Механизм фабрикации следственных дел "Всесоюзного центра" в 1937 г.

Актуальные публикации по белорусскому праву.

NEW ПРАВО БЕЛАРУСИ


ПРАВО БЕЛАРУСИ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ПРАВО БЕЛАРУСИ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему Механизм фабрикации следственных дел "Всесоюзного центра" в 1937 г.. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2020-12-24
Источник: Вопросы истории, № 6, Июнь 2008, C. 65-82

Идеологическое обоснование "Большого террора" 1937 - 1938 гг. дал февральско-мартовский Пленум ЦК ВКП(б). Главные враги советского государства были названы в основном докладе И. В. Сталина "О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников", прозвучавшем 3 марта 1937 г., и в его заключительном слове 5 марта. Резолюцией, принятой 3 марта по докладу Н. И. Ежова "Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов", были одобрены "мероприятия ЦК ВКП(б) по разгрому антисоветской, диверсионно-вредительской шпионской и террористической банды троцкистов и иных двурушников".

 

Содержание почти всех докладов и выступлений в прениях на Пленуме сводилось к инквизиторской конкретике. Выступивший на вечернем заседании 25 февраля 1937 г. первый секретарь Башкирского обкома партии Я. Б. Быкин (Беркович), в частности, сказал: "С тех пор, как Спиридонова была прислана к нам в ссылку, с первого момента, это, кажется, с 1931 года (т. Ягода точно помнит), и до последних дней она все время работала, и не как сумасшедшая, а как злейший политический враг, и в дальнейшем доказано будет, что она вела и ведет подпольную контрреволюционную работу вместе с Бухариным и его людьми... и, как другие ссыльные, имела возможность блокироваться с Троцким и Бухариным против нас... До Уфы и в Уфе Спиридонова группируется вместе с другими членами ЦК эсеров, вместе едут группой. Этим мы дали им возможность, чтобы они все время работали, все время имели в действии свое бюро ЦК эсеров, блокировались и объединялись со всеми другими врагами рабочего класса для того, чтобы активно бороться против нашей партии, против Соввласти"1.

 

Далее Быкин напомнил о заявлении распинаемого на Пленуме Н. И. Бухарина в связи с показаниями Е. В. Цетлина (одного из основателей комсомола в 1918 г. и первого председателя ЦК РКСМ), возглавлявшего в прошлом секретариат Бухарина: "Желая вывернуться от обвинения о блоке правых с эсерами, он говорит: "Малограмотно выражаться: цекисты Гоц, Тимофеев и М. Спиридонова, ибо здесь разные партии. Вряд ли Цетлин мог это позабыть". Вот как Бухарин теперь поучает своего гаденыша Цетлина... А ведь мы знаем, что и Бухарин, и Троцкий, и Зиновьев, и Каменев объединялись вместе, шли вместе с Гитлером против нашей партии, против социализма. Почему не может Гоц, Спиридонова и Тимофеев объединиться, чтобы идти против нас?"

 

 

Леонтьев Ярослав Викторович - кандидат исторических наук, доцент Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

 
стр. 65

 

В отличие от "право-троцкистского блока", "военно-фашистского заговора" в Красной армии и некоторых других громких процессов, дело так называемого эсеровского "Всесоюзного центра" и его ответвлений еще не было освещено в историографии. Источники, хранящиеся в Центральном архиве ФСБ России и в ряде местных архивов, позволяют изучить сценарий этого дела.

 

Цепь арестов политссыльных, продолжавших самоопределяться в качестве социалистов-революционеров, равно как и бывших членов этой партии, разворачивалась после циркуляра Ежова "Об оперативной работе по социалистам-революционерам", разосланного на места 13 ноября 1936 года. Начальники местных управлений НКВД, извещенные об "активизации" эсеров, якобы приступивших к воссозданию своей партии и организации повстанческого движения и террора, должны были выявить и разгромить "эсеровское подполье"2. Нарком ставил задачу внедрить в эсеровскую среду опытных агентов, особое внимание уделяя ссыльным3.

 

9 февраля 1937 г., в разгар арестов, появился еще один циркуляр НКВД об усилении оперативной работы по "эсеровской линии". Его появлению предшествовало подробное спецсообщение Ежова на имя Сталина от 1 февраля4. Нарком докладывал, что "в результате агентурной и следственной работы нам удалось вскрыть и приступить к ликвидации широко разветвленного подполья, руководимого ссыльными членами ЦК партии левых и правых эсеров". Ежов утверждал, что "для руководства нелегальной работой в областях были созданы областные (или краевые) бюро эсеров преимущественно из видных в прошлом деятелей эсеровской партии" и что "нелегальными эсеровскими организациями в Союзе руководят [члены] ЦК ПСР - Гоц А. Р., Тимофеев Е. М., Гендельман М. Я., Агапов В. В., Артемьев Н. И., Подбельский Ю. Н., Ракитников Н. И., и члены ЦК левых эсеров Камков Б. Д., Спиридонова М. А., Майоров И. А., Самохвалов М. Д., Каховская И. К. и Измаилович А. А." Ликвидация проводилась в Московской (включая Рязань и Тулу), Воронежской (включая Тамбовщину), Свердловской (включая Пермь) и Куйбышевской (включая Ульяновск и Пензу) областях, Западно-Сибирском крае, а также в Казахстане ("нелегальная эсеровская организация" из политических ссыльных в Алма-Ате, Чимкенте, Семипалатинске и Петропавловске). Упоминалось также об операции в Азовско-Черноморском крае и говорилось в отдельном разделе о "блоке эсеров с организацией правых, троцкистов и децистов". На 1 февраля число арестованных достигало 380 человек и испрашивалась санкция на арест всех перечисленных лиц, за исключением арестованного накануне (27 января) Ракитникова; к 15 марта - 590 человек5. Среди них были арестованные синхронно в разных городах (в основном в первую декаду февраля) жившие на положении ссыльных бывшие члены ЦК ПСР из подсудимых на публичном процессе 1922 г. и бывшие лидеры левых эсеров. Из числа наиболее видных фигур Гоц и В. Е. Трутовский были арестованы в Алма-Ате, Камков - в Архангельске, М. А. Веденяпин - в Чимкенте, Самохвалов - в Остяк-Вогульске (ныне Ханты-Мансийск), Тимофеев, Подбельский и Д. Ф. Раков - в Ташкенте. Спиридонову, ее мужа Майорова и Измаилович, Каховскую арестовали в ночь с 7 на 8 февраля в Уфе. Во всех этих пунктах и в ряде иных мест одновременно были арестованы практически все другие ссыльные, принадлежавшие в прошлом не только к эсеровским, но и к иным политическим группировкам (меньшевикам, анархистам и т.д.).

 

Следствие, проводившееся Управлением НКВД по Башкирской АССР, заслуживает специального рассмотрения, во-первых, в силу доступности не только следственного делопроизводства, но и мемуарных сочинений, что позволяет провести сравнительный анализ источников. Во-вторых, потому, что в фабрикации "дела" исключительная роль отводилась уфимской "лево-эсеровской четверке", и прежде всего Спиридоновой. В-третьих, важен характер предъявленных им обвинений (важнейшее - подготовка покушения на Сталина и К. Е. Ворошилова). Из опубликованных в недавнее время документов выделяется обширное заявление Спиридоновой от 13 ноября 1937 г. в 4-й, секретно-политический, отдел ГУГБ НКВД6.

 

Опубликовано также пространное заявление в ЦК КПСС, Совет министров и Прокуратуру СССР И. К. Каховской, написанное в конце 1950-х годов7. В распоряжении автора имеется несколько отличающийся от этой публикации вариант, распространявшийся в виде машинописного текста быв-

 
стр. 66

 

шей левой эсеркой Б. А. Бабиной, дожившей до 1983 года8. Эти источники дополняются отдельными документами из следственных дел 1937 г. в отношении Спиридоновой, Майорова и Измаилович, опубликованными в сборнике документов "Левые эсеры и ВЧК" (Казань. 1996), справками из пятитомной "Книги памяти жертв политических репрессий Республики Башкортостан" (Уфа. 1997 - 2005), а также мемуарами об "уфимском деле" Г. И. Затмиловой, проходившей по нему вместе со своим мужем, левым эсером П. А. Егоровым, и воспоминаниями сына И. А. Майорова9.

 

Первоначально в основу обвинения, выдвинутого против четверых бывших членов левоэсеровского ЦК, находившихся в Уфе, помимо их участия в руководстве "Всесоюзным центром", легло разбирательство о будто бы подготовленном ими покушении на руководителей Башкирской АССР.

 

В заявлении Каховской приведены факты, дающие некоторое представление о механизме подготовки чекистской операции. В 1935 г. в Уфе неожиданно появился "некий гражданин из Архангельской ссылки (фамилии не помню)"10, который "сказал, что является другом Камкова Б. Д., прислан в Уфу кончать трехлетний срок ссылки, так как архангельский климат ему вреден". Далее Каховская сообщала: "Он заявился к нам и сказал, что хотел познакомиться со Спиридоновой. Одновременно пришла открытка от Камкова, где тот сообщал, что от них, из Архангельска, направлен в Уфу очень подозрительный человек, с которым архангельские ссыльные не хотели иметь дела; что если он к нам явится, то и нам он не советует вести с ним знакомство. Этот человек посетил нас раза три, не застав Спиридоновой, которая избегала встречи с ним, и исчез. Мы приписали его визиты простому любопытству: он, очевидно, хотел "посмотреть" на известную Спиридонову. Впоследствии он давал о нас какие-то порочащие показания".

 

Этим "подозрительным человеком" был Симон Самойлович Виталии (1897 г. рожд.), в 1920 г. член Полтавского губкома левых эсеров. В 1933 г. он был приговорен в Москве к ссылке на три года по одному из дел "Народнического центра"11. Можно предположить, что уже в этот период он согласился секретно сотрудничать с ОГПУ и отправился в Архангельск в качестве соглядатая за Камковым под своеобразным "прикрытием" ссыльного12. 13 марта 1937 г. Виталии был арестован в Москве, куда он вернулся из Уфы, и затем 13 июля того же года приговорен к расстрелу по обвинению в принадлежности к контрреволюционной террористической организации13. На допросе 10 апреля Виталии действительно показал, что будто бы привез Спиридоновой в Уфу письмо от Камкова, в котором шла речь об активизации партийной работы. Сама Спиридонова заявила в этой связи: "Виталии лжет, показывая, что привез мне письмо"14.

