ПРИВИЛЕГИРОВАННОЕ СОСЛОВИЕ ФЕОДАЛЬНОЙ ПОЛЬШИ

Актуальные публикации по истории и культуре Беларуси.

NEW БЕЛАРУСЬ


БЕЛАРУСЬ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

БЕЛАРУСЬ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему ПРИВИЛЕГИРОВАННОЕ СОСЛОВИЕ ФЕОДАЛЬНОЙ ПОЛЬШИ. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2017-12-08

Среди присущих лишь шляхетской культуре отличий, которые, с одной стороны, отделяли ее в XVI-XVIII вв. от культуры других социальных слоев, а с другой - оказали стойкое, причем преимущественно отрицательное влияние на дальнейшую историю Польши, одно из главных мест занимают, несомненно, обычаи шляхты. Она создала культуру не только пространственно рассредоточенную и индивидуализированную, но прежде всего деревенскую. Дело в том, что шляхта жила в деревне, в усадьбах, разбросанных по территории огромного государства, а не была сосредоточена вокруг королевского двора, как это имело место, например, во Франции. В высшей степени чужда и ненавистна шляхетской массе была концепция некоего польского Версаля, где вокруг "короля- солнца" вращались бы десятки малых планет, лишь от него получающих свою силу, блеск и престиж (это не значит, конечно, что она не видела выгод, вытекающих для молодого шляхтича из возможности "обтесаться" при магнатском дворе). В XVII в. шляхта не следовала, однако, примеру тех представителей польского Возрождения, которые строили себе резиденции также и в городах.


Шляхта почти демонстративно подчеркивала свою неприязнь к большим городам, в которых усматривала, говоря современным языком, "скопление зла". Эта неприязнь касалась и столицы - Варшавы, в частности, потому, что в ней видели очаг опасных для шляхетской вольности политических интриг. Зато жизнь в деревне казалась шляхте соответствующей традициям республиканского Рима, к которым она столь охотно обращалась и где, как известно, даже диктаторы шли прямо от плуга защищать подвергшуюся угрозе родину. Такая жизнь давала ей также моральные преимущества перед другими слоями населения, "ибо в городах легко распространяются пороки и ереси, а рыцарская доблесть уступает место изнеженности"1 .


С неприязнью к городам связан был идеал шляхтича-землевладельца, причем - явление довольно характерное для польских условий - этот идеал землепашца не был связан с вероисповеданием. Один и тот же или весьма сходный идеал мы находим в так называемой усадебной литературе, расцвет которой приходится на рубеж XVI-XVII веков. Она была создана приверженцами различных религиозных исповеданий (начиная с католиков и кончая арианами) и представителей разных районов Речи Посполитой. Их идеалом была деревня, достаточно большая, чтобы обеспечить хозяйственную независимость ее владельцу, и в то же время настолько малая, чтобы он мог лично руководить земледельческими работами и был свободен от искушений, которые несут




1 J. Michalski. "Warszawa" czyli о antystolecznych nastrojach w czasach Stanislawa Augusta. "Warszawa XVIII wieku". T. XII, z. I. Warszawa. 1972, str. 49.


стр. 159




с собой богатство и праздность. Хотя шляхтич должен был скорее управлять и надзирать, чем браться за плуг собственными руками, однако и к нему относился образ пахаря, так часто встречающийся как в усадебной поэзии, так и в житийной литературе XVII в. (примером может служить развитый в Польше культ св. Исидора)2 . Итак, это был сельский идеал, видевший мир сквозь призму деревни (правда, в целом и лишенный понимания красот природы).


С восхвалением сельской жизни, которую ведет шляхтич, владелец фольварка, связывалась также апология умеренности во многих сферах. Воздержанность в приобретении имений и чинов должна была сочетаться с умеренностью "в пытливости человеческого ума". Это было выражением тенденций к стабилизации в шляхетской среде, попыткой ухода от конфликтов развивающейся цивилизации, создавало возможность выхода из бурь и разладов эпохи, наступившей после Тридентского собора3 .


Эта шляхетская идиллия, мир, полный гармонии, в котором не было места злому соседу, экономическим бедствиям, войнам или пожарам, представляла собой своего рода утопию в миниатюре, сельскую Аркадию, возможную в условиях помещичьего быта. Реализация идеала землевладельца должна была дать шляхтичу ничем не ограниченную личную независимость, абсолютную вольность и свободу. Его внутреннее спокойствие проистекало не только из хозяйственной замкнутости фольварка, но и из того, что он не гнался за чинами и ограничивал свои интересы аграрными вопросами.


