Международная научная конференция под таким названием, приуроченная к 150-й годовщине со дня смерти Адама Мицкевича (1798 - 1855), прошла в Москве 18 - 19 октября 2005 г. Ее организаторами стали Институт славяноведения РАН (члены оргкомитета - В. А. Хорев, Н. М. Филатова) и филологический факультет МГУ (члены оргкомитета - Е. З. Цыбенко, СВ. Клементьев). В конференции приняли участие представители крупных научных центров России и Польши (Институт славяноведения РАН, МГУ, Институт литературных исследований Польской Академии наук), полонисты и русисты из Кракова, Лодзи, Вроцлава, Гродно, Калининграда. Среди гостей конференции был посол Польши в России Стефан Меллер.

В истории польской культуры романтизм как литературное и шире - идейное, общественное течение сыграл роль, которую невозможно переоценить. Романтическая парадигма искусства и общественной мысли надолго определила облик польской культуры, далеко перешагнув границы самой эпохи романтизма. Развитием этой парадигмы или же ее преодолением жила польская литература XX в. По словам Я. Ивашкевича, романтизм - это "эссенция" польского художественного творчества и всей польской жизни.

Оказал влияние польский романтизм и на русскую культуру. О взаимопроникновении двух культур той эпохи говорит творческая близость Мицкевича и Пушкина и сам факт, что духовный лидер польского романтизма как поэт был "открыт" в России и лишь потом признан своими соотечественниками.

Диалог культур подразумевает восприятие культурных ценностей одного народа другим, их оценку и творческую переработку как современниками, так и последующими поколениями, включает в себя "перекличку" эпох. Так, освоение польского романтизма в России интенсивно проходило на рубеже XIX - XX вв. В диалоге культур России и Польши польский романтизм всегда играл особую роль: он определял самоописание польской культуры, лицо "польскости" в общении с внешним миром. Романтическая система ценностей, тип патриотизма воздействовали на формирование устойчивого образа Польши и поляков в сознании других народов, в том числе и русского. С другой стороны, польские поэты-"пророки" ХГХ в. - Мицкевич, Словацкий, Красиньский - активно осмысливали взаимоотношения Польши с Россией - центральную политическую проблему их времени.

Таким образом, тема "Мицкевич и польский романтизм в русской культуре" поставила перед участниками конференции множество проблем. К ним можно причислить и сравнительные аспекты польского и русского романтизма, и вопросы литературных взаимовлияний, и проблему восприятия творчества польских романтиков в России, и особенности их перевода на русский язык. К традиционным темам, предложенным многими докладчиками, можно отнести русские контексты творчества Мицкевича, его российские контакты и связи. Наряду с этим, участников конференции заинтересовали образы России в польской литературе и Польши и поляков - в русской, рассмотренные в контексте романтической культуры. В обсуждении этих и других тем участники конференции продемонстрировали широкий диапазон подходов.

Вопросам романтической эстетики был посвящен доклад А. Ковальчиковой (Варшава, Институт литературных исследований ПАН) "Идеология и искусство: исторические события и эстетические позиции". Она затронула проблему сходства и отличия условий развития польского и русского искусства в эпоху романтизма. Скрытое сходство исследовательница усмотрела в отсутствии творческой свободы, что определялось в России цензу-

стр. 114

рой, а в среде польской эмиграции - жестко доминирующими эстетическими критериями. А. Ковальчикова проследила эволюцию польских эстетических концепций в эпоху романтизма и пришла к выводу, что после восстания 1830 г. произошла пагубная изоляция польского искусства от европейского. Это было связано с давлением критики и общественного мнения, требующего подчинения искусства актуальной тематике, обязательного звучания патриотической ноты. Художественные ошибки легко прощались, не прощалось забвение патриотического долга. Эстетическая мысль приобретала крайне консервативные формы, не допускавшие новаторства, авангардизма, гротескного стиля.

Невольную перекличку с идеями А. Ковальчиковой можно было усмотреть в материале, представленном в докладе Ю. А. Лабынцева иЛЛ. Щавинской (Институт славяноведения РАН) "Певец души крестьянской: А. Мицкевич о Ф. Карпинском". В нем речь шла о характеристиках, данных А. Мицкевичем поэту ХУШ в., автору религиозных стихов для простого народа Францишеку Карпинскому. Сравнивая две работы Мицкевича о Карпинском (1827 и 1842 гг.), авторы доклада увидели в них отражение эволюции философских, эстетических, религиозных взглядов самого Мицкевича. Если в ранней работе польский романтик высоко оценивает творчество Карпинского как поэта "своего времени и своего народа", то в парижской лекции он отказывает ему в праве называться национальным поэтом, считая, что Карпинский "как поэт политический не имеет никакого значения". Наблюдения, сделанные Ю. А. Лабынцевым и Л. Л. Щавинской, на наш взгляд, как нельзя лучше подтвердили выводы А. Ковальчиковой об односторонней эволюции эстетической мысли польского романтизма.

