публикация №1651340706, версия для печати

НАУЧНЫЙ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ РЕФОРМЫ БЕЛОРУССКОГО ЯЗЫКА 1933 ГОДА


Дата публикации: 30 апреля 2022
Автор: С. Н. ЗАПРУДСКИЙ
Публикатор: Алексей Петров (номер депонирования: BY-1651340706)
Рубрика: КРИТИКА БЕЛОРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Источник: (c) Славяноведение, № 3, 30 июня 2007


Практическая разработка орфографии, ориентированная на реформирование, в лингвистических исследованиях занимает довольно двусмысленное положение. С одной стороны, орфография - это та область языка, которая более всего доступна рационализации [1. С. 266], подготовкой и усовершенствованием правописания обычно занимаются лингвисты и научные учреждения, залогом успешности реформаторской деятельности в языке нередко считается научная квалификация. История разработки орфографии является одной из излюбленных тем таких научных дисциплин, как история литературного языка и история языкознания. Все это способствует формированию убеждения, что выработка каких-либо орфографических установлений есть некий вид научной деятельности.


С другой стороны, истинные мотивы графико-орфографических реформ "лежат не в сфере рационализации письма, но в области социальной семиотики" [1.С. 266]. Замечено, например, что в России с начала XVIII в. развитие русского письма происходило не стихийным образом, но "в порядке государственных реформ" [2. С. 160]. В общем, не является необычной ситуация, когда о реформе правописания говорится в контексте политической борьбы с употреблением терминологии типа "силы прогресса", "силы реакции" и т.д. (ср., например, [2. С. 166]). Та или иная орфографическая практика, таким образом, в какой-то мере не столько (или не только) продукт усилий ученых, но плод обычая, результат некоего общественного договора, неких складывающихся на момент реформирования сдержек и противовесов. Соответственно орфографическая практика не в слишком большой степени зависит от объективно извлекаемых учеными "законов" языка. Понимание этого обстоятельства, в частности, обусловило в 1901 г. своеобразный "капитулянтский" ответ Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук министру внутренних дел Д. С. Сипягину относительно необходимости для Академии наук занять определенную позицию в вопросе о предлагаемых министром мерах по стабилизации русского правописания: "целесообразность предлагаемых нововведений может быть обнаружена только на опыте ... выяснение достоинств и недостатков той или другой системы (орфографической. - С. З.) воз-




Запрудский Сергей Николаевич - канд. филол. наук, доцент Белорусского государственного университета.


стр. 73




можно только по соображениям практическим (курсив мой. - С. З.)... вопрос о желательности или нежелательности сохранения в неизменном виде нашего исторического правописания не подлежит обсуждению ученого учреждения, каковым является Академия..." [3. С. 560 - 561]. В качестве не совсем научной (хотя и "тесно связанной" с наукой) квалифицировал в ноябре 1926 г. практическую работу в области реформирования белорусского правописания прибывший в Минск на Академическую конференцию по реформе белорусского правописания и азбуки со специальным докладом профессор Московского университета П. А. Расторгуев [4. С. 27 - 28]). Собственно научный компонент в практической деятельности по усовершенствованию орфографии имеет скорее второстепенное, подчиненное значение, он может "отменяться" какими-то случайными факторами или событиями, зато на первый план у разработчиков правописания могут выходить культурно-политические ориентиры.


Реформа белорусского языка 1933 г. (представляемая зачастую как реформа его орфографии) неоднократно привлекала внимание отечественных и зарубежных ученых (ср., например, [5 - 16]), однако до сих пор не получила достаточно детальной и сбалансированной трактовки.


В нескольких наших недавних работах описан характер протекания дискуссий о белорусской орфографии 1920-х годов, а также рассмотрен один из самых спорных вопросов орфографической практики 1920 - начала 1930-х годов -правописание заимствованных слов с неударным о [17 - 20]. В других наших работах [21; 22] охарактеризован идеологический контекст языкового реформирования 1930 - 1933 гг. В частности, рассмотрена резолюция бюро ЦК КП(б)Б 1930 г. "О результатах дискуссии о языкознании", предопределившая характер языковых обсуждений на последующие годы. Проанализирована радикальная активизация идеологической работы партийных органов, а также идеологическая атмосфера, в которой работали белорусские лингвисты того времени. Представлена точка зрения, в соответствии с которой власти рассматривали орфографическую реформу белорусского языка в качестве составной части тогдашней идеологической и политической реформы. Обсуждены обстоятельства подготовки в Институте языкознания Белорусской Академии наук разных проектов правописания, работа специальной орфографической комиссии бюро ЦК КПБ и др.


Реформирование белорусского языка 1933 г. воплотилось в принятии 26 августа декрета СНК БССР "Об изменениях и упрощении белорусского правописания" (опубликован 28 августа в газете "Звязда" и впоследствии издан массовым тиражом; см. [23]). Структурно постановление состояло из преамбулы, пяти частей ("Правописание гласных", "Правописание согласных", "Правописание слов иностранного происхождения", "Правописание собственных имен, фамилий и географических названий", "Морфология") и заключения (формально, впрочем, не отделенного от раздела "Морфология").


В преамбуле к декрету говорилось о больших успехах, достигнутых белорусским языком, культурным и хозяйственным строительством после свершения Октябрьской революции. Однако эти успехи были достигнуты в борьбе с "великодержавным шовинизмом" и "контрреволюционным белорусским национал-демократизмом". Три последних абзаца преамбулы квалифицировали именно вопросы борьбы с "национал-демократизмом":


"Исходя из своих буржуазных, контрреволюционных целей белорусский национал-демократизм проводил подрывную, вредительскую работу как на хо-


стр. 74




зяйственном, так и на культурном фронте, в том числе и в области языка, терминологии и правописания. Национал-демократизм стремился всеми средствами и способами оторвать белорусский литературный язык от языка широких белорусских трудящихся масс, создавал искусственный барьер между белорусским и русским языками и засорял белорусский язык различными средневековыми архаизмами и буржуазными вульгаризмами.


Существующее белорусское правописание существенно засорено указанными национал-демократическими течениями и поэтому подлежит изменениям" [23].


СНК БССР постановил внести в существовавшее правописание ряд изменений "в целях решительного изгнания из белорусского правописания национал-демократических влияний и искажений, облегчения широким трудящимся массам изучения белорусской грамоты, освобождения школы от непродуктивной работы при изучении белорусского правописания, в целях развития белорусской культуры и полного подчинения белорусского правописания задачам воспитания трудящихся масс в духе пролетарского интернационализма" [23].