Содержавшееся в усадебной поэзии восхваление счастья в домашней тиши было, вероятно, первой в польской литературе апологией посредственности, скромных потребностей и вместе с тем осуждением карьеризма и погони за удачей. Подобно тому, как власть магнатской олигархии не находит почти никакого отражения в политической литературе того времени, так и в идеалах польской шляхты нельзя найти призывов к подражанию тем, кто пробился в магнатскую среду. Охотно восхваляя (особенно во время свадебных торжеств) блестящее прошлое рода, который мог похвастаться гетманами, маршалками или епископами, старались, однако, как правило, не напоминать никому, с кого именно началась эта знатность. При феодальном строе сатирики, моралисты и проповедники всегда клеймили плебеев, жаждавших преодолеть сословные и социальные барьеры. Для польских условий характерно, однако, что и шляхтич, домогавшийся "магнатского звания", навлекал на себя резкое порицание.


Пользуясь современной терминологией, можно сказать, что эталону личности этого сословия, почти как правило, было свойственно порицание выдвижения, независимо от того, на какую ступень общественной лестницы должно было оно вести, был ли это переход из обычного шляхетского звания в сенаторское или же попытка нелегально ("с черного хода") попасть в ряды шляхты, над чем так сокрушался В. Неканда-Трепка, который в знаменитой "Liber chamorum" (начало XVII в.) оставил длинный список плебеев, пытавшихся пролезть в состав шляхты4 . Вполне справедливым кажется мнение, что труднее всего было пробиться в группу средней шляхты и гораздо легче происходило выдвижение на самом верху (в магнаты) или на самом низу (из плебеев в мелкие шляхтичи).


Правда, в литературе XVII в. мы встречаем восхваление смелых рыцарей удачи, двигавшихся на восток в поисках новых земель и бо-




2 См. J. Tazbir. Kult sw. Izydora (J. Tazbir. Arianie i katolicy. Warszawa. 1971, str. 203 nn.).


3 Cz. Hernas. Barok. Warszawa. 1973, str. 70 - 73.


4 W Nekanda-Trepka. Liber generationis plebeanorurn ("Liber charnorum"), cz. I-II. Wroclaw. 1963.


стр. 160




гатств, то есть типа, который на польской почве отчасти представлял собою эквивалент конкистадоров. А во времена, когда планировалась война Владислава IV Вазы против Турции, широко использовался в литературе образ смелого рыцаря, который благодаря своей отваге освободит Балканы от ига Высокой Порты. Если бы мы, однако, подсчитали эти голоса, то оказалось бы, что они составляют ничтожное меньшинство по сравнению с голосами похвалы спокойной, бездеятельной и не слишком честолюбивой жизни.


С сельским бытом шляхты связано было также ее специфическое отношение к времени, которого в отдельные периоды года было в избытке, что наряду с обилием продуктов лежало в основе польского гостеприимства, столь прославляемого чужеземцами. Оно представляло собой контраст холодному приему, оказываемому иностранцам в Нидерландах, Англии или во Франции. Уже Я. Быстронь частично выяснил эту загадку, указывая, что со временем не особенно считались, еды было сколько угодно, а гость из далеких стран был интересен, так как нарушал монотонность сельского быта5 . Ведь в любую эпоху гостеприимство не только свидетельствует об отношении к иностранцам, но и представляет собой в известной степени функцию условий жизни. Поэтому пока продукты питания и время не были еще ценностями для продажи, а развлечения ограничивались контактами в своем кругу, до тех пор француз, англичанин, итальянец и даже немец находили радушный прием в усадьбах, где в них видели верное средство от скуки и своего рода живую газету. Гость в Польше эпохи барокко мог обременять только в связи с отсутствием у него достоинств именно в этой области. Поэтому тогдашняя сатира клеймит лишь гостей нудных и докучливых, а не тех, кто отнимает ценное время или объедает хозяина.


