публикация №1581068005, версия для печати

ПОЛЬСКИЙ ФАКТОР В НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКЕ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ В БЕЛОРУССИИ В 1920-1930-е годы


Дата публикации: 07 февраля 2020
Автор: Ю. А. БОРИСЁНОК
Публикатор: Алексей Петров (номер депонирования: BY-1581068005)
Рубрика: БЕЛАРУСЬ
Источник: (c) Новая и новейшая история, № 6, 2013, C. 55-65


Отношения между современными государствами - Республикой Беларусь и Республикой Польшей - в последние годы складываются весьма напряженно. Это обусловлено, в частности, их непростым историческим наследием. События XX в. определили, среди прочего, пограничное и этническое польско-белорусское размежевание.

 

В анонимном предисловии к изданному в Белоруссии сборнику документов по истории польско-белорусских отношений 1921 - 1953 гг. подчеркивается, что "самое время вспомнить историю, задуматься об истинных причинах, корнях проблем белорусско-польских отношений, чтобы реально представлять себе степень опасности ситуации для национальной безопасности белорусского государства, а также подготовиться к комплексному и своевременному реагированию"1.

 

Однако в этом сборнике, как и в большинстве современных трудов по белорусской истории, среди "причин и корней" польско-белорусских противоречий не упоминается одна из незыблемых основ, на которых в 1920-е годы создавалась государственность Белорусской Советской Социалистической Республики (БССР) в составе СССР, ставшая платформой для нынешней Республики Беларусь. Речь идет о национальной политике большевиков, взявших курс на белорусизацию ("коренизацию"). Этот курс, реализованный в БССР в межвоенный период, предполагал приоритетное место белорусского языка во всех сферах общественной жизни. К сожалению, до сих пор политика "коренизации" в историографии обычно недооценивается либо преподносится в искаженном ключе.

 

В связи с этим определим характерные точки зрения на изучаемую проблему.

 

В конце 1980-х - начале 1990-х годов, когда "коренизация" перестала быть закрытой для исследователей темой, преобладали два мифологизированных взгляда на белорусизацию: во-первых, как на "конкретное воплощение национальной политики Коммунистической партии и Советского государства", во-вторых, представление о национальной интеллигенции как "инициаторе и авторе политики белорусизации"2.

 

Оба подхода не противоречили друг другу и подчеркивали замкнутость процесса внутри БССР и вовлеченность в него исключительно местных партийных и советских кадров, а также деятелей культуры и просвещения. Такое видение ситуации встречается и в современных работах3.

 

 

Борисёнок Юрий Аркадьевич - кандидат исторических наук, доцент исторического факультета МГУ, главный редактор журнала "Родина". Публикация осуществлена при финансовой поддержке РГНФ, проект N 11 - 21 - 16001а/Ве13.

 

1 Польша - Беларусь (1921 - 1953). Сборник документов и материалов. Минск, 2012, с. 3; см. об этом сборнике: Матэрскі В. Польшча - Беларусь (1921 - 1953). - www.arche.by, 5.VII. 2013.

 

2 Король А. Белорусизация: 20 - 30-е гг. - Советская Белоруссия, 27 - 28.111.1989; Кароль А. С. Беларусізацыя. - Энцыклапедыя гісторыі Беларусі, т. 1. Мінск, 1993, с. 348.

 

3 Хомич С. Н. Территория и государственные границы Беларуси в XX веке: от незавершенной этнической самоидентификации и внешнеполитического произвола к современному status quo. Минск, 2011, с. 223. См. об этом: Борисёнок Ю. А. Полоцк. Минск и Брест в отсутствии Вильно. Размышления о монографии Сергея Хомича о белорусских границах прошлого века. - Русский сборник. Исследования по истории России, т. XII. М., 2012, с. 445 - 453.

 
стр. 55

 

В нашей статье рассматриваются характерные, но до сих пор не изученные особенности процесса "коренизации" в БССР. Эта политика центральных большевистских властей соответствовала геополитической ситуации, сложившейся по окончании военных действий Красной Армии в Польше в 1921 г. Главным был именно внешний (польский) фактор, а не забота "вождя народов" о "белорусской нации социалистического образца". Теоретическая платформа белорусизации действительно была разработана наркомом по делам национальностей (наркомнацем) И. В. Сталиным и представлена им на X съезде РКП (б) в марте 1921 г., незадолго до подписания Рижского мира4. Современные польские исследователи, говоря о "версальско-рижском порядке", верно оценивают значение этого договора5. И версальские, и рижские договоренности накладывали на власти межвоенной Польши конкретные обязательства по соблюдению прав национальных меньшинств.

 

Первый документ, публикуемый в сборнике "Польша - Беларусь (1921 - 1953)", представляет собой выдержки из Рижского мирного договора от 18 марта 1921 г. между РСФСР и Украиной, с одной стороны, и Польшей - с другой. В статье VII этого договора указывалось: "1. Польша предоставляет лицам русской, украинской и белорусской национальности, находящимся в Польше, на основе равноправия национальностей все права, обеспечивающие свободное развитие культуры, языка и выполнения религиозных обрядов. Взаимно Россия и Украина обеспечивают лицам польской национальности, находящимся в России, Украине и Белоруссии, все те же права. Лица русской, украинской и белорусской национальности имеют право, в пределах внутреннего законодательства, культивировать свой родной язык, организовывать и поддерживать свои школы, развивать свою культуру и образовывать с этой целью общества и союзы. Этими же правами, в пределах внутреннего законодательства, будут пользоваться лица польской национальности, находящиеся в России, Украине и Белоруссии"6.