Смысл внесенных декретом конкретных языковых изменений (п. 1 - 23 декрета) уже хорошо описан (ср., например, [9; 10; 14; 16]), что избавляет нас от необходимости останавливаться здесь на них подробно. В заключительной части постановления наркомату просвещения БССР и президиуму Белорусской Академии наук поручалось срочно упорядочить правила правописания на основании данного документа (п. 24). Переход на новую орфографию должен был произойти 15 сентября 1933 г. (п. 25). Наркомпросу поручалось обеспечить перевод работы школ и культурно-просветительных учреждений на новую орфографию (п. 26) и совместно с президиумом Белорусской Академии наук организовать "систематическую научную работу по дальнейшему развитию и упорядочению белорусского правописания, всей грамматики и терминологии, также организовать новое издание белорусско-русских словарей, вытравляя из белорусского языка всякие буржуазно-националистические течения и искажения" (п. 27).


Декрет СНК о правописании явился одним из мероприятий в идеолого-политической борьбе 1933 г. О таком его характере свидетельствует, в частности, непосредственная предыстория языковой реформы. Постановка властями вопроса орфографического реформирования белорусского языка в один ряд с выполнением тогдашних идеолого-политических задач, своеобразной социальной реформы, практически не оставляла выбора для белорусских лингвистов с точки зрения возможности реализации языкового реформирования на строго "академической" основе (подробно см. [21; 22]). Упоминания в тексте декрета о "вредительской" работе в хозяйственном и культурном строительстве, о необходимости вытравлять из белорусского языка буржуазно-националистические искажения, а также о подчинении правописания задачам воспитания трудящихся масс в духе пролетарского интернационализма являются отнюдь не случайными.


Однако пункты, которые символизировали разрыв с предшествовавшими установками и практикой, содержались не только в "общих" пунктах преамбулы и заключения постановления СНК. Они присутствовали и в самой "плоти" реформы, ибо нормализаторы должны были реагировать на политические вызовы своего времени. Так, на расхождение (иногда явное и категорическое) с предшествовавшими подходами, отразившимися как в предписаниях лингви-


стр. 75




стов, так и (полностью или частично) в языковой практике и огульно охарактеризованными в декрете как "национал-демократические", недвусмысленно указывали следующие, "собственно языковые" пункты декрета.


- 6-е правило о регулировании написания суффиксального с в сочетаниях с корневым д (гарадскi, грамадскi вместо гарадзкi, грамадзкi). Данная орфограмма не привлекала большого внимания белорусских кодификаторов в 1920-е годы, она не обсуждалась на Академической конференции. В методических публикациях 1927 - 1928 гг. она упоминалась лишь однажды: 3. Сцяпура привел в качестве одной из частых ошибок написание гарацiя вместо гарадзiя [24. С. 56]. В проекте 1930 г. была сохранена орфограмма дз, хотя в замечаниях к проекту Я. Лёсик и Я. Колас, а также В. Ластовский высказывались за написание дс, в то время как В. Чаржинский отдавал предпочтение орфограмме ц (гарацкi, люцкi) [25. С. 53, 56, 57]. На официальном уровне (т.е. в качестве солидарного мнения ученого заведения) предложение о реформировании данной орфограммы появилось лишь в конце июня 1933 г. в публикации "Главные моменты упрощения белорусского правописания" [26].


- 7-е правило о написании суффиксального с в сочетаниях с корневыми г, ж, з, х, шв географических названиях (Волжскi, Кауказскi, чэшскi вместо Волскi, Каукаскi, чэскi). Данная орфограмма не обсуждалась на Академической конференции и не упоминалась в методических публикациях журнала "Асвета". Мнение о необходимости применять в данном случае морфологический принцип было, однако, отражено в частных замечаниях к проекту 1930 г. членов Орфографической комиссии Инбелкульта 1927 - 1929 гг. Я. Лёсика, Я. Коласа и В. Ластовского [25. С. 53,56]. Тем не менее еще в основном тексте проекта 1933 г. сохранялись традиционные написания типа волсш, чэсi, iргкi [21. С. 20].


- 10-е правило о смягчении согласных перед е в иностранных словах (методика, педагог, эстафета вместо мэтодыка, пэдагог, эстафэта). Предложения (иногда с оговорками и преимущественно не настойчиво) смягчать согласные в заимствованиях перед е в 1920-е годы выдвигались, кажется, трижды (ср.: [28. С. 2; 29; 30. С. 127]. Тем не менее данная орфограмма не обсуждалась на Академической конференции и лишь однажды была упомянута в методических публикациях 1927 - 1928 гг. Никто из членов Орфографической комиссии Инбелкульта 1927 - 1929 гг. не предлагал подобного нововведения, и даже в "Проекте упрощения белорусского правописания" середины 1933 г. данное правило еще сохраняло прежний вид [27. С. 21].


- 11-е правило о преимущественно твердой передаче л в иностранных словах (бланк, план, прокламация вместо блянк, плян, праклямацыя) и, наоборот, мягкой передаче с и з (сiстэма, фiзiка вместо сыстэма, фiзыка). И эти орфограммы в 1920-е годы не привлекали внимания белорусских кодификаторов, они не дискутировались на Академической конференции и не упоминались в методических публикациях в качестве "слабых" пунктов белорусской орфографии. Вплоть до конца лета 1933 г. предложение передавать заимствования с использованием твердого л основными участниками орфографического регулирования белорусского языка не выдвигалось. Еще в "Главных моментах упрощения белорусского правописания" (июнь 1933 г.) написание типа лампа характеризовалось как "великодержавническое", традиционное мягкое написание сохранялось и в изданном примерно тогда же "Проекте упрощения белорусского правописания" [26; 27. С. 21,23]. Подобным образом закрепленное в 11-м правиле написание мягких с и з в заимствованиях в качестве альтернативы традиционному


стр. 76




написанию появилось довольно поздно (впервые в "Главных моментах упрощения белорусского правописания").


- 12-е правило о передаче иностранного th через ф (арыфметыка, арфаграфiя вместо арытмэтыка, артаграфiя).


- 14-е правило о передаче финалей тр, др (метр, лiтр вместо употребительных прежде мэтар, лтар).


- 15-е правило о форме существительных пролетарий, барый, алюмiнiй. В тексте постановления СНК упоминалась упраздненная практика прежних лет: написания с финалями -ы, -i либо написания с финалями без формантов -ый или -iй. (В соответствии с "Проектом упрощения белорусского правописания" середины 1933 г. формы типа пралетар еще допускались как вариантные.)


- 16-е правило о склонении слов типа камунiст, сацыялiст. Формы существительных с адъективной парадигмой склонения типа камунiсты, камунiстага, камунiстаму были единой и очень стойкой нормой белорусской печати с 1924 по середину 1930 г. включительно. Иногда раздавались голоса об упразднении адъективной парадигмы в пользу склонения по типу существительных [31. С. 161; 25. С. 51], однако такие предложения, кажется, не вызывали особого энтузиазма в языковедческой среде1.