Путешествовавших по Польше иностранцев удивляла не только пышность пиров, но и их продолжительность; шумные пиршества тянулись иногда по пять - семь часов. Между блюдами делали получасовые перерывы, используемые для провозглашения тостов. Они представляли собой род "словесных панегириков": сильных мира сего прославляли не только печатными произведениями, но и длинными, шумными и цветистыми речами, произносившимися зачастую весьма невнятным голосом. Пьянство тоже было тесно связано с развитием светской жизни (то и дело ходившие по рукам бокалы служили противоядием от острых и жгучих приправ, которых не жалели для кушаний). Сопровождавшая пиршество беседа касалась людей и политических событий и весьма редко прочитанных книг.


Наряду с потребительским отношением к жизни существенной чертой шляхетских нравов были необыкновенно сложные правила хорошего тона, в которые входило, собственно, все: от умения надлежащим образом повязать слуцкий пояс до способности вести беседу в обществе и соответствующим образом приветствовать вышестоящих по положению лиц. Однако не только одежда или обязательная за столом манера поведения, но и употреблявшаяся в разговорах фразеология подвергалась постоянным изменениям. Особенно в эпоху барокко латинские обороты (так же, как позже - французские) становятся чем-то вроде языковой инкрустации. Ведь они таким же образом украшали речь, как слуцкий пояс - одежду или имитации (чаще всего неудачные) мрамора и алебастра - алтари. Макаронизмы в значительной степени служили тому, чтобы подчеркнуть отличие образованного (или по крайней мере считавшего себя таковым) слоя от остальных жителей Речи Посполитой. Ничего удивительного нет поэтому в том, что В. Неканда-Трепка




5 J. Bystron. Dzieje obyczajow w dawnej Polsce. Wiek XVI-XVIII. T. 2. Warszawa. 1960/str. 159 - 161.


стр. 161




с удовлетворением описывает, как плебеев, подделывавшихся под шляхту, почти сразу изобличало именно это незнание светских правил и поведения в обществе.


Хотя в отношении людей своего круга был обязателен в принципе один и тот же кодекс поведения, он, однако, был внутренне не лишен целой гаммы оттенков - от угоднического подчас раболепия в отношении магнатов до пренебрежительного обращения с мелкой и неимущей шляхтой. Иначе полагалось вести себя по отношению к лицам, не принадлежавшим к тому же, с точки зрения социальной и светской, кругу. Это не значит, конечно, что хорошо воспитанная шляхта была невежлива в отношении прислуги, однако она трактовала ее совершенно иначе, чем своих собратьев, наделенных гербами и родовитостью.


Шляхетство, и притом польское, было в понимании этого слоя наивысшей ценностью; жалованное иностранцам дворянство уже не имело такой цены, и немецкие или французские члены привилегированного сословия не могли равняться с польской шляхтой. По ее представлениям, единственный путь к гербу - лишь доблесть, проявленная на поле битвы, а не какие-либо другие заслуги перед родиной (Ш. Шимоновиц, возведенный в дворянство в конце XVI в. за литературную деятельность, представляет в данном случае исключение, подтверждающее правило). Поэтому с конца XVI в. до последних дней существования шляхетской Речи Посполитой дворянство было пожаловано не более чем 1 тыс. человек (включая также пожалованных шляхетством иностранцев), в то время как во Франции лишь в XVIII в. число лиц, которым было пожаловано дворянское звание, достигает 15 тысяч. Там, впрочем, к желанному гербу вели исполняемая должность и полученное в лен владение, тогда как в Польше должность была следствием имевшегося шляхетского достоинства, отсюда и известная пословица, что шляхтич без должности - словно борзая без хвоста. Трактуя шляхетство как некую мистическую ценность, основанную на особом, лучшем с биологической точки зрения происхождении, старались именно под этим углом зрения воспроизводить породу, веря в наследственность достоинств тела, ума и характера.


В глазах шляхетского мнения компрометировал не только сам факт рождения без герба, но и профессия, которой занимались. Из так называемых свободных профессий только специальность юриста встречала признание в глазах членов этого сословия: возможно потому, что она связывалась с функционированием шляхетского государства (точно так же, как и профессия чиновника, хотя секретаря королевской канцелярии от писца трибунала отделяла целая пропасть). Врачей (которые, впрочем, на практике не очень отличались от цирюльников и брадобреев) решительно презирали, художниками пренебрегали, наконец, к актерам относились оскорбительно. Определенную роль мог играть здесь и этнический состав: адвокатура состояла почти исключительно из поляков, цирюльниками были преимущественно евреи, на сцене выступали итальянцы и французы, выходцы из Италии и Германии возводили также довольно часто дворцы и костелы и писали картины. Правда, как справедливо отмечают историки искусства, эти иноземные художники создавали, по сути дела, польское искусство, основанное на местных образцах и традициях.


