Взаимоотношения между Рюриковичами и Гедеминовичами

Первоначально отношения с князьями Рюриковичами определялись какой-то грамотой Ярослава Мудрого, данной новгородцам. Но сама эта грамота до нас не дошла, и что в ней написано — можно только гадать. Но с 1265 г. новгородцы, приглашая к себе князя, каждый раз заключают с ними индивидуальный договор.

А зачем новгородцам вообще был нужен князь? Ведь у них административными делами ведал посадник, церковными — владыка, а военными — тысяцкий. Но в Новгороде не было сильной военной организации, и права тысяцкого имели ограничения. Князь же требовался в основном как полководец для защиты от внешнего врага. Он должен был иметь талант и опыт в военных делах. Авторитет тысяцкого в войсках был несоизмеримо ниже княжеского. Да и вообще на Руси князь был символом войска, его знаменем. Часто бывало, что воины русских княжеств отказывались идти в бой без князя. Поэтому на поле брани при отсутствии взрослых князей выводили 8—12-летних князей Рюриковичей, которые отдавали приказы, нашептанные воеводами. А князь Святослав Игоревич в X веке первый раз участвовал в битве в возрасте... трех лет. Ребенка посадили на лошадь, и он первым бросил копье, тем самым дав сигнал к началу сражения. Копье, понятно, было легким дротиком и упало у ног лошади. Тем не менее, русские полки смело пошли в бой.

Немалую роль играла и дружина князя, состоявшая из профессионалов высокого класса. Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что новгородцы нанимали себе «кондотьера» с дружиной.

В некоторых случаях князья вместе с новгородскими представителями участвовали в переговорах с иностранными государствами. При этом решающее слово всегда оставалось за новгородцами. Характерный случай произошел в 1292 г., когда в Новгород прибыли немецкие послы по поводу разграбления немецкого двора. Переговоры шли одновременно и с великокняжескими боярами на Городище, и в самом Новгороде с новгородцами: тысяцким и двумя боярами. Новгородцы подкрепляли свои доводы прежним договором с немцами, заключенным от лица великого князя и Великого Новгорода. Но когда великий князь согласился признать законность требуемой немцами компенсации за убытки, понесенные немецкими купцами, новгородцы отказались платить, и великий князь ничего не мог поделать. Шесть раз великий князь посылал к новгородцам дать ему ответ, наконец, лично просил их, но все было напрасно. Князь прекрасно сознавал свое бесправие в этом вопросе и лишь оправдывался перед немецкими купцами. «Воздайте им тем, что они вам наделали», — это все, что могли посоветовать великокняжеские бояре послам.

Большинство же договоров с иностранными государствами Господин Великий Новгород заключал только от своего имени и не привлекал к переговорам князей.

Вступление князя в должность ознаменовывалось присягой Господину Великому Новгороду, которую князь подтверждал, целуя крест. В свою очередь, представители городской власти также целовали крест князю. Князь в любой момент мог отказаться от должности. Для этого он должен был созвать вече и публично сложить с себя крестное целование Новгороду. Другой вопрос, что князья часто просто бежали с Городища без всякого предупреждения. В свою очередь, и вече могло в любой момент прогнать князя.

Из договоров, сохранившихся до нашего времени, видно, что князь был поставлен, насколько возможно, вне связей с жизнью Новгорода. Земли считались достоянием святой Софии и Великого Новгорода. Князь не имел права покупать или принимать в дар в Новгородской земле имений, не мог брать закладников и, следовательно, совершать сделок. Правила эти касались и родни князя, и его дружинников. Князю позволялось торговать в Новгороде, но только через посредничество коренных новгородцев, и, следовательно, это дозволение ограничивалось правом пускать капитал в оборот.

Без участи избранного вечем посадника князь не имел права назначать правителей в землях, подчиненных Великому Новгороду, отдавать в кормление принадлежащую Новгороду землю, давать кому бы то ни было грамоты, нарушать изданные прежде грамоты. Князь не имел права вершить суд без участия посадника, лишать волостей, раздавать их в собственность, наказывать без суда, и вообще без воли веча и без участия посадника делать какие бы то ни было распоряжения. Все это распространялось также и на его дружинников.

Важный момент — князь и его дружина не могли жить в Новгороде. Для этого имелась специальная крепость вне городских стен, именуемая Городищем. Комментарии тут, я думаю, излишни.

