публикация №1645477157, версия для печати

ВЗГЛЯДЫ НА БУДУЩЕЕ ЕВРОПЫ И ПОЛЬШИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ А. МИЦКЕВИЧА И К. БРОДЗИНЬСКОГО


Дата публикации: 21 февраля 2022
Автор: Н. М. ФИЛАТОВА
Публикатор: Алексей Петров (номер депонирования: BY-1645477157)
Рубрика: КРИТИКА БЕЛОРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ


Образ Европы в литературе польского романтизма нельзя представить без "Книг польского народа и польского пилигримства" (1832) А. Мицкевича [1]. Это наиболее яркий из созданных романтиками образцов этноцентризма и негативного восприятия западноевропейской цивилизации. Ниже анализ этой работы объединен с исследованием другого романтического произведения, написанного тремя годами позже и под большим влиянием "Книг", - "Послания братьям-изгнанникам" (1835) К. Бродзиньского. Они сходны как проблематикой - это судьба и историческое предназначениие Польши в Европе, гражданская этика поляков в эмиграции, - так и библейской стилизацией, которая позволяет авторам решать нравственные проблемы в глобальном масштабе. Сопоставление этих литературных текстов дает возможность полнее проиллюстрировать положения, которые внесла в концепцию Европы романтическая идеология.


"Книги" уникальны для своего времени как художественное произведение, до предела насыщенное политикой. Их текст, по выражению З. Стефановской, "аж гудит от истории и политики" [2. S. 116]. Страницы "Книг" полны политической фразеологией, историко- географическими названиями, которые, взятые вместе, представляют собой почти всю европейскую карту. Создается целостный образ Европы - такой, какой она виделась Мицкевичу в 30-е годы XIX в.


По традиции, заложенной просветителями, Европа должна была представляться как воплощение высших ценностей, которые принесли с собой буржуазные революции XVII- XVIII вв. К ним относились свобода личности, равенство сословий, благополучие государства (согласно либеральной доктрине - идея разделения властей), богатство страны. Ориентируясь на них, польские мыслители эпохи Просвещения, как указывает Е. Едлицкий, строили единую шкалу общественного прогресса, с помощью которой мерили Европу и определяли место Польши среди других государств [3. S. 186]. Доминировало убеждение, что передовые страны Западной Европы (Франция, Англия) создали высший тип цивилизации, которая служит для всего мира




Филатова Наталья Маратовна - канд. ист. наук, научный сотрудник Отдела истории культуры Института славяноведения РАН.


стр. 64




мерой и нормой. При этом считалось, что ценности этой цивилизации являются универсальными и будут постепенно распространяться на другие страны. Польшу безусловно относили к кругу западной цивилизации, но полагали ее отстающей в своем развитии.


Автор "Книг" строил свою историософскую концепцию на оппозиции по отношению к философии эпохи Просвещения. Пренебрежение рационализмом XVIII в. - существенная черта видения Мицкевичем Европы и ее проблем. Создавая образ современной ему Европы, поэт определял свое отношение ко всем ценностям западной цивилизации. Все они, в его понимании, извращены, как сама современная трактовка этого ключевого понятия эпохи Просвещения, когда цивилизацией называют мир материальных вещей: "модные и изысканные наряды, вкусные блюда, удобные гостиницы, красивые театры и широкие дороги" [1. S. 40]. Поэт призывает вернуться к первоначальному высокому значению слова цивилизация, которое происходит от civis (гражданин). Истинная цивилизация, по его словам, должна быть христианской, поэтому поляки, которым принадлежит особая роль в развитии христианства, должны учить чужеземцев.


