ОБЩЕСТВО КОРОЛЕВСТВА ПОЛЬСКОГО (1815-1864 гг.) В СВЕТЕ НОВЕЙШИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

После падения Речи Посполитой польские земли вошли в состав государств, которые, несмотря на громадные различия, имели однотипное государственное устройство - это были централизованные монархии с сословным строем. И хотя в каждом из этих государств сформировались различные внутрисословные структуры и сословные границы, везде дворянство являлось юридически привилегированным сословием. Абсолютная власть монарха ограничивала его политическую роль, а антипольская политика усиливала эти ограничения в отношении шляхты.

В начале XIX столетия конституции, дарованные Варшавскому герцогству Наполеоном (вместе с гражданским кодексом) и Королевству Польскому Александром I, создали правовую основу для формирования нового общества, в котором все его члены были юридически равны, несмотря на сохранение преимуществ шляхты в парламентском представительстве. Центральные польские земли были таким образом охвачены государственной организацией и правом нового типа, отличающимися от тех, которые функционировали в соседних государствах.

В середине столетия положение изменилось. Устройство Королевства Польского приближалось к отношениям, господствовавшим в России, а разница между Королевством Польским и польскими землями, отошедшими по разделам к Пруссии и Австрии, выражалась прежде всего в отличии их аграрной структуры. Реформы по отмене крепостного права уже сделали крестьян в Малопольше и Великопольше, в Силезии и Поморье владельцами хозяйств. В то же время на центральных польских землях земледелец, лишенный права на землю, продолжал отрабатывать на фольварочных полях барщину. Одновременно сословное деление нашло новую опору в указах, изданных Николаем I. Однако это не означает, что первые 60 лет XIX в. были исключительно периодом застоя или даже регресса. Несмотря на различные препятствия, элементы капиталистических производственных отношений приобретали все большее значение, а формирующиеся классы играли все большую роль в общественной жизни.

Исследования последних лет концентрировались прежде всего на этих процессах перестройки сословного общества в классовое; главным предметом анализа было Королевство Польское. Однако степень понимания этих процессов все еще ограничена слабым знанием экономических процессов того времени. Проблемы накопления, возможностей и характера капиталовложений, чистого дохода от сельского и промышленного производства, степени товарности крестьянского и фольварочного хозяйства, а также уровня и движения заработной платы - все это явления, масштабность и динамику которых мы до сих пор не в состоянии до конца раскрыть. Но даже на нынешнем этапе исследований вы-

стр. 112

рисовывается отсутствие единства хозяйственного организма, охватываемого новой государственной организацией, которую составляло Королевство Польское.

Генезис этого отсутствия единства не сводится только к изменениям политической ситуации и государственных границ на рубеже XVIII-XIX веков. Объяснение здесь скорее надо искать путем анализа развития, ведущего от феодализма к капитализму¹ . Часто встречающееся в литературе мнение о сохранении в Королевстве Польском феодальных пережитков рядом с возникающим капиталистическим хозяйством не кажется нам полностью верным в отношении периода, предшествовавшего отмене крепостного права. Сословные структуры были тогда еще слишком сильны, чтобы можно было видеть в них только пережитки, более того, многие новые явления, неизвестные экономике и обществу XIX в., приспосабливались под давлением феодального строя к существующим в Королевстве Польском условиям вместо того, чтобы их перестраивать.

Слабость процесса накопления капитала имущими слоями общества привела к тому, что развитие капиталистической промышленности базировалось в основном на государственном и иностранном капитале. Капиталы помещиков и мещанства будут в больших масштабах стимулировать рост производства только с 50-х годов XIX века. Ведущая к индустриализации страны протекционистская правительственная политика (инвестиционная деятельность, насаждение промышленности, таможенная политика) делала возможным распространение производства капиталистического типа без ликвидации феодализма в деревне, но - и это весьма существенно - в условиях сильного демографического роста. Этот дуализм хозяйственной структуры страны в первой половине прошлого столетия выражался, следовательно, не в равновесии традиционного и нового в производственных отношениях и в экономике страны, а в преобладании феодального уклада над полным зигзагов процессом развития капиталистического уклада. Несмотря на взаимный обмен ценностей, капиталов и людей между этими укладами, они функционируют как бы не вместе, а параллельно.