Лишенный права на недвижимые имения, князь имел указанные Новгородом ряд других доходов. В их число входили судные пошлины, которыми князь делился с посадниками. Пошлины эти выплачивались на суде виновной стороной. Для сбора судных пошлин ежегодно (обычно в Петров день) по волостям рассылались проезжий судьи. Князю также давались доходы с некоторых мест Новгородской земли, и для этого он мог посылать туда для сбора своих тиунов. Но размер этих доходов определялся заранее. Краями, определенными для княжеских доходов, были половина Волока Ламского и часть в Торжке. Хотя Великий Новгород мог назначить и другие места для сбора княжеских доходов. К примеру, литовским князьям, приглашенным в Новгород, давались другие волости в кормление.

Великий Новгород предоставлял своим князьям право охоты в определенных местах и в определенное время. К примеру, в Русу князья могли ездить только на третью зиму, а в Ладогу для звероловства — только на третье лето. Князьям давали в пользование «рыболовли», также в определенном месте и в определенное время, и право медоварения, с такими же ограничениями: «а в Ладогу тобе слати осетрника и медовары; а ездить тобе, княже, в Ладогу на третье лето».

В XIV—XV веках московские князья вымогали с Новгородской волости черный сбор. Это не был постоянный доход или годовой налог. Брался он однажды во всякое великое княжение и почти всегда силой. Новгородцы соглашались на черный сбор только тогда, когда не могли отвязаться от притязаний на него великого князя.

Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что конфликт между Господином Великим Новгородом и владимирскими, а затем московскими князьями заключался в статусе князя.

Домонгольский период истории Великого Новгорода выходит за рамки данной работы. Поэтому я начну с батыева нашествия.

Пока часть татарских войск шла к реке Сить, где собирались дружины владимирских князей, другая часть осадила город Торжок. В Торжке не оказалось ни князя, ни княжеской дружины, и оборону возглавил «Иванко посадник Новоторж-скыи, Яким Влункович, Глеб Борисович, Михаило Моисеевич», то есть верхушка купеческого посадского населения. Жители Торжка заблаговременно обратились за помощью к Господину Великому Новгороду, который периодически бывал сюзереном Торжка. Замечу, что в Новгороде в 1237—1238 гг. князем был молодой Александр Ярославич, будущий Невский100 . Новгородские власти и Александр могли вместе или порознь (в этом вопросе они были независимы друг от друга) оказать помощь Торжку, но они и пальцем не пошевелили.

Как гласит Тверская летопись, татары окружили весь город тыном, «также как и другие города брали, и осаждали окаянные город две недели. Изнемогли люди в городе, а из Новгоро-да.им не было помощи, потому что все были в недоумении и в страхе. И так поганые взяли город, убив всех — и мужчин и женщин, всех священников и монахов. Все разграблено и поругано, и в горькой и несчастной смерти предали свои души в руки господа месяца марта в пятый день, на память святого Конона, в среду четвертой недели поста. И были здесь убиты: Иванко, посадник новоторжский, Аким Влункович, Глеб Борисович, Михаил Моисеевич. А за прочими людьми гнались безбожные татары Селигерским путем до Игнатьева креста и секли всех людей, как траву, и не дошли до Новгорода всего сто верст. Новгород же сохранил бог, и святая и великая соборная и апостольская церковь Софии, и святой преподобный Кирилл, и молитвы святых правоверных архиепископов, и благоверных князей, и преподобных монахов иерейского чина»101.

И вот уже 200 лет историки спорят, кто помимо сил небесных спас Новгород. Так, СМ. Соловьев пишет, что татары, «не дошедши ста верст до Новгорода, остановились, боясь, по некоторым известиям, приближения весеннего времени, разлива рек, таяния болот, и пошли к юго-востоку на степь»102. И эта осторожная фраза вскоре превратилась в каноническую версию и вошла в наши школьные учебники. Кто-то говорит, что в боях с русскими татары были обескровлены и побоялись идти на Новгород.

Историк В.В. Каргалов утверждает, что татары вообще не собирались брать Новгорода, а до Игнатьева креста дошел лишь небольшой татарский отряд, преследовавший беглецов из Торжка.

Булгарские же летописи дают весьма четкое и недвусмысленное объяснение. Дело в том, что еще в конце 1237 г. в Новгород была прислана грамота с печатью Великого хана с обещанием не разорять город, если новгородцы не будут помогать великому князю владимирскому. Князь Александр Ярославич, городские и церковные власти (три независимые силы Новгорода) дали согласие и действительно держали строгий нейтралитет, пока татары громили северо-восточные русские земли.