Промышленное развитие и материальное благосостояние не являются, по мнению Мицкевича, определяющим фактором. Паровая машина и Корабль, которыми англичане подменили Небесного Отца, не спасут их (как и немцев с Ремеслом и Пивной, и французов с Биржей) от Страшного суда. Благополучие, которому молятся немцы, - это языческий Бог Молох. Вообще, благосостояние - это одно из искушений дьявола, которое сбило с пути истинного блудных детей - европейские народы. Поддавшись ему и мировой славе, они забыли отеческое лоно - христианскую церковь - и стали подобны пьяницам и развратникам. Европейцы - идолопоклонники: "Стол - алтарь их; чрево - божество" [1. S. 56]. Языческим является их обычай отмечать национальные праздники едой и питьем, языческая - страсть к нарядам, которыми украшают себя цари, короли и должностные лица. Мицкевич отрицает возвышающую роль ремесел и искусств в жизни человеческого общества. Им можно научиться "не только у европейцев, но и у турок, и у дикарей" [1. S. 45].


"Наука Европы - глупость" [1. S. 38], - провозглашает Мицкевич, отрицая тем самым ключевую ценность эпохи, стремившейся к рациональному устройству мира. Он не принимает характер современного европейского просвещения ("мудрость этого века" - "большая вода", у которой только неразумные пытаются искать спасения в грозу [1. S. 33]), более того, не признает решающую роль рационалистической науки в жизни общества. По его словам, "Греция, мать философов, умерла и лежала в гробу, пока не забыла обо всех науках", а когда "превратилась в простеца, тогда зашевелилась" [1. S. 32]. Просвещенными были и созданные Наполеоном королевства, но они погибли и не воскресают.


Особую претензию поэт предъявляет европейским ученым и философам. Это они - Вольтер и Гегель - "раздавали вместо хлеба яд". Учения Ф. Гизо и В. Кузена подобны "шуму пустых мельниц", в которых нет "зерна Веры", и никто из них не напитается. Это они - "фальшивые мудрецы" - отреклись от Христа и, превратившись в "жрецов Ваала, Молоха и Равновесия", велели народам кланяться этим идолам. Подлинное знание, по Мицкевичу, должно быть "словом Божьим" [1. S. 33 - 34], ибо "самые просвещенные" и "самые цивилизованные" афинские мудрецы были покорены словом апостолов. На-


стр. 65




ука должна быть одухотворена и далека от доктрин и теорий - ведь недаром глупого человека называют в Европе доктринером (здесь Мицкевич обращается к своим любимым предметам - лексике и этимологии). Бранным, по его мнению, должно в будущем стать и слово "профессор".


Отвергая "немецкие тоги и береты" (символ университетской науки), Мицкевич отвергает и "красные французские шапки" - символ свободы во времена Великой французской революции - и "английские горностаи" -символ конституционной монархии [1. S. 50]. Политические идеалы Европы 1830-х годов и ее устройство свидетельствуют, по его убеждению, о ее глубоком кризисе. Вдохновленное Богом законодательство, в основе которого должна лежать любовь к отчизне и свободный акт волеизъявления народа, уступило место выдуманным кодексам, харизматическая власть - парламентским дебатам, свидетельствующим о дезорганизации и отсутствии силы.


На самом деле, в Европе царит деспотизм монархов. Он абсолютно господствует в Австрии, Пруссии и России, в которой процветает рабство, сравнимое лишь с тем, которое было в Римской империи. Россия для Мицкевича символизирует ужасы насилия - даже адское пекло он описывает при помощи русских слов кнут и указ [1. S. 87]. Не только по географическому положению, но и по своему общественному устройству Россия у Мицкевича смыкается с Азией. Москали и азиаты, в отличие от "детей свободы" - европейских народов - подобны камню, глухому к идее свободы. При этом сравнение России с Азией не всегда в пользу последней. Обращая внимание на то, что русский император является главой церкви, поэт замечает, что даже турецкий султан подчиняется законам Магомета [1. S. 4].


Деспотизм подобен огню, стелющемуся по Европе (Мицкевич имеет в виду подавление революций начала 1830-х годов). Немцев он полностью поглотил, подобрался и к Франции с Англией. Монархи стремятся к такой власти, какую имели некогда правители диких язычников, а в XIX в. сохраняют лишь цари африканских племен.