Это деление находит свое отражение в социальной структуре страны - в рамках феодальных перегородок помещалось почти все население Королевства Польского: шляхта, крестьяне, мещане и отделенные от них юридически евреи. В то же время формировался новый социальный уклад, выражающийся в классах рабочих и буржуазии. Их существование не разрушало еще феодальной иерархии власти (если можно говорить о ней в политически порабощенной стране) и иерархии уважения. Как в экономике, так и в обществе ясно вырисовывался дуализм структур.

Сословное общество Речи Посполитой состояло из трех сословий, принадлежность к шляхте, мещанству и крестьянству была наследственной, перемена сословной принадлежности была возможна только в отношении немногих как нелегальным путем, так и легальным, установленным юридическими нормами; специфика прав и обязанностей, характеризующих каждое сословие, решала вопрос о его социальном положении. Если принять за исходный пункт эти критерии сословности, то при анализе общества Королевства Польского² будут четко видны различия между сословиями.

¹ W. Kula. Sektory i regiony zacofane w gospodarce wczesnego kapitalizmu. "Kultura i Spoleczenstwo", ;1961, nr. 3, str. 43; J. Jedlicki. W sprawie automatycznego krachu feudalizmu (w) "Migdzy feudalizmem a kapitalizmem. Studia z dziejow gospodarczych i spolecznych". Wroclaw. 1976; см. также: A. Jezierski. Handel zagraniczny Krolestwa Polskiego 1815 - 1914. Warszawa. 1967.

² Данная статья очень кратко представляет проблематику и результаты исследований, содержащиеся в следующих работах: "Spoleczenstwo Krolestwa Polskiego. Studia о ruchliwosci spolecznej". Tt. I-III. Warszawa. 1965 - 1968, 1971; "Spoleczenstwo Polskie

стр. 113

Основной принцип наследования сословной принадлежности имел наиболее стойкое применение в отношении массы крестьян, причем легче было оказаться среди них путем деградации, трудней порвать с их средой путем социального выдвижений. Отлив деревенской бедноты ("люзных"), молодых людей из среды крестьян-владельцев, направлявшейся главным образом в небольшие городские центры, имел для сельского общества побочное значение.

Наследственная преемственность Шляхетского сословия, герба, фамилии и значительно реже родового гнезда сохранялась (по сравнению с незначительным числом пожалований в дворяне за заслуги в области интеллектуальной, политической или хозяйственной деятельности) нерушимо до 1830 года. Изданный тогда Николаем I указ о шляхетстве должен был юридически восстановить и фактически укрепить шляхетское сословие. Но в то же время это должна была быть совсем иная шляхта. Право на шляхетское звание получал только тот, кто смог представить соответствующие документы в специально созданное для этих целей ведомство - Герольдию Королевства Польского. Согласно законодательным намерениям и на практике это означало лишение огромного числа прежних шляхтичей, особенно обедневших, прав дворянства и одновременно дарование их тем, кто на гражданской или военной службе имел заслуги перед троном. В результате из почти 300 тыс. шляхтичей Герольдия после 25 лет своей работы признала Документально установленными права только около 80 тысяч; наплыв новых людей, пожалованных за службу в высших чинах, был ничтожным. Закон о шляхетстве не достиг, таким образом, своей цели, не создал нового шляхетского сословий, связанного с царизмом. Хотя и не были изданы, как это намеревались сделать в Петербурге, последующие законы, которые должны были регулировать всю сословную структуру и укреплять сословные перегородки, сыграла, однако, свою роль политика самодержавия, закреплявшая традиционную разобщенность, затруднявшая межсословное перемещение людей.

Среди мещанства наследование отцовского статуса имело самое малое значение. В этой сфере происходили наиболее заметные процессы социальных перемещений. Те, кому в городе повезло, хоть они и прибыли туда извне, получали городские права. Более бедная часть новоселов должна была Довольствоваться статусом городского жителя без гражданских прав. Мещанство того времени характеризовалось неодинаковостью положения жителей королевских и частных городов, больших промышленных центров и малых атраризированных поселений, а также рассеянностью, городского населения. Только Варшава отличалась большим его скоплением. Оно являлось ядром сословия и могло гордиться своим мещанством, занимающимся в значительном большинстве ремеслами и торговлей. В 1827 г. Варшава насчитывала 130 тыс. жителей, тогда как другие большие города, такие, как Люблин, -13 тыс., Калиш -12 тыс., Плоцк - 9 тысяч. Но рост численности населения городов приблизительно с 600 тыс. (19% всего населения) в 1816 г. до 1400 тыс. (27% всего населения) в 1865 г. показывает, что он базировался на притоке населения извне. Следовательно, сословная обособленность мещанства проявлялась слабо, а его наличие в обществе, казалось, было незаметным. В то время в печати и в официальных заявлениях много говорилось о необходимости создания в Польше "треть-