В начале XIII века новгородцы были избавлены от нападений шведов, поскольку там шла война между готским и шведским владетельными домами. В середине 20-х годов XIII века эта борьба закончилась усилением властных кругов феодалов, между которыми первое место занимал род Фолькунгов, владевший наследственно достоинством ярла. Могущественный представитель этой фамилии Биргер, побуждаемый папскими посланиями, предпринял в 1249 г. крестовый поход против Руси. Заметим, что в 1239 г. папа Гонорий призвал рыцарей-крестоносцев соединиться со шведами в борьбе с Русью и финскими племенами.

Достоверные данные о силе шведского войска отсутствуют, хотя в трудах наших историков и всплывают неведомо откуда появившиеся числа. Так, И.А. Заичкин и И.Н. Поч-каев103 пишут о пятитысячном войске и ста кораблях ярла Биргера.

Согласно «Повести о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра» Биргер, прибыв с войском в устье Невы, отправил в Новгород своих послов заявить князю: «Аще можещи противитися мне, то се есмь уже зде, пленяя землю твою». Это, по-видимому, интерполяция составителя «Повести о житии...», поскольку внезапность нападения зачастую была решающим фактором в сражениях на севере.

А зачем новгородцам вообще был нужен князь? Ведь у них административными делами ведал посадник, церковными — владыка, а военными — тысяцкий. Но в Новгороде не было сильной военной организации, и права тысяцкого имели ограничения. Князь же требовался в основном как полководец для защиты от внешнего врага. Он должен был иметь талант и опыт в военных делах. Авторитет тысяцкого в войсках был несоизмеримо ниже княжеского. Да и вообще на Руси князь был символом войска, его знаменем. Часто бывало, что воины русских княжеств отказывались идти в бой без князя. Поэтому на поле брани при отсутствии взрослых князей выводили 8—12-летних князей Рюриковичей, которые отдавали приказы, нашептанные воеводами. А князь Святослав Игоревич в X веке первый раз участвовал в битве в возрасте... трех лет. Ребенка посадили на лошадь, и он первым бросил копье, тем самым дав сигнал к началу сражения. Копье, понятно, было легким дротиком и упало у ног лошади. Тем не менее, русские полки смело пошли в бой.

Немалую роль играла и дружина князя, состоявшая из профессионалов высокого класса. Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что новгородцы нанимали себе «кондотьера» с дружиной.

В некоторых случаях князья вместе с новгородскими представителями участвовали в переговорах с иностранными государствами. При этом решающее слово всегда оставалось за новгородцами. Характерный случай произошел в 1292 г., когда в Новгород прибыли немецкие послы по поводу разграбления немецкого двора. Переговоры шли одновременно и с великокняжескими боярами на Городище, и в самом Новгороде с новгородцами: тысяцким и двумя боярами. Новгородцы подкрепляли свои доводы прежним договором с немцами, заключенным от лица великого князя и Великого Новгорода. Но когда великий князь согласился признать законность требуемой немцами компенсации за убытки, понесенные немецкими купцами, новгородцы отказались платить, и великий князь ничего не мог поделать. Шесть раз великий князь посылал к новгородцам дать ему ответ, наконец, лично просил их, но все было напрасно. Князь прекрасно сознавал свое бесправие в этом вопросе и лишь оправдывался перед немецкими купцами. «Воздайте им тем, что они вам наделали», — это все, что могли посоветовать великокняжеские бояре послам.

Большинство же договоров с иностранными государствами Господин Великий Новгород заключал только от своего имени и не привлекал к переговорам князей.

Вступление князя в должность ознаменовывалось присягой Господину Великому Новгороду, которую князь подтверждал, целуя крест. В свою очередь, представители городской власти также целовали крест князю. Князь в любой момент мог отказаться от должности. Для этого он должен был созвать вече и публично сложить с себя крестное целование Новгороду. Другой вопрос, что князья часто просто бежали с Городища без всякого предупреждения. В свою очередь, и вече могло в любой момент прогнать князя.

Из договоров, сохранившихся до нашего времени, видно, что князь был поставлен, насколько возможно, вне связей с жизнью Новгорода. Земли считались достоянием святой Софии и Великого Новгорода. Князь не имел права покупать или принимать в дар в Новгородской земле имений, не мог брать закладников и, следовательно, совершать сделок. Правила эти касались и родни князя, и его дружинников. Князю позволялось торговать в Новгороде, но только через посредничество коренных новгородцев, и, следовательно, это дозволение ограничивалось правом пускать капитал в оборот.