 

Большевикам, как выяснилось уже к 1923 г., в рамках противостояния с Польшей, было выгодно реально соблюдать статью VII Рижского договора. В отличие от СССР властям II Речи Посполитой казалось, что проще не обращать внимания на эти обязательства, равно как и на похожие условия, существовавшие в рамках Лиги наций. Столь опрометчивый курс обернулся для новорожденного Польского государства серьезными последствиями.

 

В рамках Российской империи территория "белорусского племени" развивалась в условиях традиционного русско-польского культурного соперничества. И в начале XX в. обе стороны пытались решить белорусский вопрос в свою пользу, по-прежнему рассматривая белорусов как ответвление собственного этноса. Но ассимиляционным процессам на практике препятствовали несколько существенных факторов. В частности, мешал крайне низкий уровень урбанизации (лишь около 3% белорусов, учтенных переписью 1897 г., проживали в городах, остальные 97% - в деревне), а также неспособность наладить массовое обучение крестьянских детей грамоте. По подсчетам американского слависта Т. Р. Уикса, в 1897 г. 85,04% белорусов Российской империи причислили себя к неграмотным (впрочем, среди украинцев таковых было даже больше - 86,16%). Не менее важным было и то, что лишь 0,35% белорусов в 1897 г. имели образование выше начального7. К 1914 г. ситуация с крестьянским образованием изменилась к лучшему, но все же не столь значительно с точки зрения возможности массовых ассимиляций.

 

 

4 Сталин И. В. Марксизм и национально-колониальный вопрос. М., 1937, с. 81.

 

5 Lad wersalsko-ryski w Europie Srodkowo-Wschodniej (1921 - 1939). Krakow, 2013; Zapomniany pokoj. Traktat ryski. Interpretacje i kontrowersje 90 lat pozniej. Warszawa, 2013. Термин "версальско-рижская система" появился в польской историографии в 1996 г. См.: Nowak A. Stosunki polsko-ro-syjskie i polsko-sowieckie (1919 - 1921) a lad wersalski. - Od Wersalu do Poczdamu. Sytuacja miedzy-narodowa Europy Srodkowo-Wschodniej 1918 - 1945. Warszawa, 1996, s. 30 - 42; Balcerak W. Na drodze do wojny. Europa Srodkowo-Wschodnia wobec agresji niemieckiej i sowieckiej. - Ibid., s. 106 - 116.

 

6 Польша - Беларусь (1921 - 1953), с. 33 - 34.

 

7 Уікс Т. Р. "Мы" ці "яны"? Беларусы i імперская Paciя у 1863 - 1914 гг. - ARCHE, 2005, N 3, с. 67.

 
стр. 56

 

Еще в феврале 1885 г., в подцензурном петербургском польском еженедельнике "Край" помещик Игуменского уезда Минской губернии Александр Ельский высказал оптимистическую точку зрения в отношении белорусского языка: "Что же до белорусского языка, который употребляют с небольшими отличиями более пяти миллионов человек, то поскольку независимо от полностью индивидуальной, свойственной ему характеристики является он языком средним между польским и русским языком, -борьба против него с любой стороны была бы безрезультатной, потому что ни белорусский говор не изменится полностью и добровольно на польский либо русский, ни также давление никоим образом не смогло бы тут благотворно воздействовать на духовность народа, на его моральную сущность"8. В 1920-е годы практика "коренизации" подтвердила правоту этих слов.

 

Накануне Первой мировой войны сторонников ассимиляции белорусов с западной стороны было гораздо больше (от 563,8 до 1612,3 тыс. поляков на белорусских землях в зависимости от того, как определять национальность - по самосознанию или по вере9). Их позицию ясно выражал лидер национальных демократов (эндеков) Роман Дмовский, одно время бывший лидером польской фракции в III Государственной думе: "О них (белорусах. - Ю. Б.) может идти речь только как о племени, роде, но не как о национальности. Чтобы на последнюю заслужить право, необходимо иметь хотя бы элементарную внутреннюю организацию, какую-нибудь, хоть и небольшую, совместную душу, хотя бы зачатки каких-нибудь общих стремлений"10.

 

Отметим, что Дмовский не считал белорусский вопрос существенным препятствием ассимиляции, в чем с ним сходились крайне правые в России, а также официальные власти империи. По мнению Уикса, "в отличие от украинского языка, употребление белорусского не рассматривалось как угроза; возможно, из-за отсутствия белорусского "Пьемонта", которым для Украины была Галиция, находившаяся в составе Австро-Венгрии. Наконец, российские власти никогда не воспринимали белорусов всерьез... Даже в 1914 г. официальная Россия не могла поверить, что белорусы способны на выработку и развитие собственной национальной культуры"11.

 

Всерьез не воспринимали белорусов и представители польской общественности. В начале XX в. отставной майор русской службы А. Космовский писал помещику Ельскому: "Можете ли Вы быть уверены, что белорусскость разовьется до такой степени, что хотя бы среднее образование можно будет на этом языке получить и что литература этого народа не будет принуждена ходить на поводу у соседних славянских народов?"12

 

Во времена больших политических перемен в Европе, последовавших после окончания Первой мировой войны и распада Российской, Австро-Венгерской и Османской империй, белорусы, на первый взгляд, представляли в своем развитии прямую противоположность некоторым другим славянским народам. Словенский историк В. Мелик не без гордости писал в 1988 г. о том, что в начале XX в. словенцы стали "совершенно развитым народом с богатой культурой, с полностью сформированным литературным языком и ясной политической волей"13. В белорусском же случае можно уверенно говорить лишь о богатстве народной культуры, национальный язык же находился под реальной угрозой исчезновения, национальной элиты не было: зародившееся в начале XX в. белорусское национальное движение таковой стать не успело. Не случайно на выборах в Учредительное собрание в конце 1917 г. белорусские партии и организации набрали

 

 

8 Ельскі А. Выбранае. Мінск, 2004, с. 314.

