В 1920-х годах вопрос о том, какая форма землепользования наиболее удобна для развития сельского хозяйства, имел острое политическое значение. Что лучше: трудиться крестьянину отдельно на хуторе или сообща в общине (позднее поселке) или колхозе? В исторической литературе существуют различные точки зрения. Одна из них подчеркивает выгодные стороны общинного землепользования, при этом указывается, что хутор в годы нэпа был прогрессивным явлением, но только до определенного этапа развития сельского хозяйства. Уже с середины 1920-х годов выявилась ограниченность возможностей хуторской формы для развития крестьянского хозяйства. На основе анализа поселков в Тверской и Московской губерниях И. Н. Лызлова предположила, что обновленная община (поселок) могла послужить основой для дальнейшей эволюции сельского хозяйства. Преимущества в общине и недостатки в хуторах, насаждавшихся в ходе столыпинской реформы, видит также В. В. Васильев на основе изучения полемики публицистов начала XX века¹.

Иную точку зрения высказывают экономисты Г. Хантер и Я. М. Ширмер в книге "Негодные основы. Советская экономическая политика в 1928 - 1940 годах". По их мнению, советское сельское хозяйство в том виде, в каком оно сложилось к 1928 г. (в том числе и хутора), имело преимущества и потенциал для развития².

Смоленский материал позволяет сравнить хуторское и общинно-поселковое землепользование. В чем были сильные и слабые стороны хутора? Как к хуторам относились власть и крестьянство? Какие причины привели к сворачиванию хуторов на Смоленщине?

Как известно, "аграрная революция" 1917 г. не устранила вопрос о земле. Давняя крестьянская мечта о "черном переделе" оказалась мифом. Уравнительное распределение земли, захват помещичьих земель показали, что земли на всех не хватит. Аграрное перенаселение усугублялось хозяйственной разрухой донэповского периода.

Для хозяйственного подъема деревни требовалось решить две задачи: поднять товарность сельского хозяйства и ликвидировать перенаселение в деревне. Первую и частично вторую задачу могла решить интенсификация сельского хозяйства, что требовало соответствующей политики в области налогов, торговли и цен, а также землеустройства.

Переход к продналогу и допущение свободной торговли способствовали развитию сельского хозяйства. Однако в начале 1920-х годов у крестьянских хозяйств существовали проблемы организационного и землеустроительного характера. Сохранялась трехпольная система земледелия. Аграрный передел 1917 г. усилил характерную для общины чересполосицу, дальноземелье, вклинения и прочие неудобства в крестьянском землепользовании. Например, в Вельском уезде в 1926 г. 750 селений (30% от их общего числа в уезде) имели земли на удалении двух-пяти верст. В половине

Жуков Алексей Николаевич - аспирант кафедры истории и права Смоленского государственного университета.

стр. 147

селений уезда приходилось от 15 до 30 полос земли на двор, причем ширина некоторых из них не превышала двух-трех аршин (1,4 - 2,1 метра. - А. Ж.). На таких кусочках земли была невозможна какая-либо улучшенная обработка (например, поперечная вспашка, применение сеялки), неизбежны были потравы в случае неодновременной уборки урожая и пр. Выход из подобной ситуации открывало землеустройство.

Закон о землеустройстве 1922 г. предоставил крестьянам свободу в выборе форм землепользования: поселков, хуторов, отрубов. По мнению Смоленского губкома, землеустройство вело к "освобождению хозяев от общины в смысле связи всех хозяев общим выпасом, общим севооборотом, уборкой и проч.". После землеустройства крестьяне получили бы возможность проявить полную инициативу в ведении хозяйства, в частности, смогли бы перейти к многополью, что, по расчетам Смоленского губземуправления, позволяло удвоить доходность хозяйств, интенсифицировать индивидуальное хозяйство и сделать его товарным³.

На Смоленщине начался настоящий землеустроительный бум. Несмотря на платность работ, земельные органы не справлялись с потоком заявок. Из заявленной в 1925 г. на землеустройство площади в 880679 га к 1 октября было землеустроено только 27%⁴. Крестьянство начинало самовольно землеустраиваться, прибегая к услугам "подпольных" землеустроителей.