Без участи избранного вечем посадника князь не имел права назначать правителей в землях, подчиненных Великому Новгороду, отдавать в кормление принадлежащую Новгороду землю, давать кому бы то ни было грамоты, нарушать изданные прежде грамоты. Князь не имел права вершить суд без участия посадника, лишать волостей, раздавать их в собственность, наказывать без суда, и вообще без воли веча и без участия посадника делать какие бы то ни было распоряжения. Все это распространялось также и на его дружинников.

Важный момент — князь и его дружина не могли жить в Новгороде. Для этого имелась специальная крепость вне городских стен, именуемая Городищем. Комментарии тут, я думаю, излишни.

Лишенный права на недвижимые имения, князь имел указанные Новгородом ряд других доходов. В их число входили судные пошлины, которыми князь делился с посадниками. Пошлины эти выплачивались на суде виновной стороной. Для сбора судных пошлин ежегодно (обычно в Петров день) по волостям рассылались проезжий судьи. Князю также давались доходы с некоторых мест Новгородской земли, и для этого он мог посылать туда для сбора своих тиунов. Но размер этих доходов определялся заранее. Краями, определенными для княжеских доходов, были половина Волока Ламского и часть в Торжке. Хотя Великий Новгород мог назначить и другие места для сбора княжеских доходов. К примеру, литовским князьям, приглашенным в Новгород, давались другие волости в кормление.

Великий Новгород предоставлял своим князьям право охоты в определенных местах и в определенное время. К примеру, в Русу князья могли ездить только на третью зиму, а в Ладогу для звероловства — только на третье лето. Князьям давали в пользование «рыболовли», также в определенном месте и в определенное время, и право медоварения, с такими же ограничениями: «а в Ладогу тобе слати осетрника и медовары; а ездить тобе, княже, в Ладогу на третье лето».

В XIV—XV веках московские князья вымогали с Новгородской волости черный сбор. Это не был постоянный доход или годовой налог. Брался он однажды во всякое великое княжение и почти всегда силой. Новгородцы соглашались на черный сбор только тогда, когда не могли отвязаться от притязаний на него великого князя.

Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что конфликт между Господином Великим Новгородом и владимирскими, а затем московскими князьями заключался в статусе князя.

Домонгольский период истории Великого Новгорода выходит за рамки данной работы. Поэтому я начну с батыева нашествия.

Пока часть татарских войск шла к реке Сить, где собирались дружины владимирских князей, другая часть осадила город Торжок. В Торжке не оказалось ни князя, ни княжеской дружины, и оборону возглавил «Иванко посадник Новоторж-скыи, Яким Влункович, Глеб Борисович, Михаило Моисеевич», то есть верхушка купеческого посадского населения. Жители Торжка заблаговременно обратились за помощью к Господину Великому Новгороду, который периодически бывал сюзереном Торжка. Замечу, что в Новгороде в 1237—1238 гг. князем был молодой Александр Ярославич, будущий Невский100 . Новгородские власти и Александр могли вместе или порознь (в этом вопросе они были независимы друг от друга) оказать помощь Торжку, но они и пальцем не пошевелили.

Как гласит Тверская летопись, татары окружили весь город тыном, «также как и другие города брали, и осаждали окаянные город две недели. Изнемогли люди в городе, а из Новгоро-да.им не было помощи, потому что все были в недоумении и в страхе. И так поганые взяли город, убив всех — и мужчин и женщин, всех священников и монахов. Все разграблено и поругано, и в горькой и несчастной смерти предали свои души в руки господа месяца марта в пятый день, на память святого Конона, в среду четвертой недели поста. И были здесь убиты: Иванко, посадник новоторжский, Аким Влункович, Глеб Борисович, Михаил Моисеевич. А за прочими людьми гнались безбожные татары Селигерским путем до Игнатьева креста и секли всех людей, как траву, и не дошли до Новгорода всего сто верст. Новгород же сохранил бог, и святая и великая соборная и апостольская церковь Софии, и святой преподобный Кирилл, и молитвы святых правоверных архиепископов, и благоверных князей, и преподобных монахов иерейского чина»101.

И вот уже 200 лет историки спорят, кто помимо сил небесных спас Новгород. Так, СМ. Соловьев пишет, что татары, «не дошедши ста верст до Новгорода, остановились, боясь, по некоторым известиям, приближения весеннего времени, разлива рек, таяния болот, и пошли к юго-востоку на степь»102. И эта осторожная фраза вскоре превратилась в каноническую версию и вошла в наши школьные учебники. Кто-то говорит, что в боях с русскими татары были обескровлены и побоялись идти на Новгород.