 

9 Tarasiuk D. Miedzy nadzieja. a niepokojem. Dzialalnosc spoleczno-kulturalna i polityczna Polakow na Bialorusi w latach 1905 - 1918. Lublin, 2007, s. 20.

 

10 Цит. по: Wapinski R. Swiadomosc polityczna w II Rzeczy Pospolitej. Warszawa, 1989, s. 404.

 

11 Уікс Т. Р. Указ. соч., с. 71.

 

12 Куль-Сяльверстава С. Эвалюцыя этнічнага самавызначэння прадстаунікоу прывілеяванага саслоуя у Беларусі XVIII-XIX ст. - Polsko-bialoruskie zwiazki..., t. IV. Bialystok, 2002, s. 299.

 

13 Melik V. Leto 1918 v slovenski zgodovini. - Zgodovinski Casopis, 1988, N 4, s. 525 - 526.

 
стр. 57

 

всего 0,3% голосов14, с колоссальным отрывом уступив не только большевикам, но и польским партиям. Белоруссия стояла перед выбором: или, как называл этот процесс белорусский поэт Максим Богданович, "овеликорушение"15 православных белорусов, или растворение в "польском море" белорусов-католиков.

 

События 1920-х годов ясно показали, что в области национально-культурного строительства более существенную роль, чем развитие языка и культуры, сыграла упомянутая Меликом "ясная политическая воля". Однако наличие политической воли самого народа существенного значения не имело: и обладавшие этим качеством словенцы, и обделенные им белорусы в итоге получили государственную независимость в одном и том же 1991 г. Иной выход для белорусов, предполагавший, в поисках иной геополитической реальности, вывод за скобки русско-польского спора, отыскал, причем при активной помощи польской стороны, наркомнац Сталин. Важную роль в актуализации белорусского вопроса сыграла объективно выгодная большевикам борьба польских политиков по вопросу о восточной границе их государства в процессе мирных переговоров в Риге.

 

При этом позиция ключевых игроков на политическом поле Польши не оставляла, казалось бы, никаких перспектив для белорусов в границах Минской и Гродненской губерний. Обе главные концепции восточных границ II Речи Посполитой - инкорпорация в варианте лидеров национал-демократов (Р. Дмовского и С. Грабского) и федерализм в трактовке лагеря Ю. Пилсудского (главным теоретиком по этому вопросу выступал Л. Василевский16) предполагали обязательное включение этих "географически необходимых границ" в пределы Польши.

 

В польской историографии высказывается мысль о том, что наибольшую опасность для большевиков якобы представляла федеративная концепция, реализация которой могла привести к созданию союзных II Речи Посполитой украинского и белорусского буферных государств17. Из территории, некогда составлявшей Великое княжество Литовское, и части Украины (без Волыни и Галиции) предполагалось образовать ряд государственных образований, население которых могло составить до 30 млн. человек18. Но по мере достижения военных успехов на востоке представления о буферном федерализме претерпели серьезные изменения. Так, в директивах польской делегации для мирных переговоров с Советской Россией, сформулированных правительством Л. Скульского 8 марта 1920 г., содержалось лишь требование создания независимого украинского государства к западу и северу от рек Збруч и Стырь, но ни о каком белорусском государстве речи уже не было19.

 

Польский историк Р. Вапиньский справедливо подчеркивал, что у Ю. Пилсудского не прослеживается сколько-нибудь определенной поддержки идеи независимой Белоруссии, а после государственного переворота, устроенного Пилсудским в мае 1926 г., отсутствует серьезный интерес к белорусскому вопросу и даже нет жестов в этом направлении. Все протесты пилсудчиков по поводу "потери Минска" после Рижского договора Вапиньский считал всего лишь пропагандой20.

 

Важен тезис Вапиньского о том, что в польском обществе эпохи обретения независимости вопрос о принадлежности "восточных окраин", помимо Виленщины, не возбуждал всеобщих эмоций; особенно это касалось выходцев из Великой Польши или

 

 

14 Шыбека З. Нарыс гісторыі Беларусі Мінск, 2003, с. 188.

 

15 Багдановіч М. Беларусы. - Поуны збор творау, т. 2. Мінск, 1995, с. 221.

 

16 Wasilewski L. О wschodnia. granice. panstwa polskiego. Warszawa, 1917.

 

17 Kubisz B. Traktat ryski czyli jak wygrac wojne i przegrac pokoj. - Mowia. wieki, 2005, N 2, s. 95 - 96.

 

18 Kumaniecki J. Pokoj polsko-rosyjski 1921: geneza, rokowania, traktat, komisje mieszane. Warszawa, 1986, s. 14.

 

19 Kubisz B. Op. cit., s. 95.

 

20 Wapinski R. Traktat ryski a polskie oczekiwania. - Traktat Ryski 1921 roku po 75 latach. Torun, 1998, s. 13.

 
стр. 58

 

Поморья21. В таких условиях оказалось явно недостаточно усилий Василевского - создателя и главного энтузиаста федеративной концепции. Ему не удалось убедить в своей правоте большинство польской делегации в Риге.