Особенно не любила шляхта иностранных и своих ремесленников, а еще больше - купцов, видя в них мошенников, обогащавшихся за счет легковерных землевладельцев. Вопреки пословице наших дней - "Ни один труд не позор" - в восприятии шляхты некоторые профессии деградировали в социальном смысле. Еще в первой половине XIX в. для того, чтобы удостоверить право на герб, достаточно было иногда, наряду с купленными за деньги свидетелями, иметь холеные руки, подтвер-


стр. 162




ждавшие, что их обладатель не является "сапожником или кожевником"6 . В XVI- XVII вв. презирали ремесленника, который "живет работой непристойною, не приличествующей порядочному человеку", писали также, что "торговать - грех и срам", пренебрегали, наконец, интенсивным умственным трудом. Если, считая физический труд занятием позорящим, годным лишь для низших сословий, шляхта делала исключение для земледелия, то главным образом принимая во внимание тат факт, что именно этим занятием жили целые деревни захудалой шляхты. Сельское хозяйство считалось главным источником благосостояния, а продажа леса или хлеба допустимой как "товаров, шляхетскому сословию приличествующих". Не всегда, впрочем, эти товары происходили из имения шляхтича, который ими торговал7 .


Физический труд считался позорным почти наравне с бесчестным поведением, но тут дело обстояло гораздо сложнее. Принято было в шляхетской среде, что каждый ее представитель должен быть само собою человеком чести. Понятие чести, неразрывно связанной с гербом, сформировалось, несомненно, под влиянием рыцарской морали, которой М. Оссовская посвятила замечательную книгу8 . Слово это весьма часто встречается в мемуарах шляхтичей (особенно у Пасека), а о verbum nobile рассуждали задолго до постановки известной оперы С. Монюшко. Легко найти иностранные параллели легенде о пане Твардовском (польском Фаусте, как называют его зарубежные исследователи), но выступающий в ней мотив шляхетского слова чести, которое нельзя нарушить, исконно польский.


Шляхетская чувствительность к вопросам чести давала повод для многочисленных скандалов, особенно если была подогрета алкоголем. На агрессивность шляхтичей- пьяниц, постоянно подозревавших всех остальных в оскорбительных замыслах и намерениях, часто жаловались иностранцы, путешествовавшие по Польше. В своих записках они также предостерегали соплеменников, чтобы те не путешествовали по субботам, поскольку именно тогда толпы пьяных крестьян выходят на дороги и пристают к проезжающим. При отсутствии сильной исполнительной власти сабля заменяла полицию, служила для исполнения судебного приговора, мести ненавистному соседу. Польская шляхта сама вершила правосудие над собою в противоположность Испании, Англии или Нидерландам, где эти дела входили в компетенцию властей. Во Франции тот, кто оскорбил королевского чиновника, прибывшего от имени суда, навлекал на себя весьма серьезные последствия, в Польше же неприятные приключения служителей трибунала, являвшихся, чтобы вручить вызов в суд, были в порядке вещей. По единодушному мнению западноевропейских мемуаристов, Польша была "одной из самых беспокойных и наиболее характерных в смысле драк стран Европы"9 .


Однако эти явления наблюдались лишь в определенные периоды истории Польши, тогда как в больших городах Западной Европы почти каждое утро находили на улице трупы убитых прохожих, а ночную тишину очень часто нарушали крики ограбленных. Что же касается путешествий по Польше, то, за исключением гористых и лесистых мест, где хозяйничали разбойники, а также окраин, подвергавшихся татарским набегам, проезд, как единодушно подчеркивают иностранцы, был относительно безопасен. Драки тоже довольно редко кончались смертью их участников; В. Двожачек обратил в свое время внимание на то, что судебные осмотры, увековеченные в великопольских гродских актах,