В подавляющем большинстве население стремилось на хутора или отруба, в результате чего Смоленщина к концу 1920-х годов стала лидером по хуторскому землеустройству. В 1925 г. в Смоленской губернии под хуторами и отрубами было занято около 40% всего крестьянского землепользования (против 17% в 1916 г.), а в 1927 г. - 52%⁵. Похожая картина была и в соседних районах - Белоруссии, Тверской, Псковской и Новгородской губерниях. В Псковской губернии в 1925 г. на хутора и отруба приходилось свыше 29% крестьянских земель, а в Тверской - 25%⁶. Тяга к выделению сохранялась вплоть до 1928 г., когда выход на хутор был практически запрещен. Развернутая пропаганда общинных поселков не переломила ситуацию на Смоленщине: бегство крестьян от общины объяснялось тем, что она сдерживала развитие производительных сил хозяйства.

На активное развитие участковых форм землепользования на Смоленщине влияло наличие со времен столыпинской реформы значительного количества высокоразвитых и богатеющих хуторов. Кроме того, пересеченный рельеф местности препятствовал созданию большого поселкового поля, делящегося на равноценные участки. Обилие же водных источников, уклон сельского хозяйства на товарное льноводство и животноводство делали хутор подходящей формой для развития сельского хозяйства в Смоленской губернии.

Статистический анализ в 1925 - 1926 гг. показал, что хуторские и общинные хозяйства по обеспеченности землей, скотом, работникам были примерно равны, но качественное преимущество оказалось на стороне хуторов. Участковые хозяйства переходили на многополье, лучше удобряли и обрабатывали почву. У них интенсивнее использовалась пашня благодаря сокращению площади покоса и земли под паром, особенно в группе с посевом в 6 - 8 десятин. Как результат, в хуторах были выше урожаи. Например, по льноволокну в 1926 г. - 21 пуд с дес., против 18,3 пуда у общинников. С распространением животноводства на Смоленщине хуторские хозяйства завели улучшенный скот и начали применять квалифицированные корма (корнеплоды, посевные травы, отруби, жмых). В итоге на хуторах в среднем корова давала 81,6 пуда молока в год, против 58,4 пуда в общинных хозяйствах. Убойный вес крупного рогатого скота у хуторян составлял 8,6 пуда против 6,7 пуда у общинников. В 1926 г. на долю хуторов и отрубов, составлявших 43,6% всех крестьянских дворов, приходилось 68,9% улучшенного инвентаря, 58,9% сложных сельскохозяйственных машин. Выше была и товарность - в среднем 20,5% против 17,3% у общинников, причем разница в товарной продукции на человека в хуторском хозяйстве с посевом 4 - 6 дес. составляла почти 100% по отношению к общинному хозяйству с посевом в 2 - 4 десятины⁷. Объяснялось такое положение тем, что, начиная с посевной группы в 4 - 6 дес., на хуторах проводилась внутренняя реорганизация, интенсификация хозяйства. Соответственно, у них были выше уровень дохода с используемой площади земли и отдача вложенных в хозяйство капиталов.

Таким образом, хуторизация ускоряла процессы восстановления и интенсификации сельского хозяйства губернии, что решало проблему подъема товарности. По этому поводу губстатотделом был сделан вывод: "Поскольку для такого направления хозяйства (интенсификации. - А. Ж.) имеют большое значение возможности проявления хозяйственной инициативы, до настоящего времени особенно преуспевающими в отношении организационно-культурного уровня своего хозяйства оказались дворы с участковой формой землепользования: хуторской и отрубной"⁸.

стр. 148

Однако бурный рост хуторов в Северо-Западном и Западном районах РСФСР вызвал острую полемику в 1923 - 1924 гг., как в центральном руководстве, так и на местах. Возникло опасение, что на хуторские участки идут в основном зажиточные крестьяне, которые, захватив лучшие общинные земли, используют их для закабаления малоземельной бедноты - опоры советской власти в деревне; хутора углубят дифференциацию деревни и ускорят рост класса кулаков, которые все больше будут подминать бедноту. Существовало и другое представление, что на хутор идут также бедняки, стремившиеся сорвать общинные путы со своих хозяйств. Были и другие точки зрения, указывавшие на те или иные недостатки землеустройства.

Из смоленских материалов видно, что на хутора выходили не только верхушечные слои крестьянства, способные перенести усадьбу, отстроиться на новом месте, завести улучшенный скот, семена и вести, таким образом, "культурное хозяйство" (лозунг культурничества был тогда популярен). На хутор шли и маломощные, малоземельные крестьяне, для которых перенос хозяйственных построек и создание культурных хозяйств на новом месте были заведомо непосильной задачей. Как говорилось: "поворошишь хату - так гнилушки останутся", а новым хозяйством обзаводиться было не на что. По замечанию секретаря Смоленского губкома Д. С. Бейки, для эффективного хозяйствования на Смоленщине было необходимо 10 десятин земли. Маломощное хозяйство бедняка, оказавшегося на хуторе с 2 - 3 десятинами после землеустройства или разделов, окончательно теряло самостоятельность и могло попасть в зависимость от набиравшего силу кулака.