В борьбе с тиранией то, что противопоставляет ей либеральная доктрина, бессильно. Ведь даже абсолютные монархи творят произвол, прикрываясь фальшивыми лозунгами "законодательства" или "свободы совести" [1. S. 18]. Конституция, парламент, законы, аристократия, демократия - все это вымысел доктринеров, "ветхозаветные", по Мицкевичу, ценности. Тот, кто основывается на них, живет по "старому закону". Рассуждающие о двух палатах парламента, о выборах и свободе печати подобны фарисеям и саддукеям, препирающимся о чистом и нечистом в еде.


Поэт с презрением отзывается о существующих в Европе формах правления и общественного устройства: "Сейчас власть в Европе - это поругание" [1. S. 38]. "Правители и учреждения этого века", в его представлении, слабы и несостоятельны, хотя и носят громкие названия. Недаром в народе существует презрение к министерствам, и человека низкого называют в Европе "министерским". Подобное издевательское значение будут в скором времени иметь существующие в разных языках наименования титулов и должностей - "roi, lord, par, minister" [1. S. 36].


Правам, законам и правительствам Мицкевич противопоставляет высшие, в его понимании, ценности - отчизну и свободу, дебатам о форме правления - силу чувств и самоотверженность. Зерно будущих законов, по его убеждению, находится в душе самого народа. Поэт подчеркивает роль вдох-


стр. 66




новения в законотворчестве, когда пишет, обращаясь к полякам: "То, что вы постановите, будет законом не только для вас, но и для всех свободных народов" [1. S. 81].


Здесь Мицкевич последовательно антирационален. Подобная концепция истории просматривается и в другом его произведении - "История будущего", наброски к которой появились также в начале 1830-х годов. В одном из вариантов своей утопии Мицкевич описывает общеевропейскую революцию и разразившуюся одновременно с ней гражданскую войну во Франции. В то время как вся карта Европы стремительно меняется в результате действия стихийной силы, французские пролетарии беспрерывно "вырабатывают принципы идеального общественного устройства", но так и не могут прийти к согласию по поводу основ будущей конституции. В итоге Франция, в которой было создано столько "теорий рационального правления", оказывается исторически несостоятельной, неспособной не только возглавить мировую революцию, но и завершить ее у себя без вмешательства объединенных сил революционной Европы. Бесплодным теоретическим спорам Мицкевич противопоставляет "безошибочность народного инстинкта" [4. S. 101 - 102] (подробнее см.: [5. С. 79 - 83]).


Неприятие либеральной идеологии сближало Мицкевича со многими европейскими романтическими мыслителями - Ф. Баадером, Ф. Шлегелем, А. Мюллером [6. S. 53]. Общность идей видна в его отношении к рационализированным, деперсонализованным связям между людьми, к рациональному законодательству. Отрицание всяческих дискуссий роднило Мицкевича с Ж. де Местром.


Однако, главным предметом критики Мицкевича в "Книгах" являются основы европейских международных отношений. Описывая историю народов Европы как историю отречения их правителей от Христа и развития идолопоклонства, Мицкевич дает идолам символические названия. У французов это Почет, у испанцев - Политическое превосходство или Политическое влияние, у англичан - Господство на море и Торговля. Во имя них народы, в эпоху крестовых походов сражавшиеся вместе за христианскую веру, теперь воюют между собой. К фальшивым божествам Мицкевич относит и общеевропейские лозунги, которыми оправдываются войны: Политическое равновесие и Политическое Округление, ради которого народы, созданные по образу Божьему, обрезают как монеты. Подобно языческому богу и эгоистическое понятие Корысть, которому кланяются и во имя которого бьются между собой все отступившие от истинной веры народы. Идолы у Мицкевича - это ложные ценности, культивируемые Западом. Условиями подлинного возрождения человечества являются отказ от них и введение христианского начала в политические отношения. Интересы правителей должны, по Мицкевичу, уступить место интересам "свободных народов" - тогда потеряют смысл и территориальные претензии.