Историк В.В. Каргалов утверждает, что татары вообще не собирались брать Новгорода, а до Игнатьева креста дошел лишь небольшой татарский отряд, преследовавший беглецов из Торжка.

Булгарские же летописи дают весьма четкое и недвусмысленное объяснение. Дело в том, что еще в конце 1237 г. в Новгород была прислана грамота с печатью Великого хана с обещанием не разорять город, если новгородцы не будут помогать великому князю владимирскому. Князь Александр Ярославич, городские и церковные власти (три независимые силы Новгорода) дали согласие и действительно держали строгий нейтралитет, пока татары громили северо-восточные русские земли.

В начале XIII века новгородцы были избавлены от нападений шведов, поскольку там шла война между готским и шведским владетельными домами. В середине 20-х годов XIII века эта борьба закончилась усилением властных кругов феодалов, между которыми первое место занимал род Фолькунгов, владевший наследственно достоинством ярла. Могущественный представитель этой фамилии Биргер, побуждаемый папскими посланиями, предпринял в 1249 г. крестовый поход против Руси. Заметим, что в 1239 г. папа Гонорий призвал рыцарей-крестоносцев соединиться со шведами в борьбе с Русью и финскими племенами.

Достоверные данные о силе шведского войска отсутствуют, хотя в трудах наших историков и всплывают неведомо откуда появившиеся числа. Так, И.А. Заичкин и И.Н. Поч-каев103 пишут о пятитысячном войске и ста кораблях ярла Биргера.

Согласно «Повести о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра» Биргер, прибыв с войском в устье Невы, отправил в Новгород своих послов заявить князю: «Аще можещи противитися мне, то се есмь уже зде, пленяя землю твою». Это, по-видимому, интерполяция составителя «Повести о житии...», поскольку внезапность нападения зачастую была решающим фактором в сражениях на севере.

На самом деле шведов заметила новгородская «морская охрана». Эту функцию выполняло ижорское племя во главе со своим старейшиной Пелугием (Пелгусием). По версии «Повести о житии...» Пелугий, де, был уже православным и имел христианское имя Филипп, а все остальное племя оставалось в язычестве. Морская стража ижорцев обнаружила шведов еще в Финском заливе и быстро сообщила о них в Новгород. Наверняка существовала система оперативной связи: устье Невы — Новгород, иначе само существование морской стражи становится бессмысленным. Возможно, это была оптическая система связи — огни на курганах; возможно — конная эстафета; но, в любом случае, система оповещения срабатывала быстро. В дальнейшем морская стража вела скрытое наблюдение за шведскими кораблями, вошедшими в Неву.

Князь Александр, которому было около 20 лет104, быстро собрал дружину и двинулся на ладьях по Волхову к Ладоге, где к нему присоединилась ладожская дружина.

Ярл Биргер находился в полном неведении о движении новгородской рати и решил дать отдых войску на южном берегу Невы у впадения в нее реки Ижоры.

15 июля 1240 г. «в 6-м часу дня»105 русское войско внезапно напало на шведов. Согласно «Повести о житии...», Александр Ярославич лично ранил копьем в лицо ярла Бир-гера. Внезапность нападения и потеря командующего решили дело. Шведы стали отступать к кораблям.

Александр Невский не имел желания постоянно заниматься новгородскими делами, но и не хотел отказываться от денег Республики. Выход был найден просто: в 1252 г. он заставил новгородцев взять князем своего старшего сына Василия. Но в 1255 г. горожане прогнали Василия и взяли себе князем Ярослава Ярославича — младшего брата Александра Невского. В 1252 г. Ярослав был на стороне Андрея Ярославича против Неврюя и Невского. В результате ему пришлось бежать в Псков. Видимо, Ярослав Ярославич был более опытным военачальником, чем Василий, но главное заключалось в другом — тверской князь был изгнанником и врагом татар, и куда больше подходил на роль «кондотьера», чем сын великого князя владимирского.