 

Примечательно, что и в федеративном лагере прежняя романтическая мечта о границах 1772 г. сменяется более реалистическим подходом. Василевский и в Риге (при поддержке посла Польши в Латвии В. Каменецкого) упоминал о независимой буферной Белоруссии без большевиков, восточнее Минска и окружающих уездов, которые, по его мнению, должны были, безусловно, отойти ко II Речи Посполитой22.

 

Однако советскую делегацию и ее главу А. А. Иоффе23 такая постановка вопроса не устроила - большевики прислушались к мнению другой части польской делегации, которое сформулировал в Риге польский национал-демократ С. Грабский.

 

Позиция национал-демократов и их лидера Дмовского по вопросу границ окончательно оформилась к 1917 - 1918 гг. В их построениях отход от традиционной для польского общественного движения XIX в. установки о границах 1772 г, как основы для независимости возрожденной Речи Посполитой был выражен четче и яснее. Границы Польского государства должны были включить в себя территории, где реально было бы осуществление лозунга "Польша для поляков". Этот лозунг включал в себя быструю ассимиляцию и окатоличивание непольского населения24. 5 ноября 1918 г. была определена "линия Дмовского", имевшая сходство с границами Речи Посполитой после ее второго раздела в 1793 г., но с рядом уступок в пользу Польши, среди которых оказался и Минск с прилегающей территорией. Земли восточнее этой линии инкорпорации не подлежали.

 

Действуя в этом духе, С. Грабский на переговорах с большевиками сначала в Минске, а затем в Риге стремился к тому, чтобы в составе Польского государства оказалось как можно меньше православных украинцев и белорусов25. Грабский, как он писал в мемуарах, "желал для Польши присоединения только той части Белоруссии, в которой в сумме будут составлять квалифицированное большинство католики. Но в случае включения в состав Польши минских земель среди белорусов численно преобладали бы православные. При этом Минск был главным центром православной церкви в Белоруссии"26.

 

Таким образом, оставить Минск в руках поляков значило получить в границах Речи Посполитой своего рода "белорусский Пьемонт". (В реальности роль такого "Пьемонта" весь межвоенный период исполнял Вильно, объявлявшийся советской пропагандой "старинным русским городом" с корнями в Полоцком княжестве27.)

 

Согласимся с польским историком В. Войдыло, который полагает, что Польше в Риге "лучшую границу" получить было невозможно28. "Минский вопрос" был гораздо менее значителен для польской стороны, чем проблема Вильно, явочным порядком решенная Л. Желиговским в момент успешных договоренностей о границе в Риге в октябре 1920 г.

 

Обе стороны остались довольны прелиминарным соглашением о мире, достигнутым 12 октября 1920 г., и пограничным размежеванием на основе идей национал-демократов

 

 

21 Wapinski R. Polska i male ojczyzny Polakow. Wroclaw - Warszawa - Krakow, 1994, s. 307 - 309.

 

22 Kumaniecki J. Op. cit., s. 49.

 

23 Matwiejew G. Taktyka Adolfa Joffego podczas pertraktacji z Polska. w sprawie zawarcia prelimi-nariow pokojowych w 1920 roku. - Zapomniany pokoj..., s. 201 - 230.

 

24 Kawalec K. Narodowa Demokracja wobec traktatu Ryskiego. - Traktat Ryski 1921 roku po 75 latach, s. 34 - 35.

 

25 Kornat M. Traktat Ryski i podstawy polskiej polityki zagranicznej. - Zapomniany pokoj..., s. 368 - 369.

 

26 Grabski S. Pamietaiki, t. II. Warszawa, 1989, s. 173 - 174.

 

27 Петровская О. В. Формирование границ Западной Белоруссии в 1939 - 1940 гг. - Журнал российских и восточноевропейских исследований, 2012, N 1, с. 30 - 31.

 

28 Wojdylo W. Traktat w Rydze w koncepcjach politycznych obozu narodowego ze szczegolnym uwzglednieniem roli Stanislawa Grabskiego. - Traktat Ryski 1921 roku po 75 latach, s. 58 - 59.

 
стр. 59

 

об "инкорпорации". Советская власть в итоге получила возможность расправиться с белогвардейской армией Врангеля, а поляки де-факто инкорпорировали древнюю столицу Великого княжества Литовского.

 

После окончания Первой мировой войны словенский журнал "Курент" в номере от 16 ноября 1918 г. напечатал оптимистическую карикатуру под названием "Чудесная мельница Вильсона". Художник X. Смрекар нарисовал мельницу, через которую американский президент В. Вильсон пропускает "старую Европу" в виде страшного монстра с острыми зубами. Конечным результатом грубого помола были изображены три прекрасные девушки с лентами, на которых карикатурист написал названия образованных после Первой мировой войны новых государств: "Свободная Польша", "Свободная Югославия" и "Свободная Чехословакия"29. Своей прагматичной и целенаправленной национальной политикой, в первую очередь в белорусском и украинском вопросах, большевики приложили руку к тому, что уже к середине 1920-х годов образ "прекрасной возрожденной Польши" уже никак не соответствовал действительности. Решение белорусского вопроса путем белорусизации начало реализовываться с того момента, когда стало окончательно ясно, что большевикам не избежать длительного и беспокойного соседства со II Речью Посполитой.

