Заключение в январе 1667 г. Андрусовского мирного договора означало большие перемены в расстановке сил в восточной части Европы. Договор положил конец многолетней войне между Россией и Речью Посполитой, войне, которая не позволяла обоим государствам направить свои силы на решение стоявших перед ними других проблем, в том числе и внешнеполитических. Кроме того, с заключением договора был сделан важный шаг к соглашению обоих государств для совместной борьбы против угрозы с Юга. В ст. 18 и 19 договора устанавливалось, что в случае нападения войск крымского хана или султана, Россия и Речь Посполитая "общими силами и войски отпор бусурманом [...] давать будут" [1. N 398. С. 665]. Конкретно "о способу общей помочи", как предусматривалось ст. 30 договора, должны были договориться послы, которые приедут для ратификации Андрусовского договора [1. N 398. С. 643].

Эта договоренность была реализована с приездом в Москву осенью 1667 г. "великих" послов Речи Посполитой во главе с С. Беневским и заключением 4 декабря 1667 г. так называемого Московского договора. И ход длительных переговоров, предшествовавших соглашению, и само его содержание подробно рассматривались в научной литературе [2; 3. S. 88 - 109]. Однако до сих пор остается во многом неясным, какие планы связывали в Москве с заключением этого договора, как рассчитывали использовать его для решения своих внешнеполитических проблем.

В научной литературе можно найти указания на источник, который позволяет пролить свет на эту сторону дела - заметки главы Посольского приказа А. Л. Ордина-Нащокина на полях принадлежавшей ему копии Московского договора [2. С. 135; 4. S. 65]. Анализ этих заметок показывает, что А. Л. Ордин-Нащокин рассматривал Московский договор как важное долговременное соглашение. Для закрепления наметившегося сотрудничества он был готов пойти на уступки польско-литовской стороне в решении ряда спорных вопросов [5. С. 168 - 169]. Заметки позволяют судить и о том, как А. Л. Ордин-Нащокин рассчитывал использовать Московский договор для решения внешнеполитических проблем, прежде всего по отношению к южным соседям - Крымскому ханству и Османской империи.

Первый пункт Московского договора предусматривал, что в случае нападения этих южных соседей царь выставит 5 тыс. конницы и 20 тыс. пехоты, которые

Флоря Борис Николаевич - чл.-корр. РАН, зав. отделом Института славяноведения РАН.

должны будут соединиться с войсками Речи Посполитой между Днепром и Днестром. При этом оба государства обязывались не вести сепаратных переговоров с ханом или султаном. Совместные силы должны были действовать не только против татар и османов, но и против "своевольных людей" - казаков, которых следовало "принудить [...] к послушанию и отлучению от бусурман" [1. N. 420. С. 728 - 731]. Таким образом, по общему смыслу этой части соглашения русские войска должны были содействовать защите земель Речи Посполитой от нападения татар и османов и подчинению ее властям населения Правобережной Украины, гетман которой, Петр Дорошенко, был союзником крымского хана и вассалом султана. Несомненно, для представителей польско-литовской стороны именно в этом состоял главный смысл заключенного соглашения.

Как справедливо указал Г. А. Санин [2. С. 135], А. Л. Ордин-Нащокин, как показывают его заметки, оценивал тексты соглашения, касавшиеся казаков, иначе и вкладывал в них иное содержание. В тексте соглашения положениям о совместных действиях против казаков предшествовала преамбула, где указывалось, что казакам будут прощены все их враждебные поступки в прошлом, если "казаки украинские противные (т.е. враждебные. - Б. Ф.) за обсылкою обоих великих государей или которого ни есть из них, ту милость и добродеяние благодарно приняв, от бусурман отлучилися и болши с ними совету не имели". Этот текст А. Л. Ордин-Нащокин сопроводил таким комментарием: "Зело сие прехвально, чего прежде поляки слышать не хотели, а ныне, под заступление склонясь, волю казаком дали, кого они захотят к себе принять и в послушании быть" [6. Кн. 105. Л. 633]. Для понимания этого текста важно привести еще одну заметку на полях текста, говорившего о посылке войск на Украину: "На сие разум промыслом быти, а не все кровью приводить и держать" [6. Кн. 105. Л. 634]. Таким образом, глава Посольского приказа вовсе не стремился вести военные действия против казаков Правобережья, а приведенный выше текст Московского договора толковал как выражение согласия польско-литовской стороны на мирное присоединение Правобережной Украины к России, если ее население откажется от союза с "бусурманами".