Василий бежал в Торжок и там дождался войска своего отца. Ярослав Ярославич не захотел воевать с братом и покинул Новгород, но новгородское войско вышло навстречу Невскому. Однако до битвы дело не дошло, новгородцам пришлось покориться Александру. Как гласит летопись: «Посол Александров явился на вече и объявил народу волю княжескую: «Выдайте мне Ананию посадника, а не выдадите, то я вам не князь, еду на город ратью». Новгородцы отправили к нему с ответом владыку и тысяцкого: «Ступай, князь, на свой стол, а злодеев не слушай, на Ананию и всех мужей новгородских перестань сердиться». Но князь не послушал просьб владыки и тысяцкого. Тогда новгородцы сказали: «Если, братья, князь согласился с нашими изменниками , то бог им судья и св. София, а князь без греха», — и стоял весь полк три дня за свою правду, а на четвертый день Александр прислал объявить новое условие: «Если Анания не будет посадником, то помирюсь с вами». Это требование было исполнено: Анания свергнут, его место занял Михалко Степанович, и Василий Александрович опять стал княжить в Новгороде»106.

В 1255 г. умер Батый. Ему наследовал болезненный сын Сартак. Он процарствовал около двух лет, и в 1257 г. Золотая Орда досталась брату Батыя Берке, которому было примерно 56 лет. Одним из первых мероприятий нового хана стала всеобщая перепись населения Руси на предмет взимания дани. В начале лета 1257 г. о татарской переписи узнали и в Новгороде. Несколько недель город был в смятении. И вот в Новгород приехал Александр Невский с татарскими послами, которые потребовали десятины и тамги107.

Новгородское вече не согласилось с требованием татар. Горожане послали богатые дары Берке и отпустили послов с миром. Замечу, что даже Василий, сын Невского, княживший в Новгороде, был против дани татарам. При приближении отцовской дружины Василий бежал в Псков. Каким-то способом Александру удалось схватить сына и отправить его в Суздаль, а потом он жестоко расправился с руководством дружины Василия. Это был единственный успех Невского, обложить же вольный Новгород данью ему не удалось.

В начале 1259 г. перед Новгородом вновь появился Александр с войском и татарские послы — «окаянные татары сы-роядцы». Появиться в городе «сыроядцы» не рискнули и стали просить Александра: «Дай нам сторожей, а то убьют нас ». И Невский велел посадскому сыну и детям боярским по ночам охранять татарских послов. Но татарам вскоре наскучило ждать. «Дайте нам число, или побежим прочь», — говорили они.

Александр начал шантажировать новгородцев, и, заметим, делал он это не бескорыстно. Как писал историк Н.И. Костомаров: «Этот платеж выхода привязал его [Новгород —А.Ш.] к особе великого князя, который был посредником между ханом и князьями и русским народом всех подчиненных земель»108.

В конце концов, новгородцы уступили, «и начали ездить окаянные татары по улицам, переписывая домы христианские». Закончив перепись, татары уехали, вскоре уехал и Александр, оставив в Новгороде своего второго сына Дмитрия.

Новгородцы подчинились силе, а не авторитету Невского. Как только он умер, Дмитрий был с позором изгнан из города. Новым князем новгородцы взяли себе младшего брата Невского Ярослава Ярославича. Одним из достоинств нового князя была его жена — дочь новгородского боярина109.

Как писал Костомаров: «Заключая договор с Ярославом, новгородцы припомнили ему, что прежний князь делал насилия Новгороду, но того вперед не должно быть. В самом деле, обращение князя с Новгородом и Новгорода с князем в это время носит признаки равенства. Ярослав, говоря с новгородцами , выражался о князьях так: « Братия мои и ваши ». В 1269 году Новгород не поладил с князем за то, что он употреблял во зло право охоты около города, держал много ястребов, соколов и собак, выводил из города иноземцев и делал поборы: — вече судило его и изгнало. Напрасно Ярослав хотел примириться с вечем и присылал сына своего Святослава. — «Простите мне этот раз, —говорил он через сына: —вперед буду так поступать; целую крест на всей воле вашей». Новгородцы закричали: — «Мы не хотим тебя! Ступай от нас добром, а не то прогоним тебя, хоть тебе и не хочется идти от нас!» »110.

Замечу, что все требования новгородцев носили исключительно экономический характер: князь незаконно отдал позволение ловить рыбу в Волхове «гогольным ловцам», а те, видимо, делились с князем; перечисляли незаконные поборы князя с новгородских бояр и купцов, а также притеснения заморский гостей.

В итоге Ярослав был вынужден с позором покинуть Новгород, а горожане послали в Переяславль Залесский за правившим там князем Дмитрием Александровичем, вторым сыном Александра Невского. Дмитрий же не захотел усобицы, или не имел достаточно сил. Во всяком случае, он отказался ехать в Новгород, заявив: «Не хочу взять стола перед дядею».

