ОТ УГОЛОВНОЙ СТАТЬИ К ГЛОБАЛЬНОЙ ПРОБЛЕМЕ

((c)) 2000

1.

Когда несколько лет назад слегка ошарашенный степенью сходства процессов (субъектов, механизма, последствий) криминализации в Венесуэле, России, Мексике, я отметился текстом в "Свободной мысли"(1), тема коррупции, организованной преступности и т.д. уже была достаточно популярной. И модной. И в России, и по всем азимутам за ее пределами.

Дело было не только во впечатляющих цифрах (2), в тотальности разграбления России и других стран, но прежде всего в том, что впервые в XX в. процессы криминализации предстали как некая общемировая (и нарастающая) тенденция исторического развития; как глобальная озабоченность; как "проблема N 2" в Латинской Америке и Евразии (СНГ), в странах Средиземноморья и Тропической Африки, в царстве дальневосточных "драконов" и т.д. Даже там, на Западе, где она до 90-х годов вообще не воспринималась как структурная проблема (Германия, Бенилюкс, Канада). Даже в тех странах, где она, напротив, испокон веков составляла неотъемлемую часть национального бытия, национальной традиции и культуры (Италия, Россия, Мексика, Турция, Япония, Филиппины и т.д.) (3).

В 1992-1996 гг. коррупция и преступность стали предметом региональных и межрегиональных встреч и конференций, речей в ООН, центральным вопросом избирательных и иных политических кампаний (в зависимость от которых ставились судьбы национальных и межнациональных сообществ). По обвинению в коррупции, в незаконном присвоении денег снимались, судились и осуждались президенты, вице-президенты и экс-президенты, премьер-министры - действующие и прежние, лидеры военно-политических блоков и гигантских экономических группировок. Это происходило в десятках стран четырех континентов. Исключение составила та из них, которую коррупция разложила настолько, что бороться с ней уже было некому. Страна, элиты которой слегка опоздав к началу "Великой жратвы", за какие-нибудь два-три года вновь оказались "впереди планеты всей" - по части беззастенчивого разграбления богатств, созданных трудом многих поколений людей...

Впрочем, о российской ситуации немного позже.

Так или иначе, уже в середине 90-х годов становилось все более ощутимым, что в новом своем качестве (и количестве) глобальный коррупционно- криминализационный процесс, кристаллизация клептократии стали явлением образующего порядка. Закономерным спутником и порождением "птицы-тройки" определяющих процессов современной трансформации - перехода человечества к глобализированному, постиндустриальному обществу (4). Фразу о том, что "из термина уголовного права коррупция превратилась в категорию истмата", я слышал от венесуэльского марксиста уже в 1995 г. И в ту же пору участвовал в дискуссии о том, представляет ли собой "все это" специфическую черту переходного периода - или атрибут устойчивой системы структур, к которой совершается этот переход.

О том, почему полезно напоминание об этом "present perfect", тоже чуть дальше...

Отмечены ли последующие годы - последние годы XX в. - качественными сдвигами в развитии рассматриваемых процессов? В мире и в России?

Поскольку речь идет о глобальном измерении и о равнодействующей процесса,

стр. 66

---

подобных сдвигов, на мой взгляд, не произошло. Те же масштабы проблемы, тот же уровень ее осознания... С одной стороны, мировой финансовый кризис 1997 - 1999 г. и его последствия (в первую очередь в Индонезии, но также и в России, Венесуэле, Нигерии, Эквадоре) вновь показали все значение фактора коррупции на современном этапе мирового экономического и - за пределами России - политического развития.

В этом же ряду стоит окончательное узаконенное закрепление за "коррупцией" статуса одной из полдюжины глобальных проблем современности (наряду с загрязнением среды, углублением экономического и социального раскола человечества, демографическим кризисом и т.д.) (5). Принятие в начале 1999 г. в ОЭСР конвенции, объявляющей преступлением трансакционные взятки; деятельность "Transparency agency", да и сам глобальный резонанс "Рашенгейта" говорят о неослабевающем внимании и чувствительности мировой общественности к данной проблеме. И подтверждают, что борьба против "коррупционно-криминального комплекса" стала для всего десятилетия тем, чем была "борьба за права человека и демократию" для 80-х годов. Вместе с тем достигнуть решающего успеха на данном "направлении главного удара" (подобного устранению большинства авторитарных режимов в 80-е годы) не удалось.