- 17-е правило, включавшее (применительно к ё) неподчинение написания русских антропонимов и топонимов правилу аканья (Чэрнышэускi) и недействие цеканья в позиции начала слова (Терахау). В проекте 1930 г. русские фамилии типа Челкашов, Тихонов предлагалось писать как Чалкашоу, Щханау [25. С. 38].


- 18-е правило, которое радикально (причем до непонятных пределов) расширяло употребление в родительном падеже единственного числа существительных мужского рода форм с окончаниями -а, -я; такие формы должны были употребляться "преимущественно": "завода, цэха, трактара, iнстытута, сацыялiзма, унiверсiтэта, правапiса, но: жалю, болю, гаю, лесу, краю, цэменту" [23]. Во всех подготовленных в 1920-е годы грамматических пособиях употребление окончаний -а, -я ограничивалось - например, существительными, обозначающими "живые" или "образные" предметы, а также названия месяцев [33. С. 60], или существительными, обозначающими "живые" предметы, "неживые" (но нераздельные) предметы, а также названиями частей тела, месяцев, мер, денег [25. С. 26].


- 19-е правило об отмене форм на -ом, -ох существительных множественного числа (кiраунiкам, аб кiраунiках вместо кiраунiком, аб кiраунiкох). Данные формы без каких-либо осложнений функционировали в белорусском языке вплоть до реформы 1933 г. В 1926 г. П. Бузук писал о них как о "явлениях, которые сделались сейчас характерными чертами белорусского литературного языка" [34. С. 135]. Ударные окончания -ам, -ах впервые были предложены в качестве вариантных в июне 1933 г. в "Главных моментах упрощения белорусского правописания".


- 20-е правило об унификации косвенных падежей числительных два, дзве, абодва, абедзве. Подобная практика никогда не предлагалась никем из белорусских языковедов.




1 Об истории употребления в белорусском языке существительных на -iсты, -ысты подробнее см. [32].


стр. 77




- 21-е правило о неприемлемости форм глаголов первого спряжения настоящего времени второго лица множественного числа типа iдзяцё, ведзяцё, о замене их на формы iдзецё, вядзяцё. Предложение о реформировании этого правила возникло на самой последней стадии. Еще в проекте 1933 г. формы типа iдзяцё, ведзяцё были нормативными, при этом также допускались параллельные формы типа iдзяцё, ведзяцё (также с ударением на последнем слоге) [27. С. 41].


- 22-е правило об окончаниях глаголов повелительного наклонения (бярыце, нясiце вместо бярэце, нясецё). В 1930 г. формы типа бярэце, нясеце были бесспорными, а в проекте 1933 г. допускались в качестве вариантных.


- 23-е правило о введении в белорусское правописание (sic!) причастий активного залога - "особенно, если они обозначают социальный смысл, например: пануючы клас, а не пануючая кляса, или кляса, якая пануе" [23]. С небольшими исключениями (ср. [35. С. 113; 36. С. 66; 37. С. 158]) в среде белорусских лингвистов (причем не только начала XX в., но и XIX в.) преобладало мнение об ограниченном употреблении таких причастий в белорусском языке (ср. [38. С. 184; 39. С. 67; 40. С. 143 - 144; 41. С. 48; 42. С. 120 - 122; 43. С. 76]). На официальном уровне предложение было впервые выдвинуто в "Главных моментах упрощения белорусского правописания" в июне 1933 г.


Кроме того на разрыв с практикой 1920-х годов указывали также пункты 1, 2,4,5 и 9 постановления.


"Общественный договор" относительно орфографии, существовавший в 1920-е годы и специально оговаривавшийся в процессе реформирования2, принятием декрета СНК был нарушен: постановление правительства было принято "в назидание нацдемам" (т.е. лингвистам 1920-х годов) в нарушение установившейся практики.


Некоторые пункты декрета указывали на классовый характер языка:


- 9-е правило об аканье в заимствованных словах: "Интернациональные революционные слова не подчинять общему правилу об аканье" [23]. Как заметил немецкий славист Р. Марти, подобное выделение напоминает старые еврейские и христианские традиции, в рамках которых так называемые nomina sacra писались специальным образом: без вокализации в еврейских и под титлом в христианских рукописях (ср. [45]). Кроме того, установлению такого правописания способствовало то обстоятельство, что в 1920-е годы орфография заимствований с отражением неударного о была, в общем, обычной (см. [20]). Классовый аспект языка при формулировании этого правила оказался настолько существенным, что частное примечание-исключение об интернациональных революционных словах (тогдашних своеобразных nomina sacra) было вынесено на первое место, в то время как само общее правило было приведено после этого примечания.


- 16-е правило о склонении слов камунiст, сацыялiст, марксiст (ср. подбор иллюстраций - вопреки тому, что лексема сацыялiст в то время уже становилась историзмом).




2 На необходимость согласовывать в процессе реформирования свои действия с западно-белорусскими лингвистами на Академической конференции указывал, в частности, председатель Отделения языка и литературы Инбелкульта С. Некрашевич (ср. [4. С. 50; 44. С. 9]), и такое его требование адекватно воспринималось участниками процесса реформирования (ср., например, [42. С. 106 ]).


стр. 78




- 23-е правило о введении в белорусский язык причастий активного залога, в котором вводилось различение причастий, обозначающих "социальный смысл".


Особенностью белорусской языковой реформы 1933 г. явилась направленная против белорусских лингвистов риторика, которая неизменно сопровождала действия проводников реформы. С конца 1930 г. в белорусской печати широко популяризовалась мысль о том, что "вредительство" национал-демократов с особенной силой проявилось в белорусском языкознании. В принятом в начале марта 1933 г. постановлении бюро ЦК и президиума ЦКК КПБ "Решительный отпор антисоветским вылазкам на идеологическом фронте" указывалось, что в работе ряда институтов Белорусской Академии наук (в том числе в Институте языкознания) "были допущены крупнейшие идеологические срывы: протаскивание контрреволюционных троцкистских, бундовских, замаскированных нацдемовских и правооппортунистических установок и ошибок" (цит. по [46. С. 119]). В опубликованной тогда же коллективной статье "Укрепить руководство Наркомпроса, очистить его аппарат от гнилых либералов и классово-вражеских элементов" утверждалось, что в вопросах литературы и языкознания "протаскиваются национал-демократические установки" [47]. Спустя две недели объединенный пленум ЦК КПБ и Минского горкома КПБ поручил фракции президиума Академии наук "особенно серьезно заняться в ближайшее время вопросами белорусского языка, обеспечив правильную большевистскую разработку и своевременный выпуск материалов по этому вопросу, разработку терминологии, языка, словаря и т.д." [48. С. 13].