Тем временем Ярослав послал беглого новгородского тысяцкого Ратибора к хану Менгу Тимуру (Темир, племянник Берке) за помощью, и тот передал хану: «Новгородцы тебя не слушают. Мы просили у них дани для тебя, а они нас выгнали, других убили, домы наши разграбили и Ярослава обесчестили». Хан, выслушал, поверил и отправил войско в помощь Ярославу.

Страшная опасность нависла над Новгородом, да и над другими русскими землями, ведь татары грабили всех подряд, не разбирая правых и виноватых. Выручил Новгород самый младший (на 1270 год) сын Ярослава Всеволодовича костромской князь Василий Квашня. Он не только мечтал о владимирском престоле, но и побаивался за свой удел от происков слишком властолюбивого брата Ярослава.

Василий послал новгородцам сказать: «Кланяюсь святой Софии и мужам новгородцам: слышал я, что Ярослав идет на Новгород со всею своею силою, Димитрий с переяславца-ми и Глеб с смолянами. Жаль мне своей отчины». Но Василий не ограничился одними сожалениями, он сам поехал в Орду и сказал хану, что новгородцы правы, а Ярослав виноват, и хан велел своему посланному к Ярославу войску вернуться с дороги.

А новгородцы между тем построили острог возле города, все свое имущество вывезли из крепости, а когда у Новгорода появились передовые отряды Ярослава, то все горожане от мала до велика вышли с оружием в руках. Узнав об этом, Ярослав остановился в Русе, и послал в Новгород свои мирные предложения: «Обещаюсь впредь не делать ничего того, за что на меня сердитесь, все князья в том за меня поручатся». Новгородский боярин Лазарь Моисеевич ответил: «Князь! Ты вздумал зло на святую Софию, так ступай: а мы изомрем честно за святую Софию. У нас князя нет, но с нами Бог и Правда и святая София, а тебя не хотим».

Новгородцы могли себе позволить так разговаривать с Ярославом — татары к нему на подмогу не приходили, а к Новгороду собралась вся волость. Псковичи, ладожане, ко-рела, ижора, вожане — все пришли к устью Шелони и стояли неделю на броде, а войско Ярослава — на другом берегу реки. Но до драки дело не дошло, поскольку явился новый посредник — митрополит прислал грамоту, в которой писал:

«Мне поручил бог архиепископию в Русской земле, вам надобно слушаться бога и меня: крови не проливайте, а Ярослав не сделает вам ничего дурного, я за то ручаюсь. Если же вы крест целовали не держать его, то я за это принимаю епитимью на себя и отвечаю перед богом».

Грамота эта подействовала: Ярослав снова послал к новгородцам с поклоном, новгородцы помирились с ним и опять посадили у себя княжить. Зимой Ярослав уехал во Владимир, а оттуда — в Орду. В Новгороде своим наместником он оставил боярина Андрея Вратиславовича, а в Пскове — литовского князька Айгуста. Видимо, князь псковский Дов-монт (Тимофей) на какое-то время допустил до власти этого Айгуста.

Ярослав Ярославич умер в 1272 г., возвращаясь из Орды. На законных основаниях Великое княжество Владимирское перешло к последнему оставшемуся в живых Ярославичу — костромскому князю Василию. Вскоре в Новгород одновременно прибыли послы Василия Ярославича и его племянника переяславского князя Дмитрия Александровича. Оба князя метили в князья новгородские. Казалось бы, новгородцы должны были выбрать своего избавителя от татар — Василия. Но вече предпочло Дмитрия. Дело в том, что все Ярос-лавичи, включая Невского, ездили в Новгороде не столько «оборонять землю Русскую» от злых шведов и немцев и не для объединения русских земель, а «за доходами». Благодетель Василий запросил слишком много и его не приняли.

Василий обиделся на вольный Новгород, а главное, деньги ему были нужны позарез и он позвал в союзники нового тверского князя Святослава Ярославича, унаследовавшего отцовский трон111. Оба князя призвали и татарские войска. Во главе татарского войска, шедшего с Василием, стоял великий баскак Амраган. Кроме того, в костромском войске был зять Василия Ярославича татарин — князь Айдар.

В Твери и Костроме были ограблены и брошены за решетку новгородские купцы. Войска Василия и Святослава, двигавшиеся порознь, вторглись в новгородские пределы. Василий взял Торжок. «Князь велики тферский Святослав Ярославич... иде с татары царевыми, и воеваша Новогородцкия власти: Волок, Бежичи, Вологду, и со многим полоном воз-вратишася во Тферь»112.