Польша, в концепции Мицкевича, это, безусловно, - часть Европы, при этом - ее ведущая часть. Она противостоит типу цивилизации, созданному Западом. Мицкевич отводит ей роль носительницы иных идей, противополжных доминирующим на Западе. Поляки - единственный народ, оставшийся верным идеалам христианства. Не создавшие своего и не кланявшиеся другим европейским идолам они последовательно осуществляли идеал христианского универсализма. Примеры тому Мицкевич находит в польской истории и языке. Идеи единства воплощены в отношениях поляков с другими народами, в


стр. 67




обычае воинов называть друг друга братьями и существовавшей возможности возведения в шляхетское достоинство людей из низших сословий. Поэт ссылается также на неверную, хотя принятую в его время этимологию слова szlachta (по его мнению, оно происходит от обычая братания других сословий со свободными и равными воинами, происходящими от легендарных ляхов). Союз с Литвой Мицкевич описывает, сравнивая его с супружеством: "Соединение и брак Литвы с Польшей являлся фигурой будущего объединения всех христианских народов во имя Веры и Свободы" [1. S. 22]. По его словам, "француз, и немец, и москаль должны быть как поляк и литвин" [1. S. 79]. Подчеркивает Мицкевич и роль Польши в защите европейского христианства от варваров и язычников, вспоминая подвиги короля Владислава III под Варной и Яна Собеского под Веной.


Поляки, по Мицкевичу, - народ, хотя и просвещенный, не пренебрегающий знаниями и прогрессом, но не отошедший, в отличие от французов или англичан, от учения Христа. Поэтому у них вся Европа должна "учиться, кого называть мудрым" [1. S. 38]. Поляки превосходят другие народы своей верностью высшим ценностям - Вере и Свободе. Они апостолы Свободы; их высшей заслугой является то, что в борьбе с главным европейским злом - деспотизмом - они жертвуют собой во имя других народов. "Передовые" же страны - Франция и Англия - не участвуют в этом общеевропейском деле, поэтому им суждено пасть под гнетом тиранов. Миссия поляков - народа, политическая смерть которого, подобно смерти на кресте Иисуса Христа, была осуществлением плана Провидения, - вывести человечество из упадка, разрушить языческие идолы, возродить веру и христианский дух самоотверженности и распространить христианские принципы на политические отношения.


Характерно, что Мицкевич, провозглашая поляков исключительной нацией и наделяя их миссией общечеловеческого значения, выделяет и некоторые другие народы. По его словам, "мир возлагает надежду на народы верующие, полные Любви и Надежды" [1. S. 45], такие как ирландцы и венгры - народы христианские, не зарекомендовавшие еще себя в европейском масштабе. (Симпатия Мицкевича к ирландцам была обусловлена аналогией между положением католической Ирландии, которая вела борьбу за освобождение с протестантской Англией, и ситуацией Польши, входившей в состав православной России и протестантской Пруссии. Венгрия же удостоилась внимания поэта из-за популярности там польского вопроса во время восстания 1830 - 1831 гг.) В "Истории будущего" среди объединившихся в федерацию революционных сил упоминается чешская и казацкая кавалерия, а вожди федерации носят украинские и венгерские имена. Так на первый план выдвигаются экзотические в западноевропейском понимании народы, не осуществившие еще своего исторического предназначения. (Эта идея применительно к славянам будет подробнее развита Мицкевичем в "Лекциях о славянских литературах").


Какой же видит Мицкевич Европу будущего? Безусловно, обновленной и единой. "От огромного политического здания Европы не останется камня на камне", - провозглашает он в "Книгах" [1. S. 85]. Оно будет разрушено путем сокрушительной революции, низвергающей троны, разрушающей ложные ориентиры европейской политики. Ее образ подобен образу Страшного Суда над согрешившими против Свободы монархами и правителями: "И порушат их идолов, а идолопоклонников будут судить по закону Моисея и Ии-


стр. 68




суса Навина, Робеспьера и Сен-Жюста, истребляя всех от старика до ребенка" [1. S. 77]. Муки правителей, мудрецов, торговцев Англии и Франции (т.е. создателей западной цивилизации) будут, в интерпретации Мицкевича, подобны адским. Революцию осуществит федерация свободных народов.