 

В 1923 г. в докладе комиссии оргбюро ЦК РКП (б) указывалось: "В 1920 году существовала угроза образования Белоруссии под "протекторатом" Польши и при том Белоруссии этнографической, т.е. далеко выходящей за пределы бывш. Минской губернии. При таком положении дела население всех белорусских уездов, конечно, предпочитало при переписи ориентироваться в национальном вопросе не на угрожаемую Белоруссию, а на Россию, вот почему сомнительны данные переписи 1920 года, показывающие уменьшение белорусского населения в бесспорно белорусских уездах... Политическая обстановка того времени даёт основания думать, что данные переписи вскрывают ошибку тех, кто утверждает, что национальное самосознание белорусов похоронено полонизацией и русификацией"30.

 

Обнаружение руководством РКП(б) у белорусов национального самосознания вызывалось отнюдь не этнографическими причинами и соображениями "дружбы народов". В 1923 г., когда определенная в Риге граница была официально признана западными державами, в Москве окончательно убедились в том, что Польша не собирается ни учитывать национальные права белорусов (и украинцев) на своей территории, ни проводить на практике так стройно выглядевшую на бумаге теорию федерализма31.

 

В межвоенный период в своей белорусской политике (прежде всего в школьном вопросе) польские власти независимо от политической ориентации строго придерживались своих государственных интересов: проекты белорусизации на землях Западной Белоруссии были невозможны в принципе. Принятые под нажимом Лиги наций законодательные акты о правах нацменьшинств и статья VII Рижского договора соблюдались в Польше примерно так же, как права сербов в современном Косово. Уже в 1920 г., вступив на территорию Западной Белоруссии, польские власти закрыли большинство белорусских школ, открытых еще при германской оккупации, в частности, прогимназию в Гродно32.

 

 

29 Kurant, 16.XI.1918.

 

30 Российский государственный архив социально-политической истории, ф. 17, оп. 112, д. 501, л. 140.

 

31 Польский историк Ян Бруский отмечает, что "польская программа, известная под названием федеративной концепции, потерпела поражение... Фиаско этого проекта подчеркивал пункт рижского договора, говорящий о польско-советской пограничной линии как о "границе между Польшей с одной и Украиной и Белоруссией с другой стороны". Эта формула "была равнозначна признанию того, что отныне решение украинского и белорусского вопроса находится в советских руках"". - Bruski J.J. Porzadek ryski i czynniki jego destabilizacji. Kwestia ukrainska i bialoruska w stosunkach polsko-sowieckich 1921 - 1926. - Zapomniany pokoj..., s. 306 - 307.

 

32 Snapkouski U. Bialorus, wojna polsko-sowiecka oraz pokoj ryski. - Ibid., s. 258.

 
стр. 60

 

Если в 1927/1928 учебном году в БССР работало 145 польских школ (более 3% от общего числа; по переписи 1926 г. поляки составляли только 2% населения) и никто не ущемлял образовательных прав польского населения, то на территории Западной Белоруссии, где, по явно завышенным официальным данным, в 1928 г. было 37,6% поляков, а в реальности значительно меньше, белорусские школы существовали лишь в Виленском и Новогрудском воеводствах. В Виленском - 11 государственных, 3 частные и еще 18 так называемых "польско-белорусских" школ; в Новогрудском - 10 государственных, 1 частная, 26 "польско-белорусских" школ.

 

Смена языка преподавания, согласно распоряжению президента Польши И. Мосьцицкого от 29 ноября 1930 г., была возможна только через семь лет "после последнего решения". Неудивительно, что большинство белорусов и украинцев на "восточных кресах" крайне негативно относились и к польским властям, и их школьной политике, доходившей до запретов разговаривать в школах на родном языке даже на переменах33.

 

На этом фоне инициативу в белорусском вопросе прочно перехватили большевики и превратили его, наряду с украинской проблемой, прежде всего в действенное орудие борьбы с беспокойным польским соседом. Отметим, что при решении белорусских проблем, в частности территориальных вопросов, во главу угла ставились не этнографические и даже не социально-экономические интересы, а принцип политической целесообразности. Характерно, что инициативу при расширении границ БССР летом 1923 г., приведшую к практическим результатам (в отличие от периодически возникавших с 1920 г. обращений властей в Минске34), проявила именно комиссия ЦК РКП(б) по работе среди белорусов Польши, которую возглавлял В. М. Молотов. Если обратиться к терминологии американского историка Т. Мартина35, то в белорусском вопросе со стороны "красной империи" наблюдалась "положительная деятельность", направленная против соседней Польши.

 

В этом ключе стоит рассматривать принятое после долгих бюрократических согласований в стиле "перетягивания границ" решение, торжественно обнародованное в марте 1924 г. и позволившее увеличить территорию БССР более чем вдвое - с 52,4 тыс. до ПО тыс. 584 кв. км с населением около 4,2 млн. человек, включая и "колыбель белорусской государственности" Полоцк. Примечательно, что та же комиссия под руководством Молотова в июле 1923 г. фактически дала старт процессу реальной белорусизации, который теоретически должен был начаться уже после решений XII съезда РКП(б) в апреле 1923 г. о "коренизации"36.

 

Инициированное комиссией Молотова решение политбюро ЦК РКП(б) от 12 июля 1923 г. не только признавало принципиально необходимым расширение границ БССР, но и отменило всякие препятствия к открытию белорусских школ с применением белорусского языка и за пределами республики. Витебская, Гомельская и Смоленская парторганизации получили соответствующие указания; создание белорусских школ началось уже с 1923/1924 учебного года, еще до окончательного решения проблемы границ.

 

 

33 См.: Борисёнок Ю. А. Наш ответ Пилсудскому. Советская белорусизация как реванш за "чудо на Висле". - Союзное государство, 2008, N 3.