Неординарный подход к "Лекциям о славянской литературе" А. Мицкевича продемонстрировала М. Рудас-Гродзка (Варшава, Институт литературных исследований ПАН) в докладе "Славяне - невольники Европы". Она интерпретировала историософские построения Мицкевича в современных терминах, связав дискурс славянства в "Лекциях" с категориями господства и подчинения, активности и пассивности (в том числе сексуальной), с понятием "истории победителей". Взгляды Мицкевича на роль славянства в истории рассмотрены сквозь призму господствовавших в его время представлений о славянах как невольниках, лишенных собственной истории, обреченных на вечную пассивность и подражание западной культуре. Его высказывания исследовательница интерпретирует как полемику с этим негативным стереотипом, попытку его переоценки. Анализируя, как Мицкевич описывает античные памятники, изображающие славян-рабов, Рудас-Гродзка усматривает в его описаниях своеобразную эстетику насилия, мазохистскую драму субъектности. Аналогом терзаемого славянина-невольника является польский народ: субъектность переживается им в форме мессианистской идеи.

В центре внимания участников конференции были особенности восприятия русской культурой художественного наследия А. Мицкевича, а также его историософских, религиозно-политических идей. Е. З. Цыбенко (МГУ) в докладе "Восприятие поэмы А. Мицкевича "Пан Тадеуш" в России" отметила большой интерес русского читателя к каждому новому произведению польского поэта. Перевод "Пана Тадеуша" (1834) появился в России не сразу, поскольку после выхода из печати в Париже Ш части "Дзядов" само имя Мицкевича было запрещено цензурой. Первый перевод поэмы - прозаический - принадлежал Петру Дубровскому. Он был опубликован в 1858 г., затем в 1860 - 1870-х годах появились стихотворные переводы Николая Берга и в начале 1880-х годов Владимира Бенедиктова. Многие русские литераторы знали "Пана Тадеуша" до появления этих переводов, среди них Гоголь, Пушкин, Некрасов. Авторы первых откликов высоко оценили эту поэму. Некоторые, в том числе Пушкин, считали ее лучшим произведением польского поэта.

А. де Лазари (Лодзинский университет) в докладе "А. Мицкевич и "Вопрос о национальностях" в мировоззрении Аполлона Григорьева" показал, какое место

стр. 115

занимает Мицкевич в литературном наследии А. Григорьева. Ученый рассмотрел присутствие личности Мицкевича в мировоззрении А. Григорьева в контексте взглядов последнего на романтизм и его позиции по национальному (прежде всего польскому) вопросу. Высоко ценивший романтизм как художественное явление и называвший себя "последним романтиком", Григорьев не только переводил польского поэта, но и считал его одной из самых значительных фигур европейской культуры. Мицкевич, наряду с Байроном и Шиллером, ставился им вровень с национальным гением - Пушкиным (что казалось невозможным, например, для Ф. М. Достоевского).

Преломлению идей польского романтизма в творчестве Ф. Достоевского был посвящен доклад Ю. Гладысь (Краков). Предметом ее рассмотрения стал портрет представителей польской нации в произведениях Достоевского, игравших определенную роль в литературном мире его романов и рассказов. Проанализировав образ поляков у Достоевского, почти всегда выступающих в качестве антигероев, комических персонажей, исследовательница условно называет его "шутовским". По ее меткому наблюдению, совокупность всех черт поляков Достоевского - это карикатурное отражение польского менталитета и автопортрета, созданного романтизмом. Здесь, по словам Ю. Гладысь, открывается огромное поле для исследований "под знаком зеркала", которое не только отражает, но и искажает "чужое" в процессе культурного контакта.

По-иному воспринимался польский романтизм в России рубежа XIX - XX вв., в период, отмеченный возрождением интереса к романтизму в Европе. Это замечательно проиллюстрировал А. Дудек (Краков, Ягеллонский университет), сосредоточившийся на интерпретации творчества и идей А. Мицкевича русскими символистами Дмитрием Мережковским и Вячеславом Ивановым. Для Мережковского Мицкевич - это прежде всего страдающий пророк, религиозный мыслитель, самый выдающийся представитель польского мессианизма. Наряду с А. Чешковским и А. Товяньским он не только создал важную для Польши и при этом морально чистую, лишенную "лжи национализма" религиозно-политическую идею, но сумел также, как никто, выразить польскую душу. Для В. Иванова великий польский поэт - это глашатай идеи славянской соборности и правильно понятого славянофильства. По Иванову, настоящее славянофильство, которому учил Мицкевич, это главным образом религиозная идея, лишенная националистических ограничений, основанная на вере во вселенскую миссию славянства. По его словам, польский романтический мессианизм - это все еще "живая сила" в начале XX в.