Идея будущей европейской федерации лишь намечена в "Книгах", подробнее она развита, как уже упоминалось выше, на страницах "Истории будущего". Там федеративная армия, воюющая против монархов, молниеносно продвигается по Европе, чтобы "нанести последний удар старому режиму, только после этого наступит время подумать о национальных конституциях и местных делах" [4. S. 89]. Подробно описывается разгром армии монархистов в Пруссии и казнь прусского короля - "первого монарха, окончившего жизнь на виселице", что символизирует крах абсолютизма. Он умирает "в мундире российского генерала и с орденской лентой Священного Союза". Из всех монархов помилован лишь саксонский правитель, который "не был замешан в заговорах против свободы народов" [4. S. 99]. Бегло намечен и дальнейший ход событий: голландская армия убивает своих командующих и присоединяется к революционным силам. Заняв Голландию, часть объединенной армии высаживается в Англии, а часть занимает Италию. И все это, подобно действию стихии, происходит очень быстро - меньше, чем за шесть месяцев.


Так образу Европы Мицкевич противопоставляет романтический миф революционного универсализма, который воплощает у него федерация свободных народов. В идеале, полагает поэт, групповых или национальных интересов быть не должно, ибо идея свободы всеобща и должна осуществляться в естественном единении народов. По Мицкевичу, идея равенства и братства возникла вместе с христианством, проявилась в "духе солидарности и самоотверженности крестовых походов", в унии Польши и Литвы и должна в будущем определить способ сосуществования народов.


Европа будущего, таким образом, целиком обновляется. Подобная перспектива в полной мере отражает исторические предчувствия Мицкевича в начале 1830-х годов. Не только "Книги" и "История будущего", но и его публицистика того времени свидетельствуют, что он рассматривал ситуацию в Европе как переломную для будущности всего мира. По словам Мицкевича, это "печальная и удивительная эпоха исторического финала" для всего западного общества. В современном ему мире, по его мнению, нет общественных ценностей, которые следует сохранить. В программе задуманного в то время поэтом издания говорилось, что "следует считать это положение временным, преходящим, недостойным мысли и пера поляков, занятых великими проблемами будущности народов" (цит. по: [7. S. 133]). Настоящее Мицкевича не интересовало, ибо грядущее, в его представлении, будет основано на полном разрыве с традицией. Измениться, обновиться должно все - политические и экономические отношения, институты, наконец, сами люди. Он готов был к тому, что в любую минуту может грянуть революционная буря, низвергающая троны, разрушающая ложные ориентиры европейской политики.


Идея обновления Европы сближала Мицкевича с Бродзиньским, который в "Послании братьям-изгнанникам", хотя и более сдержан в своих оценках, также склонен видеть в западной цивилизации царство прагматизма и бездуховности. "Наступил век равнодушия, и болезнь эта самая страшная", - писал он [8. S. 39]. Сравнивая современную эпоху с Римской империей накану-


стр. 69




не пришествия Христа, он усматривает в ней черты кризиса: подобно тому как у римлян единственным божеством был тиран, сейчас "деньги являются кесарем и богом одновременно" [8. S. 55]. Кризис, по Бродзиньскому, означает преддверие возрождения.


Оценивая свой век, как время господства низменных страстей ("повсюду в народах благородные чувства угасли, а личная выгода и торговля составляют их душу"), Бродзиньский подчеркивает исключительную роль в Европе польской шляхты. Сражающаяся за благородные цели - веру, свободу и национальную независимость, - она остается оплотом духовности: "Лехиты сегодня являются европейским благородным сословием" [8. S. 72].


Стоит обратить внимание на единый язык описания Европы, которым пользуются поэты. Он основан на скрытой оппозиции внешнее - внутреннее. И Мицкевич, и Бродзиньский подчеркивают несоответствие политических лозунгов и терминов их внутреннему содержанию, указывают на подмену понятий. По мнению Бродзиньского, современный мир полон фальши, европейцы разучились различать добро и зло - "не знают, где правда и сила, потому что сбились с пути любви... Многие вещи сегодня поменялись именами, и люди не разберутся, что умное приведет к глупому, а то, что окрестили глупостью, - к доброй цели", - писал он [8. S. 33].