 

34 Хомич С. Н. Указ. соч., с. 223.

 

35 См.: Мартин Т. Империя "положительной деятельности": нации и национализм в СССР, 1923 - 1939. М., 2011.

 

36 Ян Бруский верно отмечает, что антипольская направленность "коренизации" изучена недостаточно. Именуя украинизацию и белорусизацию по аналогии с известной восточной политикой межвоенных польских властей "прометеизмом наоборот", он подчеркивает, что "советский "прометеизм" представлял более чем реальный и ощутимый фактор дестабилизации рижского статус-кво... Целью было пробуждение на территории противника центробежных тенденций, которые должны были привести к разрыву "панской Польши" по национальным швам. Советская сторона почти сразу же получила преимущество в соревновании двух прометеизмов". - Bruski J.J. Op. cit., s. 312 - 313.

 
стр. 61

 

В том, что дело белорусизации жестко увязано с польским фактором, показывают, к примеру, материалы совещания работников просвещения, созванного в Витебске летом 1923 г. Местные губернские власти пытались всячески сопротивляться включению в состав БССР и изучению белорусского языка. С этой целью на собрании выступили учителя из Полоцкого уезда с характерными белорусскими фамилиями Славкович и Околович. Первый был настроен радикально: "Я думаю, что если бы мне пришлось сказать у себя в деревне, что с этого наступающего года я буду учить детей на белорусском языке - крестьяне не пустили бы их ко мне, а меня прогнали бы. Я удивляюсь, почему защитники белорусского языка сами говорят на русском, не потому ли, что его нет. Вообще за революцию я от крестьян ничего не слыхал о Белоруссии, а вот от интеллигента один раз слыхал. Это был инженер, который, оказалось, был увлечен белорусским вопросом, потому что собирался быть министром народного просвещения в своем государстве... Меня смешит, когда говорят о белорусской культуре или литературе"37. Околович заметил, что "в одном нашем Полоцком уезде можно насчитать несколько говоров среди крестьян", а затем огласил "экономически обоснованную" позицию витебских губкомовцев: "Мы вообще страшно бедны. Оторвавшись от Центра, мы совершенно поставим себя в странное положение и нас не спасут ни лес, ни картофель, ни бобы. И я думаю, если бы крестьяне получили бы объективное объяснение по вопросу о присоединении, то вряд ли кто-либо потянул бы к Минску"38.

 

Славковичу и Околовичу возражал заведующий школьным отделом витебского уездного наробраза Василевский (в стенограмме особо отмечено, что он уроженец Витебских губернии и уезда, что, кстати, могло поставить вопрос о родстве этого большевика с автором федеративной теории Леоном Василевским, родившимся в Петербурге, но имевшим фамильные корни именно в Витебской губернии). Начав с того, что "говорить о том, что в Витебщине нет белорусов и что они совершенно обрусели, чрезвычайно смело", он раскрыл "истинное лицо" несогласных учителей: "все их существо, вся интонация их произношения говорит об их белорусской сущности. Хотим или не хотим мы себя признавать белорусами, но великорусы сразу по говору узнают уроженца Белоруссии. Возьмите любого нашего учителя, уроженца Витебщины, переведенного в какой-нибудь Ярославль, на собрании заставьте там его произнести двухминутную речь - там сразу скажут, что это "полячок", считая всех уроженцев Белоруссии за поляков. Мы всегда белорусы, хотим мы этого или нет. Даже в нашем крае резко разграничившись и не смешиваются ни в чем деревни великорусов - старообрядцев колонистов и белорусов. Для великорусов мы "поляки", а для наших крестьян они "москали". Какое же тут совершенное обрусение"39.

 

В заключение Василевский прибег к главному аргументу: "Вопрос о присоединении Витебской, Смоленской и Гомельской губерний к Белорусской республике приобретает особую злободневность для всех наших зарубежных братьев. Поляки говорят, что у них тоже нет белорусов и всегда указывают на нас, говоря: что же вы кричите о Белоруссии в Польше, когда в России не признают белорусов, кроме остатков Минской губернии"40.

 

Линия, намеченная Василевским, в итоге взяла верх: Славковичу и Околовичу пришлось смириться с преподаванием на белорусском. В отчете Полоцкого окротдела народного образования по итогам 1923/1924 учебного года подчеркнуто, что "случаев враждебного отношения к белорусизации не наблюдается ни в городе, ни в деревне... В г. Полоцке организована ударная, чисто белорусская школа. Преподавание в 4-х классах ведется исключительно на белорусском языке"41.

 

 

37 Архив Президента Российской Федерации, ф. 3, оп. 61, д. 58, л. 83 - 84.

 

38 Там же, л. 84.

 

39 Там же, л. 85 - 86.

 

40 Там же, л. 86.

 

41 Зональный государственный архив в г. Полоцке, ф. 104, оп. 1, д. 1, л. 117 - 118.

 
стр. 62

 

Примечательно, что все подобные дискуссии велись строго кулуарно: 12 июля 1923 г. Сталин одобрил все предложения комиссии Молотова за исключением пункта об открытии дискуссии в прессе. Советская печать в итоге стала одним из главных проводников белорусизации, изобретая яркие и броские лозунги: "Кто еще не знает белорусского языка и не торопится овладеть им, тот выказывает преступное равнодушие к делу укрепления рабоче-крестьянской смычки", - писала 5 октября 1927 г. газета "Рабочий", издававшаяся на русском языке в Минске42.