Учитывая это, Наркомзем РСФСР 24 октября 1924 г. секретным циркуляром предложил смоленскому губземуправлению прекратить прием заявлений о разверстании селений на хутора⁹. Участковое землеустройство разрешалось лишь на тех земельных участках, которые были неудобны для устройства поселков с общинными или отрубными формами землепользования. По мнению Наркомзема, хуторская форма могла препятствовать совместной обработке земли и механизации сельскохозяйственного производства в будущем. 2 декабря 1924 г. на пленуме Смоленского губкома было решено исправить результаты землеустройства. Началась кампания пропаганды поселков.

С этой целью помимо агитации оказывалась и материальная помощь в виде льготных ссуд, первоочередного землеустройства на поселки. Поселки получали агрикультурную помощь, проводилась перекройка поселковых земель на широкополосицу и многополье. Заявки на отрубное и, тем более, хуторское землеустройство принимались в последнюю очередь. Как и следовало ожидать, в плане работ на 1925 г. поселковое землеустройство увеличилось в полтора раза (до 18,5%), а вывод хозяйств на хутора сократился в два раза (с 76% до 37%)¹⁰. Казалось, начался перелом в пользу поселков. Крестьянам приходилось отказываться от заявок на хутора и вызываться на поселки. Но в мае 1925 г. III съезд Советов СССР подтвердил свободу выбора форм землепользования, и часть крестьян вновь изъявила желание выделиться на хутор. Соответственно план землеустройства по поселкам на Смоленщине за 5 месяцев 1925/6 хозяйственного года сократился с 39,3% до 23,7%¹¹. Решительного перелома ни в одну, ни в другую сторону не произошло - официальный курс поощрял рост накоплений, обогащение крестьянства и давал ему свободу для этого.

Смоленское руководство оказалось в затруднительном положении. С одной стороны, необходимо было выполнять директивы. С другой - был очевиден успех хуторов; в их защиту смоленские хозяйственники выдвигали свои доводы. Во-первых, хуторизация не создавала препятствий для коллективных хозяйств. Хуторяне в связи с необходимостью проведения улучшений и с ростом товарности своего производства проявляли значительную тягу к производственной и потребительской кооперации. Тем самым хуторизация не препятствовала коллективизации, а втягивала крестьян в кооперацию - первому шагу к коллективизации. В Наркомземе считали, что хутор выгоден только деревенской верхушке. Усугублялось социальное расслоение деревни, а значит и эксплуататорский характер зажиточных хозяйств. Но в Смоленской губернии переписи середины 1920-х годов показали, что выход на хутор сопровождался общим подъемом середняцких и зажиточных хозяйств на более высокую ступень развития за счет интенсификации¹². Малоземельным хозяйствам хутор, естественно, не был выгоден, так как требовалось как минимум 6 - 8 дес. земли для посева, а также средства хотя бы на перенос усадьбы. По этой причине часть крестьян на хуторах разорялась. Но это рассматривалось специалистами губстатотдела как закономерный процесс по выталкиванию излишних рабочих рук из деревни, страдающей переизбытком населения.

Не признавался и рост эксплуатации бедноты. По данным губстатотдела, в 1926 г. в крестьянском хозяйстве не использовалась треть рабочего времени: четвертая часть

стр. 149

летом и до 40% зимой. Интенсификация труда с переходом на хутор поглощала избыточные рабочие руки, что не грозило заметным ростом эксплуататорских тенденций. По данным бюджетного обследования 1924/5 г., зажиточные дворы с посевом в 6 - 8 дес. обладали излишком своего рабочего времени в 29%. Поэтому даже хозяйства зажиточных крестьян обходились своим трудом. Только незначительная верхушка (с посевом 10 и более дес.), испытывая дефицит рабочих рук (7% рабочего времени), прибегала к найму. Но и у них основная тяжесть (более 80%) всех работ выполнялась трудом членов семьи, а наемные работники, как правило, использовались на вторичных видах работ (например, нанимали подростков-подпасков)¹³. Доля действительно эксплуататорских хозяйств на Смоленщине тогда оценивалась всего в 2 - 2,5%. Специалисты, поддерживаемые секретарем губкома Бейкой, предлагали в целях предупреждения "окулачивания" новых хозяйств вовлекать их в кооперацию.