Это связано, в частности, и с утвержденной тем же экономическим кризисом невозможностью (крайней трудностью) для "всех остальных" вырваться из лабиринтов зависимости и интегрироваться в "золотой миллиард". (Одна из главных тенденций, питающих глобальный процесс криминализации.) С новыми успехами криминализации в России. С прогрессом в использовании (хакеры!) наиновейших технологий. И с новыми акцентами, расставленными в мировой ситуации (и анализе тенденций ее развития) ходом и результатами балканской войны 1999 г., кристаллизацией и новыми масштабами той глобальной угрозы, которую несет народам специфическое использование императивов (лозунгов и акций) "борьбы против коррупции...".

С учетом всех этих векторов глобального процесса равнодействующая его проходит, думается, там же, что и три года назад. Новое качество пока не проступает.

В России дело обстоит, по-видимому, иначе. Здесь не было (и нет) разно- направленности, взаимонейтрализации различных тенденций процесса. Поступательный характер криминализации в России, ее органическое, кумулятивное взаимодействие с финансовым кризисом 1998 г. позволяют говорить о достижении процессом качественно нового рубежа или этапа. Окончательно выкристаллизовалась та ситуация, которая была "предположена" в моем тексте 1996 - 1997 гг., в связи с вопросом о различии между криминализацией России - и иных стран современного мира. Там комплекс "трех К" (криминализация, коррупция, клептократия) развивается в рамках определенной ситуации в обществе; в России общество гниет в рамках комплекса "трех К", процессы которого являются, бесспорно, определяющими по отношению к национальной ситуации.

Проявления этого "нового качества" многообразны. Это и широчайший, почти общенациональный консенсус, достигнутый летом 1999 г. (6) в вопросе о месте коррупции в российском "антиразвитии" (и подобный же консенсус в глобальном масштабе); сама нынешняя предельная тривиальность темы в целом - и каждого из ее аспектов. Это и установленная тотальность, "поголовность" (включающая верхушку пирамиды власти) вовлечения правящих и господствующих групп в операцию "Великий хапок". И продолжающаяся в условиях нового, четвертого по счету ограбления большинства - политическая пассивность этого большинства, контраст (реакции населения на финансовый и социальный крах) между ситуациями 1998 г. в России и Индонезии. И даже достигнутая широта, "энциклопедичность" художественного отражения процесса криминализации в стране ("Охота на Изюбря" Ю. Латыниной, последние повести Н.С. Леонова и др.). По всем этим направлениям события

стр. 67

---

1997-1999 гг. (разборки олигархов, "дела" Чубайса, Березовского, Семьи, скандал вокруг Ю. Скуратова), неправдоподобная, взаимообусловливающая пассивность населения и власти перед лицом кризиса и коррупции, сама тождественность формулировок в бесчисленных текстах "на тему" - и обозначили новый рубеж криминальной инволюции в России.

Таким образом, три явления, вынесенные в заголовок моей статьи 1996-1997 гг., достаточно четко обособились в пространстве: коррупция развивается как глобальный процесс; криминализация выступает как судьба и проклятие всего "не-Запада", а клептократия предстает как главная характеристика, "привилегия" большинства стран СНГ. Россия вновь "ушла в отрыв". Объективный - вопреки ламентациям неопатриотов. В данном вопросе, думается, говорить о "западной практике двойного стандарта" сегодня не приходится - в отличие от дня вчерашнего, когда новому режиму и новому строю в России прощалось все за его антикоммунизм.

2.

Все сказанное не отвечает пока на вопрос об исторических корнях феномена. Откуда все-таки взялось то новое измерение, которое приобрели воистину допотопные процессы (криминализации и коррупции) в ситуации перехода человечества к компьютеризированному, постиндустриальному, глобализированному обществу?

Причины и механизм этого парадокса предельно схематически видятся следующим образом.