 

Жалобы же на "отсутствие белорусского языка" прочно оседали в архивах учреждений и редакций печатных изданий. Число таких посланий увеличилось с конца 1925 г., когда темпы белорусизации, в частности в городах, существенно возросли. Вскоре ряд писем, поступивших из Полоцка и от уроженцев этого города, заставил власти выступить с резким протестом на газетных страницах. 16 мая 1926 г. в органах ЦК компартии Белоруссии - русскоязычной тогда "Звезде" и белорусскоязычной "Советской Беларуси" - была одновременно напечатана статья "Имеет ли белорусский народ свой язык и свою культуру?". В статье в сокращенном виде приводилось одно из таких писем и прилагался ответ к нему с характерным заголовком "Распоясавшийся шовинизм"43. Кампания против "распоясавшихся" врагов белорусизации затронула и союзную "Правду", а полоцких учителей, подозревавшихся в сочинении письма или сочувствии высказанным в нем взглядам, вскоре основательно "пропесочили" и заставили выразить полное одобрение национальной политике партии.

 

Многие авторы писем скрывались под псевдонимами и именовали себя крестьянами, хотя язык текстов выдавал людей образованных. Так, некто, назвавшийся "крестьянином Зримым", в письме в народный комиссариат просвещения РСФСР от 20 января 1926 г. не только заявлял, что "белорусский язык чужд всей массе населения" и "давно уже отжил-умер", но и отметил, что "такая неслыханная еще на белом свете дикость присуща только таким дикарям, как большевики"44.

 

Последняя фраза была весьма характерна для мироощущения польской межвоенной элиты. Как следует из составленного в январе 1928 г. польской разведкой - II-м отделом генштаба Войска Польского "Краткого очерка белорусского вопроса", спецслужбы Польши обратили внимание на белорусизацию лишь на фоне газетной кампании 1926 г. Документ гласил: "Только в середине 1926 г. обозначился энергичный поворот в национальной политике властей Советской Беларуси и стремление к действительному осуществлению законов, касающихся белорусского языка. Началось чрезвычайно поспешное решение национальной проблемы путем придания белорусскому населению особых привилегий"45.

 

Говоря об "особых привилегиях", во П-м отделе генштаба явно ошибались: в тогдашней БССР проводилась образцовая национальная политика с четырьмя официальными языками - белорусским, русским, еврейским (идиш) и польским. Однако поспешность белорусизации, ее ускоренный характер, в советских условиях обычно уживавшийся с показухой, варшавские аналитики отметили верно (впрочем, и "крестьянин Зримый" подчеркивал, что "большевики крепко держатся показательной политики")46.

 

Уже 7 октября 1927 г., меньше чем через год после последнего "укрупнения" БССР, председатель нацкомиссии при ЦИК БССР А. И. Хацкевич докладывал в Москве не просто о проведении, а об итогах белорусизации. Специально для этого меропри-

 

 

42 Государственный архив Российской Федерации (далее - ГАРФ), ф. Р-3316, оп. 20, д. 200.

 

43 Беларусізацыя. 1920-я гады. Дакументы i матэрыялы. Мінск, 2001, с. 214 - 221.

 

44 ГАРФ, ф. Р-3316, оп. 16а, д. 176, л. 48.

 

45 Кароткі нарыс беларускага пытання. Мінск, 2009, с. 195. Польские власти проглядели прямую связь "коренизации" с антипольской деятельностью в своих белорусских и украинских землях. Советник посольства Польши в Москве М. Пониньский в беседе с советским представителем Я. С. Ганецким в феврале 1927 г. радовался, что "благодаря советской национальной политике великая единая Россия сошла в гроб и из него уже не встанет". - Kornat M. Op. cit., s. 399.

 

46 ГАРФ, ф. Р-3316, оп. 16а, д. 176, л. 48.

 
стр. 63

 

ятия руководимая Хацкевичем комиссия подготовила и опубликовала объемный труд "Практическое разрешение национального вопроса в Белорусской Советской Социалистической Республике", а именно его первую часть "Белоруссизация" (в тогдашней орфографии). Работу признали "вполне удовлетворительной", а сталинский соратник А. А. Андреев, тогда первый секретарь Северо-Кавказского крайкома партии, назвал ее даже "колоссальной"47. Многочисленным цифрам доклада Хацкевича оказали полное доверие, а старый соратник Сталина по наркомнацу С. М. Диманштейн подчеркнул, что белорусизации "оказывается очень мало сопротивления"48.

 

Оценка Андреева заслуживает внимания прежде всего в плане экономическом. Все разговоры о "насильственной белорусизации" и одиночных (а никак не массовых) протестах против нее не имеют смысла, если учесть основополагающий факт: проекты развития народного образования в БССР финансировались не то что не по остаточному принципу, а были главной расходной статьей как общереспубликанского, так и местного бюджета. Большевики в короткий срок и при больших денежных вливаниях выполнили то, что к 1919 г. планировало осуществить правительство П. А. Столыпина в проекте "О введении всеобщего начального обучения в Российской империи". Столыпинский проект реализовать так и не успели - в значительной степени из-за нехватки финансов, хотя "за 1907 - 1911 годы ассигнования на начальную школу возросли в 4 раза -с 9 до 35,9 млн. рублей"49. Расходы на народное образование в БССР увеличивались с 1923/24 до 1926/27 учебного года теми же "столыпинскими" темпами - почти в 4 раза, с 5 427 162 до 19 085 682 рублей. При этом доля ассигнований на образование в бюджете была несоизмеримо выше по сравнению с ушедшей в прошлое Российской империей: 27,5% общего республиканского бюджета в 1925/26 учебном году50.