XVIIl i XIX w.". Tt. IV-VI.Warszawa. 1972 - 1974; "Przemiatty spoleczne w Krolestwie Polskim", а также в монографиях: H. Chamerska. Drobna szlachta w Krolestwie Polskim. Warszawa. 1974; R. Czepulls. "Kjasa umyslowa". Ifiteligeficja Krolestwa Polskiego 1832 - 11862. Warszawa. 1973; A. Eisenbach. Ludno§c zydowska w Kfolestwie Polskim 1815 - 1864. Warszawa. 1973; J. Jedliсki. KJejnot i bafiery spoleczne. Warszawa. il968; S. Kowalska- Glikman. Ruchliwosc spoleczna i zawodowa mieszkaficow Warszawy w latach 1845 - 1861. Warszawa. 1971.

стр. 114

его сословия" даже еще тогда, когда его численность достигла около 1/4 всего населения.

Таким образом, обособленность прав и привилегий отдельных сословий в Королевстве Польском по сравнению с временами давней Речи Посполитой проявлялась слабо. В эпоху автономии Королевства (1815 - 1830 гг.), несмотря на сохранение старого понятий шляхетства и обособленности шляхетских сеймиков, уже не хватало прежних шляхетских привилегий: монополии собственности на землю, свободы от налогов, отдельного судопроизводства, исключительного права занимать должности. Это тяжело переживали современники. Красноречиво говорит об этом наблюдение Станислава Венгжецкого, шляхтича, но либерала: "Шляхтич боится кодекса, как бы постепенно не лишиться своей власти над крестьянами, его печалит, что он предстоит перед одним с мещанином и крестьянином судом, что существует один кодекс о наследовании для него и для мещанина, что его наравне с мещанином принимают на церковную, гражданскую и военную службу"³ .

Прерогативы, связанные с новым шляхетством по закону 1836 г., не были широкими: облегчение доступа к образованию, выше чем начальное, льготы в области военной службы, исключительность доступа к офицерским званиям в царской армии, более мягкая процедура наказания. Однако это не были вопросы, которыми можно было бы пренебречь.

Обособленность социального статуса мещанства подвергалась ликвидации в связи с отменой личной зависимости крестьян и Далеко идущим ограничением привилегированности шляхты. Феодального типа повинности населения частных городов (платы, отработки и т. д.) в пользу их владельцев были ликвидированы указом 1839 года. Новое деление жителей городов на постоянное и непостоянное население имело главным образом формально-административное значение. Введенный в 1847 г. новый уголовный кодекс предусматривал иной тип наказаний для людей тминного сословия, то есть как бедного мещанства, так и крестьян.

Сословный характер крестьянства проявлялся наиболее ярко, хотя предопределялось это не столько правом, сколько административной практикой и реалиями хозяйственной жизни. Сохранение барщины и зависимость от господина деревни, который выполнял функции войта, приводили к тому, что, несмотря на отмену личной зависимости, определение крестьян термином "подданных" не было еще анахронизмом. Эта зависимость отягощала прежде всего Имущих крестьян. Чиншевые реформы, которые ослабляли эту зависимость, стали повсеместными только в начале второй половины столетия.

Внутренне единая социальная структура, подвергаемая эффективно действующему внутреннему контролю, каковым являлось сословное общество, упроченное многовековым существованием, нелегко поддавалась изменениям. Отношения "люди - материальные блага" понимались в основном, говоря языком эпохи, как "способ бытия", а не как борьба за накопление капитала и его общественное распределение. Эти отношения, может быть, поддавались не столько медленным изменениям, сколько переменам, охватывающим очень незначительную прослойку общества, а новшества вводились больше под влиянием идущего сверху экономического вмешательства государства и культурного прогресса образованных слоев, чем расширения внутреннего рынка и производства.

Отношения между людьми подвергались более заметным изменениям. Но источники все еще редко непосредственно отражают происходящие перемены; терминология, употребляемая в тогдашней повседневной жизни и в официальном языке, еще прочно коренилась в предыдущей

³ Цит. по: S. Askenazy. Lukasinski. T. I. Warszawa. 1929. str. 34.