Таким образом, по мнению смоленских работников, хозяйственный подъем и обогащение части хуторов вели не столько к росту эксплуатации бедноты, сколько к более интенсивному использованию земли, скота, труда своего семейства, и на этой основе к повышению товарности крестьянских хозяйств, что отвечало целям аграрной политики. Хозяева хуторов стремились в кооперативы, то есть вовлекались в "социалистический" сектор экономики. Пролетаризация бедняцких дворов была неизбежна. Зато в середняцких и зажиточных хозяйствах наметился общий подъем, что поощрялось государством в середине 1920-х годов.

И все же хутор оставался нежелательным укладом по социально-политическим соображениям. В конце 1925 - начале 1926 г. ЦК ВКП(б) провел инструкторскую проверку на Смоленщине, по результатам которой 15 февраля 1926 г. было принято постановление "О состоянии и работе Смоленской организации". Отметив достижения в хозяйственном подъеме и развитии интенсивных форм сельского хозяйства, ЦК предложил смоленскому губкому "усилить работу в области общественного поселкового землеустройства, производственного кооперирования крестьянства... обеспечив при этом интересы маломощного крестьянства"¹⁴. Хуторизация и ориентация на зажиточного крестьянина, ведущего интенсивное хозяйство, еще не осуждалась, но была указана новая линия политики в деревне. Бейка - ответственный секретарь губкома, покровительствовавший интенсивным хозяйствам, был снят и направлен в распоряжение ЦК, а на его место назначен Д. А. Павлюченко.

При новом руководстве в губернии был объявлен курс на поселковое землеустройство. Однако, несмотря на более низкие расценки и первоочередность работ по разбивке общин на поселки, предоставление кредитов, создание фондов бедноты для льготного или бесплатного кооперирования и землеустройства, решительного перелома в пользу поселков не наблюдалось. В землеустроительный сезон 1926 г. было разверстано на поселки 18,5% крестьянской земли - против 21,1% в 1925 году. Губземуправление, оправдываясь перед губкомом, объясняло это задолженностью крестьян (в основном бедняков) за землеустроительные работы, создававшей земельным органам финансовые трудности. Убыточность землеустройства поселков по заниженным тарифам вынуждала покрывать убытки внесением в план работ 1926 года уже ранее оплаченных дел по выходу крестьян на хутора¹⁵.

Перелома не произошло и в настроениях землеустроительных работников. Постановлением губисполкома от 25 июля 1927 г. оплата землеустройства поселков еще более снижалась - до 1,1 руб. за дес., расценки за хутора и отруба повышались - до 2,3 руб. за десятину¹⁶. Расчет был сделан на материальное поощрение крестьян к устройству на поселки. А получилось так, что землеустроителям по таким тарифам было выгоднее выводить крестьян на хутор, поскольку такая работа требовала меньше времени и затрат, нежели поселок. Некоторые из земельных работников если не агитировали, то по крайней мере не препятствовали стремлению общинников выйти на хутора. Например, по желанию жителей дер. Ребиково Вельского уезда ее земельный участок, пригодный для создания поселка, был разбит на отруба и хутора, даже несмотря на то, что часть хозяйств на таких малых участках (в 1 -2 га) оказалась вдали от выгона и воды и уже изначально была нежизнеспособна¹⁷.

Вопреки провозглашенному курсу на создание поселков, Смоленщина по инерции продолжала осуществление десятилетнего землеустроительного плана 1925 г., согласно которому предполагалось к 1934 г. перевести на хутора и отруба 69,9% хозяйств. В перспективе в 1935 г. на участковых формах землепользования должно было оказаться 72,2% хозяйств и лишь 27,8% на поселках¹⁸. Разумеется, так не могло долго продолжаться. По обследовании смоленского землеустройства в конце 1927 г. Наркомзем РСФСР еще раз напомнил о "нужном" направлении землеустроительных работ и потребовал отчитаться о результатах к марту 1928 года. Губисполком немедленно поручил своим органам пересоставить десятилетний план, а план землеустройства

стр. 150

на 1928 г. построить с уклоном в пользу поселков, избегая создания хуторов и отрубов. Крестьянам, подавшим заявки на хутора, объясняли, что работы по участковому землеустройству будут проводиться только по исчерпании заявок на поселки. В декабре 1927 г. началась двухмесячная кампания - "Смотр землеустройства". Местным властям и землеустроительным работникам поручалось накануне выбора крестьянами формы землепользования проводить собрания и всячески агитировать за поселки¹⁹. Печать пропагандировала выгодность поселков и шельмовала хутора. Но выход на хутора запрещен так и не был.