 

Именно солидной финансовой подпиткой всех структур белорусизации, в частности, Инбелкульта51, прообраза Академии наук БССР, объясняются успехи этой политики, особенно очевидные на фоне западнобелорусских реалий в межвоенной Польше.

 

Некоторые цифры из доклада Хацкевича 7 октября 1927 г. позволяют заключить, что белорусизация активно способствовала деполонизации населения Белоруссии. Некоторые современные публицисты упрекают тогдашнюю национальную политику в БССР как подрывающую устои православия (на это была направлена вся "идеологическая работа партии"), а вот на превращение белорусских католиков в белорусов внимания не обращается. Отметим, что среди жалоб в инстанции по поводу белорусизации голосов католического населения слышно не было. Но из цифр Хацкевича складывается любопытная картина. Поляки составляли на 1926 г. всего 1,96% населения БССР, или 97 498 человек. В быту польским языком пользовались 37% из них, 47,9% - белорусским, остальные - другими языками. Для сравнения: среди русских 98,3% пользовались русским языком и 1,7% - белорусским. Белорусы же, которых насчитывалось 89,3% от всего населения в "4 983 340 душ" - пользовались: "белорусским языком 80,6%, остальная часть белорусов пользуется польским языком и другими языками в незначительном проценте"52. Итак, польскоязычные белорусы числом в несколько сотен тысяч человек превосходили числом этнических поляков. Потенциальные поляки превратились в белорусов без насильственных действий, которыми сопровождалась обратная практика (превращение белорусов и так называемых "тутэйших" в поляков) во II Речи Посполитой. В контексте польской политики советской власти это был несомненный успех.

 

 

47 Там же, оп. 20, д. 200, л. 56, 73.

 

48 Там же, л. 42.

 

49 Могилевский К. Столыпин и модернизация России. - Родина, 2012, N 4, с. 10.

 

50 Практическое разрешение национального вопроса в Белорусской Советской Социалистической Республике. Ч. I. Белоруссизация. Минск, 1927, с. 38; ГАРФ, ф. Р-3316, оп. 16а, д. 176, л. 45.

 

51 Інстытут беларускай культуры. 1922 - 1928. Дакументы i матэрыялы. Мінск, 2011. "ГАРФ, ф. Р-3316, оп. 16а, д. 176, л. 4 - 6.

 
стр. 64

 

К концу 1920-х годов градус белорусизации существенно снизился, особенно после некоторого потепления в отношениях с Польшей после подписания советско-польского договора о ненападении от 25 июля 1932 г.53 Но обращенность восточнославянской коренизации к польскому вопросу понималась ответственными советскими работниками и в 1931 г., незадолго до подписания договора с Варшавой. В 1931 г. в предисловии к брошюре З. С. Островского "Проблема украинизации и белорусизации в РСФСР" узбекский и таджикский партийный деятель А. Р. Рахимбаев, бывший в июне 1929 -декабре 1933 гг. членом коллегии и председателем Комитета советских национальных меньшинств наркомата просвещения РСФСР, подчеркивал: "Такие факты, как полная украинизация целых бывших громадных округов (Россошанский округ, Кубань), приобретают исключительное значение на мрачном фоне неслыханных угнетений и преследований, которым подвергаются национальные меньшинства в Западной Европе вообще и в фашистской Польше в особенности"54.

 

Активная фаза белорусизации продлилась недолго - до осени 1929 г., причем в партийных органах и структурах ОГПУ она фактически не проводилась вовсе. Уже в конце 1920-х годов власти развернули борьбу с "нацдемовщиной", подвергнув интеллигентов из числа попутчиков революции репрессиям.

 

Но свертывание директивной фазы белорусизации не означало исключения белорусского языка из сферы образования и пропаганды - школы в сельской местности оставались белорусскими; в 1938 г. на белорусском языке выходило 149 газет и 10 журналов общим тиражом 1 млн. 461 тыс. экземпляров; в 1940 г. на белорусском языке вещала 191 тыс. радиоустановок. При этом глубинные основы "коренизации", имевшей целью прежде всего ускоренное формирование новой большевистской элиты, никто под сомнение не ставил55. Они, при всей противоречивости партийной политики, сохранялись вплоть до середины 1980-х годов.

 

 

53 2 марта 1933 г. политбюро ЦК ВКП (б) приняло постановление "Об извращении национальной политики ВКП (б) в Белоруссии", в котором содержалось требование повысить престиж русского языка. - ЦК РКП (б)-ВКП (б) и национальный вопрос, кн. 1. М., 2005, с. 702 - 703.

 

54 Рахимбаев А. Предисловие. - Островский 3. Проблема украинизации и белорусизации в РСФСР. М, 1931, с. 4.

 

55 Это обстоятельство не позволяет нам согласиться с тезисом Яна Бруского, что Польше вследствие сокращения масштабов "коренизации" с определенным опозданием удалось достичь в своеобразном соревновании "двух прометеизмов" ничейного результата. - Bruski J J. Op. cit., s. 321.

Опубликовано 07 февраля 2020 года


Главное изображение:

Полная версия публикации №1581068005 + комментарии, рецензии

LIBRARY.BY БЕЛАРУСЬ ПОЛЬСКИЙ ФАКТОР В НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКЕ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ В БЕЛОРУССИИ В 1920-1930-е годы

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LIBRARY.BY обязательна!

Библиотека для взрослых, 18+ International Library Network