В 1933 г. директор Института языкознания Белорусской Академии наук П. Бузук был неоднократно подвергнут публичной критике со стороны секретаря ЦК КПБ В. Жабровского, в июле 1933 г. он был снят с этой должности. Только полтора месяца проработал директором Института преемник П. Бузука И. Дворчанин - 16 августа он был арестован по обвинению в шпионаже в пользу иностранных разведок.


В передовой статье газеты "Звязда", напечатанной в одном номере с декретом СНК, в связи с его принятием говорилось о "засевших в АН и в органах НКП контрреволюционных белорусских нацдемах, которые под маркой разных академических споров активно проводили свою контрреволюционную деятельность". В статье утверждалось, что ЦК КПБ "со всей большевицкой непримиримостью вскрыл целый ряд фактов контрреволюционной деятельности" [49].


Идеологическая составляющая постановления СНК хорошо видна и по событиям, произошедшим после его принятия.


1 сентября 1933 г. газеты "Звязда" и "Рабочий" опубликовали интервью с первым вице-президентом Белорусской Академии наук Т. Домбалем. Помимо суждений, которые можно непосредственно соотнести с текстом постановления СНК, в интервью присутствовали также мнения, обусловленные осведомленностью Т. Домбаля в вопросах орфографии в качестве высокопоставленного функционера Академии наук и человека, который имел непосредственное отношение к попыткам реформировать тогдашнюю польскую орфографию3. Так, Т. Домбаль заметил, что национал-демократы создавали новые слова на принципах пуризма, отрывали белорусский язык от "говоров пролетариата и




3 О попытках реформировать в БССР польскую орфографию см. [50].


стр. 79




крестьянства", не пропускали в белорусский язык советизмы, занимались "грубой полонизацией" белорусского языка. По мнению вице-президента Академии наук, при разработке вопросов реформы белорусской орфографии были также учтены и процессы скрещивания языков [51].


Опубликованная беседа, однако, вызвала неудовольствие со стороны ЦК КПБ по причине того, что в ней, с одной стороны, не упоминалась специальная орфографическая комиссия бюро ЦК КПБ и, с другой, - в положительно-нейтральном контексте была сделана ссылка на Институт языкознания Академии наук. В связи с публикацией интервью Т. Домбаль, а также ответственный руководитель Белорусского Телеграфного Агентства Усталый и сотрудник газеты "Звязда" А. Джелюк 2 сентября вынуждены были дать специальные объяснения. В своей записке Т. Домбаль сообщил, что в первоначальном, подготовленном исполняющим обязанности директора Института языкознания Я. Матюкевичем проекте интервью указание на комиссию бюро ЦК КПБ с перечислением всех ее членов содержалось. Однако впоследствии, руководствуясь соображениями политической целесообразности, вице-президент Академии наук решил опустить этот фрагмент ("не нужно открывать классовым врагам возможности атаки против руководящих товарищей, а я уверен, что в ближайшие дни польская фашистская и белорусская национал-фашистская печать начнет бешеную атаку, пытаясь дискредитировать все основы нового белорусского правописания"). Что касается Академии наук, то, по мнению Т. Домбаля, в интервью было "необходимо и политически целесообразно" подчеркнуть рост Академии наук, "очищенной нашей партией от нацдемов, упомянув о ее развитии при новом руководстве во главе с т. Гориным (президентом Белорусской Академии наук. - С. З.)... Говоря о работе Института языка, я ведь не смог в этом интервью вскрывать его внутренние недостатки, которые неоднократно отмечались на президиуме БелАН и в дальнейшем мы стремимся укрепить его политически" [52. Оп. 14. Д. 142. Л. 180 - 182].


3 сентября вопрос об интервью Т. Домбаля рассматривался на заседании бюро ЦК КПБ. Было решено, что член ЦК КПБ Т. Домбаль "неправильно" дал интервью без согласования с ЦК КПБ. "Неправильными и недопустимыми" были признаны также действия редакторов газет "Звязда" и "Рабочий", которые напечатали интервью без согласования с ЦК КПБ. По причине того, что в соответствии с резолюцией бюро ЦК КПБ в интервью Т. Домбаля вопрос о работе Академии и особенно Института языкознания был поставлен не самокритически, не были отмечены "те политические прорывы, которые были в работе этого Института на протяжении длительного времени, чем снижено политическое значение декрета по правописанию", председателю СНК Н. Голодеду было поручено подготовить дополнительное "политическое развернутое" интервью по данному вопросу. Помимо этого Н. Голодеду, А. Червякову, В. Шаранговичу и В. Жабровскому поручалось провести ряд бесед с учителями и писателями о значении упрощения правописания с последующей публикацией соответствующих материалов в печати. Наконец, наркому просвещения А. Чернушевичу и Т. Домбалю было поручено также подготовить газетные статьи, в которых должна была освещаться реализация в школах декрета СНК и значение этого постановления вообще [52. Оп. 3. Д. 115. Л. 18].


Своеобразной компенсацией в связи с допущенными Т. Домбалем "ошибками" явилась публикация передовой статьи в газете "Звязда" по случаю введения новой орфографии в практику. В статье говорилось о "замазывании ошибок и


стр. 80




искажений, которые имели и имеют место в БАН, в частности в Институте языкознания, где нацдемовское охвостье пыталось и пытается под разными предлогами протаскивать свои идеи" [53].


В середине октября 1933 г. в печати появилась очередная статья, дискредитирующая деятельность Института языкознания Белорусской Академии наук. Ее автор А. Джелюк утверждал, что "на фронте языкознания в Белоруссии классовая борьба приобрела острые формы. Буржуазные националисты, белорусские национал-демократы всеми силами стремились к тому, чтобы привить белорусской лингвистике кулацкие, буржуазно-националистические установки". Особое внимание Джелюк уделил бывшему директору Института П. Бузуку, который "в самый острый момент борьбы с национал-демократами фактически покрывал засевших в тогдашнем Инбелкульте нацдемов... Бузук там, где позволяла обстановка, открыто выступал против политики партии".


Критике Джелюка была подвергнута изданная в 1931 г. "Анкета для збiрання матэрыялау на беларускай мове", подготовленная П. Бузуком, Я. Матюкевичем и П. Юргелевичем. Согласно автору "Звязды", в этой брошюре имели место национал-демократические установки. Джелюк написал, что в Институте языкознания "свили себе сильное гнездо националистические антисоветские элементы, продолжая свою вредную работу под фальшиво национальным флагом... В картотеке собранных слов хранятся, например, избранные антисоветские высказывания Лёсика, Ластовского, Некрашевича и других... Кто же дал право людям, сидевшим в Институте языкознания, так нагло оберегать это наследие? Как могло случиться, чтобы ни президиум БАН, ни партийная ячейка не заметили этого и не приняли мер для очистки Института языкознания от классово чужих элементов и их наследия".