6 R. Sikorski. Lyki i koltuny. Krakow, b. г., str. 128.


7 Cp. "Historia kultury materialnej Polski w zarysie". T. II, z. I (od 1500 do 1650 г.). Warszawa. 1974, str. 23 - 24.


8 M. Ossowska. Ethos rycerski i jego odmiany. Warszawa. 1973.


9 J. Tazbir. Rzeczpospolita i swiat. Studia z dziejow kultury polskiej XVII wieku. Wroclaw. 1971, str. 186 - 187.


стр. 163




свидетельствуют о значительном преобладании ушибов над рублеными ранами, а это доказывает, что стычки были не такими уж кровопролитными10 . Им предшествовали словесные придирки, основанные именно на оскорблении чести. Возможностей для этого было, впрочем, немало, поскольку само понятие чести имело очень растяжимые и неопределенные границы. В принципе, однако, сходились на том, что для шляхтича обязательны мужество и рыцарственность (как символ превосходства группы), отвага (компрометирует трусость, а не грабеж или жестокость), правило ненападения на безоружного противника. Итак, существовали известные "правила игры", которая, по крайней мере в теории, должна была вестись по принципам честной игры (не говоря уже о том, что бегство с поля боя влекло за собой политико-правовые последствия в виде бесчестия и конфискации имущества). С этим связано было высокоразвитое чувство собственного достоинства, видимо, более сильное, чей в других странах. Особое место занимали в нем галантность и уважение к женщинам.


Наличие чести было характерно и для других слоев общества, не исключая крестьян. Но лишь у шляхты эта честь представляла собой определенную систему этических обязательств, вытекающих из обладания гербом. Шляхта же и повлияла сильнее всего на формирование этого понятия и его укоренение в старом польском обществе, но это, однако, не значит, что сама она на практике и ежедневно реализовала возвышенные идеалы рыцарской морали. Во время набегов, устраиваемых шляхтой, нападали и на безоружных, а посполитое рушение (ополчение) часто трусливо покидало поле битвы! К легендам следует отнести и правило не поднимать руку на женщину; судебные акты полны примеров прямо противоположного поведения. И, наконец, обязывал этический дуализм: одни моральные требования и критерии предъявлялись шляхте, а другие - плебеям. Чувство достоинства переплеталось не раз с весьма непристойными чертами тогдашней шляхты. Однако нельзя не заметить, что все же они влияли на формирование таких духовных категорий, без которых совместная жизнь людей может стать невыносимой: таких, как честь, личное достоинство, умение хранить тайну, великодушие к побежденным, отвращение к мстительности.


Большое значение для выделения шляхты из остального населения имел, несомненно, ее внешний вид: она, как известно, носила иную, чем другие социальные слои, одежду, которая, разумеется, менялась в зависимости от состоятельности ее обладателя. Богатые особы осыпали эту одежду драгоценностями; вообще же, если говорить о пышности одежды, мужчины в течение XVI и XVII вв. неизмеримо превосходили женщин. Ведь именно мужчины распоряжались имуществом, они ездили по свету, тогда как женщины сидели в усадьбах. "Ношение господского платья" часто служило прологом к стараниям получить дворянство, что хорошо понимала шляхта, и это особенно ее раздражало (так же, как ношение сабель мещанами). Ее возмущение легко понять, если вспомнить, что в те времена в одежде были "закодированы" не только семейное положение, возраст или профессия, но и прежде всего социальное положение и политические взгляды ее обладателя. Шляхтич в жупане и кунтуше считался сторонником "золотой вольности", в то время как одетого во французский костюм придворного подозревали в том, что он думает о ликвидации института выборности короля.


Серьезную роль в выделении шляхты как создателя определенного направления культуры сыграли также, вне всякого сомнения, изобразительные искусства и архитектура. По мнению М. Гембаровича, свои эстетические потребности шляхта удовлетворяла скорее путем непосредственного контакта с природой, чем общения с произведениями искусст-




10 "Tradycje szlacheckie w kulturze polskiej". Warszawa. 1976, str. 321.


стр. 164




ва11 . Живопись она рассматривала под углом зрения утилитарных потребностей - как средство передачи определенного содержания, а не одну из форм искусства. Отсюда и возникло преобладание портретной и религиозной живописи.