В декабре 1927 г. XV съезд партии принял курс на коллективизацию, а на Смоленщине продолжалось по инерции создание хуторов. Правда, было объявлено о бесплатном землеустройстве в 1928 г. вновь создаваемых колхозов и первоочередном выполнении работ по разверстанию поселков, но достигнуть реального поворота в этом направлении не успели.

В мае 1928 г. грянуло "Смоленское дело". Работникам советского аппарата, в первую очередь губземуправления, обвиненным в искривлении классовой линии в деревне, ставилось в вину также и хуторское земелеустройство. Губком, губземуправление, губфинотдел, прокуратура и ряд других ведомств, отвечавших за политику в деревне, были подвергнуты чистке. Но даже в это время продолжалось землеустройство на хутора. Например, в дер. Шибнево Шумячской волости Рославльского уезда летом 1928 г. продолжалась разбивка на 60 хуторов и отрубов, между тем как землеустройство колхозов, образованных весной-летом 1928 г., проводилось не везде. Только после угроз нового руководства придать политическое звучание такому курсу землеустройства он был изменен²⁰. Выдел на хутора был практически запрещен. За 1928 год землеустройство хуторов и отрубов составило 7%²¹. В дальнейшем землеустроительная работа уже была направлена на обращение участковых хозяйств в поселки и устройство колхозов. Но хутора на Смоленщине оставались еще в течение 10 лет.

Хотя о недостатках хуторов в те годы говорилось очень много, наиболее существенным из них была усиленная дифференциация крестьянства и дробление хозяйств, в результате чего дворы мельчали и превращались в маломощные, как это имело место в Руднянской волости Смоленского уезда.

Руднянская волость еще в годы столыпинской реформы отличалась высокой степенью разверстания на хутора. Еще в 1907 г. Главное управление землеустройства и земледелия рекомендовало Рудню как район образцовых хуторов, куда следовало посылать экскурсии и где надо было перенимать опыт. К 1926 г. в Рудне на хуторах находилось 90% крестьянских дворов, но из них только 1,6% были на многополье. Это значит, что остальные не проводили даже минимума хозяйственных улучшений. Дело в том, что развитие товарно-денежных отношений в годы нэпа создало предпосылки для усиленного расслоения деревни. По выборочным данным обследований землеустроительных работников 1929 г. в Храпаковском гнезде хуторов Руднянского района оказалось, что не платят налог - 37%; платят налог до 10 руб. - 26%; от 10 до 40 руб. (середняки) - 28%; от 40 до 80 руб. (зажиточные) - 9%.

Таким образом, из примерно равных по имущественному положению дворов после выхода на хутора 63% превратились в бедняцкие и малоземельные. Лишь 9% стали зажиточными, тогда как в среднем по губернии насчитывалось 23,6% бедняков и 3,4% кулаков²². Таким образом: "Хутора оказались "раем" для небольшой группы зажиточных и кулаков. Основная масса крестьянства буквально разорилась на хуторах"²³.

Высокая производительность и товарность на хуторах достигались не только за счет лучшей организации хозяйства, но и за счет интенсификации физического труда, земли, скота. Достигнув в этом отношении предела, дальше развивать свое хозяйство на ручном труде было невозможно, потребовались бы машины (молотилки, жнейки, косилки и прочее). Обладали ими далеко не все хутора, а средств на их приобретение не было²⁴. Созданию машинных товариществ мешала разбросанность хуторов. Общинам и поселкам создать такие товарищества было намного проще.

Поселковые хозяйства также имели слабые стороны. В результате ошибок при их землеустройстве крестьянские хозяйства не только не избавлялись от трехполья, чересполосицы, вклинений чужих участков, принудительного севооборота, но и оказывались в еще более запутанном земельном состоянии, что приводило к затяжным земельным спорам и расстраивало хозяйствование.

Не все крестьяне стремились улучшать свое хозяйство. Одни были готовы трудиться с утра до ночи, но были и "ломаки" - те, кто не подчинялись общим решениям, сеяли как попало, не считаясь с принятым в поселке севооборотом. Намучившись с ними и не придя к согласию, крестьяне предпочитали выделиться из поселка.