 

По свидетельству Каховской, "вторым фактом, который мог бы нас навести на размышления, явилось то, что ссыльному левому эсеру Драверту Леониду неожиданно предоставили в центре города прекрасную многокомнатную квартиру со всей обстановкой и хозяйственными аксессуарами".

 

На протяжении всего "уфимского дела" Л. П. Драверт играл наиболее одиозную роль. Он родился в 1901 г. в Казани в семье известного народника - писателя и ученого-естествоиспытателя П. Л. Драверта, геолога и минералога-метеоритоведа, председателя Западно-Сибирского отделения Русского географического общества (с 1922 г.), организатора первой советской экспедиции для изучения Тунгусского метеорита (совместно с Л. А. Куликом). В год рождения сына П. Драверт был исключен из Казанского университета за участие в студенческом движении; в 1905 г. он водрузил красное знамя над родным университетом и стрелял по жандармам с балкона своего дома. Бунтарь был осужден на пять лет ссылки в Якутию, причем приговор вынес его собственный отец - председатель Казанской судебной палаты. И тогда, и впоследствии на их семье лежала какая-то тень драматизма. Пока Драверт-отец находился в Сибири, ставшей для него полем приложения сил в разнообразных научных изысканиях, его семья обосновалась в Нижнем Новгороде, где Леонид окончил Канавинское реальное училище. В 1917 г. Петр Драверт возглавлял "старший" эсеровский комитет в Казани, стоявший на правых позициях, а будущий муж Спиридоновой Майоров еще до раскола партии являлся одним из руководителей "младшего" комитета (левого). Весной 1920 г. Драверт-сын был призван в Красную армию. Документально подтверждается факт его серьезного нервного заболевания и то, что в Тюмени в декабре 1922 г. его привлекали к суду за убийство.

 
стр. 67

 

В ночь на 24 марта 1925 г. в Нижнем Новгороде была арестована группа молодежи в числе 29 человек. Их обвиняли в создании подпольной левоэсеровской организации и в изготовлении листовки, подписанной: "Поволжская группа революционной социалистической молодежи". Главными обвиняемыми проходили сотрудник центральной Сормовской библиотеки Леонид Драверт, его однокашник по училищу 23-летний Аркадий Петров (в недавнем прошлом член Центрального Совета Союза эсеров-максималистов) и 19-летний Борис Гольдберг. Их организация поддерживала связи со студенческими левоэсеровскими группами в Москве, Воронеже и Казани. Они распространяли нелегальный журнал "Революционный авангард" (Москва, стеклограф, всего вышло 7 номеров), выступали с рефератами в рабочем кружке в Сормове, имели контакты с политссыльными. Листовку, написанную Дравертом, нижегородцы выпустили в память о первой годовщине соловецкой трагедии (19 декабря 1923 г. в Савватьевском политскиту на Соловках погибли шесть заключенных-социалистов, не подчинившихся приказу начальника СЛОН не покидать помещения в вечернее время15). Дело закончилось постановлением ОГПУ о заключении Драверта, Петрова и Гольдберга в концлагерь на три года и об отправке в ссылку девятерых их товарищей. В ссылке Драверт заболел тяжелой формой неврастении. Таким образом, при фабрикации следственного материала НКВД положил в основу показания психически больного человека, после чего он был расстрелян.

 

Проживая в Уфе вместе с женой - Х. Я. Аптекарь (принадлежавшей ранее к сионистам-социалистам) и двумя маленькими детьми, Драверт работал экономистом в конторе "Заготскот". Майоров и Каховская являлись крестными родителями младшего сына Драверта и Аптекарь16.

 

Новую квартиру Драверт получил, как объяснила с его слов Каховская, "на время отпуска одного из сотрудников НКВД и переехал сюда с семьей". Незадолго до ареста "Драверт пригласил к себе всех ссыльных - без различия фракций - на день рождения сына... Мы пробыли там с полчаса (Майоров, Измаилович и я) и ушли, когда стали собираться остальные гости, удивляясь вниманию, проявленному по отношению к Драверту, который уже имел неплохую квартиру, правда, далеко от центра. Драверт во время нашего визита был мрачен, молчал и жаловался на головную боль".

 

Третье, самое подозрительное обстоятельство Каховская излагала так: "6 февраля 1937 г. вечером пришел к нам взволнованный и бледный ссыльный Маковский Антон (беспартийный, электромонтер)" и рассказал, что его только что вызывали в НКВД "по очень странному и неприятному делу. Он, оказывается, на днях закончил проводку в новом Доме Правительства и просил, чтобы администрация приняла его работу. Однако этого не сделали и уже начали въезжать". Вдруг одна из люстр в кабинете следователя упала. Маковского с другими рабочими повезли осматривать всю проводку. Все люстры оказались на пробках, вмазанных в потолок, что противоречило правилам и грозило опасностью серьезно ушибить при падении находящихся в комнатах людей. Маковский недоумевал. "Он утверждал, что люстры были ввинчены в балки, закреплены по всем правилам и, кроме того, они были очень невелики и так легки, что если бы и вырвались, то повисли бы на проводах, а не упали... Мы не знали, верить ему или нет, так как Маковский не производил впечатления серьезного и правдивого человека. Теперь он был в отчаянии, был убежден, что его привлекут за халатность и умолял поддержать жену и детей.

 

Мы попеняли ему за то, что он берется за такие дела, как электрификация Дома Правительства, что это слишком ответственно и всегда могут быть неприятности, особенно для ссыльных.

 

С этой же историей и с теми же мольбами он был еще у нескольких ссыльных. Все это показалось нам странным. Мы пожалели обремененного семьей человека, на которого свалилась такая беда, но никак не связали это происшествие с собственной судьбой, тем более, что Маковский... имел самую слабую связь со ссыльными".

 

Прибывший в уфимскую ссылку из Ленинграда поляк по национальности Антон Данилович Маковский (1894 г. рожд.) принадлежал к ПЛСР в 1917 - 1918 гг., в 1932 г. был выслан в Башкирию, как участник левоэсеровской "группы", вместе с двумя видными в прошлом левыми эсерами - А. И. Ивановым и К. Г. Шилиным. На некоторое время он даже нашел приют в доме Спиридоновой, а затем поселился в одном доме вместе с Ивановым и Шилиным. По словам Маковского, "в этот период мы все трое

 
стр. 68

 

почти ежедневно бывали у Спиридоновой, где велись разговоры о прошлой деятельности партии левых эсеров, особенно ее боевой организации"17. В начале 1937 г. Маковский работал прорабом треста "Электропром".

 

После ареста в ночь на 8 февраля Каховская из допросов, из уст без конца сменявшихся следователей, узнала, что в ту же ночь были арестованы бывшие левые эсеры Б. С. Белостоцкий, П. А. Егоров (и его жена Г. И. Затмилова, беспартийная), А. М. Антонов-Грошев, его жена Л. И. Арбузова, О. А. Шумаева, А. С. Доброхотова, С. А. Лузин, П. В. Давыдова, Драверт, его жена Хава (беспартийная). "Кроме левых эсеров, в ту же ночь забрали всех ссыльных правых эсеров, меньшевиков, анархистов, сионистов и прочих, - вспоминала Каховская. - Началось следствие, ошеломляющее, неслыханное и неправдоподобное, и длилось оно одиннадцать месяцев".

 

15 марта приказом НКВД вводилось ужесточение режима - отменялись существовавшие с начала 1920-х годов облегченные условия содержания "политических". Хотя указание Политбюро ЦК ВКП(б) применять физические методы воздействия по "контрреволюционным" преступлениям было дано только в июле 1937 г., нарушения "социалистической законности" при ведении допросов арестованных эсеров практиковались с первых дней "Большого террора".

 

По свидетельству Каховской, допросы начались в первую же ночь после ареста. Их продолжительность вскоре возросла до двух-трех суток подряд: "сменялись следователи, а заключенный либо стоял, либо сидел, измученный до предела, и день и ночь", затем "конвейерные" допросы стали длиться "по шесть суток кряду". Спать подследственным разрешалось лишь в ночь на воскресенье. Предельно утомленного человека, с уплывавшим сознанием, было легче сбить с толка, запутать, сломить его волю.

 

По сведениям Затмиловой, полученным со слов сидевшей с ней в камере высокопоставленной функционерки, Спиридонова "в начале нашего следствия написала письмо Быкину (первому секретарю обкома) о том, как ведется следствие, что применяются конвейерные допросы, длящиеся очень долго (более 7 - 8 суток), что применяются стойки". Большевик с 1912 г. (ранее состоял в Бунде), он "поехал в НКВД, а там ему сказали, что это не его дело"18.

 

О том, как именно был сломлен Маковский, Каховской "случайно" удалось услышать. (По мнению Затмиловой, это было сделано специально в целях психологического воздействия на Каховскую, долгое время работавшую воспитателем в детских учреждениях.) Случайно или, наоборот, намеренно, это произошло в момент, когда после очередного ночного допроса "под утро утомленный следователь не совладал с дремотой". Из соседней одиночки, где тоже шел допрос, Каховская услыхала: "Встать! Сесть! Встать! Сесть!" - и детский плач. Дверь открылась: "Отвести в 104-ю, - крикнул следователь конвоиру. - Как идешь? По одной половице! Ты не у маменьки в детской!" - и снова детские слезы... Это обрабатывали сына Маковского на глазах у отца. И потом: "А если я подпишу, вы его отпустите?" - "Честное слово, сегодня же будет дома!"

 

В результате 3 марта Маковский вынужден был дать ложные показания, "послужившие первым камнем возводимой постройки". По требованию следователя он, по-видимому, подписал заранее составленный текст протокола. В нем фигурировали руководящая "четверка" "контрреволюционной" организации и имена других ссыльных, включая Драверта, а также имена руководителей в Ленинграде (вернувшийся туда из ссылки Шилин и проживавший на ст. Боровичи А. И. Иванов), Куйбышеве (Н. К. Подгорский и А. И. Студенцов), Горьком (семейная чета - Б. Л. Гольдберг и А. А. Селиванова) и Красноярске (видный в прошлом левый эсер, член ЦК Украинской ПЛСР Л. С. Вершинин-Венецианов). Все названные Маковским лица ранее отбывали ссылку в Уфе. В отношении ключевого на тот момент пункта обвинения он "сознался" в следующих выражениях: "Признаю, что я хотел скрыть от следствия свою причастность к террористической деятельности контрреволюционной организации. Я признаю себя виновным в том, что по личному поручению Спиридоновой я, Маковский, подготовлял и должен был осуществить террористический акт против председателя Башсовнаркома [З. Г.] Булашева".