Во-первых, в 80-90-е годы изменилось отношение общества к данной проблеме, ее восприятие. И конец "холодной войны", и свержение диктатур, и "дезэтатизация" общественного бытия и сознания выдвинули на первый план проблемы, ранее как бы затененные, воспринимавшиеся как бытовые - или "естественное состояние дел". Можно не сомневаться, что уже один "поход против государства" - особенно осуществляемый справа, от имени Рынка, вызвал бы к жизни антикоррупционные выступления.

Во-вторых (и это главное), масштабы и удельный вес феномена выросли в эти десятилетия объективно, если можно так выразиться - в абсолютном выражении. И не только в бывших странах квазисоциализма.

Напомню хотя бы о том, что в наиблагополучнейших условиях Западной Европы (ЕС) удельный вес теневой экономики возрос за двадцатилетие (с 70-х до 90-х годов) с менее чем 5% до 7-16% (7), переходя через 20% в Бельгии, Испании и прочно - Италии, не говоря уже о Греции. И вряд ли столь органично звучала бы в середине XX в. формула о том, что "бедный политик - это плохой политик" ("A politician, who is poor, is a poor politician" (8)).

Объясняется же этот процесс абсолютного роста теневой экономики, коррупции госаппарата и криминализации общества четырьмя-пятью главными факторами.

Во-первых, инерцией тенденций этатистского пятидесятилетия (переход количества в качество); последним расширением - и быстрым загниванием этатистских структур в 70-е годы. Особенно в "третьем" и "втором" мирах. Особенно - в странах нефте- и наркобизнеса и устойчивой традиции клиентельных отношений.

Во-вторых (другой парадокс!), последующим переломом этатистской тенденции, наступлением рыночных отношений в 80-90-е годы. Рассматривавшееся либералами - да и частью демократов - как направленное против коррупции "сокращение государства", отступление "доминирующего этатизма", падение авторитарных режимов, открытость обществ "всем ветрам" - уже через десять лет имели своим результатом общее усиление процессов криминализации. И там, где бюрократия в основном сохранила свои позиции, и там, где рынок реально потеснил и "сжал" государство.

стр. 68

---

Конечно, свою роль при этом сыграла инерция прежних навыков, ожиданий, запросов в ситуации, когда те уже не могли реализоваться прежними способами (отсюда рост взяточничества, поборов, "растащиловки", уличной преступности - но и неформальной экономики).

Все же главным двигателем криминализации последних десятилетий стало само наступательное внедрение рыночных отношений в структуры загнивающего и социально-ущербного этатизма. Главным субъектом этих отношений оказывалось все то же чиновничество; главным инструментом - приватизация, взятки, прямое расхищение и субсидии; главным объектом - бывшая госсобственность, бюджет, льготы. Вокруг приватизации (собственности и служб) и деятельности банков чиновник и бизнесмен ("клепто-капиталист") встречались (иногда - разбирались) с крестными отцами мафии, "черной экономики".

В том же, криминализирующем направлении воздействовали и сдвиги, происходившие (особенно в странах вчерашнего "второго мира") в массовом сознании, рыночная ломка ценностной системы людей. Ситуация всеобщей - и нормативной - меркантилизации бытия в условиях социальной поляризации и отсутствия правового государства становилась питательной почвой криминализации сознания (и дальнейшей криминализации бытия, разумеется). Механизм и детали этого процесса нам слишком хорошо известны...

Так, в условиях общей слабости гражданского общества пространство, оставленное (реально или формально) легальными структурами государства (госсектора и т.д.), занималось в основном не цивилизованным, а мафиозно- коррупционным рынком. Преступность и коммерция этатизировались, "этатистские" структуры коммерциализировались, бизнес перемещался в "тень", клептократия занимала место "этакратии".

В иной форме и в меньших масштабах параллельные процессы протекали и на Западе. Здесь этатистские механизмы демонтировались или трансформировались прежде всего под "напором" извне: национально-укорененное гражданское общество оказалось бессильным перед лицом процессов глобализации. Именно они стали вторым - после инерции и надлома этатизма и наступления рынка (в экономике, политике и массовом сознании) - фактором современной криминализации общества.

В отличие от процессов интеграции и даже транснационализации в 50 - 70-е годы, глобализация приняла "всесферный" и, главное, практически нерегулируемый (государством, границами, национальным законодательством) характер. При этом первыми к новым возможностям (в том числе и техническим) приспособились финансовые структуры (ТНБ) - и организованная преступность - с наркобизнесом в авангарде.