Разумеется, обе формы землепользования не исключали друг друга. Они были пригодны в зависимости от характера местности, сельскохозяйственной специализа-

стр. 151

ции, экономической мощи и земельной обеспеченности крестьянских дворов, наконец, от желания крестьянина поднять хозяйство самому или при поддержке общины. Хозяйственная эффективность хуторов была выше в сравнении с общинными хозяйствами. Они возникали в районах товарного производства, крупных центров и дорог. При правильном и экономически оправданном выборе, а также умелом хозяйствовании хутора демонстрировали свою эффективность.

Но в условиях конца нэпа на Смоленщине накопились претензии в отношении хуторов. Их беда заключалась не только в дроблении, малоземелье, но и в классовой политике власти, которая препятствовала качественному (повышенным обложением растущих доходов) и количественному росту (ограничением площади земель в хозяйственном обороте, найма рабочей силы, машин, выдачи кредитов). Те хуторские хозяйства, которые не вмещались в прокрустово ложе примерно 6 - 10 дес. посева, были обречены. Одни впадали в бедность, другие получали ярлык кулацких. В ходе кампании по вскрытию "смоленского нарыва" хуторизация была осуждена и расценивалась как искривление классовой линии. Хуторянин был приравнен к кулаку, и местные власти, поощрявшие хутора, обвинялись в смычке с кулачеством. Новая экономическая политика на Смоленщине, как и везде, действительно усиливала расслоение деревни, несмотря на попытки властей сдержать этот процесс. Одни хозяйства богатели, другие беднели. Неустойчивость роста товарности сельского хозяйства, его неспособность удовлетворить потребности города в продовольствии, промышленности в сельскохозяйственном сырье ускорили слом нэпа.

Примечания

¹ ЛЫЗЛОВА И. Н. Крестьянская община в годы нэпа. - Вопросы истории, 2005, N 4; ВАСИЛЬЕВ В. В. Полемика вокруг сельской поземельной общины в публицистических работах А. И. Чупрова и Н. П. Огановского. - Вестник Московского городского педагогического университета, 2003 - 2004, N 2(5).

² См. ВЫЛЦАН М., МАННИНГ Р. Как советская власть ликвидировала хутора. - Наука и жизнь, 1997, N 4, с. 53.

³ Государственный архив новейшей истории Смоленской области (ГАНИСО), ф. 3, оп. 1, д. 3044, л. 6; Государственный архив Смоленской области (ГАСО), ф. 130, оп. 1, д. 2228, л. 41.

⁴ ГАСО, ф. 1207, оп. 1, д. 1747, л. 2.

⁵ ГАНИСО, ф. 3, оп. 1, д. 3804, л. 7.

⁶ ДАНИЛОВ В. П. Советская доколхозная деревня: население, землепользование, хозяйство. М. 1977, с. 139.

⁷ ГАНИСО, ф. 3, оп. 1, д. 3236, л. 11; д. 4033, л. 47, 53, 94.

⁸ Там же, л. 97.

⁹ ГАСО, ф. 130, оп. 4, д. 4, л. 10.

¹⁰ ГАНИСО, ф. 3, оп. 1, д. 2377, л. 302об. - 303, 291, 115.

¹¹ Там же, л. 130об.

¹² Там же, д. 4033, л. 99.

¹³ Там же, л. 73, 97.

¹⁴ Там же, д. 3444, л. 35.

¹⁵ Там же, д. 3927, л. 128; д. 3471, л. 142.

¹⁶ ГАСО, ф. 13, оп. 1, д. 747, л. 89об.

¹⁷ Смоленская деревня, 21.11.1928, с. 4.

¹⁸ Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 17, оп. 67, д. 476, л. 165.

¹⁹ ГАСО, ф. 13, оп. 1, д. 749, л. 208об.; оп. 2, д. 718, л. 25 - 26.

²⁰ Там же, ф. 130, оп. 4, д. 15, л. 116.

²¹ ГАНИСО, ф. 3, оп. 1, д. 4015, л. 109.

²² Там же, д. 4018, л. 48.

²³ ЛИВШИЦ М. О столыпинских и "советских" хуторах. - Хозяйство и культура, 1930, N 1 - 2, с. 54.

²⁴ По данным Смоленского губкома, в 1926 г. косилки имелись лишь в 6% крестьянских хозяйств, молотилки - в 15,8%, жатки - в 0,38% и веялки - в 0,16% (ГАНИСО, ф. 3, оп. 1, д. 3472, л. 77).