стр. 115

эпохе. Поэтому в новейших исследованиях в области социальной истории особое внимание обращено не только на прочность феодального строя, но и на процессы, ведущие к формированию новых классов и слоев. Велись поиски почвы, на которой выступали явления социального амальгамирования, факторы, которые стимулировали перемещение отдельных лиц, групп и слоев. Такой расширенный круг исследовательских проблем требовал обращения к новым типам документации. Все шире использовались массовые источники, а одновременно тщательно разыскивались индивидуальные, первичные материалы, регистрирующие факты общественной жизни, правда, единичные, но поддающиеся схематизации, классификации и обобщению. Это акты гражданского состояния, личные дела (главным образом так называемые послужные списки, отражающие ход трудовой деятельности), табели повинностей крестьян, ипотечные книги, нотариальные акты, а также дополняющие этот материал сводные источники, такие, как списки чиновников, учителей, духовенства, землевладельцев и т. п. Эти источники способствовали, в частности, изучению социальной мобильности, проявлений процесса вызревания капиталистической формации.

Базой социальной мобильности была территориальная мобильность. Отмена личной зависимости, развитие промышленности,, медленная, но все же прогрессирующая урбанизация страны, - какие все это создавало возможности перемены места жительства? Кого охватили эти процессы? Шляхетскую верхушку, ее элиту или, наоборот, низшие слои населения: безземельных крестьян, жителей аграрных местечек? Генезис, направления и эффективность этой пространственной мобильности, иногда добровольной, чаще, пожалуй, принудительной, могут служить чутким показателем происходивших в различных сферах изменений.

Исследование территориального происхождения иммигрантов Варшавы (на основе приходских книг записей бракосочетаний) пролило дополнительный свет на этот вопрос. В середине столетия едва лишь 30% варшавских молодоженов родилось в Варшаве. Остальные 70%-это выходцы из крупных городов (11%). малых местечек (22%) и деревень (37%). Среди иммигрантов решительно превалировало сельское население; оно прибывало прежде всего из губерний, где был достигнут наибольший прогресс в сельском хозяйстве, где очиншевание углубило расслоение деревни и в то же время ослабило крепостную зависимость от помещика. Иммигранты рекрутировались не только из безземельного населения, как это внушала прежняя литература. Среди них были и сыновья хозяев и сельских ремесленников, искавшие в городе лучшей доли. Только город давал им шансы на это. В новой среде им нелегко было преодолеть в борьбе за труд и заработок конкуренцию городских жителей и пришельцев из меньших городов и местечек. В Варшаву стекалась также захудалая и малоземельная шляхта, которой не хватало хлеба в родной перенаселенной деревне, обанкротившиеся землевладельцы и сыновья помещиков, искавшие в городе самостоятельности. Возможности получения образования (хотя и ограниченные в период между восстаниями) также привлекали в Варшаву в большом количестве шляхетскую молодежь. Однако особенно мобильным элементом представляется население малых местечек, питавшее ряды плебса, а со временем и пролетариата Варшавы, а также других развивающихся промышленных центров.

Тот факт, что эта миграция в направлении Варшавы, разрывающая феодальные связи, приносила успех только (в сравнительном масштабе двух поколений) сыновьям лиц физического труда, а представителям высших социальных прослоек грозила скорее деградацией, чем сулила перспективы для карьеры, красноречиво свидетельствует об экономическом, политическом и социальном положении в стране. Ясно, что миграционные движения не были связаны лишь с процессами урбанизации.

стр. 116

Период Варшавского герцогства, а позже 50-е годы XIX в. характеризовались большой подвижностью крестьян. В первый период только что полученная личная свобода и военные разрушения склоняли их к поискам источников существования вне родной деревни, а в последующий период регуляция имений, сгон с земли, нужда, вызванная неурожайными годами, отсутствие традиционно предоставляемой в прошлом помощи со стороны двора вели крестьян к поискам "пустых" хозяйств, поденной или батрацкой работы. Эти движения, чаще всего никуда не ведущие, не менявшие условий жизни, становились все более массовыми по мере роста числа безземельных. Перед началом 60-х годов их насчитывалось более 1300 тысяч.

Иммиграция извне (колонистов, ремесленников, фабрикантов, социальный статус которых выходил за рамки сословного деления) также имела значение для изменения социальной структуры страны. Принудительная политическая эмиграция и депортация ослабляли главным образом шляхетское сословие.