Правильность такого понимания высказываний политика подтверждается текстом другого документа - его доклада царю. В нем "посольских дел оберегатель" доказывал, что надо вступить в переговоры с казаками Правобережья и при этом "не следует остерегатца поляков, в противности чего бы не показалось мирному утвержению", так как Московским договором "поволено и утвержено, кого они захотят, им дано на волю" [6. Кн. 105. Л. 672]. Употребленные А. Л. Ординым-Нащокиным слова о "мирном утвержении" имели в виду Андрусовский договор, по которому Правобережная Украина признавалась частью Речи Посполитой. Он доказывал царю, что переход Правобережного гетманства под власть России не будет нарушением этого соглашения, так как по Московскому договору польско-литовская сторона якобы согласилась на пересмотр условий, выработанных в Андрусове, в этом важном пункте, если таким путем будет разорван союз Правобережного гетманства с Османской империей и Крымом.

Заметки позволяют также установить, что, по мнению русского канцлера, заставило Речь Посполитую пойти на такую важную уступку. В этой связи обращают на себя внимание слова, что поляки, "под заступление склонясь, волю казакам дали". Их смысл, как представляется, можно раскрыть, рассмотрев еще одну заметку на полях Московского договора: "А тот промысл, как денги, так и рати, в вечной окуп за Украину" [6. Кн. 105. Л. 633 - 634]. Таким образом, по

убеждению А. Л. Ордина-Нащокина, на переговорах в Москве в обмен за "заступление" - военную и дипломатическую поддержку русского правительства в будущем конфликте с Османской империей и Крымом польско-литовская сторона дала завуалированное согласие на присоединение Правобережной Украины, и эту возможность, по его мнению, следовало непременно использовать.

При заключении Московского договора был поднят вопрос и о решении другой важной внешнеполитической проблемы, стоявшей перед Россией. В своих записках 1660-х годов, адресованных царю, А. Л. Ордин-Нащокин постоянно поднимал вопрос о том, что в союзе с Речью Посполитой можно будет добиться уступок от Швеции, важных, благоприятных для союзников перемен в Балтийском регионе [4. S. 59 - 61]. Важный шаг в этом направлении был предпринят во время переговоров в Москве. Здесь русская сторона выступила с предложением созвать в июне 1668 г. трехсторонний русско-польско-шведский съезд на территории Курляндии, где были бы выработаны благоприятные условия торговли для подданных всех трех государств. Послы Речи Посполитой обязались довести эти предложения до сведения короля и Речи Посполитой. Эта договоренность была зафиксирована в ст. 8 Московского договора [1. N 420. С. 733 - 734]. К тексту статьи А. Л. Ордин-Нащокин сделал следующий комментарий: "Сия осмая статья замыкаят в собе великую государственную тайну", а от ее осуществления "великой Росии [...] прибытки неоцененные будут" [6. Кн. 105. Л. 649 об.]. Эта заметка показывает, какое значение придавалось созыву съезда. Руководитель Посольского приказа явно рассчитывал, что на нем благодаря совместному выступлению союзников будет ликвидировано (или значительно смягчено) принудительное посредничество немецких купцов - подданных шведского государства при заключении сделок с русскими и западноевропейскими купцами, т.е. будет сделан важный шаг к благоприятному для России решению "балтийского вопроса".

Важные сведения о планах главы Посольского приказа и первых шагах, направленных на осуществление этих планов, содержит наказ посланникам И. П. Акинфову и Я. Поздышеву, отправленным в Варшаву в конце декабря 1667 г. добиваться ратификации сеймом Московского договора.

Содержание наказа показывает, как глава Посольского приказа оценивал международную ситуацию в самом конце 1667 г. Хотя Московский договор был прежде всего соглашением о военно-политическом союзе России и Речи Посполитой, направленном против Османской империи и Крыма, содержание наказа говорит о том, что глава Посольского приказа был убежден, что само заключение такого союза заставит Османскую империю и Крым воздержаться от враждебных действий. Не случайно в наказе много места было посвящено тому, каковы должны быть условия мирных соглашений с этими государствами и какими способами следует в дальнейшем обеспечить сохранение мира. Так, в будущий договор с Османской империей следовало бы внести условие, чтобы султан "не вступался" в случае, если христианские государи станут давать отпор нападениям крымских татар [6. 1668 г. N 3. Л. 75]. Оба государства общими усилиями должны добиться того, чтобы прекратились нападения на земли ханства донских и запорожских казаков [6. 1668 г. N 3. Л. 77]. В грамоте Алексея Михайловича, которую посланники должны были вручить королю Яну Казимиру, также говорилось, что благодаря решениям сейма должно установиться "общее остереганье от Запорогов, что тамошние казаки зело неохотны с ханом с ордами в миру быть" [6. 1668 г. N 3. Л. 30].