Автор сослался на августовское выступление секретаря ЦК КПБ В. Жабровского на совещании заведующих районных отделов народного просвещения и высказал сожаление по поводу того, что данная на этом совещании оценка Академии наук (Жабровский говорил на совещании об "исключительной засоренности" Академии "буржуазно-кулацкими элементами") "не была подхвачена партколлективом БелАН и "коммунистами", работавшими в Институте языкознания. Коммунисты - работники БелАН - "вместо энергичной борьбы с нацдемовщиной, вместо беспощадной критики ошибок отдельных партийных и беспартийных работников, стали на путь смазывания ошибок".


Джелюк также не обошел стороной "ошибки и искажения", допущенные и все еще допускающиеся в работе сотрудниками и соавторами П. Бузука. Так, по его категорическому мнению, заместитель директора Института языкознания Я. Матюкевич был национал-демократом. В вину Матюкевичу было поставлено то, что он хранил картотеку Института и старался "смазать" вину других работников. В изданной с его участием брошюре "под видом решения спорных вопросов протаскивались национал-демократические установки". В другой его совместной с П. Бузуком и В. Бондаренко работе борьба партии с национал-демократизмом "почти не упоминается" [54].


Некоей имитацией научной деятельности явилась попытка президиума Академии наук в конце сентября 1933 г. уточнить некоторые правила декрета. Так, 28 сентября было принято решение предложить СНК отменить в 17-м правиле постановления предписание о передаче начального мягкого т в небелорусских именах, фамилиях и географических названиях - "исходя из особенностей белорусского разговора", было предложено пользоваться буквой ц. Также участии-


стр. 81




ки заседания президиума Белорусской АН постановили затвердить употребление в белорусском языке всех возможных (четырех) форм причастий, имеющих в именительном падеже окончание -ый: пануючый, разгарнуушый, эксплуатуемый, вырашаный [55].


Предложения, направленные на уточнение декрета, 22 ноября рассматривались также на заседании бюро ЦК КПБ, при этом, кажется, участников заседания более всего волновало то обстоятельство, что в 9-м правиле были перечислены не все "интернациональные революционные слова". Поэтому было постановлено добавить к перечисленным в первоначальной публикации декрета лексемы комсомол и пiонэр, распространить действие данного правила и на все производные от данной группы слов лексемы, а также писать через о слово профiнтэрн. Также были утверждены "внесенные комиссией" (надо думать, орфографической комиссией бюро ЦК КПБ) поправки к подпункту "д" 17-го правила и к 23-му правилу4. На заседании народному комиссариату просвещения, агитационно-массовому сектору ЦК, горкомам и райкомам партии было поручено развернуть среди трудящихся, "особенно среди учительства, широкую политико-массовую работу по разъяснению политической сущности реформы белорусского правописания", а СНК БССР - внести дополнения к декрету [52. Оп. 3. Д. 125. Л. 26].


На заседании СНК БССР 7 декабря 1933 г. в прежнее постановление от 26 августа были внесены предложенные дополнения и поправки в части "интернациональных революционных слов", однако предложение относительно написания начального ц в небелорусских именах, фамилиях и географических названиях (типа Церахау, Церак, Цвер) было отклонено. Также было отклонено предложение кодифицировать в белорусском языке все четыре формы причастий с окончаниями в именительном падеже на -ый; это правило было утверждено в редакции, в соответствии с которой причастия могли употребляться в белорусском языке только в тех случаях, когда они обозначали социальный смысл [56].


Между тем, как и предсказал Домбаль, за пределами БССР стали появляться отрицательные отклики на принятый СНК декрет. Не имея еще полного текста постановления и исходя только из корреспонденции из Москвы, напечатанной в газете "Kurjer Warszawski", орган Общества белорусского просвещения в Вильне, двухнедельник "Родны край" 7 октября напечатал однозначно отрицательный отклик на принятие декрета СНК. В публикации отмечалось, что постановление СНК появилось "совсем неожиданно, без предупреждения в печати, без обработки его в компетентных белорусских научных учреждениях". Автор статьи обратил внимание на то, что накануне принятия декрета не была проведена научная конференция, и на то, что белорусские власти даже и не скрывали политического содержания этой реформы. В статье утверждалось, что принятие декрета СНК знаменовало собой приход "новой эры" в советском культурно-просветительском строительстве в Белоруссии, когда "разрушалось все то, что было построено в первое десятилетие". Постановление СНК характеризовалось в статье как подготовленное "московско-минскими политиками" [57].




4 Надо полагать, в данном случае имелись в виду поправки, восходящие к предложениям президиума Белорусской Академии наук.


стр. 82




Через две недели "Родны край" опубликовал еще две статьи о принятой реформе белорусского языка, политические оценки в обоих материалах были еще более категоричными: "Красная Москва окончательно сняла маску", "советская власть отменила белорусскую грамматику", "белорусскому народу Сталин вынес смертельный приговор" [58], "навязывание белорусам русской грамматики" [59].


В конце октября 1933 г. в Вильне состоялось чрезвычайное общее собрание Белорусского научного общества (БНТ), на котором обсуждалась принятая в БССР языковая реформа. Исходя из характера преамбулы и конкретных языковых изменений, участники собрания пришли к выводу, что Белорусская Академия наук не принимала в подготовке декрета "никакого участия". В постановлении утверждалось, что реформа запретила использовать существующие в белорусской печати "наиболее характерные звуковые особенности" белорусского языка. Члены БНТ утверждали, что реформа была проведена "в обход единственно компетентных в этом деле белорусских научных учреждений и в резком противоречии с позицией, которую прежде занимали и БАН в Минске, и БНТ в Вильне... а также с общеизвестной позицией таких выдающихся белорусских ученых, как акад. Е. Карский, акад. Б. Тарашкевич и др.". Собрание протестовало против декрета СНК, увидев в нем "акт чисто политический, который, поправ требования науки, поломав белорусскую грамматику и совершив насилие над живым белорусским языком, стремится этим путем к слиянию белорусского литературного языка с русским" [60].


Во исполнение постановления бюро ЦК КПБ от 3 сентября о "политически развернутом" интервью в начале декабря 1933 г. состоялась встреча председателя СНК БССР Н. Голодеда с представителями педагогической, писательской и научной общественности, на которой Голодед выступил с большой речью. Председатель СНК охарактеризовал декрет правительства как "документ величайшей политической важности" и подчеркнул, что постановление "вооружает массы на борьбу за пролетарский интернационализм". Голодед поставил перед собранными представителями интеллигенции задачу развернуть "самую широкую пропаганду, разъяснение политической сущности нашей реформы... самую широкую пропаганду политических задач реформы белорусского правописания, ежедневную неутомимую борьбу за их практическое осуществление" [61].


