М. Наука. 1985. 261 с.

Монография доктора исторических наук Н. Н. Улащика (1906 - 1986 гг.) подводит итог его многолетних изысканий по археографии и источниковедению Белоруссии и Литвы феодального периода. С именем автора связана и публикация основного комплекса белорусско-литовских летописей¹ . Издание их ведется уже более 160 лет, однако, в истории белорусско- литовского летописания остается немало проблем, ожидающих серьезного исследования. Не претендуя на их исчерпывающее рассмотрение, Н. Н. Улащик сосредоточил внимание лишь на ряде принципиально важных, малоизу-

¹ ПСРЛ. Т. 32. Хроники: Литовская и Жмойтская, Быховца. Летописи: Баркулабовская, Аверки и Панцырного. М.. 1975; т. 35. Летописи белорусско- литовские. М. 1980.

стр. 122

ченных, нередко спорных проблем истории Великого княжества Литовского.

Тщательный историографический разбор трудов предшественников, осуществленный в книге, показывает, что исследователи "коснулись в той или иной степени едва ли не всех важнейших вопросов белорусско-литовского летописания" (с. 28). В последние годы в Белоруссии и Литве появился ряд работ по данной проблематике² , но это не значит, что все вопросы уже решены. Отсутствует полное описание белорусско-литовских летописей, далеко не всегда достаточно изучена история их создания, находки, публикации; до сих пор практически не являлись предметом исследования городские хроники.

Н. Н. Улащиком впервые дан археографический обзор 15 белорусско-литовских летописей, т. е. всех летописных памятников, созданных на землях Великого княжества Литовского и известных в настоящее время (включая "Хронику Быховца" и "Хронику Литовскую и Жмойтскую"). В книге прослежены судьбы отдельных памятников, нередко загадочные, трагичные: исчезла вскоре после публикации (1834 г.) "Хроника Быховца", погибла во время второй мировой войны в Варшаве "Летопись Красинского". Значительный интерес представляют наблюдения автора относительно особенностей передачи текста летописей в различных изданиях, исследованные им случаи искажения переписчиками и публикаторами отдельных летописных известий, географических названий, имен.

Рассматривая летописные источники сочинений М. Стрыйковского, автор приводит примеры использования этим хронистом памятников, не дошедших до наших дней в подлинном виде. Обнаружение таких свидетельств существования исчезнувших памятников обогащает наши представления о духовной культуре прошлого. Анализ летописных данных о литовских князьях Миндовге и Войшелке позволил Н. Н. Улащику опровергнуть распространенное в историографии мнение о заимствовании этих сведений "Хроникой Быховца" из русской Ипатьевской летописи. На основе изучения текста Стрыйковского он приходит к выводу о существовании созданной еще в XIII в., т. е. современной описываемым событиям, т. н. летописи Войшелка Миндовговича. Эта летопись, по предположению Н. Н. Улащика, послужила исходным материалом для названных сочинений (с. 128 - 129). Если это так, то нижняя хронологическая граница белорусско-литовского летописания отодвигается в более ранние века.

Как известно, летописи нередко содержат легендарные известия. Например, восемь летописей включают рассказ о приходе в Литву 500 семей римской знати во главе с родственником императора Нерона Палемоном, об основании ими Литовского княжества, о захвате легендарными литовскими князьями русских земель, их успешных войнах с татарами. Мнение о "римском" происхождении литовцев, едва ли не впервые высказанное в XV в. Яном Длугошем, отметившим сходство литовского языка и латыни, льстило самолюбию литовской знати, было ею охотно принято и стало толчком к созданию легенды о Палемоне, проникшей в XVI в. и в белорусско-литовское летописание. Подчеркивая древность литовской династии, эта легенда служила как бы ответом московским князьям, претендовавшим на происхождение от императора Августа, была попыткой обосновать превосходство литовских панов над польской шляхтой³ , т. е. выполняла идеологическую функцию.

Разумеется, рассказ о приходе в Литву римлян фантастичен, и уже в XIX в. историки (за исключением Т. Нарбута) воспринимали его весьма скептически. Однако при разборе легендарной истории литовских князей встает вопрос о наличии в ней рационального зерна, возможности использовать некоторые данные сказаний для освещения древнейшей истории Литвы. Н. Н. Улащик сопоставляет варианты сказания, анализирует географические представления летописцев (любопытно его наблюдение об их

² Juca s M. Lietuvos metrasfiai. Vilnius. 1968; Ючас М. А. Хроника Быховда. В кн.: Летописи и хроники. 1973. М. 1974; Чамярыцкі В. А. Беларусшя летапісы як помпікі літаратуры. Мінск. 1969; и др.

³ ПСРЛ. Т. 32, с. 153.

стр. 123

слабом знакомстве с собственно Литвой, особенно Жемайтией, с. 138), отмечает многочисленные противоречия в легендарной генеалогии великих князей литовских, не совпадающей с данными других источников (в частности Ипатьевской летописи).