О. В. Цыбенко (Институт славяноведения РАН) в докладе "В. Ходасевич и польские поэты-романтики" отметила повышенный интерес русского поэта и критика к А. Мицкевичу, Ю. Словацкому, З. Красиньскому. Этот интерес отразился в его переводах произведений польских романтиков, а в эмигрантский период - в статьях, посвященных их творчеству. Обращаясь к русским писателям-изгнанникам, Ходасевич напоминал им о высокой миссии эмигрантской литературы, ее особом предназначении, которое в XIX в. осознавалось польскими романтиками.

С. В. Клементьев (МГУ) в докладе "Ю. Словацкий в России в конце XIX - начале XX в." продемонстрировал факт "присутствия" польского поэта-романтика в русской культуре того времени - в переводах и критике. Он особо подчеркнул увлечение Словацким К. Бальмонта, открывшего для русского читателя мессианистские мотивы польской поэзии, интерес к творчеству Словацкого символистов, а также Ф. Корша, А. Амфитеатрова и др.

Немаловажную роль в польской романтической культуре играл образ России - исторического противника, участника разделов, превратившегося в ХГХ в. для большого числа поляков в господствующую титульную нацию. Политические коллизии (противостояние Польши и России в ходе национально-освободительного восстания 1830 - 1831 гг., его подавление царским правительством) способствовали формированию однозначного образа России как силы, враждебной всему польскому. Основополагающую роль в создании и закреплении этого образа играли средства романтической поэтики.

стр. 116

Романтическому канону восприятия России в Польше был посвящен доклад В. А. Хорева (Институт славяноведения РАН). Исследователь отметил роль романтизма в процессе стабилизации этнических стереотипов, а также воздействие романтических клише на польскую литературную традицию (в том числе на писателей XX в.). По его мнению, польский стереотип России во многом определил отношение к ней А. Мицкевича. Исследуя образ России в творчестве признанного вождя польского романтизма, ученый подчеркнул, что в произведениях Мицкевича автостереотип поляка - героя и бунтаря складывается в противопоставлении образа поляка образу русского. Образ России - политического сатаны, угрожающего с востока цивилизованной Европе, стал общим местом польского романтизма. Благодаря романтикам А. Мицкевичу, Ю. Словацкому, З. Красиньскому негативный образ России часто в упрощенной, экспрессивной и стереотипной форме, определившей его живучесть и распространенность, вошел в историческую память следующих поколений.

Поднятая В. А. Хоревым тема была развита в докладе Н. М. Филатовой (Институт славяноведения РАН), сосредоточившейся на одном из конкретных воплощений образа России в творчестве польских романтиков - образе русского царя. Этот образ чрезвычайно важен для польской литературы: именно ей принадлежит первенство в развитии темы царя и царизма, приобретавшей порой формы фобии. Могущество империи романтики прежде всего соотносили с личностью самодержца. В царизме они усматривали не только силу, но и таинственную философию, грозную и чуждую им идею, противопоставленную Богу и истории. В докладе были выявлены характерные мотивы, связанные с образом царя в художественной литературе - произведениях А. Мицкевича, Ю. Словацкого, З. Красиньского, С. Гарчиньского, С. Гощиньского, Я. Чиньского и др. Это мотив подчинения царя дьявольским силам, тема царя-Ирода, мотив греховности императора и всей династии Романовых, мотив запятнанной кровью или узурпированной короны. Кроме этого, романтики подчеркивали сакрализацию самодержца в России, опасность экспансии деспотизма и роль Польши в защите Европы от него. Единоборство Польши с могущественным и зловещим деспотом было призвано, в их глазах, возвеличить польскую нацию.

Осветили участники конференции и контакты Мицкевича с представителями русской культуры, сосредоточившись на малоизученных аспектах. Личные и творческие взаимоотношения Мицкевича и Пушкина - тема, имеющая богатейшую научную литературу. Обратившись к ней, Б. Допарт (Краков, Ягеллонский университет) в докладе "Мицкевич о Пушкине во французском контексте" связал роль Пушкина в творческой биографии Мицкевича с концепцией развития славянской литературы и культуры, предложенной польским романтиком в парижских лекциях. Исследователь также коснулся вопроса о том, Пушкин или Рылеев изображен Мицкевичем в стихотворении "Памятник Петру Великому".