 

На вопрос: "Как Вы намеревались осуществить террористический акт над тов. Булашевым", - он подписался под следующими словами: "Я, как электротехник, руководил оборудованием электроосвещения в Доме Правительства, в том числе и в кабинете Булашева и [А. М.] Тагирова (председателя

 
стр. 69

 

ЦИК Башкирской АССР. - Я. Л.). Я отлично знал, что в кабинете Булашева, над местом, где он должен сидеть, крюк для люцета в потолке заделан исключительно плохо, на маленькой деревянной пробке, и не сможет долго выдержать тяжести люцета, так как пробка, высохнув, будет выдернута из гнезда. В дополнение к этому от начальника строительства я получил распоряжение о замене люцета большой люстрой. Зная о ненадежности пробки, я умышленно, с целью убийства Булашева, не предупредил монтера Абрамова о необходимости замены пробки и, надеясь на его техническую неграмотность, предложил заменить люцет люстрой. По моим расчетам, люстра в 5 - 6 килограмм, подвешанная вместо люцета, через некоторое время своей тяжестью обязательно выдернет крюк, упадет прямо на голову Булашева, который силой удара и весом люстры должен быть обязательно убит. Вечером 4 февраля люстра действительно сорвалась, вырвав вместе с крюком пробку, и, разорвав один из проводов, удержалась на втором проводе. В данном случае Булашеву помог только случай, в Электропроме не оказалось более тяжеловесных и крупных люстр по размерам, вместо коих были поставлены люстры средней величины"19.

 

Явившись затем к Спиридоновой, Маковский отчитался ей во всех подробностях в присутствии Каховской и Измаилович, при этом "указав, что против меня нет никаких подозрений". Как явствует из приведенных выше слов Каховской, эта сцена действительно имела место, но следователь и подследственный сознательно сместили акценты и исказили смысл разговора. Зато вполне правдоподобно выглядит концовка показаний: о том, что, уходя, Маковский просил позаботиться о семье, "если буду арестован", на что Каховская ему ответила: "За семью не беспокойся, мы позаботимся".

 

Маковскому по сценарию следствия отводилась роль всего лишь исполнителя теракта, подготовленного "Всесоюзным центром" в Уфе, но для разоблачителя глобальной деятельности "центра" по всему Союзу он явно не годился в силу своей малозначительности.

 

Роль главного разоблачителя была отведена другому подследственному - Драверту. Давать признательные показания он начал с 8 марта 1937 года. В этот день его допрашивал целый синклит: начальник УНКВД по БАССР Г. М. Лупекин, начальник 4-го отдела УГБ УНКВД старший лейтенант госбезопасности Ф. В. Миняев, начальника 5-го отдела старший лейтенант госбезопасности Лещук и начальника 3-го отделения 4-го отдела УГБ лейтенант госбезопасности Семейкин. Протокол допроса начинается с категорического отрицания обвинений подследственным20, затем в протоколе записано "признание" о том, что инициаторами создания подпольной группы в Уфе были сам Драверт, П. А. Егоров-Сугутский, А. М. Грошев-Антонов и Л. И. Арбузова.

 

В состав Башкирского областного объединенного комитета "Всесоюзного центра", согласно Драверту, входили он, Грошев-Антонов и Егоров от левых эсеров и И. А. Коротнев - от ПСР21. По его словам, Грошев-Антонов руководил политической и боевой работой, а Егоров являлся его помощником и ведал организацией типографии. Прежде чем продолжить разбор показаний Драверта, остановлюсь еще на одной трагической фигуре.

 

Одним из первых сломленных подследственных, согласившимся сотрудничать со следствием, был Игорь Александрович Коротнев (1901 г. рожд.), побывавший на Соловках за участие в студенческой эсеровской группе в Ленинграде. Дать "признательные" показания Коротнева, скорее всего, вынудило ознакомление с заявлениями Драверта. 22 марта на допросе у Метелева подследственный "сознался" в том, что на протяжении полутора месяцев скрывал от следствия факт своего вхождения "в состав руководства эсеровской контрреволюционной организации, ведущей активную деятельность по воссозданию эсеровской партии в СССР". Сначала обвиняемый утверждал, что вошел в состав объединенного обкома по собственной инициативе (ввиду близких отношений с П. А. Егоровым). Затем он изменил показания, заявив, что еще в Семипалатинске получил устные инструкции от А. Р. Гоца. Переезжая в Уфу, он якобы заручился "рекомендательным письмом" ссыльного левого эсера Т. Р. Азарченко к Спиридоновой для того, чтобы выполнить поручение Гоца, сделав Спиридоновой и Майорову предложение об объединении22.

 

В протоколе допроса Драверта 31 марта перечислены участники "контрреволюционной организации" среди ссыльных в Тобольске в 1933 году. В числе членов левоэсеровской группы названы бывший члена ЦК ПЛСР Са-

 
стр. 70

 

мохвалов, Д. Н. Бородин-Корнюхин (который был арестован еще 16 ноября в Московской области и, как бывший участник Тамбовского восстания под руководством А. С. Антонова, проходил по делу об эсеровско-повстанческой организации в Воронеже23), В. Н. Галевский, жена Самохвалова С. А. Богоявленская-Лунина, М. П. Бученкова и еще семеро. В качестве руководителей группы указаны Самохвалов, Бородин-Корнюхин, Галевский и сам Драверт. В составе правоэсеровской группы, входившей в организацию, указаны М. Я. Гендельман, М. П. Кондратьев, П. К. Лобыцин и еще пятеро. Согласно показаниям, "соглашение" об объединении было будто бы заключено в Тобольске между Самохваловым и Гендельманом еще в 1933 г., после чего с "директивами" от них бывшие ссыльные разъехались в разные места24.

 

В числе участников "контрреволюционной организации" в Уфе в показаниях Драверта названы в общей сложности 105 человек. Егорову, в частности, приписано установление связи через бывшую эсерку Т. А. Блатову с анархистами. Группу анархистов будто бы возглавили Блатова и ссыльный А. А. Шляховой.

 

Спиридоновой было приписано ведение переговоров с бывшим членом ЦК меньшевиков В. О. Ежовым-Цедербаумом через его жену левую эсерку А. С. Доброхотову. В своем заявлении Спиридонова иронично прокомментировала эту преступную связь: "Михайлов доказывает блокировку с м-ками, [тем,] что л.ср. Доброхотова замужем за м-ком Цедербаумом. Но кроватную блокировку нельзя считать политической, а результатом имеется только хороший мальчик Лева"25.

 

Главным "злодеянием" уфимской организации, по Драверту, должны были стать теракты в отношении секретаря обкома ВКП(б) Быкина, председателя СНК Башкирской АССР Булашева и председателя Башкирского ЦИК Тагирова, причем в исполнительницы теракта против последнего из них почему-то была намечена сильно постаревшая (как отмечалось в частной переписке левых эсеров), 59-летняя Измаилович.

 

В показания Коротнева в качестве активных участников организации в Башкирии были вписаны 18 человек, включая самого Коротнева и убывших к тому времени из Уфы Венецианова-Вершинина, Гольдберга и Селиванову. По сравнению с показаниями Драверта добавлены четыре человека, трое из которых к эсерам "ранее не принадлежали и завербованы в к. -революционную организацию лично мной".

 

Опираясь на "признательные" показания Драверта и Коротнева, следствие выстраивало схему, которая помимо "Всесоюзного центра" и его Башкирского обкома включала, в соответствии с установками Ежова, несколько бюро Центра и ряд обкомов. На вопрос: "Назовите лиц, входящих в состав перечисленных вами областных комитетов вашей к. -революционной организации", - Коротнев якобы отвечал: "Состав указанных областных комитетов полностью мне не известен, могу назвать только лиц, возглавляющих областные комитеты: в Горьком - Гольдберг и Селиванова, в Оренбурге - Кондратьев, в Алма-Ате - Высоцкий Павел, в Свердловске - Ерухимович Шолом, в Семипалатинске - Николаев Герман. Руководителей остальных комитетов [в Куйбышеве, Сталинграде, Воронеже, Красноярске, Минусинске] я не знаю"26.

 

Показаниями Драверта эта схема значительно расширялась. В ней появились Московское, Среднеазиатское, Казахстанское, Северное и Ленинградское бюро Центра. Среднеазиатское бюро в Узбекистане якобы возглавляли два члена ПСР (Веденяпин и Т. Н. Акулинин) и два левых эсера (С. К. Семятицкий и Н. В. Брюллова-Шаскольская), при том что первые двое отбывали ссылку в Чимкенте, а двое других - в Ташкенте. Во главе бюро в Алма-Ате будто бы стоял Трутовский, а во главе Северного бюро в Архангельске - Камков, поддерживавший связь с Москвой через Б. Б. Юрковского. Во главе бюро в Ленинграде составитель протокола по недоразумению назвал бывшего члена ЦК ПСР историка Е. Е. Колосова (который, отбыв ссылку, в конце 1920-х годов вернулся из Ташкента не в Ленинград, а в Москву, после нового ареста в 1933 г. был посажен в Суздальский политизолятор, а в 1937 г. находился в ссылке в Тобольске, где и был снова арестован).

 

В числе руководителей обкомов "Всесоюзного центра" в протоколе допроса Драверта названы левые эсеры и эсеры-максималисты: Н. К. Подгорский - в Куйбышеве, И. Я. Табалин - в Новгороде, Л. С. Вершинин-Венеци-

 
стр. 71

 

анов в Минусинске и Г. А. Нестроев - в Казани. Известнейший в прошлом теоретик максимализма Нестроев будто бы осуществлял руководство через бывшего левого эсера А. И. Попова, который получил задание выехать в Казань от Вершинина-Венецианова (оба последних, кстати, действительно были тесно связаны с Казанью, учились некогда в Казанском университете и имели там родственников).