Сочетание меркантилизации, глобализации и отставания институциональной сферы процесса открыло невиданные возможности перед коррупционно- криминальным комплексом. Возможности, умноженные информационным характером новой технико-экономической парадигмы и цивилизации.

И здесь, думается, "третий мотор" процесса. По многим направлениям, прямо и косвенно, информатизация, компьютеризация и прочие атрибуты постиндустриализма оказались совместимыми с криминализацией, а подчас и прямо благоприятствующими ей.

Я имею в виду не только компьютерные подвиги хакеров и биржевых спекулянтов. Но и новые возможности, которые создает децентрализация производства, работа на дому (с компьютерами) и т.д. для развития теневой экономики. И углубление трещин и пропастей между различными отраслями хозяйства - и мирами человечества, питающее - особенно в "третьем" из них - и без того мощную тенденцию к информализации труда, т.е. все большему вытеснению наемной рабочей силы в сферу неформальной экономики. И сам рост технологической безработицы. Здесь, как и

стр. 69

---

вокруг процессов поставторитарной демократизации и глобализации, происходит своеобразное состязание: кто - защитники права или его нарушители - быстрее и полнее воспользуются плодами мироинтеграционного, политического и научно- технического прогресса. Пока что рост технической вооруженности правоохранительных органов (ср. с боевиками на экранах TV) явно не способен нейтрализовать тенденцию с противоположным знаком...

3.

Каковы промежуточные (к концу столетия) итоги - поздне- и постэтатистской криминализации?

В странах Запада, точнее - "золотого миллиарда", расширение сферы незаконной (и подзаконной) деятельности пока не носит, на мой взгляд, взрывного характера, ставящего под вопрос и угрозу основы трансформирующейся системы. Те, благоприятствующие криминализации факторы и процессы, о которых шла речь раньше (глобализация, информализация труда: "зажатость" социальной политики государства, новые тенденции социального исключения, кризис традиционных ценностей, особенно среди молодежи) на данном этапе перехода частично нейтрализуются традиционными структурами гражданского общества и все еще сильным и - в основе своей - правовым национальным государством.

Самая опасная криминализирующая тенденция Перехода (общая Западу с полупериферией и частью "глубокой периферии") - социальной сегрегации, дезинтеграции национального общества - пока нигде здесь не утвердилась как доминирующая. Вместе с тем в кратко- и среднесрочной перспективе именно Запад может в наибольшей мере выиграть от процессов глобальной институционализации. Особенно если та пойдет на основе "балканского (1999) варианта".

Эта ситуация - сдерживания, частичной нейтрализации криминала (в ожидании решения главных социально-политических проблем Перехода) - не характерна для обществ "не-Запада". Во-первых, потому, что "болезнь" является здесь эндемичной, устойчиво базирующейся на социально-культурной традиции; не воспринимается - до определенных (Венесуэла, Индонезия, Нигерия) пределов и вне определенных комбинаций - как абсолютное зло. Во-вторых, экспансия криминала, коррупции и, особенно, теневой экономики в определенном смысле носит здесь функциональный характер. Не только "серая экономика", информализация труда и т.д., но и уличная преступность и даже наркобизнес могут рассматриваться и как реакция самосохранения перед лицом негативных последствий и проекций нынешнего "глобального прогресса" (рост безработицы, ослабление государства, сельскохозяйственный и финансовый кризисы и т.д.).

Речь идет здесь о постоянно самовоспроизводящемся процессе; об отношениях криминализации, пропитывающих общество, взаимодействующих и соперничающих с иными, сравнимыми - по силе - тенденциями. Причем противостояние криминализации идет в основном "сверху и сбоку -> вниз", а коррупции - и "снизу -> вверх". Иначе говоря, в этой, большей части мира экспансия криминально-коррупционных процессов (прежде всего в сферах, покинутых легальной государственностью) - при одновременном нарастающем воздействии глобализации и продолжающемся подъеме антиавторитарных настроений (9) и движений - привела к ситуации "динамического равновесия" тенденций и логик развития ("рыночной" и "криминальной") (10). В то время как "Запад" - как целостность - продолжает развиваться в основном по единой логике рынка (вопреки значительному расширению криминальных ниш)...