Особое внимание уделено в книге вопросу о формировании государственной территории Великого княжества Литовского. В легендарной истории Литвы наиболее важное место отведено, как ни странно, не литовским городам, а белорусскому Новогрудку, где, по преданию, правили прямые потомки Палемона вплоть до уже исторических персонажей - Миндовга и его сына Войшелка. Анализируя сказание, Н. Н. Улащик выдвинул предположение, что легенда о Новогрудке как центре могучей державы связана с ролью, которую его жители сыграли в утверждении на литовском престоле Войшелка. Предания, отраженные в сказании, часто недостоверны, особенно в деталях. Однако данные Ипатьевской летописи позволяют автору утверждать, что в XIII в. Новогрудское княжество действительно было независимо и от Волыни, и от Литвы, управлялось русскими, а на каком-то этапе и литовскими князьями, сумевшими распространить свою власть на юго-восток Белоруссии. И хотя сказание все же преувеличивает территорию этого княжества, "политическая значимость Новогрудка в то время была очень велика" (с. 169).

Разбор легендарной части белорусско-литовских летописей, предпринятый автором, проясняет лишь некоторые проблемы истории белорусских и литовских земель. В частности, остаются не рассмотренными подробно сведения сказаний о деятельности легендарных литовских князей в Полоцке⁴ . Однако анализ сказания позволил Н. Н. Улащику убедительно показать, что легенда о Палемоне и его потомках, относящаяся в основном к Новогрудку, записана в этом городе (с. 159).

Можно в целом согласиться с автором, когда он констатирует, что "легенда четко разделяется на две части" - сообщение о приходе "римлян" в Литву и историю Новогрудского княжества. Первая из них, по предположению Н. Н. Улащика, создана уроженцем литовской области Девялтвы, а вторая - жителем Новогрудка (с. 162). Впрочем, в сущности состав сказания может оказаться еще более сложным, поскольку Н. Н. Улащик и сам признает, что повесть о литовских князьях в Полоцке "стоит как-то в стороне от всего остального сказания" (с. 163), т. е. вопрос о полоцком элементе в легенде требует исследования.

Одна из наименее изученных страниц, белорусско-литовского летописания - городские хроники. Известные в настоящее время белорусские городские хроники появились в середине XVII в., спустя сто лет после прекращения в Великом княжестве Литовском общегосударственного летописания. В отличие от составителей прежних летописей городские летописцы интересовались в первую-очередь (хотя и не только) местными делами и, даже используя летописные сказания, извлекали из них прежде всего сведения о своем городе. В этих памятниках излагались документы, но также и всевозможные слухи, местные легенды, поэтому их данные далеко не всегда достоверны. Однако для истории городской жизни, для изучения идейно-политической борьбы в городах, городской культуры Белоруссии значение этих хроник огромно.

Н. Н. Улащик выделяет три известных в настоящее время центра белорусского городского летописания: Могилев, где с середины XVII в. до 1867 г. велась летопись, начатая Т. Р. Суртой и продолженная членами семьи Трубницких; Витебск; с его летописью Панцырного и Аверки; Слуцк. В книге рассматриваются созданные в Могилеве в первой половине XIX в. "Записки" игумена Ореста. Сделанные игуменом обширные выписки из могилевских хроник, документов и даже опубликованных в то время источников и исторических сочинений (в т. ч. работ Н. М. Карамзина и Н. Н. Бантыш- Каменского) вряд ли можно считать летописью. Труд Ореста вместе с тем во многом напоминает сочинения его предшественников, и Н. Н. Улащик имеет основания! назвать его "последним летописцем Белоруссии" (с. 217).

⁴ Этот вопрос, по-видимому, заслуживает специального исследования. Целесообразно также выяснить степень знакомства летописцев с географией Полоцкой земли, проанализировать и легендарную генеалогию литовской династии, правившей в Полоцке.

стр. 124

Строго говоря, едва ли можно отнести к жанру летописи и два других памятника, упомянутых в монографии: включенное в "Записки" Ореста анонимное произведение, посвященное осаде Старого Быхова в 1707 г., и рукопись на польском языке "Из дневника города Слуцка", также содержащую описание его осады в 1655 году. В обоих случаях, очевидно, речь идет о другой форме фиксации исторических знаний, весьма распространенной в Великом княжестве Литовском в XVII в., - диариуше, дневниковых заметках, на основе которых нередко возникали литературно обработанные рассказы об исторических событиях. Однако рассмотрение этих памятников в книге правомерно, поскольку их привлечение позволяет более полно представить эволюцию городского летописания, свидетельствует об обращении в городской среде исторических сочинений новых жанров, вытеснявших летописи.

При характеристике позднего летописания на территории Великого княжества Литовского, может быть, следовало упомянуть и о летописях, существовавших в католических монастырях. Известны, например, и частично опубликованы погодные записи Смоленской иезуитской коллегии за 1611 - 1652 годы⁵ . Впрочем, это самостоятельное направление белорусско-литовского летописания заслуживает специального изучения. Как подчеркнуто в заключении (с. 238), за пределами исследования остался и вопрос о существовании полоцких летописей. Таким образом, в источниковедении белорусско-литовского летописания еще немало нерешенных задач. Монография Н. Н. Улащика, несомненно, облегчает дальнейшую работу в этом направлении.

⁵ Погодные записки смоленских иезуитов. В кн.: Смоленская старина. Вып. 3, ч. 2. Смоленск. 1916. Оригинал этих записок сохранился (ЦГАДА, ф. 1473, оп. 1, д. 920).