 

На дополнительном допросе у нового башкирского наркома С. А. Бака и начальника 4-го отдела Миняева 20 мая Драверт, в частности, будто бы заявил: "В прежние показания о Горьковском комитете прошу внести следующую корректировку: 8 марта я показал, что областной комитет мною организован в августе м-це 1936 г. по личному поручению Спиридоновой, предложившей мне использовать для этой цели мой отпуск. На самом деле областной комитет в Горьком был организован Селивановой и Гольдбергом Борисом в 1935 г. на основе моего личного предложения от имени Самохвалова во время моего кратковременного пребывания и встречи с ними в Куйбышеве в 1934 году". Супружеская пара в лице подельника Драверта в 1925 г. Гольдберга и Селивановой (в прошлом секретаря редакции левоэсеровского журнала "Знамя" и члена бюро легальной Московской организации ПЛСР) ранее отбывала ссылку в Уфе, и изобразить их одним из звеньев "всесоюзной" сети не представляло труда. Для пущего размаха деятельности Горьковского обкома в показания Драверта внесено утверждение, что он заново "перевербовал" еще одного бывшего подельника по молодежной организации Д. Е. Андреева, начальника азотного цеха на Чернореченском химическом заводе (в нынешнем Дзержинске), после чего "Спиридонова поручила предложить Андрееву организовать диверсионную группу" для выведения завода из строя в случае войны27. Андреев якобы согласился и был введен им в состав обкома.

 

Особо опасным выглядело Московское бюро "Всесоюзного центра", в которое, согласно показаниям Драверта, входили бывший член ЦК ПЛСР С. Ф. Рыбин, М. Д. Лихтенбаум и Д. Н. Бородин-Корнюхин. Это бюро было создано будто бы по заданию Центра летом 1934 г. во время поездки Б. С. Белостоцкого в Москву. Ранее, в спецсообщении Ежова Сталину от 1 февраля, фигурировало "так называемое Московское бюро ПСР", созданное в 1933 г. старым народовольцем и членом ЦК ПСР Ракитниковым28. В данном случае Московскому бюро приписывалось установление через 72-летнего Ракитникова организационной связи с Гоцем, Гендельманом и Спиридоновой и "практическая работа по подготовке террористических актов против руководителей ВКП(б) и советского правительства", которая велась руками бывших левых эсеров (террористической группой в Туле якобы руководил СИ. Бессонов, в прошлом член Тульского губкома ПЛСР, а аналогичной группой в Рязани - В. Н. Остапченко, в прошлом секретарь Рязанского комитета ПЛСР).

 

Согласно протоколу, в начале 1936 г. в Москву из Уфы выехал по месту предыдущего жительства завербованный Дравертом левый эсер Виталии, который по заданию Спиридоновой связался с М. П. Бученковой, С. М. Шапиро и Лихтенбаумом. Из тех же показаний вытекало, что в августе 1936 г. в Москву по личному делу ездила П. В. Давыдова, которой Антонов-Грошев от имени Спиридоновой передал "директиву" об организации террористической группы для подготовки покушений на Сталина и Ворошилова, а Драверт дал "явку" к Бученковой. Драверт якобы показал, что Давыдова это поручение выполнила с помощью участницы "нашей организации, проживающей в Москве", Люси Шумаевой. Названная им Люся - О. А. Шумаева была вдовой левого эсера Н. П. Абакшина, умершего в ссылке в 1936 году. Так в уфимском деле появился "центральный теракт". Как "признавался" далее Драверт, "центральный террористический акт должен был служить сигналом для всех боевых групп нашей организации, и они должны были немедленно приступить к совершению террористических актов над местными партийно-советскими руководителями"29.

 

Среди левых эсеров, арестованных в Москве, со следствием сотрудничали несколько человек. Среди них выделялся Соломон Маркович Шапиро (1902 г. рожд.), подозревавшийся руководством ПЛСР в провокации еще в период существования реального молодежного подполья в 1924 - 1925 годах. На допросе 3 апреля 1937 г. у помощника начальника 3-го отделения 4-го отдела ГУГБ капитана госбезопасности Агабекова он показал: "По предложению центра, я - Шапиро, Виталии, Бученкова, Лихтенбаум должны были в кратчайший срок наметить людей, обработать их и вовлечь в создаваемые

 
стр. 72

 

нами террористические группы... От Виталина и Бученковой мне известно, что боевые группы ими уже создаются. От Виталина я знаю, что аналогичную боевую группу создает Лихтенбаум".

 

Как сказано в обвинительном заключении по делу Лихтенбаума (в прошлом секретаря столичного Бутырского райкома ПЛСР и члена бюро Московской нелегальной левоэсеровской организации), составленном помощником начальника 5-го отделения 4-го отдела ГУГБ лейтенантом госбезопасности Фишером, обвиняемый "являлся участником московской боевой группы террористов, подготавливающих по заданию ЦК эсеров и заграничной делегации террористические акты против тт. Сталина, Молотова, Ворошилова и Орджоникидзе 1 мая 1936 г. на Красной площади, путем метания бомб"30.

 

Лихтенбаум предъявленных ему обвинений не признал, что, однако, не помешало Военной коллегии Верховного суда 14 июля 1937 г. приговорить его к расстрелу на основе показаний Виталина, Шапиро, Юрковского и Драверта31. Размноженные копии подобных показаний вообще широко использовались в следственном производстве НКВД. В качестве одного из примеров можно указать дело Гольдберга и Селивановой, приговоренных "тройкой" УНКВД по Горьковской области 26 ноября 1937 г. к расстрелу (обвинялись в руководстве обкомом "Всесоюзного центра" и подготовке диверсий на Чернореченском химзаводе в Дзержинске32). Обвиняемые отрицали наветы, но при составлении обвинительного заключения были использованы показания Драверта. Точно так же его и Виталина показания были использованы годом позже при обвинении группы бывших левых эсеров (председателей губкома ПЛСР в 1918 - 1919 гг. П. Н. Никифорова, А. М. Александрова и др.) в Калинине33.

 

Но если в отношении несговорчивых фигур второго и третьего партийного плана этими "свидетельствами" можно было довольствоваться, то по отношению к несгибаемым Спиридоновой и Каховской их, судя по всему, не считали достаточными. Следствию в Уфе необходимо было заполучить показания какой-то из фигур первой величины. Именно такой фигурой оказался муж Спиридоновой Майоров, входивший в ЦК левых эсеров с момента основания партии.

 

Опубликованный протокол первого допроса свидетельствует о первоначальном поведении Майорова в духе традиций отказа революционеров давать показания. 11 февраля 1937 г. на этом допросе у начальника 6-го отделения 4-го отдела УГБ УНКВД БАССР лейтенанта госбезопасности Белобородова Майоров сразу же заявил: "Поскольку себя ни в чем виноватым не считаю, от дачи дальнейших показаний отказываюсь". Тем не менее последовал вопрос: "Перечислите всех лиц, с кем вы работали и в каких местах в 1918 году? ОТВЕТ: (не отвечает). ВОПРОС: Следствие категорически настаивает на даче ответов на задаваемые вопросы. ОТВЕТ: От дачи показаний отказываюсь. ВОПРОС: Скажите, кого вы знаете из членов бывшей партии ЛСР по другим городам Советского Союза помимо Уфы? ОТВЕТ: Я отказываюсь отвечать и давать дополнительные показания не буду. ВОПРОС: Следствие вторично в категорической форме требует от вас ответы на заданные вам вопросы. ОТВЕТ: По существу вопроса отвечать отказываюсь, давать показания на ваши вопросы не буду"34.

 

Через полгода один из допросов Майорова, 27 июля, который проводили зам. наркома БАССР капитан В. С. Карпович и следователь Спиридоновой лейтенант госбезопасности В. Н. Михайлов, начался с прежнего отрицания подследственным своей вины. Однако затем в протоколе записано принание им существования "Всесоюзного центра" и участия в подготовке теракта против Сталина, после чего "по просьбе обвиняемого" был сделан "перерыв"35.

 

Во время этого "перерыва" Майоров написал жене небольшое письмо, в котором настаивал на необходимости "политически разоружиться". В обоснование выдвинуто четыре пункта, в том числе отсутствие людей для поддержания существования партии, невозможность оказаться "по ту сторону огня" в случае войны, отсутствие каких-либо перспектив. "Физическая смерть мало что-либо прибавит к нашей политической смерти, - заключал он в четвертом пункте, - ...наше разоружение дает нам некоторую надежду остаться живыми физически и мечтать".

 

Очевидно, следствие гарантировало ему и Спиридоновой сохранение жизни в случае признательных показаний. Каким образом удалось сломать

 
стр. 73

 

старого революционера, попыталась понять знавшая его в течение двадцати лет Каховская: "И вот мне дали прочесть напечатанное на тоненькой бумаге письмо Майорова к Спиридоновой, где он убеждает ее "сознаться в своей контрреволюционной деятельности". А позднее мне показали несколько отрывков из его показаний - чудовищно лживое нагромождение всяких небылиц. Ничто в них - ни обороты речи, ни смысл их - не вязались с тем, что и как мог сказать Майоров, стойкий и честный человек, прошедший через тяжелые испытания еще при царизме. Это был стиль показаний Маковского или Драверта, но подписано было хорошо известной мне рукой Майорова. Когда я впоследствии с содроганием вспоминала это "письмо" и пыталась представить себе муки, которые могли вынудить Майорова давать ложные сведения о поступках близких и очень дорогих ему людей, сведения, которые могли на них навлечь серьезнейшую из кар, ошельмовать самого себя, дать в руки суду такой материал, искажающий истину, и сознательно вводить советский суд в заблуждение, я остановилась на двух возможностях: это был либо гипноз, примененный к обезволенному бессонницей человеку, либо пытка страхом крыс, которая широко практиковалась в карцерах при всех политических режимах. Как ни странно, но вот такой чисто патологический страх перед мышами и крысами был у Майорова, и даже в домашних условиях он при виде крысы дико вскрикивал и терял сознание. Все наши товарищи хорошо это знали. "А ведь ваш Майоров боится крыс!" - сказала мне однажды сексотка со смехом и замялась, поняв, что сболтнула лишнее. Но чем бы ни объяснялось это необъяснимое для меня явление, оно случилось".