Особую разновидность представлял собой надгробный портрет, основанный на принципе передачи наиболее существенных черт ума и характера покойного. Этот портрет был столь характерен для шляхты, что, например, район распространения его к западу от тогдашней государственной границы Польши (Западное Поморье, Любушская земля) обозначал и границу влияния польской культуры. Мещане заказывали такие портреты лишь в редких случаях, крестьяне же - никогда. Тщательно разработанные и дорогостоящие похоронные церемонии были известны в разных странах, но в Польше шляхта, стараясь сравняться с магнатами, устраивала их особенно пышно. Они бывали часто более бедным вариантом королевско-магнатских похорон, причем основывались на литургии, сочетавшейся с отголосками язычества и античности. Шляхта создала не только особый костюм или этикет, но и собственный тип жилой архитектуры, каким и были ее усадьбы. Правда, в XVI-XVII вв. в разных районах Речи Посполитой выступали местные варианты этого типа застройки. Усадьба же, знакомая по многочисленным олеографическим репродукциям, появляется лишь во второй половине XVIII века.


Давно известен факт, что шляхетская культура оказывала сильное влияние на культуру других слоев общества, поскольку во все времена и под всеми географическими широтами примером служили обычаи, манера поведения и мода правящего слоя. Это касалось внутренней обстановки жилых помещений; достаточно напомнить, что знаменитые расписные сундуки, которые на рубеже XIX-XX в. считались одним из типичных произведений народного искусства, почти до середины XVIII в. были частью обстановки шляхетской усадьбы. То же самое, но с еще большей справедливостью можно сказать об обрядах, сопровождавших крестины, бракосочетания или похороны. Ведь все "тосты" и "речи", провозглашаемые на крестьянских и мещанских свадьбах, вели свою родословную от магнатской, а затем и шляхетской культуры. Она же в значительной степени влияла на формирование народной литературы, особенно если речь идет о народных песнях, частушках ("фрашках") и сказаниях о святых. Роль посредника играл тут шляхетский фольклор, основанный, так же как и крестьянский, на анонимности произведения и распространяемый в значительной степени путем устной передачи.


Подобно тому как немало произведений художественной литературы, адресованных вначале взрослым читателям, оказалось затем на полках книг для школьного чтения, так и многие литературные произведения, написанные для просвещенного слоя людей, попали позже на село. Одновременно наблюдалось постоянное проникновение народного фольклора в шляхетскую культуру, то есть явление, обратное вышеописанному, хотя, разумеется, далеко не такое массовое, как влияние усадьбы на село, его обычаи и одежду. С более или менее сознательным подражанием ничего нельзя было, однако, поделать, учитывая близкое соседство усадьбы и села и тот факт, что, как это отметил Ф. Буяк, малоземельную шляхту и крестьян разделяло зачастую весьма немногое, "поскольку основой различий в культуре у людей одной и той же профессии является имущественное неравенство"12 . На стиль жизни помещика и крепостного при всех основных различиях влияли, впрочем, одни




11 М. Ggbarowicz. Szkice z historii sztuki XVII w. Torun. 1966, str. 199.


12 F. Bujak. Istota kultury ze szczegolnym uwzglgdnieniem kultury wiejskiej w Polsce. "Kultura wsi". Warszawa. 1930, str. 83.


стр. 165




и те же календари: церковный (необходимость отмечать праздники и прежде всего рождество и пасху) и земледельческий (обусловленный ходом сельскохозяйственных работ).


Господский пример всегда импонировал, особенно если учесть, что его видели каждый день в непосредственной близости. Уже из исследований Я. Быстроня13 известно, что усадьба довольно часто была непререкаемым авторитетом в вопросах моды, которую переносили на село комнатная прислуга, а также мелкая шляхта. Обучая крестьянских девушек вышивать, ткать или плести кружева, распространяли таким путем определенные образцы, занесенные иногда из очень далеких мест. Шансы сравняться с господами зависели, однако, главным образом от финансовых возможностей, поэтому ясно, что в области строительства, внутренней обстановки, одежды или угощения крестьяне, если бы даже умели, не могли соперничать с шляхтой. Танцевали, пили, играли в карты (или в кости) как в усадьбах, так и в сельских корчмах, и тот факт, что здесь пили водку, а там мед или мальвазию, не говорил о существенной разнице. Она заключалась прежде всего в празднествах и пышных банкетах, в роскоши по праздникам и в будни, не ограниченной законом. Шляхта соперничала между собой пышностью нарядов, количеством прислуги, балами и оркестрами. Устраивали торжественные шествия, иллюминации и фейерверки, ездили санными поездами, которые не снились крестьянам и тем более мещанам, наконец, охотились. Во всем этом плебеи могли принимать участие только как прислуга; шляхтича, который охотился, называли охотником, крестьянина - браконьером, поскольку право собственности на леса принадлежало исключительно феодалам.