11, 13 и 15 декабря 1933 г. состоялось общее собрание писателей Минска, в котором также участвовали научные сотрудники и "другие работники идеологического фронта" [62]. Собрание было созвано как своеобразное контрпропагандистское мероприятие по отношению к откликам на реформу СНК западной печати. С вступительным словом к присутствующим обратился ответственный секретарь оргкомитета Союза советских писателей Белоруссии Я. Бронштейн, с докладом выступил известный "пролетарский поэт" и одновременно директор Института языкознания Белорусской Академии наук А. Александрович. Бронштейн охарактеризовал вопрос языка как вопрос классовой борьбы и именно этим обстоятельством объяснил "поднятый в последнее время вой национал-фашистов у нас и за границей" по поводу декрета об упрощении белорусской орфографии. Александрович сказал, что созванная в 1926 г. Академическая конференция по существу выполняла заказ фашистов, а арестованные в 1930 - 1933 гг. ученые и писатели В. Ластовский, А. Сидоренко и другие выполняли


стр. 83




"специальный заказ международной буржуазии по отрыву Советской Белоруссии от Советского Союза". Все ораторы на собрании единодушно поддержали проведенную правительством языковую реформу. В своих выступлениях писатели в значительной степени всего лишь повторили "в художественной форме" тезисы речи Н. Голодеда, услышанной ими накануне. На основании прозвучавших выступлений позже под грифом Института языкознания Белорусской Академии наук был издан специальный сборник под названием "Писатели БССР о реформе правописания белорусского языка" [63]. Как заметил английский славист П. Мэйо, сборнику более пристало бы название "Писатели БССР о национал-демократизме", поскольку в нем больше освещалась эта тема, нежели сама языковая реформа [14. Р. 39]. На собрании выступил только один лингвист - П. Бузук. В отличие от выступлений других участников собрания, его речь не была опубликована ни в репортаже с собрания, ни в изданном сборнике, однако сообщалось, что он "признал критику своих ошибок в печати и в докладе т. Александровича по поводу его буржуазной, контрреволюционной деятельности на языковедческом фронте правильной" [62].


После шумного публичного одобрения нового правописания писателями (среди них были все главные деятели белорусской литературы, объединенные к тому времени вокруг оргкомитета Союза писателей Белоруссии) и другими деятелями культуры [64] кампания по пропаганде новой орфографии в основном завершилась. Поступавшие в вузы абитуриенты обязаны были не только прочно владеть новой орфографией белорусского языка, но и понимать политическую сущность проведенной реформы (см. [65. С. 9]). В Западной Белоруссии в 1936 г. Я. Станкевич издал брошюру, в которой, руководствуясь якобы научными соображениями, последовательно забраковал абсолютно все пункты декрета СНК [5], однако это уже не имело значения для функционирования новой орфографии в БССР.


Вместе с тем следует констатировать, что в процессе принятия реформы были утверждены и некоторые правила, которые неоднократно предлагались лингвистами 1920-х годов. К таким правилам следует зачислить пункты 1, 2, 4 - 5, 9 постановления.


В интерпретации П. Мэйо, в отношении ряда важных пунктов (ограничение яканья первым предударным слогом, сохранение неударных е, э в заимствованиях, разные правила правописания собственных имен и топонимов) в декрет были включены изменения, предложенные прежде авторами проекта 1930 г., но это было преимущественно делом случая [15. Р. 26]. Дж. Дингли свидетельствует, что многие из изменений 1933 г. действительно рекомендовались прежде на Академической конференции и/или составителями проекта 1930 г., однако приводит ряд "спорных" пунктов, причем к их числу относит и некоторые такие (например 4, 5, 18), которые не вошли в приведенный выше наш перечень [16. Р. 154 - 155]. Оба британских автора отдают должное политическому воздействию на языковое реформирование в Белоруссии [14. Р. 39 - 40, 42 - 44; 15. Р. 26; 16. Р. 153 - 155].


Поскольку в конце 1920 - начале 1930-х годов не существовало некоего единственно правильного или "строго научного" способа реформирования орфографии белорусского языка, постольку не приходится с полной уверенностью утверждать, что в процессе реформирования 1933 г., какие-то правила обязательно должны были быть приняты, в то время как другие - нет. (Единственное исключение составляет разве что лингвистически немотивированное


стр. 84




"правило" относительно правописания неударного о в заимствованиях, основанное на субъективном критерии размежевания адаптированных и неадаптированных слов.) Как показала практика 1926 - 1930 гг., участники процесса усовершенствования белорусского правописания не всегда были последовательными и иногда отвергали ранее солидарно поддержанные подходы. Приведем, например, то обстоятельство, что вопреки (как показало будущее, перспективному) постановлению Академической конференции 1926 г. о неизменном написании частицы не и предлога без [4. С. 293, 393, 428 - 429] составители проекта 1930 г. преимущественным большинством голосов решили тем не менее сохранить прежнюю редакцию этого правила [25. С. 12]. Точно также обращает на себя внимание различие в подходах к возможности сокращать начальное у, которое проявилось и на Академической конференции, и во время подготовки проекта 1930 г. Если в 1926 г. предложение Я. Лёсика не сокращать начальное у во всех случаях было отклонено [4. С. 309 - 310, 394], то в 1930 г. оно было поддержано [25. С. 13]; на Академической конференции предложение Я. Лёсика не обозначать ассимилятивное смягчение свистящих многими отвергалось [4. С. 217, 227, 229, 237, 248 - 249], а в процессе подготовки проекта 1930 г. оно получило (пусть незначительную) поддержку [25. С. 15]. Тем более существенна разница между постановлениями Академической конференции и проекта 1930 г. касательно графики: в последней резолюции конференции в части алфавита не учтены. Очевидно, что в процессе обсуждения и принятия решений относительно белорусской орфографии в 1926 - 1930 гг. определенное значение имели случайные (и значит не подлежащие прогнозированию) факторы.


Исходя из характера протекания дискуссий и принятых постановлений можно утверждать, что реформирование, будь оно совершено в 1926 г., имело бы несколько иную форму по сравнению с планировавшимися изменениями 1930 г. Однако невозможно предсказать точную форму изменений, которые случились бы после 1930 г. в случае эволюционного (а не революционного, как это произошло) развития событий.