В наказе, совсем необычно для русских документов такого рода, ярко рисовались картины благоденствия, которое наступит после заключения мира: "Тогда

вместо кровавые войны от торговли богатство и пожитки на обе стороны людем будут, и учнут множитца люди торговые, а не воинские, и то будет меж государствы крепость непорушимая" [6. 1668 г. N 3. Л. 87]. Эта торговля, более выгодная для всех, чем война, изменит и характер отношений Крыма с Доном и Запорожьем. Начнутся "торги великие" "не толко в поселениях живущих, как на Дону, так и в Запорогах, но и в кочевых улусах лошадьми и всяким скотом [...] и познают великие прибыли к мирному здержанию" [6. 1668 г. N 3. Л. 87]. Так, благодаря взаимовыгодной торговле на южных границах Восточной Европы наступит мир и процветание. Тот же рецепт А. Л. Ордин-Нащокин предлагал использовать и в сфере отношений с Османской империей. И здесь следует добиваться, чтобы "торговлям и промыслам [...] ни в чем забороны не было, и торги б, де, меж людьми и до Царя города в проезде были не обидны" [6. 1668 г. N 3. Л. 75 - 76]. В этих высказываниях, непривычно страстных, отразились сокровенные мысли главы Посольского приказа о том идеальном устройстве мира, которые он пытался воплотить в своей практической деятельности, его глубокое убеждение, что всем можно показать и доказать, что настоящее процветание может принести только взаимовыгодная торговля.

Достижения таких мирных соглашений оба государства должны были добиваться совместно. Посланникам следовало предлагать, чтобы послам Речи Посполитой в Стамбуле дали указания действовать совместно с русскими дипломатами [6. 1668 г. N 3. Л. 93]. Одновременно планировались тройственные русско-польско-крымские мирные переговоры. В уже упоминавшейся грамоте Алексея Михайловича содержалось предложение прислать представителей Речи Посполитой на Дон для заключения трехстороннего мирного договора [6. 1668 г. N 3. Л. 163 и сл.]. Вместе с тем содержание наказа показывает, что мирные инициативы в Москве считали нужными подкрепить военными демонстрациями, которые могли бы заставить крымского хана пойти на заключение мирного договора. Политикам в Варшаве следовало сообщить, что Я. Т. Хитрово и генерал Филипп фон Буковен посланы из Москвы на юг, "им же вручен Белгородцкой полк, и тот полк взяв, итить им к Запорогам". Одновременно в Киев приказано идти "всему Севскому полку". От Волги к Запорожью должны были также двинуться калмыки. В наказе выражалось убеждение, что этого будет достаточно, чтобы заставить хана соблюдать мир "и казаков к послушанию привесть, не побуждая великих ратей и войны" [6. 1668 г. N 3. Л. 86 - 87].

Посланники везли еще одно важное сообщение о скором приезде в Киев самого царя Алексея Михайловича. Посланники должны были объяснить, что этот приезд удержит хана от враждебных действий "и лехкомысленные люди (очевидно, казаки Правобережья. - Б. Ф.) впрямь от хана отлучатца" [6. 1668 г. N 3. Л. 96]. Соображения эти были вполне резонными. Приезд царя мог действительно привести к подобным результатам, но они вряд ли могут служить действительным объяснением столь необычного решения о поездке русского монарха в пограничную крепость, которую по условиям Андрусовского договора следовало вскоре передать полякам. Мотивы такого решения станут яснее после рассмотрения всей совокупности данных о шагах, предпринятых русским правительством на рубеже 1667 - 1668 гг.

Посланникам было дано еще одно поручение. Они должны были встретиться на сейме с послами правобережного казачества и разъяснить им смысл и значение Московского договора. Им следовало объяснить, что союз России и Речи Посполитой обеспечит надежную оборону Украины "против турских и татарских сил".

Кроме того, казацким послам должны были сообщить, что послы Речи Посполитой согласились с тем, что царь будет "заступником" жителей Правобережья и что им прощаются "вины и преступления [...] с начала нынешней войны и до сех времяни". Послов следовало убедить, что казакам нужно "от бусурманские прелести оторватца" и подчиниться власти христианских государей - польского короля и русского царя. Но далее недвусмысленно указывалось, что у казаков при этом есть выбор - они могут порвать с "бусурманами" - "из них единого послушав". Кто должен быть этим "единым", достаточно ясно вытекало из заключительных слов этого раздела наказа, где предписывалось сообщить через послов всем казакам Правобережья, чтобы они "на то все надежны были и его царское величество за оборонителя и заступника вечно себе имели" [6. 1668 г. N 3. Л. 96 - 97]. Очевидно, что на страницах наказа отразилось то понимание характера Московского договора, которое до этого было зафиксировано в заметках руководителя русской внешней политики.