 

Реакция Спиридоновой выражена в ее заявлении в 4-й отдел ГУГБ НКВД в ноябре 1937 г.: "Как бы я ни склонна была из дружеской жалости и не погасшей, живой по-прежнему любви к моим близким друзьям и товарищам объяснить и оправдать их, все же я считаю низким падением показания на меня Б. Д. Камкова об участии моем в Центре и еще более низким падением такое же показание И. А. Майорова, друга моего любимого и мужа. Есть ли такой Центр, дал ли свое согласие на вступление в него Камков, я не берусь ни утверждать, ни отрицать. Склонна думать, что его нет вовсе, и также склонна думать, что Камков на себя наговаривает, видя, что иного выхода из петли нет"36.

 

В сходных ситуациях реакция сопротивлявшихся подследственных была более или менее одинаковой. Можно сравнить, например, фрагмент допроса в Воронеже Ю. Н. Подбельского - родного брата В. Н. Подбельского, известного большевика, наркома в ленинском Совнаркоме. На допросе у помощника начальника 4-го отдела УГБ лейтенанта А. И. Березкина (осужденного в 1940 г. на 7 лет лагерей за нарушение "социалистической законности") Ю. Н. Подбельский заявил: "Показания Гоца о деятельности Всесоюзного эсеровского центра и его составе мне зачитаны. Гоца я знаю как одного из видных руководителей партии эсеров. Не может быть, чтобы Гоц мог дать такие показания. ВОПРОС: Если вы будете продолжать и здесь контрреволюционную клевету на следственные органы Советского государства, мы будем вынуждены принять к вам меры, ограждающие следствие от этой белогвардейской клеветы. Вам приведена выдержка из показаний члена ЦК - Гоца, входившего вместе с вами в состав Всесоюзного эсеровского центра. ОТВЕТ: Если такие показания дал Гоц, то он такой же лжец, как и другие давшие показания о моем участии в нелегальной эсеровской деятельности"37.

 

Критически осмысливая цену "признаний" своего мужа, Спиридонова логично заключала: "В положение он себя поставил тягчайшее. Ведь он центральный работник, значит, не может ограничиться Уфимским обкомом, по которому можно только скрепить своей подписью чужую довольно обильную фантастику, что он и сделал; он должен был дать показания о [Всесоюзном] центре и т.д."38

 

Вынужденные признания Майорова были сделаны как нельзя кстати. Менее чем через три недели после этого был арестован председатель Башкирского ЦИК Тагиров, обвиненный в участии в "антисоветской националистической повстанческо-террористической организации"39. Его увезли в Москву, где 27 сентября он был приговорен к расстрелу. А 4 октября 1937 г. наступила очередь ареста председателя Совнаркома БАССР Булашева. Аресту подверглись и другие башкирские наркомы. По словам Затмиловой, член бюро обкома ВКП(б), и. о. наркомздрава М. О. Булле оказалась с ней в одной камере, а в соседней камере сидела жена Быкина. Сам первый секретарь

 
стр. 74

 

Башкирского обкома и Уфимского горкома, кандидат в члены ЦК ВКП(б) и член ЦИК СССР Быкин был арестован 16 октября. "Это были те люди, против которых мы якобы готовили свои террористические акты", - не без иронии вспоминала Каховская.

 

Теперь в одиночные камеры ИЗО N 1, где сидели подследственные по делу о "Всесоюзном центре", поместили руководителей Башкирии, а Каховскую и ее товарищей перевели в большой одиночный корпус, где в каждой "одиночке" находилось по полтора десятка и более человек. С этого момента изоляция большей части арестантов-эсеров оказалась прерванной, и они стали налаживать контакты друг с другом. Сама Каховская оказалась в общей камере с Арбузовой и женой Драверта - Хавой, сидевшей в тюрьме с двухлетним ребенком на руках (!).

 

Неожиданная метаморфоза с обвинением в заявлении Каховской была изложена следующим образом: "После того, как башкирское правительство было арестовано, объект наших кровожадных стремлений оказалось необходимым заменить. И вот я услышала, что я лично имела задание организовать убийство Ворошилова, посылала эмиссаров в Москву и хвалила их за хорошую работу. (Дело подготовки убийства шло успешно, и я была очень довольна.) Иногда говорили: "Ворошилов", иногда ж: "Сталин", а когда я попросила сказать мне точнее, на кого же, в конце концов, я покушалась: башкир, Ворошилова или Сталина, - следователь закричал: "Вам ведь все равно кого убивать, лишь бы убивать, убивать; ведь вы - террористы!"".

 

Доминирующим обвинением для уфимской левоэсеровской "четверки" и их подельников теперь стал "центральный акт". В этом отношении эсеровский "Всесоюзный центр" следствие увязывало с меньшевистским "подпольем". Еще 29 апреля 1937 г. была составлена директива ГУГБ НКВД СССР о бывших меньшевиках, преимущественно находящихся в ссылках, которые подозреваются в "нелегальной работе, направленной на воссоздание меньшевистской партии", в диверсионно-террористических намерениях и стремлении заключить блок с эсерами, троцкистами и правыми с целью вооруженного свержения Советской власти. Местным управлениям НКВД предписывалось "немедленно приступить к быстрому и полному разгрому меньшевистского подполья".

 

Аресты ссыльных меньшевиков к тому времени набирали темп. Как докладывал Ежов Сталину в мае 1937 г., арестованный в Алма-Ате М. И. Л ибер (Гольдман) в апреле "дал показания о том, что в СССР существует всесоюзный меньшевистский центр"40. Из опубликованных А. Л. Литвиным и сотрудниками ЦА ФСБ материалов архивно-следственного дела 57-летнего С. О. Цедербаума-Ежова видно, что он совместно с женой был арестован 10 марта в Камне-на-Оби Алтайского края. Следствие по его делу велось в Новосибирске. Признательные показания младший брат Ю. Мартова начал подписывать 13 августа. Согласно им, в частности, меньшевистский "Всесоюзный центр" был создан Цедербаумом и Либером в 1934 г. в Казани после получения "директивы" Заграничной делегации РСДРП, написанной химическим карандашом в одном из журналов "Новое французское обозрение", присланных ему Б. Б. Меринг из Парижа. В состав центра будто бы вошли, помимо него и Либера, следующие лица: Б. С. Васильев (Уфа), Г. Д. Кучин-Оранский (Ульяновск), С. М. Зарецкая и П. С. Петренко (Калинин), И. Л. Хайкинд-Шапиро (Казань), Ф. В. Бяловский (Алма-Ата), Л. Н. Радченко (Москва).

 

На вопрос следователей насчет будто бы состоявшихся еще в конце 1920-х годов переговоров с эсерами о создании с ними "единой партии", в протоколе допроса Ежова-Цедербаума сказано: "Должен признать, что в 1929 г. в Саратов заехал ко мне по пути из Уральска член ЦК партии эсеров Е. М. Тимофеев. Мы ознакомили друг друга с нашими настроениями и отношением к советской действительности, причем по ряду вопросов нащупали общую почву. От Тимофеева я узнал, что обсуждавшийся в Соловецких лагерях, а затем часто затрагивающийся саратовскими меньшевиками вопрос о слиянии партии меньшевиков и эсеров в единую партию не утратил актуальности и в рядах руководителей эсеров (Гоц, Гендельман) находит горячих сторонников... В результате разговоров с Тимофеевым вопрос об объединении меньшевиков и эсеров был поставлен меньшевистскими и эсеровскими организациями на обсуждение, и уже несколько позднее группа меньшевиков и эсеров и организации вели совместную антисоветскую деятельность против партии ВКП(б) и советской власти"41.

 
стр. 75

 

Согласно "справке на арест" Цедербаума-Ежова, составленной начальником 3-го отделения 4-го отдела УГБ Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю лейтенантом госбезопасности Жуком, будучи выслан из Казани, по прибытии в ссылку "Цедербаум-Ежов установил связи с отбывающим в г. Камне членом ЦК ПСР Утгоф, Дерюжинским42 (так в документе. - Я. Л.) и рядом других активных эсеров. Имея постоянное общение с Утгоф и др. ссыльными эсерами, Цедербаум-Ежов принял активное участие в сколачивании к. -р. эсеровских кадров среди ссыльных. Неоднократно участвовал на проводимых к. -р. совещаниях в квартире Утгоф, где подвергалась резкой (к. -р. характера) критике политика ВКП(б)"43.

 

Из протокола допроса бывшего эсера В. Г. Шмерлинга-Волина в Саратове 3 октября 1937 г. видно, что вопрос об объединении в одно большое дело бывших "правых" и левых эсеров, меньшевиков и правых уклонистов ("бухаринцев") продолжал занимать НКВД. Допрашиваемый ссылался на слова Года о воссоздании Центрального бюро ПСР в составе Гоца, Гендельмана, Тимофеева и Веденяпина. Как сказано в протоколе со ссылкой на слова Гоца, "ЦБ провело большую работу по объединению с левыми эсерами и меньшевиками и уже достигнуто соглашение об объединении в одну социалистическую партию". В "объединенный центр" будто бы вошли: вышеназванные четверо эсеров плюс Спиридонова, Камков и Трутовский - от левых эсеров, и С. О. Ежов, Г. Д. Кучин-Оранский, П. С. Петренко и бывшие видные бундовцы М. И. Либер и И. Л. Хайкинд (Хайкин) - от социал-демократов. Измышлялось соглашение между ними на принципе "создания единого фронта для борьбы с советской властью и диктатурой большевиков" со всеми оппозиционными силами внутри страны, в том числе и с правым крылом ВКП(б). В признательных показаниях Шмерлинга-Волина назван Бухарин, который якобы вел переговоры с социалистическим "центром" об объединении44.

 

Подобного рода "признания" были актуальны в связи с продолжавшейся подготовкой открытого политического процесса по делу "Антисоветского правотроцкистского блока", прошедшего в Москве 2 - 13 марта 1938 года. Как известно, свидетелями обвинения на нем выступили бывшие члены ЦК левых эсеров Камков и Карелин. Вместе с Камковым, арестованным 6 февраля 1937 г., по делу о "Северном областном комитете" эсеровского "Всесоюзного центра" в Архангельске проходило 16 человек. Среди них были еще один бывший член ЦК ПЛСР - Я. Т. Богачев, один из руководителей ПСР в послереволюционное время А. П. Гельфгот и другие политссыльные (включая меньшевиков и анархистов)45. Аресты по "ответвлениям" Северного обкома происходили в Вологде, Ленинграде и еще нескольких городах. Следствие по архангельскому делу курировал начальник УНКВД по Северной области комиссар госбезопасности 3-го ранга Б. А. Бак, а следствие в Уфе с весны 1937 г. велось под кураторством его брата, начальника УНКВД по БАССР майора госбезопасности С. А. Бака, занимавшего эту должность с 1 апреля по 1 октября того же года.