А. В. Липатов (Институт славяноведения РАН) рассмотрел мировоззрения двух великих поэтов как "два типа национальной проекции европеизма". Соположив русские мотивы у Мицкевича и польские у Пушкина, он обратил внимание на различие национальных менталитетов (обусловленное преобладанием "государственного" общества в России и гражданского - в Польше), различное понимание патриотизма, а отсюда - и общей принадлежности к Европе. Для Мицкевича характерен европейский универсализм, тип мышления, свойственный гражданскому обществу. Сходный тип мышления А. В. Липатов нашел в воззрениях тех представителей российской общественной мысли, которые воспринимали свое отечество и осмысливали его историю вне стереотипов официальной идеологии (П. Чаадаев, братья Тургеневы, П. Вяземский). Пушкин же, по мнению исследователя, не мог увидеть свое отечество сквозь призму истории других народов, в общеевропейском контексте, что определило его одностороннее понимание польской проблемы.

Д. П. Ивинский (МГУ) высказал ряд наблюдений, позволяющих внести коррективы в существующие представления

стр. 117

о "безоблачных" отношениях А. Мицкевича и П. Вяземского, их идейной близости. Он сосредоточился на роли Вяземского во взаимоотношениях Мицкевича с Пушкиным. Комментируя записку польского поэта Вяземскому 1839 г., в которой Мицкевич определяет свое отношение к близким ему русским как "дорогим врагам", Д. П. Ивинский пришел к выводу, что это выражение относилось также и к Вяземскому. Сама же записка, по мнению ученого, была ответом на стихотворение Пушкина "Он между нами жил", с которым Мицкевича познакомил Вяземский.

Доклад В. В. Мочаловой (Институт славяноведения РАН) "Мицкевич в кругу петербургских поляков" был посвящен вопросам национальной и культурной идентичности/самоидентификации таких известных представителей польской диаспоры в Петербурге и одновременно видных фигур российской литературной жизни, как Фаддей Булгарин и Осип Сенковский, с которыми Мицкевич общался в период своего пребывания там. Сопоставление противоречивых, контрастных оценок этих фигур, как с польской, так и с русской стороны, свидетельствует не только о существовавших и как бы само собой разумеющихся различиях идеологических позиций, но и о сложности и неоднозначности самой проблемы двойной культурной лояльности, которая - с перспективы прошедшего времени - может стать объектом переоценки.

Взаимоотношениям А. Мицкевича и М. Бакунина был посвящен доклад А. Каминъского (Вроцлав). Они были рассмотрены в широком контексте польских связей русского мыслителя-анархиста, детально исследованных ученым. Контакты Бакунина с польской эмиграцией были разносторонни и охватывали представителей самых разных ее направлений. Однако сдержанность поляков по отношению к себе Бакунину удалось преодолеть после публикации статьи в парижской газете "La Reforme" с критикой царского режима, притесняющего польскую нацию. Тогда же, в 1845 г., он привлек к себе внимание Мицкевича. Результатом их контактов стало обращение Бакунина к революционному славянофильству: на потенциальные возможности славянства ему указал польский поэт. В то же время попытки Мицкевича склонить Бакунина к религиозно-мистическому учению Товяньского потерпели неудачу.

Н. А. Соловьева (МГУ) в докладе "Французские лекции А. Мицкевича и славянская тема в творчестве Жорж Санд" показала, какую роль в творческой биографии французской писательницы сыграло посещение ею лекций А. Мицкевича в Коллеж де Франс. Результатом стало открытие ею пространства славянской культуры, обращение к чешской истории в исследовании "Ян Жижка". Исторические очерки Ж. Санд не привлекли особого внимания, но они важны для представления о том, насколько славянская тема под влиянием А. Мицкевича затронула общественное сознание европейцев.