Еще до отъезда посланников в Варшаву на Украину с важной миссией был послан стряпчий Василий Михайлович Тяпкин, в предшествующие годы неоднократно выполнявший важные поручения русских властей. Он прибыл в Киев к 13 декабря 1667 г. [7. С. 47]. Материалы этой миссии сохранились очень неполно. Нет ни наказа В. М. Тяпкину, ни его подробного отчета о поездке, не сохранились и тексты грамот, которые он посылал украинским партнерам по переговорам. О характере его миссии можно судить лишь по некоторым сохранившимся ответам этих партнеров и по высказываниям, сделанным на переговорах самим В. М. Тяпкиным. Изучение этих материалов, опубликованных во второй половине XIX в., позволило установить, что главной целью миссии В. М. Тяпкина были переговоры с гетманом Правобережной Украины Петром Дорошенко о переходе гетманства под русскую власть. Констатация этого факта поставила ученых перед важной проблемой. Уже известный исследователь истории Украины XVII в. В. И. Эйнгорн задавался вопросом, "как поступило бы московское правительство, если бы Дорошенко сдался на увещания Тяпкина?". Присоединение к России Правобережной Украины означало бы пересмотр Андрусовского договора в одном из наиболее важных его условий. По убеждению Эйнгорна, ни русское правительство, ни только что заключивший Андрусовский договор А. Л. Ордин-Нащокин, который отправил В. М. Тяпкина на Украину, на это пойти не могли. Поэтому, по его мнению, в действительности Тяпкин должен был своими действиями вызвать "в западной Малороссии такие серьезные смуты, что польскому правительству было бы не до Киева", который в соответствии с условиями Андрусовского договора следовало передать Речи Посполитой в 1669 г. [8. С. 434 - 435]. В. И. Эйнгорн, к сожалению, никак не объяснил, какие благоприятные для русского правительства "смуты" должны были вызвать на Правобережной Украине действия В. М. Тяпкина.

Саратовский исследователь И. В. Галактионов выдвинул другую точку зрения. Как и В. И. Эйнгорн, он полагал, что А. Л. Ордин-Нащокин не мог пойти на нарушение Андрусовского договора. По его мнению, указания вести переговоры с Дорошенко посланец получил от Боярской Думы, и они шли вразрез с инструкциями Ордина-Нащокина [7. С. 47 - 51].

Основываясь на проведенном выше анализе заметок А. Л. Ордина-Нащокина и его наказа посланникам в Варшаву, можно предложить иное решение вопроса. Посылка В. М. Тяпкина была шагом по пути к реализации установлений Московского договора по отношению к Украине в том понимании, какое придавал

им глава Посольского приказа. По его убеждению, как уже указывалось выше, Московский договор открывал для России возможность мирным путем, не вступая в конфликт с Речью Посполитой, присоединить Правобережную Украину к Русскому государству, и он стремился использовать эту возможность.

Есть основания полагать, что "посольских дел сберегатель" был уверен в успехе миссии В. М. Тяпкина, так как, по его оценке, у правобережного казачества и его главы Дорошенко не было иного выхода, кроме как согласиться на русские предложения. Оценка эта опиралась на убеждение, что союз России и Речи Посполитой, подкрепленный соответствующими дипломатическими и военными мерами, заставит Османскую империю и Крым отказаться от вмешательства в восточноевропейские дела, и лишенный татарской и османской помощи Дорошенко окажется в тяжелом положении.

Уже в грамоте, посланной гетману Левобережья И. М. Брюховецкому в июне 1667 г., А. Л. Ордин-Нащокин, говоря о вероятном скором заключении мира союзников с ханом и султаном, риторически восклицал, имея в виду сторонников Дорошенко: "И те отступники где явятца" [9. Т. 6. N 63. С. 205]. 15 августа 1667 г. местоблюститель киевской митрополичьей кафедры Мефодий Филимонович, опасавшийся нападения войск Дорошенко на Левобережье, просил усилить гарнизоны в украинских городах, но услышал в ответ: "Плевать мне на Дорошенка, надеятца ему не на кого, и крымской хан просит и хочеть быть с великим государем в миру" [9. Т. 7. N 31. С. 80]. После заключения Московского договора эта уверенность усилилась, что нашло свое выражение в высказываниях В. М. Тяпкина на переговорах с правобережным гетманом [9. Т. 6. N 71. С. 252 - 253].