Бродзиньский также оценивает как никчемные "системы министров, философов, реформаторов", которые в будущем обратятся в ничто. Пустыми словами, на которые молятся правители и которые вводят народы в заблуждение, он считает лозунги "веротерпимости" и "законности", во имя которых якобы была разделена Польша. (Здесь, как замечает А. Витковская, видна явная аналогия с политическими "идолами", упомянутыми Мицкевичем [9. S. 479].)


Бродзиньский использовал суждение Мицкевича о "мудрецах и монархах" как виновниках испорченности мира. "Выученной мудрости", заимствованным извне теориям он противопоставляет "мудрость домашнюю", т.е. врожденный инстинкт народа. Ученый выступает за преемственность "народного разума", который один только позволяет верно оценить отечественную историю [8. S. 67 - 68]. Тем не менее Бродзиньский мягче в своих оценках, чем Мицкевич. Он критикует XVIII в., как "эпоху неверия", но не отрицает ключевых лозунгов XIX ст. - таковыми он считает свободу и просвещение, - подчеркивая, однако, что они воплотятся в жизнь на основе любви и веры. Тем самым Бродзиньский акцентирует внимание на отличии принципов современной цивилизации от "мудрости" XVIII в., основанной на атеизме. Мыслитель видит в просвещении силу, противостоящую тиранам - "коронованным ученикам Вольтера". Это просвещение, по мысли Бродзиньского, разгорится в огонь всеобщей любви, который уничтожит могущество поработителей. "Вершиной цивилизации века" должно стать восстановление Польши, которое ознаменует торжество божественных и благородных человеческих принципов.


Европейские "короли и князья", в интерпретации Бродзиньского, подобно римскому императору Юлиану - отступники веры (например, участвовавший в разделе Польши Фридрих II, покровитель философов эпохи Просвещения), предатели благородства и правды (французские монархи, поступившиеся польскими интересами). В "Послании братьям-изгнанникам" они выступают, как и в "Книгах польского народа и польского пилигримства", в роли антагонистов европейских народов, и, в первую очередь, народа польского. Поляки


стр. 70




замучены и "убиты королями", их погребальным костром Господь осветил преступления монархов.


Особо подчеркивает Бродзиньский негативную роль Священного Союза, названного им с сарказмом "святой троицей" (Ср. с "дьявольской троицей" монархов, разделивших Польшу, у Мицкевича). Его "вооруженное апостольство" направлено против свободы.


Бродзиньский усматривает проявление кризиса современной эпохи в разрушении изначальных семейных и национальных уз, связывающих народы и правительства, человечество в целом. "Король перестал быть отцом, а народ - одной семьей, все священные узы порваны; гаснет любовь к семье и народу, а штык и весы купца - единственное, что объединяет народы". Именно семья и национальное начало должны занять первое место в иерархии политических ценностей, ибо "из семей возникли народы и к семейным отношениям и семейному правлению должны вернуться" [8. S. 32]. Царства, королевства и княжества без национальной души ничтожны и бренны и неизбежно распадутся в результате потрясений.


Исторически неприятие современного политического устройства Европы польскими мыслителями было связано с той ролью, которую в польском национальном сознании сыграл Венский конгресс. Для поляков он означал несправедливый передел мира, в то время как для России и Запада - установление равновесия на континенте [10. S. 369].


К. Бродзиньским создан образ обновленной Европы. В проекции на будущую историю Царство Божие трансформируется у Бродзиньского в "царство мира", в котором "народы и правительства будут вести себя в соответствии с учением Христа, так, как до сих пор истинный христианин ведет себя по отношению к своим братьям" [8. S. 31]. "Королевство мира" установится на земле после восстановления Королевства Польского, ибо поляки подадут пример народам и правительствам жить по учению Христа. Искупительная жертва поляков приведет к тому, что в правителях пробудится совесть и настанет "братская любовь между народами и союз добра против зла, основанный на законе Божьем" [8. S. 26].