И, наконец, третий тип исторической ситуации, возникшей в ходе "криминального наступления конца XX века", демонстрируют, по-видимому, Россия (включая или исключая Чечню), большинство иных стран СНГ. Это - территория "великой

стр. 70

---

криминальной революции", поступательное развитие которой, как мы видели, продолжается. Происходящее здесь можно рассматривать как экстремальное выражение глобальной тенденции, чему способствуют как гигантские масштабы криминально перераспределяемой собственности (и - частично - власти), так и специфический характер правящих и господствующих групп и, наконец, беспрецедентная пассивность ограбленных масс. "Количество" тут давно, бесспорно (и многократно) переросло в качество; нерасчлененность преступного, преступающего (законы) конгломерата, клептократизация власти, да и общества здесь не тенденция, а реальность, определяющая главное русло общественной эволюции, действия практически всех ее субъектов. "Феномен трех К" представляет собой здесь самое историческое поле, внутри которого развивается общество.

Иных (обладающих иной логикой) тенденций общественной эволюции - или инволюции; факторов общественной жизни, реально ограничивающих воздействие "феномена трех К" на ход событий, - в России попросту не обнаруживается (11). Не только сам "Великий хапок", "передел, обернувшийся беспределом", но и элементы политического плюрализма, "борьба" населения за выживание (не говоря уже о приспособлении), вся производственная деятельность, конфронтация элит и этносов и т.д. - все и вся пропитано духом и логикой криминализации (12). Антисистемными - особенно с учетом функциональной, компенсирующей роли криминализации в постсоветском, псевдокапиталистическом обществе - выступают здесь действия, направленные против "феномена трех К". Потому и не было здесь за десятилетие ни громких процессов и смещений, ни массовых выступлений, мишенью которых была бы коррупция. И, напротив, не раз убирались политики, изолировались группы и т.д., пытавшиеся сделать что-либо в этом плане. Отсюда и та "скандализированность" правящей элиты - а отчасти и оппозиционных групп - разоблачениями 1999 г.: воистину подрыв основ. А раз за разом "кидаемый" народ - мужественно безмолвствует (что, как уже отмечалось, особо бросается в глаза на индонезийско-венесуэльском фоне...). Или прямо приемлет преемственность криминальной власти и практики (выборы и рейтинги конца 1999 г.)

Причины этого нового обособления России (втягиваемой одновременно в процессы глобализации), ее самовыделения в "третий мир криминализации" исключительно многообразны - от масштабов богатства страны до специфики молодежной психологии. Бесспорно, налицо "ситуация совпадений". Фокусирующим же элементом, определяющим в конечном счете специфику "великой революции N 2", предстает сама тотальность распада прежних структур - при сохранении (в основном) собственности и, особенно, власти в руках прежних правящих групп - и при фактическом отсутствии реальных элементов того проекта развития, который провозглашен искомой его целью. Будь то экономическая база, социальные субъекты, политические структуры, гегемония, право, культура, традиции. Ситуация вакуума, созданная и усиленная выбранным, исходно криминализирующим вариантом реформ ("создать богачей!")... И "вакуум" был стремительно заполнен - не традиционными утопиями социальных проектов (заимствованных или ностальгических), а реальностями, имевшимися в наличии, основанными на непосредственных корпоративных и групповых интересах тех "субъектов", которые оказались ближе к госвласти, госсобственности, каналам распределения (включая бюджет). Интересы эти удовлетворялись без поправок на общие (государственные) потребности, что уже само по себе не могло не придать криминальный (клептократический) характер процессу в целом.

Десятки иных факторов исторического и конъюнктурного (текущего) порядка - от авторитарного характера власти до специфики системы цен - лишь увеличивали возможности и аппетит "прихватизаторов", гарантировали безнаказанность, величину и "мобильность" (перекачку вовне) "прибыли"...

стр. 71

---

В итоге, если в странах традиционной периферии капитализма нынешняя криминальная экспансия оказалась связанной с наступлением рынка - при одновременном ослаблении как государства, так и (зачастую) гражданского общества, - то в России этот процесс стал стержневым и в распаде государства и в "придушении" элементов как цивилизованного рынка, так и гражданского общества.