Тяпкин убеждал представителей казачества Правобережья, что их существование в составе Речи Посполитой невозможно ("с полскими народы в мире и в любви не ужитца, и без кроворазлития никогда меж вами не будет"). Если поляки сумеют привлечь на свою сторону хана, положение казаков станет безнадежным. Единственный выход - переход под власть царя, а царь "в заступлении от всех ненавидящих вас имети будет".

В. М. Тяпкин одновременно был тем лицом, которое сообщило в Киеве о желании Алексея Михайловича приехать в город, чтобы "помолиться" у мощей похороненных в Киево-Печерской лавре святых, его посещению должен был предшествовать приезд в Киев А. Л. Ордина-Нащокина, он должен был все подготовить для приема царя [8. С. 436 - 437]. Как видно из приведенного выше текста наказа И. П. Акинфову, одновременно с царем в Киев должен был прийти "весь Севский полк".

Сопоставляя между собой все имеющиеся факты, как представляется, можно сделать вывод, что приезд Алексея Михайловича в Киев находился в определенной связи с планами перехода Правобережного гетманства под русскую власть. Дело было не только в том, что приезд царя в Киев способствовал бы более оперативному решению всех вопросов, которые могли возникнуть при заключении соответствующего договора. В ст. 1 Московского договора указывалось, что если один из монархов выедет на вероятный театр военных действий, то все находящиеся здесь войска союзников должны в этом случае поступить под его командование [1. N 420. С. 730]. Тем самым, находясь на Украине и взяв на себя командование, Алексей Михайлович мог бы предотвратить попытки польских войск препятствовать переходу правобережного гетманства под русскую власть.

При всем возросшем интересе к украинским делам в Москве не упускали из виду и "балтийской проблемы". И. П. Акинфов и Я. Поздышев должны были ука-

зывать сенаторам на важность съезда в Курляндии и добиваться того, чтобы сейм дал соответствующие полномочия тем представителям Речи Посполитой, которые поедут на съезд [6. 1668 г. N 3. Л. 89 - 92]. Предложение снова было повторено в апреле 1668 г. с посылкой в Варшаву гонца Михаила Гольцова [6. 1668 г. N 9. Л. 19 - 24]. 16 декабря 1667 г. Алексей Михайлович обратился с предложением о созыве съезда в Курляндии к шведскому королю Карлу XI [10. S. 553].

Перед русскими правящими кругами на рубеже 1667 - 1668 гг. разворачивались широкие перспективы: установление длительного взаимовыгодного мира с соседями, мирное присоединение Украины, пересмотр условий торговли на Балтике в духе, благоприятном для развития русской экономики. Однако очень скоро на пути осуществления этих планов стали возникать серьезные трудности. Речь Посполитая понимала Московский договор иначе, чем А. Л. Ордин-Нащокин, и не намерена была отказываться от Правобережной Украины. Османская империя и Крым не проявляли заинтересованности в заключении мира и, рассчитывая на их помощь, правобережный гетман Петр Дорошенко не только не желал подчиняться русской власти, но и хотел вырвать из-под нее Левобережье. Швеция не желала участвовать в невыгодном для нее съезде.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Полное собрание законов Российской империи. Собр. 1. СПб., 1830. Т. 1.

2. Санин Г. А. Правобережная Украина и русско-польские переговоры 1667 г. в Москве // История СССР, 1970, N1.

3. Wójcik Z.  traktatem Andruszowskim a  Stosunki polsko-rosyjskie 1667 - 1672. Warszawa, 1968.

4. Koprejewa T. Starania Rosji о sojusz ekonomiczny z  w walce z wladztwem szwedzkim na  (Projekt zwolania konferencji w Kurlandii w 1668 r.) // Kwartalnik historyczny. 1959. N 1.

5. Флоря Б. Н. Заметки А. Л. Ордина-Нащокина на полях Московского договора 1667 г. // Prospice sed respice. Проблемы славяноведения и медиевистики. Сборник научных статей в честь 85-летия профессора Владимира Александровича Якубского. СПб., 2009.

6. Российский государственный архив древних актов. Ф. 79. Сношения России с Польшей.

7. Галактионов И. В. Украина в дипломатических планах России, Польши, Крыма и Турции в конце 60-х гг. XVII века // Славянский сборник. Саратов, 1985. Вып. 3.

8. Эйнгорн В. И. Очерки из истории Малороссии в XVII в. М., 1899. Т. 1.

9. Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России. СПб., 1869. Т. 6; 1872. Т. 7.

10. Fahlborg B. Sveriges yttre politik. 1664 - 1668. Stockholm, 1949. Т. 1.