Центральное место в образе будущего, созданном Бродзиньским, занимает ключевая и для Мицкевича идея братства народов. В будущем "род человеческий еще больше породнится", и "соседние народы будут связаны узами супружеской любви". Ложно понятые религиозные интересы уступят место "унии вероисповеданий и наций", и "народы объединятся в одну церковь" [8. S. 34]. Церковь и станет монархом, который будет поистине милостивым королем, так как будет пользоваться народной любовью, и благодаря этой любви станет монархом сильным и непобедимым. В чем-то Бродзиньский предвосхищает идеи крупнейшего польского философа эпохи романтизма А. Чешковского, который в "Пролегоменах к историософии" (1838) характеризует будущую эпоху следующим образом: "Государство откажется от своей абстрактной обособленности и станет само членом человечества и конкретной семьи народов. Естественное состояние перейдет у народов в состояние общественное, а до сей поры существовавшее, еще очень молодое международное право станет развиваться все более бурно в международную мораль и международную нравственность" [11. S. 58].


Опираясь на христианскую идею любви, Бродзиньский предсказывает возникновение подобия Европейского союза. В будущем исчезнут окопы и


стр. 71




межевые столбы между государствами; наступит союз "земледельческого народа с промышленным, многолюдного народа с немноголюдным", и все будут равны перед правами народов. По мысли Бродзиньского, не будет больше ни завоевателей, ни покоренных, народы "по-семейному договорятся, их правительства станут соответствовать их природе", а "школа, воинство и слуги Божии возьмутся за руки и запоют один гимн во славу Господа" [8. S. 35]. Это "королевство мира" реализует цели истории человечества и будет достигнуто благодаря искупительной жертве избранного народа - поляков.


Но если в Европе будущего Мицкевича зло будет побеждено "всеобщей войной за свободу народов", то Бродзиньский особо подчеркивает решающую роль терпения. Историческая миссия поляков осуществится через их покорность Божьей воле, ибо "зло само разобьется о Божьи муки". Однако их мученичество и смирение также должны привести к нравственному обновлению европейских народов, а вслед за ними и правителей.


В "Послании братьям-изгнанникам" Бродзиньский развивает мессианистскую концепцию польской истории, впервые сформулированную им в "Речи о польской национальности" (1831). Подобно Мицкевичу, он усматривает в истории Польши воплощение двух начал: Веры и Свободы. Поляки, по его словам, не разделяли средневекового фанатизма, придерживаясь истинно христианской любви; не отступили они от веры и в атеистическом XVIII в. Об исключительной религиозности поляков говорит, по Бродзиньскому, и особое почитание ими Богородицы ("их святая земля посвящена Деве Марии"), и отличающая их от греков, немцев или итальянцев приверженность земледелию - "единственному занятию, которое сам Бог указал человеку" [8. S. 55 - 56].


В своей истории, считает Бродзиньский, польский народ осуществляет миссию общеевропейского, и шире - общечеловеческого значения. Он стоит "на страже европейской цивилизации", защищая ее от "восточного варварства". Утратив отчизну после разделов, поляки стремились служить "свободе народов" под знаменем Наполеона, в котором обманулись. Восстание 1830 - 1831 гг. описано поэтом в духе его времени как попытка защитить европейскую свободу от посягательств "колосса" - России. "Польская война" приравнивается Бродзиньским к мировой. Вся история Польши, таким образом, свидетельствует, что она необходима человечеству.