Таким образом, рассмотрение причин, механизма, промежуточных итогов криминальной экспансии конца (последней трети?) нашего столетия позволяет выдвинуть малоприятную историческую гипотезу, согласно которой разложение этатических систем и структур середины XX в. усилило процессы криминализации / коррупции в мировом масштабе, а в ряде регионов придало им обусловливающий и даже системообразующий характер. Эту ситуацию и отражают формулы о "клептократии как последней фазе доминирующего этатизма (этакратии)" - или как о "естественной основе общественных отношений в переходный (к рынку, глобализации, постиндустриализму) период". Или даже как о "базисной структуре новой устойчивой системы общественных отношений". Что и приводит к последнему вопросу, который хотелось бы здесь поставить, - о перспективах процесса криминальной экспансии.

4.

Будущее развертывающейся экспансии криминала зависит от нескольких глобальных и межрегиональных (те "миры", о которых только что говорилось) процессов; от нескольких системообразующих решений, которые пока, на рубеже тысячелетий, остаются неизвестными.

Будут ли "сходиться", гомогенизироваться процессы общественной эволюции (включая криминализацию) - или через несколько десятилетий соответствующие тенденции и ситуации в "трех мирах" будут еще более отличными друг от друга, чем в 2000 г.? В какой мере и в каких средах процессы эти (опять-таки включая криминализацию) являются - или станут альтернативными, допускающими качественно разные решения? Возможен ли переход структур, подобных нынешним российским, в устойчивое, системное состояние - в самой России и в иных обществах? Или же речь идет лишь о "строительных лесах", структурах перехода? Какие иные процессы современной трансформации усиливают феномен "трех К", какие - противодействуют ему? И т.д., и т.п.

В зависимости от ответов на эти и им подобные вопросы формируются различные сценарии будущего. В одном - глобальные структуры "мафии" (транснациональной мафии - ТНМ) представляют собой стабильную и даже главную угрозу институционализированному - в рамках той или иной альтернативы - глобальному (демократическому или элитарному) сообществу. В другом - речь идет об изолированных криминальных группах, бросающих вызов этому сообществу, опираясь на новые, открывающиеся возможности научно- технического развития (герои фантастических триллеров; чеченский вариант и т.п.). В третьем - маловероятный вариант - мир в целом пространственно раскалывается на "Царства" Закона и Криминала. Еще в одном - кристаллизация государств и обществ симбиоза, где государственная (или "местная") власть полностью перейдет в руки легализованных криминальных структур. И т.п.

Главная трудность при оценке сравнительной вероятности этих вариантов - в неясности ответов на ключевые (альтернативообразующие) вопросы, связанные с направлением нынешней трансформации. Явная затяжка перехода от системы структур, основанной на массовом производстве и потреблении, доминирующем этатизме и процессах транснационализации - к информационно- глобализованному обществу ("капитализм" XXI века) как раз и обусловлена этой нерешенностью проблемы социально-институциональной характеристики нового общества (и

стр. 72

---

сообщества). Его уже сложившаяся технико-экономическая модель, основанная на дешевизне информации, в принципе совместима и со структурами социального апартеида (13), и с социальной демократией участия. Точно так же процессы глобализации и императивы устойчивого развития могут стать основой достаточно стабильной модели глобального институционального господства "золотого миллиарда" (балканская война 1999 г.) - или структур мирового демократического сообщества.

В рамках этих "решений Перехода" (в значительной мере коррелирующих друг с другом) судьбы "феномена трех К", по-видимому, сложатся по-разному - в каждой из тех трех сред, о которых шла речь выше.

На Западе рыночное постиндустриальное развитие в условиях примата гражданского общества и демократии участия, скорее всего, позволит вернуть криминально-коррупционный комплекс в его прежнюю (по размерам) нишу (здесь в полной мере смогут быть использованы новейшие средства контроля). Или вообще уничтожить его как "внутреннее" структурное образование; проблема сведется тогда к усилиям педагогики, здравоохранения и, главное, к урегулированию ситуации в рамках глобального сообщества.