 

Представляют интерес показания, которые дал в Архангельске сотрудничавший со следствием двоюродный брат М. П. Бученковой Б. Б. Юрковский (1903 г. рожд.) - бывший активный участник молодежного студенческого подполья в Москве, а затем связник Камкова. 15 апреля 1937 г. на допросе у начальника Управления Бака, начальника 4-го отдела УГБ УНКВД капитана госбезопасности Саенко и его заместителя капитана госбезопасности Райберга он назвал состав "Резервного бюро" (на случай ареста руководителей "Всесоюзного центра") из шести человек. Согласно этим показаниям, в него якобы входили Б. С. Иванов, Н. И. Артемьев и В. М. Коногов - от ПСР, А. И. Попов, А. М. Требелев и К. Н. Прокопович - от левых эсеров (ЦА ФСБ, д. Р-7901, л. 75). При этом неясно, было ли дополнение общей схемы "Резервным бюро" согласовано с руководством НКВД или здесь имела место импровизация сотрудников Бака. Позднее Юрковский, подобно Драверту, был доставлен в Москву и расстрелян здесь в один день с ним 25 апреля 1938 года.

 

Знаменательным представляется тот факт, что единообразный персональный состав эсеровского "Всесоюзного центра" все же не был "сформирован" НКВД. В упоминавшейся записке Ежова Сталину от 20 марта был приведен такой состав "Центрального объединенного бюро" ПСР и ПЛСР: Гоц, Тимофеев, Е. С. Берг, Веденяпин, Гендельман - от "правых" эсеров;

 
стр. 76

 

Камков, Спиридонова, Измаилович, Каховская, Майоров - от левых эсеров. В то же время в показаниях Драверта от 31 марта членами будто бы сформированного к концу 1934 г. "Всесоюзного центра" поименованы: от левых эсеров - Спиридонова, Майоров, Каховская, Измаилович, Камков, Самохвалов и Трутовский; от "правых" эсеров - Гоц, Гендельман, Веденяпин и Колосов46. Расхождения в списочном составе руководства "Всесоюзного центра" (иначе "Центрального бюро") встречаются и в других показаниях подследственных - признак того, что местные управления НКВД, вероятно, получали противоречивую информацию из Москвы и вдобавок занимались фальсификациями по собственному усмотрению.

 

Согласно "признаниям", сделанным следователям УГБ УНКВД Западно-Сибирского края в ходе допроса 5 февраля 1937 г. видным в прошлом сибирским эсером И. Х. Петелиным (председателем Иркутского Совета крестьянских депутатов в 1917 г.), которого следствие выставляло в качестве одного из руководителей "Сиббюро ПСР" по Новосибирску, - в состав "Центрального объединенного бюро" ПСР и ПЛСР входили Гоц, Тимофеев, Гендельман, не судившиеся на процессе 1922 г. руководители ПСР М. С. Цетлин и Ю. Н. Подбельский (первый из них в это время отбывал ссылку в Новосибирске, а второй - в Ташкенте), Спиридонова, Камков, Самохвалов и эсер-максималист И. И. Жуковский-Жук (также находился в Новосибирске)47.

 

Арестованный 22 января 1938 г. Управлением НКВД по Московской области заместитель заведующего производственным отделом Главхлеба Наркомпищепрома ДА. Нюшенков (в прошлом член Центрального совета Союза эсеров-максималистов), ссылаясь на слова бывшего члена ЦК украинских левых эсеров Я. В. Брауна, якобы сообщившего ему о создании единого Центрального бюро из эсеров "всех направлений", на допросе 2 февраля привел такой состав этого органа: Браун, Трутовский, Гендельман, Спиридонова, Г. А. Нестроев и Каховская48. В данном случае следствие не смутил явный "недобор" правоэсеровской составляющей в руководстве "Всесоюзного центра". Плохо представляя себе руководящий состав чуждой ему ПСР, Нюшенков, по-видимому, только и смог вспомнить из цекистов одного Гендельмана, вместе с которым некогда состоял депутатом Московского Совета рабочих депутатов. Казалось, к началу 1938 г. можно было бы выработать единую схему по ведению дел, связанных с эсеровским "Всесоюзным центром". Однако приведенные примеры убеждают в недостаточном оповещении местных органов НКВД со стороны центрального руководства (даже вблизи Москвы) либо в отсутствии вообще устойчивой заданной схемы для ведения так или иначе связанных друг с другом дел. Сказывались, вероятно, переутомление и невнимательность следователей, заваленных непомерным количеством дел на пике "Большого террора", и частые изменения в руководящем составе органов госбезопасности, приводившие к некачественному инструктажу.

 

Остается также открытым вопрос, чем был обусловлен перевод Спиридоновой в Москву - переменами в руководстве Башкирии или активизацией подготовки процесса по делу "Антисоветского правотроцкистского блока". К этому времени из Уфы был отозван Бак (позднее арестован, как "активный участник антисоветской заговорщической террористической организации в НКВД" и расстрелян в январе 1940 г., причем за "грубые нарушения законности" в пересмотре его дела и реабилитации впоследствии было отказано. Той же участи подвергся его предшественник на посту наркома НКВД БАССР Лупекин, также не реабилитированный). Начальник 4-го отдела УНКВД Миняев, производивший арест Спиридоновой, 7 октября 1937 г. сам был арестован по обвинению в участии в "антисоветской заговорщической террористической организации в НКВД" и приговорен к расстрелу в апреле 1939 года.

 

Уфимская драма, оказавшаяся для большинства ее участников роковой либо обернувшаяся для них многолетними сроками заключения, подходила к концу. Формальное следствие еще шло, а в Москве 13 ноября 1937 г. начальник 8-го (учетно-статистического) отдела ГУГБ НКВД старший майор госбезопасности В. Е. Цесарский (кстати, бывший украинский левый эсер!) уже подготовил "Список лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР" по Башкирской АССР (хранится в Архиве Президента РФ). Важно отметить, что, видимо, в целях корректировки списка, в Москву из Уфы был доставлен Драверт, допрошенный по прибытии 25 октября.

 

По мнению исследовательского коллектива, подготовившего электронный диск "Сталинские расстрельные списки" (выпущен в Москве в 2002 г.),

 
стр. 77

 

ближайшие истоки "списочного" порядка осуждения следует искать в тех упрощенных процедурах судопроизводства, которые были постулированы печально знаменитым постановлением ЦИК и СНК СССР от 1 декабря 1934 г., изданным в день убийства Кирова50. Согласно нему, следствие по делам о террористических организациях и терактах должно было вестись в ускоренном порядке (до десяти дней), судебное слушание - производиться без участия сторон и без вызова свидетелей. Также в соответствии с ним не допускались кассационное обжалование приговоров и подача ходатайств о помиловании, а смертные приговоры должны были приводиться в исполнение незамедлительно. Правда, первоначально применение подобного порядка репрессий носило эпизодический характер. Сдвиг произошел 4 октября 1936 г., когда Политбюро ЦК ВКП(б) рассмотрело просьбу Ежова и А. Я. Вышинского санкционировать осуждение 585 человек по списку и приняло "опросом" положительное решение. С февраля 1937 г. начиналось регулярное утверждение в Политбюро списков лиц, в отношении которых приговоры (чаще всего расстрельные) оформлялись затем через Военную коллегию Верховного суда, причем первый список, утвержденный таким образом, датирован 27 февраля, то есть днем открытия февральско-мартовского Пленума.

 

В башкирском списке от 13 ноября51 в 1-ю категорию были отнесены 31 человек (в их числе А. М. Антонов-Грошев, Л. И. Арбузова, Егоров-Сугутский и сотрудничавший со следствием Коротнев). Во 2-й категории значилось 9 человек, включая Каховскую и Измаилович. Во второй группе были также три жены политссыльных, сами к эсерам не принадлежавшие: мемуаристка Затмилова, Н. А. Лобыцина (жена "правого" эсера П. К. Лобыцина) и Е. М. Новикова-Зеленская (жена "правого" эсера К. А. Новикова), мужья которых проходили по 1-й категории. Признание или, наоборот, непризнание вины при составлении списка никакой роли не играло. К примеру, Егоров поначалу категорически отказывался поддерживать версию следствия и пытался протестовать, прибегнув к голодовке (по словам Каховской, на двадцать второй день (!) его привезли в больницу для того чтобы применить искусственное питание). Но в начале июня он признал себя "виновным в участии в антисоветской эсеровской организации в г. Уфе во главе со Спиридоновой М. А.". Список по БАССР - один из многих - был скреплен подписями четырех членов Политбюро ЦК ВКП(б): Сталина, В. М. Молотова, Л. М. Кагановича и Ворошилова.

 

Оформить решение Кремля в Уфу прибыла выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством диввоенюриста А. Д. Горячева. Накануне вынесения приговора подследственных по делу эсеровского "Всесоюзного центра" стали соединять в одних камерах в ИЗО N 1; в одной и той же камере оказались Каховская, Измаилович, Затмилова, Лобыцина и Новикова-Зеленская. Посреди ночи им вручили обвинительные акты, а затем вместе перевезли для суда во внутреннюю тюрьму НКВД. В комнату "судебного" заседания вызывали по одному человеку. По словам Каховской, вся процедура "разбирательства" и вынесения приговора заняла около семи минут: "Прокурор (Горячев. - Я. Л.) скороговоркой прочел обвинительный акт, где было написано, что я готовила покушение на Ворошилова, поднимала крестьянские восстания и еще что-то. Я сказала, что все это ложь. Вывели на минутку, ввели обратно. Прочли приговор: 10 лет тюремного заключения и 5 поражения в правах". Одинаковые сроки получила вся их "пятерка". Отнесенные к 1-й категории были приговорены к расстрелу и казнены в тот же день.