Но главная заслуга поляков, по Бродзиньскому, состоит в том, что они "сердцем поняли братство во Христе, породнились между собой и породнили народы" [8. S. 38]. В польской истории для ученого, считавшего Польшу первооткрывательницей идеи взаимозависимости народов, подобно тому, как Коперник в свое время открыл систему взаимозависимости планет, также как и для Мицкевича, важно воплощение идеи единства наций. Плодом мудрости поляков были Брестская и Люблинская унии, реализовавшие эту идею. Предназначение польского народа состоит в том, чтобы привнести в политическую организацию Европы семейную и национальную основы - "единственные естественные узы, связывающие правителей с подданными и народы между собой" [8. S. 32]. Бродзиньский считал, что поляки, в отличие от других народов, которые "утратили чувство национальности, и угнетаемые королями, сами угнетают друг друга" [8. S. 31], сохранили естественные общественные связи, которые он называл rodzinnosc, распространяя понятие семьи на социум.


стр. 72




Итак, оба представителя польского мессианизма основывались на сходных вариантах видения Европы 30-х годов XIX в. Общей была идея неминуемого кризиса и последующего духовного обновления, выступающие на первый план как у Мицкевича, так и у Бродзиньского. В обновлении исключительная роль, по их мнению, должна принадлежать Польше: шляхетская демократия будет служить моделью для будущего общества. Характерное для мессианизма слияние религиозных идей с историческими проявилось в сакрализации и пророческой интерпретации польской истории. Миссия Польши, сравниваемая с миссией Иисуса Христа, виделась в том, чтобы преобразовать отношения между народами.


Предложенные обоими писателями концепции будущего укладываются в рамки романтического национализма. Мицкевич, у которого мессианистское ожидание возрождения человечества сочеталось с консервативной критикой достижений западноевропейской цивилизации и апологией революционного террора, представлял его консервативно-радикальный вариант. Создавший по существу свой "антимиф Европы", Мицкевич продемонстрировал крайние взгляды, не разделенные другими романтиками, в том числе вдохновленным национальной идеей "Книг польского народа и польского пилигримства" Бродзиньским. Единство романтической модели проявилось, однако, в общем для обоих поэтов языке описания созданной Западом цивилизации и идеям привнесения нравственных норм в международные отношения и европейского интернационализма (как революционного, так и мирного - основанного, в романтическом понимании, на любви и братстве).


СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ


1. Mickiewicz A. Ksiegi narodu i pielgrzymstwa polskiego. Wroclaw; Krakow, 1956.


2. Stefanowska Z. Historia i profecja. Studium о "Ksiegach narodu i pielgrzymstwa polskiego" A.Mickiewicza. Warszawa, 1962.


3. Jedlicki J. Polskie nurty ideowe lat 1790 - 1863 wobec cywilizacji Zachodu // Swojskosc i cudzoziemszczyzna w dziejach kultury polskiej. Warszawa, 1973.


4. Mickiewicz A. Historia przyszlosci // Dziela wszystkie. Warszawa, 1936. T. VII. Cz. I.


5. Филатова Н. М. "История будущего" Адама Мицкевича как романтическая антиутопия // Утопия и утопическое в славянском мире. М., 2002.


6. Walicki A. Filozofia a mesjanizm. Warszawa, 1970.


7. Witkowska A. Mickiewicz: slowo i czyn. Warszawa, 1975.


8. Brodzinski K. Mowa о narodowosci Polakow i Poslanie do braci wygnaiicow. Lwow, 1878.


9. Brodzinski K. Wybor pism. Wroclaw, 1966.


10. Липатов А. В. Стереотипы национального восприятия, специфика национальной истории, особенности национальной культуры и адекватная оптика научного рассмотрения // Studia polonica. К 70-летию В. А. Хорева. М., 2002.


11. Walicki A. Miedzy filozofia,, religia. i polityka.. Studia о mysli polskiej epoki romantyzmu. Warszawa, 1983.

Опубликовано 21 февраля 2022 года


Главное изображение:

Полная версия публикации №1645477157 + комментарии, рецензии

LIBRARY.BY КРИТИКА БЕЛОРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ВЗГЛЯДЫ НА БУДУЩЕЕ ЕВРОПЫ И ПОЛЬШИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ А. МИЦКЕВИЧА И К. БРОДЗИНЬСКОГО

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LIBRARY.BY обязательна!

Библиотека для взрослых, 18+ International Library Network