались: "а) все осужденные за бандитизм и вооруженный разбой, неисправимые рецидивисты, неоднократно су-

стр. 150

димые, поступающие из тюрем; б) все осужденные в период отбытия срока наказания в местах заключения за бандитизм и умышленные убийства, вооруженный разбой и побеги; в) содержащиеся в местах заключения - осужденные за бандитизм и разбой, если они в период отбывания наказания продолжают проявлять себя как злостные дезорганизаторы лагерной и производственной дисциплины" ³⁶ .

Оперативно-режимный аппарат лагерных подразделений обязывался расследовать каждый случай лагерного бандитизма. Бандитов предписывалось арестовывать и предавать суду, внедрять агентуру в преступные группировки и разлагать их изнутри, изымать у заключенных самодельное холодное оружие, не допускать бандитских выступлений и проявлений. Только в 1950 г. были сформированы лагерные подразделения строгого режима для содержания 80 200 заключенных. Расширилась практика перевода особо опасных заключенных решением Особого совещания МВД на тюремный режим. С 1951 г. начало применяться раздельное содержание представителей различных группировок. Для предотвращения убийств должностных лиц уголовниками министр внутренних дел С. Н. Круглов в апреле 1951 г. дал указание передавать дела об убийствах или покушениях на убийство представителей лагерной администрации и военизированной охраны в военные трибуналы по ст. 58 (террор) с применением расстрела.

В январе 1953 г. Указ Президиума Верховного Совета распространил применение смертной казни (восстановленной в 1950 г. по контрреволюционным преступлениям) на лиц, привлеченных за лагерный бандитизм.

Подобная практика использовалась не только в ИТУ. С 1950 г. по обвинению в терроре, вредительстве, антисоветской деятельности с применением расстрела привлекались бандиты, убийцы, крупные расхитители. Самый известный пример: лжеполковник Павленко, расстрелянный якобы за "создание антисоветского вооруженного формирования" ³⁷ .

После смерти Сталина наступает период либерализации уголовной политики. Несколько крупных амнистий, смягчение режима в лагерях и судебной практики (вынесение по делам о кражах и хищениях приговоров ниже низшего предела 3 - 4 года), изменение принципов квалификации преступлений и т. д. облегчили положение осужденных и позволили воровскому сообществу восстановить свое влияние.

К середине 1950-х годов вновь наблюдается рост рецидивной преступности. Среди рецидивистов, опрошенных в ИТУ в 1961 г., свыше 50% впервые были осуждены в 1946 - 1947 гг. и вновь встали на преступный путь после выхода на свободу в середине 1950-х годов. В первой половине 1950-х годов 45,2% убийств и 92,6% случаев бандитских нападений в ИТУ было совершено рецидивистами ³⁸ .

Для преодоления этой негативной тенденции 25 октября 1956 г. было принято постановление Совета Министров СССР "О мерах по улучшению целенаправленной работы по ликвидации группировок уголовной направленности в исправительно-трудовых учреждениях". В соответствии с ним МВД СССР разработало комплекс мер. Они предусматривали усиление надзора и воспитательной работы с осужденными, направленной на разоблачение паразитической сущности "идей" воров, развертывание работы самодеятельных организаций осужденных, объединяющих их позитивно настроенную часть; разобщение воров в законе, использование противоречий между ними; склонение "воров" к публичному отказу от воровской идеологии ³⁹ .

Эта кампания, а также положения нового уголовного законодательства (введение понятия "особо опасного" рецидивиста, различных режимов содержания, смертной казни за дезорганизацию работы ИТУ, неприменение амнистии к рецидивистам и т. д.) позволили разрушить структуру "воровского сообщества", ослабить его и заявить в начале 1960-х годов (как оказалось, весьма преждевременно) о ликвидации профессиональной преступности в стране.

Таким образом, основой политики Советского государства в 1920 - 1940-е годы в отношении борьбы с профессиональной преступностью являлось постоянное ужесточение карательных мер. Ее основной недостаток состоял в том, что государство не желало признавать наличие социальных причин существования преступного мира со своими принципами и законами. Карательные меры уничтожали отдельных преступников, не затрагивая идейных и организационных основ воровского сообщества. Лишь изменение подходов к профессиональной преступности в 1950-х годах позволило добиться ее серьезного ослабления.

Опыт сталинского периода свидетельствует, что какими бы жестокими ни были карательные меры государства, они не могут полностью искоренить преступность, в том числе профессиональную. Преступность - неотъемлемая часть любой социальной системы и борьба с ней - задача всей системы в целом. Лишь деятельность всех общественных институтов может, если не заставить исчезнуть преступность вообще, то серьезно снизить ее влияние на жизнь общества. В то же время опыт 1920 - 1940-х годов доказывает, что государственная воля способна довольно быстро обуздывать "криминальные взрывы", не допуская значительного ухудшения криминогенной ситуации.

стр. 151

Примечания

1. ШАЛАМОВ В. Колымские рассказы. М. 1991; СОЛЖЕНИЦЫН А. И. Архипелаг ГУЛАГ. М. 1989; ЧЕЛИДЗЕ В. Уголовная Россия. М. 1990; ПОДЛЕССКИХ Г., ТЕРЕШЕНОК А. Воры в законе. М. 1997; КУЧИНСКИЙ А. В. Законы преступного мира. М. 2000; ДИКЕЛИУС М. КОНСТАНТИНОВ А. Преступный мир России. СПб. 1995.