Тем не менее, пренебрегая политическим контекстом принятия реформы, некоторые авторы отстаивают обоснованность (научную) реформы 1933 г. вообще либо, по крайней мере, особую (научную) мотивированность многих ее пунктов. Так, например, А. И. Журавский полагает, что принятое на основании реформирования 1933 г. белорусское правописание включало "основные предложения по орфографии, высказанные на конференции 1926 г. и отраженные в проектах 1930 и 1933 гг." [11. С. 136]. По мнению того же автора, например, окончания -ам, -ям, -ах, -ях у существительных мужского и среднего рода дательного и предложного падежей множественного числа (19-й пункт постановления СНК), а также формы повелительного наклонения глаголов на - iце, -ыце (21-й пункт постановления) были включены в белорусскую грамматику по причине того, что введенные Б. Тарашкевичем формы на -ом, -ем, -ох, -ёх, -еце, -эце воспринимались населением восточной Беларуси как чужие [66. С. 141]. Как полагал академик А. И. Подлужный, установление реформой 1933 г. написания буквы i после с и з в заимствованиях, а после других согласных - е "имело глубокие научные основания" [13. С. 135]. Так же одобрительно отнесся А. И. Подлужный и к введению постановлением 1933 г. написаний типа арифметика, мiф, кафедра, арфаграфiя [13. С. 136]. Если абстрагироваться от несомненно имеющих место в данном случае личных склонностей авторов, то наверняка есть основания говорить о conclusio existimatioque ex eventu (выводе на основании


стр. 85




результата), а не о выводах, сделанных на основании реальной оценки происходивших накануне реформы 1933 г. событий. Приписывание "научного" характера принятым в 1933 г. правилам произошло и происходит не потому, что они являлись таковыми на самом деле (по-белорусски одинаково "научно" было бы писать как свет, так и съвет, как арифметика, так и аритмэтика, как гарадскi, так и гарадзкi и пр.), но потому, что их впоследствии легитимизировало употребление. Белорусский случай показывает: в орфографической практике бывает, что законным и "научным" является не то, что установлено учеными в дискуссиях, но то, что по каким-либо причинам (в том числе "ненаучным") утвердилось и реально употребляется.


Реформа белорусского языка 1933 г. являет собой пример непосредственного воздействия на языковое реформирование идеологических факторов. Они были очевидны во время принятия декрета СНК, однако впоследствии затушеваны - благодаря усилиям политиков, писателей, историков белорусского языка и языкознания. Тесная связь идеологии и языкового реформирования проявилась и позже, в 1990-е годы, когда реформа 1933 г. многими (прежде всего писателями и журналистами) жестко критиковалась.


СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ


1. Мечковская Н. Б. Общее языкознание. Структурная и социальная типология языков. Минск, 2000.


2. Истрин В. А. 1100 лет славянской азбуки. М., 1988.


3. Чернышев В. И. Ф. Ф. Фортунатов и А. А. Шахматов - реформаторы русского правописания (По материалам архива Академии наук СССР и личным воспоминаниям) // Чернышев В. И. Избранные труды в двух томах. М., 1970. Т. 2.


4. Працы Акадэмiчнай канферэнцыi па рэформе беларускага правапiсу i азбукi. Мiнск, 1927.


5. Станкевiч Я. Зьмена граматыкi беларускага языка у БСРР // Станкевiч Я. Збор творау у двух тамах. Мiнск, 2002. Т. 1.


6. Шчэрбiн В. Факты i мiфы. Рэформа беларускага правапiсу 1933 года // Беларуская мова i лiтаратура у школе. 1989. N 9.


7. Жураускi А. I. Рэформа правапiсу: як гэта было // Настаунiцкая газета. 1991. 5 VI, 8 VI, 12 VI, 22 VI, 26 VI, 29 VI, 3 VII.


8. Лыч Л.[М.] Моуная рэформа 1933 года. Iдэалагiчны аспект. Мiнск, 1993.


9. [Сямешка Л. I.] Рэформа беларускага правапiсу 1933 года // Беларуская мова: Энцыклапедыя. Мiнск, 1994.


10. Шакун Л. М. Рэформа правапiсу i граматыкi 1933 года // Шакун Л. М. Гiсторыя беларускага мовазнауства. Мiнск, 1995.


11. Жураускi A.I. Беларуская мова у двадцатым стагоддзi // Гуманiтарна-эканамiчны веснiк. 1996. N1.


12. Запрудскi С.[М.] Правапiсныя рэформы у славянскiх лiтаратурных мовах у XX стагоддзi Даклад на XII Мiжнародным з'ездзе славiстау. Мiнск, 1998.


13. Падлужны А.[I.] Праблемы беларускага правапiсу i Iнстытут мовазнауства iмя Якуба Коласа // Полымя. 2005. N 10.


14. Mayo P.J. The Alphabet and Orthography of Byelorussian in the 20 Century // The Journal of Byelorussian Studies. 1977. Vol. IV. N 1.


15. Mayo P.J. Byelorussian Orthography: from the 1933 Reform to the Present Day // The Journal of Byelorussian Studies. 1978. Vol. IV. N 2.


16. Dingley J. The Byelorussian Language - Creation and Reform // Language Reform. History and Future / Ed. by I. Fodor, С Hagege. Hamburg, 1989. Vol. IV.


17. Запрудскi С.[М.] Абмеркаванне праблем правапiсу у пачатку - сярэдзiне 1920-х гг. // Роднае слова. 2005. N 9.


18. Запрудскi С. М. Акадэмiчная канферэнцыя на рэформе беларускага правапiсу i азбукi 1926 г. // Веснiк БДУ. Серыя 4. 2004. N 3.


стр. 86




19. Запрудскi С.[М.] Распрацоука правапiсу беларускай мовы у канцы 1920-х гг. // Роднае слова. 2005. N 10.


20. Запрудскi С. М. Да гiсторыi правапiсу ненацiскнога о у запазычаных словах у 1920-х - пачатку 1930-х гг. // Веснiк БДУ. Серыя 4. 2005. N 1.


21. Запрудскi С.[М.] Сиуацыйныя фактары распрацоукi правапiсных нормау беларускай мовы у 1930 - 1932 гадах // Studia Slavica Academiae Scientiarum Hungaricae. 2005. Т. 50. N 3 - 4.


22. Запрудський С. М. Ситуацiйнi чинники здiйснення реформи бшоруськоi мови 1933 року // Мовознавство. 2006. N 6.


23. Аб зменах i спрашчэннi беларускага правапiсу. Пастанова Савету народных камкарау БССР. Мiнск, 1933.


24. Сцяпура Зм. Як чытаюць i пiшуць беларускiя школьнiкi (Паводле тэстау школьнай паспяховасцi) // Асвета. 1927. N 4.