Обращению польских романтиков к традиционной славянской культуре были посвящены доклады этнолингвистов из Института славяноведения РАН Е. Е. Левкиевской и О. В. Беловой. Е. Е. Левкиевская рассмотрела, как А. Мицкевич в поэме "Дзяды" использует обрядовые формы и мифологию славянского поминального культа. Она подчеркнула, что народный поминальный обряд (называемый в украинской и белорусской традиции дедами, в польской - дзядами, в русской - родительскими субботами) избран А. Мицкевичем в качестве оси координат, задающей систему смыслов всей поэмы. Исследовательница рассмотрела, из каких структурных элементов состоит этот народный обряд, какие смыслы он содержит, и что именно в нем меняет поэт, преследуя собственные художественные цели. Она пришла к выводу, что Мицкевич использует в "Дзядах" материал народной поминальной обрядности в русле романтической традиции, намеренно сдвигая в нем смыслы и заменяя одни структурные элементы другими. Тем самым польский романтик задает сквозные мотивы поэмы: выводит обряд из семейного круга на уровень общественного действа, обозначает тему греха и нагнетает атмосферу демонического, в которой одно и то же событие может быть истолковано как в реальном, так и в ирреальном ключе.

стр. 118

О. В. Белова обратилась к фольклорному сюжету в творчестве Ю. Словацкого, избрав предметом анализа эпизод из его драматической поэмы "Ксёндз Марек", в котором идет речь о некоем аномальном природном явлении, носящем в народе название "рабиновой ночи" (noc rabinowa). Она рассмотрела этот эпизод сквозь призму славянских народных поверий, зафиксированных в фольклорно-этнографических материалах XIX в., а также бытующих сегодня. Исследовательница заключила, что упомянутая Ю. Словацким пос rabinowa находит соответствия в современной польской и украинско-белорусско-полесской фольклорных традициях как на уровне терминологии, так и в сфере суеверных представлений, связанных с образом "чужого" в народной культуре.

Доклад С. Ф. Мусиенко (Гродненский ун-т) был посвящен образу русалки в славянском фольклоре и в литературе романтизма России и Польши. Выявив характерные черты, приписываемые русалкам народной мифологией, докладчица уделила особое внимание белорусскому и польскому фольклору, связи легенд о русалках с темой затопления белорусских городов и появлении на их местах озер. Образ русалки в литературе романтизма был рассмотрен на примере баллад А. Мицкевича "Рыбка", "Свитязь" и "Свитезянка", а также стихотворении и драме А. С. Пушкина "Русалка". С. Ф. Мусиенко проанализировала особенности интерпретации польским и русским поэтами фольклорных источников, подчеркнув связь творчества А. Мицкевича с белорусскими народными песнями. По ее словам, каждый из названных поэтов придал образу Русалки национальные черты, наделив его национальным колоритом и показав с его помощью особенности жизни своего народа.

Предметом внимания участников конференции стали и интертекстуальные связи работ А. Мицкевича с произведениями русской художественной литературы. Л. А. Мальцев (Калининградский ун-т) избрал для сопоставления три текста - "Пан Тадеуш" А. Мицкевича, "Транс-Атлантик" В. Гомбровича и "Братья Карамазовы" Ф. Достоевского. По его мнению, роман "Транс-Атлантик" может быть рассмотрен в данном случае в качестве текста-посредника. В сознании В. Гомбровича завязывается неразрывный "узел" поэмы Мицкевича и романа Достоевского. Гомбрович стремится к пародии на шляхетскую эпопею, старо-польскую этику, польскую идею Отчизны. Одновременно он предпринимает пародийную "атаку" и на Достоевского. Таким образом, действие "Транс-Атлантика" вершится по законам карнавала, соединяя все разъединенное и далекое.

Эффекту "интертекстуальности", а именно сходности мотивов Мицкевича и Тютчева, было посвящено выступление А. А. Илюшина (МГУ). Предметом его анализа стало стихотворение Мицкевича "Polaly sie Izy" ("Полились мои слезы"), сопоставленное с тютчевским шестистишием "Слезы людские, о слезы людские ..." и рассмотренное в контексте русской поэзии.

И. Е. Адельгейм (Институт славяноведения РАН) затронула проблему присутствия польского классика в молодой польской литературе после 1989 г. По ее словам, литературная реальность опровергает миф о вечной актуальности того или иного имени, в том числе являющегося национальным символом имени А. Мицкевича. Исследовательница попыталась наметить типологию отношения сегодняшнего художественного Я к Мицкевичу и олицетворяемой им - в инерции польской культуры - традиции. Она пришла к выводу, что характер присутствия Мицкевича в молодой литературе современной Польши отражает основные черты литературной ситуации - изменение места литературы в обществе, ее игровой характер, отказ от романтической парадигмы, увлеченность интертекстуальными приемами, убежденность в изменении эстетических критериев действительности. Практически не встречаются в опытах новой литературы попытки реинтерпретации или стилизации польского классика. Но отрицается при этом не сам Мицкевич, который просто выпал из круга активного чтения и переживания, а подспудно навязанный образец не работающих сегодня клише.

По материалам конференции будет подготовлен сборник статей.