Напротив, решение, основанное на социальной поляризации (внутри "сообщества золотого миллиарда") и - наиболее вероятный коррелят - на жестком выделении этого миллиарда из остального человечества, открывает перед криминально- коррупционным содружеством перспективу превращения в тенденцию структурного порядка. И внутри нижних ("национальных") сегментов и секторов "общества миллиарда", и на большей части ареала "всех остальных", и, конечно, "на границе" между "двумя человечествами". Особенно велики будут системообразующие шансы "феномена трех К" в рамках общностей, представляющихся для центров системы, как "hopeless, but irrelevant" и в сырьевых - или иммигрантских - неоколониях (Тропическая Африка, Россия)...

Другими словами, на Западе при утверждении в первые десятилетия века тенденции безальтернативного и повсеместного постиндустриально-либерального прогресса (a la Фукуяма) - "экспансия трех К" обречена - и останется в учебниках по истории как "атрибут переходного этапа". Если же развитие устремится здесь (на этапе затянувшегося перехода - или уже на почве относительно устойчивой системы структур, к которой этот переход совершается) в русло нарастающей поляризации или станет равнодействующей альтернативных его вариантов, то почти наверняка эта экспансия продолжится. И в этом случае вновь Россия "покажет" (уже показывает) другим обществам, кое-что - и довольно существенное "из их эвентуального будущего".

Феномен ККК в этом случае выступит как глобальная тенденция, объективно противостоящая проекту иерархизированного, глобального олигополистического сообщества (союзник националистических и т.п. тенденций) - либо его "младшим партнером" - в рамках субмоделей социального и регионального апартеидов. Либо в роли дополнительного - а то и основного - антагониста левой, основанной на децентрализованном гражданском обществе модели...

Поскольку же речь идет о странах "бывшего третьего мира" - двуединый процесс криминализации общества и коррупции власти, по всей видимости, будет и впредь (в кратко- и среднесрочной перспективе) воплощаться в структурах сегодняшнего типа. С одной стороны, воздействие массовых движений, развивающегося гражданского общества, "упорядочивающих" тенденций глобализации будет сдерживать здесь процессы клептократизации "a la russe". Особенно в обществах полупериферии (Латинская Америка, ЮВА, Индия). В иных ситуациях эти процессы могут быть нейтрализованы (во всяком случае - временно) различными альтернативными вариантами развития (от революционно- демократического до теократического). Но процессы социальной и национальной маргинализации и сегрегации, обострение

стр. 73

---

проблемы занятости и т.п. будут неизбежно порождать мощную тенденцию обратного порядка. Тенденцию, которая будет носить и разрушительный, и вместе с тем функциональный для выживания общества и сохранения его целостности характер.

Наибольшей же объективная альтернативность судеб криминализации останется в странах, где процесс этот принял тотальный характер, в сложившихся клептократиях российского типа. Здесь конгломерат "Трех К" сегодня выступает как суррогат и государства, и рынка, и - в значительной мере - гражданского общества. При этом неразрывность псевдогосударства, псевдорынка и псевдогражданского общества, отсутствие каких-либо реальных ограничителей процесса, сочетание торопливости местных стервятников и объективной длительности процесса "раздела и передела" придают ситуации оттенок безнадежности.

Национальное богатство пожирается кланами, вгрызающимися в него "сверху" (высшие эшелоны власти, олигархия), "сбоку" (чиновничество, организованная преступность) и "снизу" (преступность неорганизованная плюс неплательщики налогов и т.п.). При этом число вывезенных за границу (и функционирующих там) десятков миллиардов долларов растет - как цифры на счетчике - с каждым месяцем. Этот процесс - раздела, поглощения и переваривания (за рубежами) добычи века - сохраняет, как уже говорилось, свой поступательный характер. Уже очевидна - всем - иллюзорность надежд, что из окукливающейся гусеницы криминализации появится на свет - в этих условиях - "нормальное общество". (Возможным реальным "следующим" этапом станет окончательная регионализация клептократии.)

Вместе с тем, выступая в постсоветском пространстве как "компенсаторы", обеспечивающие функционирование реально возникающего социума, его структурные связи и т.д., процессы криминализации блокируют развитие иных, более цивилизованных вариантов развития, стерилизуют или деформируют соответствующие тенденции. И внутренние экономико-технические (от высоких технологий до реального развития капитализма на базе неформального сектора). И внутренние же - политические (преодолевающие процессы разложения государства, умерщвления элементов демократии - и атомизации населения). И связанные с конструктивным цивилизирующим воздействием глобализации (а они существуют - наряду с ...). Связывать же обуздание криминализации со сменой поколений - не приходится: результаты опросов общественного мнения слишком красноречивы.