25. Беларускi правапiс (праект). Апрацаваны Правапiснай камiсiяй Беларускае Акадэмп навук. Мiнск, 1930.


26. Iнстытут мовазнауства Беларускай акадэмii навук. Галоуныя моманты спрашчэння беларускага правапiсу // Звязда. 1933. 28 VI.


27. Праект спрашчэньня беларускага правапiсу. Мiнск, 1933.


28. Станкевiч Я. Правапiсь чужых слоу. Вiльня, 1921.


29. Воук-Левановiч Я. В. Пацiкавiуся, прачытау i... пашкадавау, што прачытау // Савецкая Беларусь. 1928. 22 П.


30. Горбах Р. [Рец. на кн.: Некрашэвiч С. М., Байкоу М. Я. Расiйска-беларусы слоунiк. Мiнск, 1928] // Уздым. 1928. Кн. 2.


31. Байкоу М. Я. Да пытання аб чужаземных словах у нашай мове // Полымя. 1927. N 4.


32. Запрудскi С.[М.] Аб дынамiцы узусу беларускай лiтаратурнай мовы 1920 - 1930-х гг. (гiсторыя адпрыметнiкавых назоунiкау на iсты/-ысты) // Studia Russka. 2005. Vol. XXII.


33. Лёсiк Я. Беларуси правапiс. Мiнск, 1927.


34. Бузук П. Мова i правапiс творау Якуба Коласа // Якуб Колас у лiтаратурнай крытыцы. Мiнск, 1926.


35. Бузук П. Культура мовы ва "Узвышшы" // Маладняк. 1929. N 5 - 6.


36. Бузук П. Увагi аб мове i стылю маладнякоупау // Маладняк. 1927. N 5.


37. Станкевiч Я. [Рец. на кн.: Б. Тарашкевiч. Беларуская граматыка для школ. Вiльня, 1929] // Станкевiч Я. Збор творау у двух тамах. Мiнск. 2002. Т. 1.


38. Чачот Я. Прадмова да "Сялянсых песень з-над Немана i Дзвiны" (1846 г.) // Чачот Я. Наваградскi замак. Творы. Мiнск, 1989.


39. Taraskiewic B. Bielaruskaja hramatyka dla skol. Wilnia, 1918.


40. Лёсiк Я. Школьная граматыка беларускае мовы. Мiнск, 1927.


41. Некрашэвiч С. Правапiс спрэчных дзеяслоуных форм // Выбраныя навуковыя працы акадэмiка С. М. Некрашэвiча. Да 120-годдзя з дня нараджэння. Мiнск, 2004.


42. Лёсiк Я. 1921 - 1930. Збор творау. Мiнск, 2003.


43. Чорны К. Небеларуская мова у беларускай лiтаратуры // Чорны К. Збор творау у васьмi тамах. Мiнск, 1975. Т. 8.


44. Некрашэвiч С. Акадэмiчная канферэнцыя па рэформе правапiсу i графiкi вынiкi яе працы // Наш край. 1927. N 1.


45. Марцi Р. Алфавiт i правапiс - лiнгвiстычны i сiмвалiчны аспекты // Матэрыялы IV Мiжнароднага кангрэса беларусiстау. Мiнск, 2007 (в печати).


46. Жаброускi В. Ю. Задачы мастацкай лiтаратуры БССР. Мiнск, 1933.


47. Джэлюк, Такарчук, Шаткiн. Умацаваць кiраунiцтва Наркамасветы, ачысцiць яго апарат ад гнiлых лiбералау i класава-варожых элементау // Звязда. 1933. 3 III.


48. Рэзалюцьп аб'яднанага пленуму ЦК КПБ i ЦКК. 17 - 20 лютага 1933 г. Мiнск, 1933.


49. У барацьбе за пралетарскi штэрнацыяналiзм // Звязда. 1933. 28 VIII.


50. Лаурэцкая В. Старонка з гiсторыi беларускай паланiстыкi (Спроба рэформы польскага правапiсу у БССР) // Studia nad polszczyzna kresowa. Warszawa, 2001. Т. X.


51. О реформе белорусского правописания. Беседа с первым вице-президентом Белорусской академии наук т. Т. Домбалем//Рабочий. 1933. 1 IX; Звязда. 1933. I IX.


52. Национальный архив Республики Белоруссии (НАРБ). Ф. 4.


стр. 87




53. Новы беларускi правапiс//Звязда. 1933. 16 IX.


54. Джэлюк [А]. Да канца разбiць рэшткi нацдэмаушчыны на мовазнаучым фронце: Да чысткi ячэйкi Акадэми Навук БССР // Звязда. 1933. 13 X.


55. Центральный научный архив Национальной академии наук Белоруссии. Ф. 1. Арх. N 21а. Протокол N 30.


56. Пастанова Савета Народных Камкарау БССР "Аб дадатках i папрауках да пастановы СНК БССР "Аб зменах i спрашчэннi беларускага правапiсу"" //Звязда. 1933. 9 XII.


57. Дэкрэт аб новым беларускiм правапiсе // Родны край. 1933. 7 X.


58. Масква зняла маску // Родны край. 1933. 21 X.


59. "Рэформа" беларускага правапiсу у БССР // Родны край. 1933. 21 X.


60. Пратэст Беларускага Навуковага Таварыства процi дэкрэту СНК БССР аб рэформе беларускага правапiсу // Родны край. 1933. 4 XI.


61. Сутнасць рэформы беларускага правапiса. З прамовы т. Галадзеда на прыёме дэлегацыi пiсьменнiкау, настаунiкау i навуковых работнiкау // Звязда. 1934. 10 I.


62. Цэлеш М. Класавая барацьба на мовазнаучым фронце // Лiтаратура i мастацтва. 1933. 25 XII.


63. Пiсьменнiкi БССР аб рэформе правапiса беларускай мовы. Мiнск, 1934.


64. Ж. Акторы аб пастанове СНК // Лiтаратура i мастацтва. 1934. 6 II.


65. Даведнiк для паступаючых у Мiнскi Дзяржауны Вышэйшы Педагагiчны Iнстытут у 1934 - 1935 навучальным годзе. Мiнск, 1934.


66. Журавский А. И. Истоки вариантных грамматических норм в белорусском литературном языке // Проблема нормы в славянских литературных языках в синхронном и диахронном аспектах. М., 1976.

Опубликовано 30 апреля 2022 года


Главное изображение:

Полная версия публикации №1651340706 + комментарии, рецензии

LIBRARY.BY КРИТИКА БЕЛОРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ НАУЧНЫЙ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ РЕФОРМЫ БЕЛОРУССКОГО ЯЗЫКА 1933 ГОДА

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LIBRARY.BY обязательна!

Библиотека для взрослых, 18+ International Library Network