Нет поэтому ничего удивительного в том, что мещане старались по возможности подражать красочной, поражавшей воображение шляхетской культуре. Приходившие в упадок городские поселения не могли противопоставить ее сельскому характеру ничего достаточно привлекательного. Это было тесно связано со стремлением добиться шляхетского герба; возведение в дворянство было пределом мечтаний каждого мещанина. В результате экономической, социальной и политической слабости мещанство не только не создало собственной, заманчивой культурной программы, которая была бы в состоянии воздействовать на другие слои, но и само оказалось под влиянием шляхты, начиная со способа постройки домов (сельские владения мещан часто представляли собой точную копию маленьких и больших шляхетских усадеб) и кончая свадебными и похоронными обрядами. Впрочем, на это уподобление мещанской культуры шляхетской в старой Польше обратили внимание лишь современные исследователи. По их мнению, польских мещан, как и шляхту, характеризовало потребительское отношение к жизни. По ее примеру обставляли они свои жилища мебелью, украшали их обоями, настенными коврами, коллекциями оружия или устраивали пышные приемы.


Внимательное чтение "Liber chamorum" Неканды-Трепки убеждает, что плебеи, втиравшиеся в шляхетское сословие, перенимали прежде всего стиль его жизни. Ведь этот стиль - а именно, роскошь и потребление, -? прежде всего свидетельствовал о положении человека в феодальном обществе. Так, например, прислугу и лошадей должны были держать все - и самые большие скупцы, дрожавшие над каждым грошом (вспомним мольеровского Гарпагона, который крал овес у соседей), и нищие шляхтичи, жившие милостью соседей (В. Потоцкий описывает, как к нему приехал шляхтич, побирающийся по усадьбам, но с гайдуком в шитой серебром ливрее), словом, все, кто хотел, чтобы с ним считались в свете. Нет ничего удивительного в том, что и плебеи ста-




13 J. Eystron. Kultura ludowa. Warszawa. 1947, str. 215 nn.


стр. 166




рались не только ярко и роскошно одеваться, но и содержать много прислуги, устраивать пышные приемы и охоту, словом, жить по-господски. Тут, несомненно, действовал закон мимикрии: осторожность требовала не отличаться от среды, в которую хотелось войти навсегда. Определенную роль играло здесь и желание привлечь на свою сторону окружение, пышная жизнь была необходима, если хотелось иметь влиятельных друзей. Самым важным мотивом было, несомненно, то, что шляхетские обычаи импонировали. Пределом мечтаний был переход в слой, который так замечательно изобразил Т. Веблен 14 . Если в названных им четырех родах занятий, достойных этой группы (военная служба, участие в управлении государством, церковная служба и спорт), последний заменить охотой, то получится довольно верный образ польского шляхтича. Шляхетские нравы, сформировавшиеся в сельских условиях и существующие в виде многочисленных пережитков и в наши дни, оказались не только непригодными, но и во многих случаях вредными в эпоху индустриализации страны из-за своего пренебрежительного отношения к времени, чрезмерного индивидуализма, презрения к систематическому исполнению обязанностей, неприязни к идее экономии и лишений. Возникшие в основных своих чертах в эпоху, когда Польша либо отказывалась догонять остальную Европу, либо, занятая другими проблемами, не могла вступить в соревнование с нею, эти нравы становились помехой в моменты, когда лихорадочно делалось все, чтобы ликвидировать различие между Польшей и остальной Европой. Не случайно шляхетский стиль жизни или его пережитки встретили особенно недоброжелательное отношение в те эпохи польской истории, лозунгом которых становилось стремление сравняться по развитию с передовыми странами нашего континента; мы имеем здесь в виду периоды Просвещения, позитивизма и народной Польши.




14 T. Veblen. Teoria klasy prozniaczej. Warszawa. 1971,


Новые статьи на library.by:
БЕЛАРУСЬ:
Комментируем публикацию: ПРИВИЛЕГИРОВАННОЕ СОСЛОВИЕ ФЕОДАЛЬНОЙ ПОЛЬШИ

© Я. ТАЗБИР ()

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

БЕЛАРУСЬ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.