2. РАЗИНКИН В. С. "Воры в законе" и преступные кланы. М. 1995.

3. Уголовный кодекс РСФСР. М. 1953, с. 48 - 52.

4. ГУРОВ А. И. Профессиональная преступность. Прошлое и настоящее. М. 1990, с. 100.

5. Уголовный кодекс РСФСР, с. 21 - 24.

6. ГУРОВ А. И. Криминальный профессионализм и борьба с ним. М. 1983, с. 17.

7. ШИРВИНДТ Е. Г., УТЕВСКИЙ Б. С. Советское исправительно-трудовое право. М. 1957, с. 198.

8. МАЛЫГИН А. Я. Правоохранительная система периода проведения новой экономической политики. - Проблемы развития правоохранительных органов. М. 1994, с. 61 - 63.

9. КУЗЬМИН С. И. Волки преступного мира. - Молодая гвардия, 1995, N 7, с. 266.

10. БЫТКО Ю. И. Учение о рецидиве преступлений в российском уголовном праве: история и современность. М. 1998, с. 43.

11. АСТЕМИРОВ З. А. История советского исправительно-трудового права. Рязань. 1973, с. 22.

12. СОЛОМОН П. Советская юстиция при Сталине. М. 1998, с. 393.

13. МУКОШЛОВ И. И. Уголовная ответственность за спекуляцию в период становления Советского законодательства. Становление и развитие советского уголовного законодательства. Волгоград. 1973, с. 98.

14. МАЛЫГИН А. Я. Критика буржуазных фальсификаций по вопросам строительства органов внутренних дел Советского государства (исторический аспект). М. 1989, с. 92; ШИТОВ О. "Лидер правового фронта". Инквизитор. Сталинский прокурор Вышинский. Сб. статей. М. 1992, с. 255; ИСАЕВ М. М. Указы Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. М. 1948, с. 4.

15. Становление и развитие аппаратов советского уголовного розыска (1917 - 1985 гг.). М. 1991, с. 48 - 50.

16. КУЗЬМИН С. И. ук. соч., с. 271.

17. ТУММИС М., АЛЕКСЕЕВ П. "Ежовые рукавицы" в центре и на местах. - Милиция, 2001, N 1, с. 59.

18. КУЗЬМИН С. И. ук. соч., с. 273, 274.

19. Уголовный кодекс РСФСР, с. 6; ПИОНТКОВСКИЙ А. А. Вопросы общей части уголовного права в практике судебно-прокурорских работников. М. 1954, с. 31; Становление и развитие аппаратов советского уголовного розыска, с. 50.

20. На страже социалистической законности. 50 лет военным трибуналам. М. 1968.

21. ИСАЕВ М. М. Преступления против социалистической и личной собственности. М. 1945, с. 7.

22. АЛЕКСЕЕВ Г. А. Об ответственности за кражу личного имущества граждан в процессе становления уголовного законодательства. - Становление и развитие советского уголовного законодательства. Волгоград. 1973, с. 89 - 90.

23. Становление и развитие аппаратов советского уголовного розыска, с. 61.

24. СОЛОМОН П. ук. соч., с. 395 - 397.

25. Отдел специальных фондов Информационного центра ГУВД СПб и Ленобласти (ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО), ф. 2, д. 87, л. 513, 514.

26. Сборник приказов и инструкций Министерства юстиции СССР 1936 - 1948 гг. М. 1949, с. 161; ИВАНОВА Г. М. ГУЛАГ в системе тоталитарного государства. М. 1997, с. 62.

27. ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО, ф. 2, д. 87, л. 573, 684.

28. СОЛОМОН П. ук. соч., с. 411, 415 - 416.

29. ГУРОВ А. И. Профессиональная преступность, с. 102 - 103.

30. ЗЕМСКОВ В. Н. Политические репрессии в СССР (1917 - 1990). - Россия XXI, 1994, N 1 - 2, с. 120.

31. СНЕГОВ С. А. Норильские рассказы. М. 1991, с. 207.

32. ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО, ф. 2, д. 76, л. 313 - 316.

33. Там же, д. 104, л. 162; д. 106, л. 187; АНИСИМКОВ В. М. Тюремная община: "вехи истории". Уфа. 1993, с. 35; КУЗЬМИН С. И. ук. соч., с. 281; ИВАНОВА Г. М. ук. соч., с. 73.

34. СНЕГОВ С. А. ук. соч., с. 208.

35. ГУЛАГ: его строители, обитатели и герои. М. 1999, с. 118 - 119.

36. ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО, ф. 2, д. 91, л. 282.

37. Там же, д. 104, л. 125 - 126; КУЗЬМИН С. И. Лагерники (ГУЛАГ без ретуши). - Молодая гвардия, 1993, N 5 - 6, с. 183 - 184; РАЗЗАКОВ Ф. И. Бандиты времен социализма (хроника российской преступности 1917 - 1991 гг.). М. 1996, с. 58.

38. ЯКОВЛЕВА А. М. Борьба с рецидивной преступностью. М. 1964, с. 74, 82.

39. Предупреждение организованной преступности в исправительных учреждениях. М. 1998, с. 13.