Обо всем этом сказано и написано столько, что трудно отделаться от видения российского пространства XXI в. как "прорехи на человечестве".

Тенденция противостоящего характера основана на трех китах: во-первых, на конечности разграбляемого национального богатства. Во-вторых (и в связи с этим и с нарастающей угрозой самому национальному существованию), на инстинкте самосохранения людей - и, в частности, того их поколения, которое придет на смену нынешней молодежи. В-третьих, на объективной трудности институционализации и стабилизации клептократического общества. И, наконец, уже в более долгосрочной и альтернативной перспективе - с несовместимостью устойчивой клептократии с демократическими и солидаристскими вариантами глобального развития...

Реализация этих возможностей будет зависеть - в кратко- и среднесрочной перспективе - от формирования, единства, действий отсутствующих пока в России субъектов иного развития.

В противном случае стране (да и другим странам СНГ) предстоит оплатить очередной вариант "тотального проекта". И надеяться на "хитрость лисы- истории"; на то, что грустная участь воплощенных в жизнь утопий 1917 и 1991 гг. постигнет (и по возможности - быстро) антиутопию начала XXI века...

стр. 74

---

---

ПРИМЕЧАНИЯ

1 К. Майданик. Коррупция, криминализация, клептократия. - Свободная мысль. 1997, N 1,2, с. 69-78, 39-49. См. также коллективную монографию ИМЭМО РАН "Гражданское общество" (М., 1998, гл. 10, с. 228-256).

2 Типа:

400-500 млрд. долл. как годовой оборот мирового наркобизнеса;

30% (Латинская Америка, Африка); 40% (Россия); 50% (другие республики СНГ) как доля теневой экономики в ВНП;

600-700 млрд. выручки за нефть и газ, сомнительно растраченных за четверть века (госаппаратом) лишь в трех странах мира.

И т.д. И т.п.

3 В различных "городах и странах" планеты в криминальную деятельность оказались втянутыми 10% (Санкт-Петербург) - 20-30% (наркопроизводящие страны) населения. Еще более велик удельный вес населения, занятого в теневой экономике и "при" ней...

4 Структурного кризиса-перехода к новой системе (капиталистических) структур, основанного на смене технико-экономической парадигмы; кризиса индустриальной цивилизации в целом; глобализационной фазы мирон нтегрирующего развития.

5 См. повестку дня октябрьской (1999) конференции министров стран "восьмерки".

6 С конца лета 1999 г. - по мере развития "Рашенгейта" и обретения коррупционными скандалами непосредственно антипрезидентской направленности - в "верхах" и части их интеллигентской обслуги усилились голоса, отрицающие эту российскую специфику, обвиняющие "Запад" в "раздувании проблемы", практике "двойного стандарта" и т.п. Что затем было интегрировано в операцию "Путин - Чечня - Путин".

7 См.: Финансовые известия. 9.04.1998.

8 Цит. по: Denver Post. 2.06.1999. Афоризм принадлежит "хорошему" - и весьма видному - политическому деятелю Мексики (X. Гонсалесу).

9 В странах, где авторитарные режимы удерживались у власти в последние десятилетия. Там, где коррупция разъедала режимы представительной демократии, направленные против нее движения принимают авторитарно- популистский оттенок.

10 Что не означает равновесия структур - здесь определяющей выступает специфика национальных ситуаций (ср.: Сингапур - и Филиппины, Уругвай - и Колумбия, Зимбабве - и Камерун и т.п.).

11 Ни в экономической, ни в политической, ни в правовой, ни в культурно- психологической сферах.

12 Можно до бесконечности цитировать на этот счет - в том числе авторов, принадлежащих к разным идеологиям и культурам.

13 Обратим внимание на контраст в отношении к коррупции (Россия versus мировой опыт) таких социальных групп, как студенчество (и молодежь в целом), творческая и научная интеллигенция, военные, духовенство...