Пространственная мобильность - это лишь один аспект социальной мобильности. Ключевым вопросом являются здесь перемены в социальном статусе отдельных лиц и профессиональных групп, и прежде всего обусловленность этих изменений. Что предопределяло успех: социальное происхождение, образование, запас знаний, полученных многолетним трудом? Ответы на этот вопрос дают личные дела людей, занятых в организациях различного типа. Проведенные зондирующие исследования, кажется, говорят о том, что шляхетство (даже подтвержденное документами) играло скорее косвенную роль (через семейное родство, приятельскую поддержку со стороны высших "гербовых" его представителей, уровень образования). На предприятиях нового типа, как, например, железная дорога, считались явно не с шляхетским происхождением, а с качеством труда.

В процессе социальных преобразований самое существенное значение имели те институты, которые охватывали своим воздействием значительную часть населения, - это были армия и система просвещения. Но армия Королевства Польского существовала слишком недолго (меньше 16 лет), чтобы сыграть серьезную роль в процессе демократизации нации. Она создала возможности для того, чтобы составить состояние высшим офицерам, молодежи из деклассированной шляхты и образованного мещанства, обеспечила источник существования, крестьянам-солдатам улучшила материальное положение. В процессе военной службы сословные различия ослабевали, что не могло не повлиять на социальное сознание просвещенных слоев населения.

Решающую роль играла прежде всего система просвещения. Доступ к образованию в бедной стране с еще слаборазвитой промышленностью защищал от социальной деградации, открывал перспективы на будущее. Поэтому сословный характер школы в период между восстаниями укреплял феодальную структуру. Несмотря на все препоны и неудачи в конце периода, о котором идет здесь речь, рабочие, буржуазия и интеллигенция занимали в обществе Королевства Польского все более заметные позиции - рождались новые классы.

С течением времени крестьянин все более определенно высвобождался из-под власти господина, и хотя продолжало существовать население сотен малых аграрных местечек, исчезали феодальные ограничения мещанского сословия. Распадалась шляхетская взаимная приязнь, бледнело значение дворянского герба. Но не исчезали крупные магнатские состояния Потоцких, Радзивиллов, Красиньских. Чарторыйский, Замойский., Велёпольский - это по-прежнему крупные имена в политике страны, даже тогда, когда княжеский титул не подкреплялся обширными латифундиями. Одновременно в обществе медленно, но явно рос-

стр. 117

ли новые силы. Миллионная масса безземельных крестьян взрывала систему крепостного поместья. Поденщики и рабочие, хотя последние все еще исчислялись лишь десятками тысяч, заселяли вновь возникшие или существовавшие прежде селения, а их труд лежал в основе нового в таком масштабе явления - накопления капитала в производстве.

В хозяйственной жизни того времени мы все чаще встречаемся с именами новых людей, имеющих капиталы или только доступ к распоряжению государственными средствами, приумножающих свои богатства на государственных поставках или монополиях, на мелких "предприятиях". В условиях зачаточного еще развития капиталистического производства и обмена, в тогдашней политической обстановке эти "нувориши" чаще становились банкротами, чем родоначальниками польских или полонизированных "буржуа".

В ходе социальных передвижений сформировалась прослойка наемных работников умственного труда. Она боролась не за богатство и не за власть, а за доступ к просвещению, науке, культуре, и не только пассивный, потребительский, но и творческий. Интеллигентная элита также домогалась более высокого общественного положения.

Помещики, в массе своей потомки шляхты - владельцев имений, начинали постепенно перенимать капиталистический образ мышления. Из прежних привилегированных сословий духовенство почти совсем утратило свое имущество, шляхта, несмотря на банкротства и конфискации, смогла его в значительной степени сохранить. Однако власть она потеряла, отдав ее иностранному государственному аппарату, а свои позиции и престиж в обществе должна была делить с новыми людьми, чьи фамилии были до этого неизвестными и ничего не значащими (Высоцкие, Заливские, Франковские, Хмеленьские, Бобровские), а иногда иностранными (Юргенсы, Хауке-Босаки, Кроненберги).

На арене событий появляется также сбросившее с себя ярмо старинной родительской власти молодое романтически бунтующее поколение: подхорунжие, учащиеся, студенты. Как показала история, их нельзя было игнорировать.

В повседневных буднях, через правительственную политику индустриализации страны, через спекуляции и аферы медленно прокладывал себе дорогу процесс накопления капитала и классовой дифференциации общества.