 

Однако в списке подлежавших суду Военной коллегии в Уфе нет многих других подследственных, и в первую очередь вывезенных в Москву Спиридоновой и Майорова. Нет в нем и главных "пособников" левоэсеровской "четверки" - Драверта и Маковского, а также Шумаевой, доставленной ранее в Москву и расстрелянной здесь в один день с Виталиным. Драверта продолжали допрашивать, но на допросе у капитана госбезопасности Ланцевицкого и старшего лейтенанта Кольчугина (8-й отдел ГУГБ) он, по необъяснимым пока причинам, неожиданно заявил: "Признаю, что я до сего времени провоцировал следствие", и утверждал, что "в этих показаниях я оклеветал Бученкову, Шапиро, Виталина и Андреева". Подтекст этого допроса заключался в том, что перечисленные лица являлись секретными сотрудниками органов госбезопасности52. К тому времени по крайней мере двое из них (Виталии и Андреев) были уже расстреляны. Активная помощь обвинению не спасла Драверта: 25 апреля 1938 г. Военная коллегия приговорила его к

 
стр. 78

 

расстрелу, и сразу же он был казнен и предан земле на спецобъекте "Лоза" (бывшая дача Г. Г. Ягоды) в совхозе НКВД "Коммунарка"53.

 

Жене Драверта Хаве Аптекарь в Уфе определили пять лет лишения свободы. Маковского судили там же выездной сессией Военной коллегии 25 апреля 1938 г. - в один день с Дравертом. Маковский признал себя виновным в том, что был левым эсером, но свое участие в антисоветской эсеровской организации отрицал и "заявил, что показания, данные им на предварительном следствии, он не подтверждает, что он на предварительном следствии себя оговорил"54. Несмотря на это в тот же день он был расстрелян.

 

Спиридонову Военная коллегия Верховного суда судила 7 января 1938 года. Как указано в одной из реабилитационных справок, она "виновной в предъявленном обвинении" себя не признала, "категорически отрицала" показания Драверта, Маковского, Коротнева и Майорова"55, но "изобличение" показаниями еще ряда лиц позволило присудить ей 25 лет заключения. 8 января та же коллегия осудила и Майорова на одинаковый с ней срок.

 

Но 18 января последовали две новые директивы НКВД: об "исчерпывающей ликвидации эсеровского подполья" (в особенности бывших эсеров, вступивших в компартию) и о чистке эсеров в армии. Во исполнение их в течение недели (до 25 января) по Союзу было арестовано около 12 тыс. человек56. В докладной записке Ежова Сталину от 10 февраля 1938 г. нарком признал "недоработки" операции по эсерам, а в оправдание привел общую цифру арестованных "членов антисоветской организации эсеров" за 1937 г. - 25212 человек. В отношении приказа "всем органам НКВД продолжить и активизировать агентурно-оперативные мероприятия по ликвидации существующих нелегальных организаций эсеров и выявлению их организационных связей с зарубежными эсеровскими центрами, правыми, троцкистами и иностранными разведками"57 Ежов ссылался на полученные 7 января указания Сталина. Очевидно, эти указания были сделаны во время доклада наркома о результате заседания Военной коллегии по делу Спиридоновой. Вскоре после этого (25 января) два ведущих деятеля ПЛСР, бывшие члены ЦК Самохвалов и О. Л. Чижиков были приговорены не к расстрелу, а к 10 годам тюрьмы. (На предварительном следствии и в суде Чижиков, как и Спиридонова с Каховской, виновным себя не признал. Оглашенные во время слушания его дела "изобличающие" его показания (в том числе Драверта и Андреева) он объявил ложными58).

 

Трагически решилась в НКВД судьба Камкова, выступившего свидетелем обвинения на процессе Бухарина, А. И. Рыкова и др. Еще почти полгода он находился в тюрьме, а 29 августа 1938 г. был осужден, в тот же день расстрелян и захоронен на спецобъекте "Лоза"59.

 

До конца августа 1938 г. оставался под следствием в Алма-Ате Гоц, а затем томился в московских тюрьмах. Допрос Ю. Н. Подбельского в Воронеже не дает достаточных оснований разделять вывод К. Н. Морозова о том, что Гоц "даже под пытками не назвал ни одного имени, не переступил запретной для революционера черты"60. Но во время судебного заседания 20 июня 1939 г., действительно, Гоц виновным себя не признал и от показаний, сделанных в ходе предварительного следствия, отказался. В один день с Тимофеевым судили его в заседании Военной коллегии, оба получили по 25 лет тюрьмы.

 

Логика вынесения расстрельных приговоров или замены их длительными сроками заключения (10 - 25 лет) не вполне ясна. Например, ранее (в октябре 1937 г.) в Алма-Ате был приговорен Военной коллегией к расстрелу один из наиболее видных левоэсеровских теоретиков и руководителей ЦК Трутовский. В сентябре в Ташкенте тройка при УНКВД Узбекской ССР приговорила к 10 годам заключения бывшего секретаря ЦК ПСР Ракова, тогда как подавляющая часть других ссыльных эсеров в Узбекистане (куда меньшего партийного ранга) была приговорена к расстрелу. Каховская хорошо запомнила, как она "удивилась мягкости приговора, так как по характеру обвинения и по всему тону следствия ожидала большего". При том, что подавляющая часть уфимских ссыльных была расстреляна, четверо главных "руководителей" (Спиридонова, Каховская, Измаилович и Майоров) получили тюремные приговоры.

 

К. Н. Морозов не зря задается безответными на сегодняшний день вопросами: "Почему так затянули дело в отношении двух руководителей "Центрального Бюро ПСР", когда всех привлеченных по этому делу расстреляли еще в 1937 - 1938 годах? Почему всех рядовых участников этого "дела" рас-

 
стр. 79

 

стреляли, а двум руководителям дали тюремные сроки?.. Почему, расстреляв в 1938 г. всех еще остававшихся к этому моменту в живых мужчин-эсеров... оставили в живых Гоца и Тимофеева - лидеров не придуманных, лидеров и врагов режима самых доподлинных и безусловных"61. "Видимо, по той же самой логике в живых были оставлены и лидеры левых эсеров во главе с М. А. Спиридоновой", - пишет Морозов. Трудно не согласиться с его выводом о том, что "вряд ли это было случайностью или желанием НКВД, скорее тут был какой-то замысел Сталина" и что "в любом случае, решение сохранить жизни нескольким руководителям под корень уничтоженных партий вряд ли могло быть принято кем-то кроме Сталина".

 

Но на этом вопросы не заканчиваются. Если было задумано сохранить Году жизнь, то зачем было отправлять его обычным этапом в Краслаг, где он вскоре умер в тюрьме в Канске от кровоизлияния в мозг? (Возраст и силы были уже не те у старого политкаторжанина, чтобы следовать этапом!) В тот же Краслаг из Владимирского изолятора в декабре 1939 г. была отправлена и Каховская, где "проработала 7 лет исключительно на тяжелых общих работах: лесозаготовках и сельзхозработах". В лагере на Колыме в 1942 г. скончался "левак" Самохвалов. Между тем Спиридонову, Майорова, Измаилович, Чижикова и Тимофеева почему-то было решено, наоборот, содержать в тюрьме. Все они до осени 1941 г. находились вместе с другими секретными узниками в Орловской тюрьме.

 

Возможность эвакуировать узников при подходе войск вермахта в принципе существовала, но на Лубянке и в Кремле было принято решение их ликвидировать. 5 сентября по указанию Л. П. Берия и его заместителя Б. З. Кобулова был составлен список 170 заключенных за подписью начальника 1-го спецотдела НКВД СССР старшего майора госбезопасности Л. Ф. Баштакова и начальника тюремного управления НКВД М. И. Никольского. На другой день Берия направил его Сталину с ходатайством о расстреле этой группы на основании того, что они, дескать, "ведут среди заключенных пораженческую агитацию и пытаются подготовить побеги для возобновления подрывной деятельности"62. В тот же день Сталин подписал постановление ГКО N 634сс, предписывающее расстрелять весь список, а рассмотрение материалов поручить Военной коллегии Верховного суда. Она и вынесла 8 сентября заочно смертный приговор 170 обреченным. 11 сентября 157 человек (на месте выяснилось, что в спешке в список были включены "мертвые души" - содержавшиеся в других тюрьмах, освобожденные и даже умершие!) были расстреляны в Медведевском лесу под Орлом.

 

К числу загадок дела о "Всесоюзном центре" относятся истории с арестом отца и сына (от первого брака) Майорова и изъятием из расстрельных списков С. М. Шапиро. Инвалид Русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг. А. Я. Майоров и десятиклассник Лева Майоров, проживавшие в Уфе совместно с левоэсеровской "четверкой", не были арестованы в 1937 году. В том же году сын Майорова окончил школу, после чего выехал вместе с дедом в Казань к матери. Но в феврале 1938 г., уже после вынесения приговора отцу, 18-летний Лев и его 79-летний дед были арестованы. Казалось бы, после услуг, оказанных следствию Ильей Майоровым, его родственников могли пощадить. Но не тут-то было. Следствием в Казани сыну Майорова была навязана роль связника между "четверкой" и казанскими ссыльными, которую он будто бы играл. (В действительности, навестив во время каникул мать, школьник однажды отвез письмо Спиридоновой к одному из ссыльных.) В августе 1938 г. А. Я. Майоров скончался в тюремной больнице, а Лев был приговорен к 8 годам ИТЛ. В то же время задним числом А. Я. Майоров был включен в расстрельный список (для суда Военной коллегии по 1-й категории, по Татарской АССР от 12 сентября 1938 года)63. Для чего же понадобились бессмысленные аресты мальчишки и старика после окончания "уфимского дела"? Рациональное объяснение напрашивается лишь одно: желание начальства в Москве спрятать концы в воду, искоренив все семейство.

 

Еще более таинственным выглядит сохранение жизни Шапиро и его жене Бученковой, значившимся в расстрельном списке "Москва-центр", подлежавших суду Военной коллегии по 1-й категории, от 10 июля 1937 года64. Рядом с вычеркнутой красным карандашом фамилией А. С. Енукидзе стоял сталинский автограф-резолюция: "Подождать пока". Фамилии Шапиро и Бученковой вычеркнуты не были, однако и среди расстрелянных их не оказалось. Выяснить их дальнейшую судьбу пока не удалось.

 
стр. 80

 

 

Примечания

1. Вопросы истории, 1992, N 10, с. 4.

2. Некоторые дела, увязанные позднее в одно целое со "Всесоюзным центром", были заведены в отношении бывших эсеров еще летом 1936 г. - например, в Воронежской области.

3. На этот важный для понимания механизма начатой операции документ обратил внимание биограф Спиридоновой (БЕЗБЕРЕЖЬЕВ С. В. Мария Александровна Спиридонова. - Вопросы истории, 1990, N 9, с. 81).

4. Опубл. в сб.: Лубянка: Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. М. 2004, с. 61 - 68.

5. Архив президента Российской Федерации (АПРФ), ф. 3, оп. 59, д. 23, л. 1 - 4. Сообщено автору Д. Б. Павловым.

6. Частично совпадающие, но и различающиеся фрагменты этого заявления, в машинописном виде превышающего 100 страниц, опубликованы в журнале "Источник" (1998, N 1) и в кн.: ЛАВРОВ В. М. Мария Спиридонова: террористка и жертва террора. М. 1996, с. 226.

7. Заявление, имевшее мемуарный характер, было распространено в Самиздате Р. А. Медведевым и затем напечатано типографским способом в Амстердаме в 1972 г. (Из истории партии и руководителей левых эсеров. В кн.: Политический дневник. 1964 - 1970. Амстердам. 1972).

8. Цитируемые далее тексты представляют собой авторскую редакцию, полученную путем соединения обоих источников. Приношу благодарность С. З. Случу, передавшему мне неопубликованный текст заявления.

9. ЗАТМИЛОВА Г. И. Принадлежат истории. В кн.: Доднесь тяготеет. Т. 1. М. 2004; МАЙОРОВ Л. И. По паутине памяти колымчанина. Уфа. 2007.

10. Каховская ошибочно указывает на его появление в Уфе за "два месяца" до арестов. На самом деле визитер (С. С. Виталии) находился в ссылке в Архангельске с 1933 по сентябрь 1935 г., после чего был переведен в Уфу.

11. Группа дел "Народнического центра" разворачивались параллельно в Москве, Ленинграде и некоторых других городах. Одним из наиболее заметных в ней стало ленинградское дело об "Идейно-организационном Народническом центре", по которому проходили известные теоретики левого народничества Р. В. Иванов-Разумник и Н. В. Брюллова-Шаскольская, вкупе со смежным делом о "Практическом центре (агроинтеллигенция)". По ряду "дочерних" с ними дел о "ячейках" обоих "центров", а также районных и межрайонных "организациях" в Ленинградской области было арестовано в общей сложности 763 человека. Среди осужденных по смежным делам в Москве и иных местах СССР были видные левые и "правые" эсеры, такие как Я. В. Браун, И. И. Жуковский-Жук, Е. Е. Колосов, Е. Н. Мальм, В. Е. Трутовский и др.

12. О том, что подобная практика в оперативно-агентурных целях существовала, свидетельствует операция в отношении эсеровской ссылки в Воронеже в 1935 году. Все три агента из числа бывших эсеров ("Сомов", "Ветров" и "Колесников"), участвовавшие в "разработке" своих товарищей, согласились на "добровольную" поездку в ссылку вместе с ними. Подробней об этом случае см.: Как это было. В кн: Всесоюзное общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев, с. 246.

13. Расстрельные списки. Москва: 1935 - 1953. Донское кладбище. М. 2005, с. 93.

14. Источник, 1998, N 1, с. 75.

15. В результате открытой по находившемся на вечерней прогулке социалистам (в основном эсерам) и анархистам стрельбе девять человек было ранено, шестеро (Н. А. Бауэр, Г. А. Видима-Пастернаков, М. М. Горелик, Е. И. Котова, Г. Т. Кочаровский и В. И. Попов) были убиты на месте или вскоре скончались.

16. Центральный государственный архив общественных организаций Украины, ф. 263, оп. 1, д. 63009, т. 1. Письма Х. Я. Аптекарь к левой эсерке Р. К. Семятицкой, 13.11.1935.

17. Центральный архив Нижегородской области (ЦАНО), ф. 2209, оп. 3, д. 5281, л. 85.

18. ЗАТМИЛОВА Г. И. Ук. соч., с. 242.

19. ЦАНО, ф. 2209, оп. 3, д. 5281, л. 89.

20. Там же, л. 26.

21. Там же, л. 28.

22. Там же, л. 77, 78.

23. Воронежские сталинские списки. Т. 1. Воронеж. 2006, с. 17.

24. ЦАНО, ф. 2209, оп. 3, д. 5281, л. 40 - 41.

25. Источник, 1998, N 1, с. 77.

26. ЦАНО, ф. 2209, оп. 3, д. 5281, л. 80.

27. Там же, л. 61 - 64.

28. Лубянка, с. 63.

29. ЦАНО, ф. 2209, оп. 3, д. 5281, л. 35.

30. Центральный архив ФСБ (ЦА ФСБ), д. Р-7901 (лист не пронумерован).

 
стр. 81

 

 

31. Расстрельные списки. Москва: 1935 - 1953. Донское кладбище, с. 277.

32. Также в руководстве "Горьковским обкомом" обвинялись арестованные соответственно 15 марта и 24 апреля 1937 г. бывший член ЦК ПЛСР, крупный левоэсеровский теоретик О. Л. Чижиков и химик-технолог Д. Е. Андреев (расстрелян в один день с Гольдбергом и Селивановой). Первый из них во время следствия и в заседании Военной коллегии категорически отрицал свое участие во "Всесоюзном центре". Андреев с первого же допроса 4 мая начал давать "признательные" показания, однако сотрудничество со следствием не спасло ему жизнь.

33. Тверской центр документов новейшей истории (ТЦДНИ), ф. 7849, оп. 1, т. 2, д. 7695-с, л. 331. См. также: Дело "левоэсеровской террористической организации" 1937 - 1939 гг. и репрессии в отношении социалистов-революционеров в Тверском крае. В кн.: Книга памяти жертв политических репрессий по Калининской области. Т. 3. Тверь. 2006.

34. Левые эсеры и ВЧК. Казань. 1996, с. 446.

35. ЛАВРОВ В. М. Ук. соч., с. 239.

36. Там же, с. 240, 252.

37. Государственный архив общественно-политической истории Воронежской области (ГАОПИ ВО), ф. 9353, оп. 2, д. П-12513, л. 21, 22.

38. ЛАВРОВ В. М. Ук. соч., с. 241.

39. Расстрельные списки. Москва: 1935 - 1953. Донское кладбище, с. 447.

40. Меньшевики в Советской России. Сб. документов. Казань. 1998, с. 132.

41. Там же, с. 212.

42. Речь идет об одном из подсудимых на процессе ПСР в 1922 г. В. Л. Утгофе, выступавшем в печати под псевдонимом Дерюжинский. Арестованный 12 февраля 1937 г. по обвинению в участии в "эсеровской шпионско-диверсионной террористической организации, возглавлявшейся так называемым Сибирским бюро ПСР", он виновным себя не признал. Решением ОСО при НКВД СССР 7 октября 1937 г. Утгоф был приговорен к расстрелу.

43. Меньшевики в Советской России, с. 206.

44. Отдел регистрации и архивных фондов УФСБ по Самарской области. П-6209, л. 64, 65.

45. Подробней см.: ДОЙКОВ Ю. О судьбах социалистов в сталинской России. - Воля, 2002, N 8 - 9, с. 225 - 233.

46. ЦАНО, ф. 2209, оп. 3, д. 5281, л. 44. См. также выписку из его показаний в архивно-следственном деле УНКВД Калининской области в отношении группы бывших левых эсеров: ТЦДНИ, ф. 7849, оп. 1, д. 7695-с, т. 2, л. 332.

47. ГАОПИ ВО, ф. 9353, оп. 2, д. П-9469, т. 2, л. 169.

48. Государственный архив Российской Федерации, ф. 10035, оп. 1, д. П-32530, л. 34.

49. ЦА ФСБ, д. Р-7901, л. 75.

50. Электронный диск составлен сотрудниками Архива Президента РФ С. А. Мельчиным, А. С. Степановым, В. Н. Якушевым и Международного общества "Мемориал" Н. Г. Охотиным, Н. В. Петровым, Я. З. Рачинским и А. Б. Рогинским (см.: htth://stalin.memo.ru). См. также: Становление системы "списочного правосудия". В кн.: Воронежские сталинские списки. Т. 1, с. 219 - 226.

51. АП РФ, оп. 24, д. 412, л. 233 - 235.

52. ЦАНО, ф. 2209, оп. 3, д. 5281, л. 162, 163. В отношении СМ. Шапиро бывшая левая эсерка Б. А. Бабина рассказывала бравшему у нее интервью историку: "У нас в доме бывал провокатор - эсер Шапиро, муж левой эсерки Маруси Боченковой" (Минувшее. Вып. 2. М. 1990, с. 379). Д. Е. Андреев был завербован нижегородскими чекистами вместе со своей будущей женой на следствии в 1925 г., "освещая" затем эсеровскую ссылку в Саратове, а впоследствии бывших эсеров в Горьком и Дзержинске.

53. Расстрельные списки. Москва: 1937 - 1941. "Коммунарка", Бутово. М. 2000, с. 140.

54. ЦАНО, ф. 2209, оп. 3, д. 5281, л. 152об.

55. Там же, д. 7364, л. 92.

56. Лубянка, с. 488.

57. Цит. по: МОРОЗОВ К. Н. Судебный процесс социалистов-революционеров и тюремное противостояние. М. 2005, с. 657.

58. ЦАНО, ф. 2209, оп. 3, д. 5281, л. 160.

59. Расстрельные списки. Москва: 1937 - 1941. "Коммунарка", Бутово, с. 183.

60. МОРОЗОВ К. Н. Ук. соч., с. 653.

61. Там же, с. 658.

62. Известия ЦК КПСС, 1990, N 11, с. 124.

63. АП РФ, оп. 24, д. 418, л. 416.

64. Там же, д. 410, т. 2, л. 51, 54.


Новые статьи на library.by:
ПРАВО БЕЛАРУСИ:
Комментируем публикацию: Механизм фабрикации следственных дел "Всесоюзного центра" в 1937 г.

© Я. В. Леонтьев () Источник: Вопросы истории, № 6, Июнь 2008, C. 65-82

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ПРАВО БЕЛАРУСИ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.