Обратим внимание, Никоновская летопись подчеркивает: «татары царевы», то есть не отряды наемников, а регулярные войска золотоордынского хана.

«Смутишася новгородцы, — говорится далее в Никоновской летописи, — и бысть страх и трепет на них, глаголюще: «Отьвсюду намъ горе! Се князь велики володимерский, а се князь велики тферский, а се великий баскак царев с татары и вся Низовская земля на нас».

В августе 1273 г. князю Дмитрию Александровичу пришлось покинуть Новгород и отправиться в родной Переяс-лавль, а Новгород согласился на все условия Василия Ярославича.

Историки не располагают достоверными данными о русско-татарских отношениях во время правления Василия Ярославича, но похоже, что в середине 70-х годов XIII века татарские войска постоянно дислоцировались на Руси. Великий князь владимирский Василий физически не мог их так быстро вызвать из Орды для расправы над Новгородом.

Оценивая правления трех великих князей владимирских — братьев Ярославичей Александра, Даниила и Василия, можно сделать несколько очевидных выводов. За время их правления тяжесть татарского ига в Северо-Западной Руси не только не ослабела, а наоборот, усилилась. Яросла-вичи сделали нормой призыв татарских орд для расправы с личными врагами. Власть великого князя владимирского не усилилась, а несколько ослабела. Внешняя экспансия великих князей владимирских была направлена исключительно на Новгород и Псков. О причинах такого внимания к богатым купеческим городам я писал — Ярославичам нужны были деньги. С помощью «низовых» князей Новгороду и Пскову удалось в описываемый период отбить нападения как Тевтонского ордена, так и литовцев. Однако не только подчинить себе Новгород и Псков, но даже как-то изменить в свою пользу взаимоотношения с этими городами владимирским князьям не удалось.

Старший сын Невского Василий после своего неудачного княженья в Новгороде совершенно исчез с политической арены. Некоторые историки даже считают, что отец заключил его в темницу, где Василий и скончался. В любом случае, умер он в 1271 г., не оставив потомства. Поэтому в 1276 г. Великое княжество Владимирское в законном порядке перешло к следующему сыну Невского — переяславскому князю Дмитрию.

Новый великий князь владимирский первым делом занялся Псковом и Новгородом, то есть тем же, чем начинали его предшественники. Новгородцы немедленно после смерти Василия признали Дмитрия Александровича своим князем. В 1279 г. он, по словам летописца, выпросил у новгородцев позволения поставить для себя крепость Копорье, и в том же году деревянная крепость была готова. На следующий год Дмитрий опять поехал в Копорье вместе с посадником Михаилом и знатными новгородцами и заложил уже каменную крепость.

Но в 1281 г. новгородское вече выступило против Дмитрия. Поводом к ссоре послужила именно крепость Копорье. Нашему читателю, воспитанному на советских учебниках истории и фильме «Александр Невский», покажется непонятным, почему новгородцы воспротивились постройке крепости в ключевом пункте своей западной границы вблизи Финского залива. Действительно, крепость Копорье играла крайне важную роль в обороне Новгорода от немцев и шведов. Но, как уже говорилось, «низовые» князья не только не хотели даром «защищать землю Русскую», но их не устраивали и нормальные выплаты, скажем, средние по Европе, где многие города платили за свою защиту местным феодалам. Владимирские князья поначалу соглашались на умеренные суммы, а потом начинали попросту грабить новгородцев и псковичей хуже всяких шведов и немцев113.

Дмитрий немедленно собрал войско и двинулся на Новгород для расправы над недовольными. Переяславцы грабили и жгли новгородские волости. В итоге Господин Великий Новгород запросил мира и принял все условия Дмитрия.

Но тут в распрю между Новгородом и великим князем владимирским встревает его младший брат Андрей Городецкий. Прозвище это Андрей получил давно, ведь удельным князем Городецким он стал сразу после смерти отца (Александра Невского), будучи еще ребенком 6—8 лет, но после смерти в 1276 г. бездетного князя Василия Ярославича Андрею удалось присоединить к своему уделу Кострому.

Андрей Городецкий со своей русско-татарской армией действовал в стиле Батыя и Неврюя. Джон Феннел писал: «Соединенные силы начали разорять и грабить Русскую землю. Районы Мурома, Переславля, Владимира, Юрьева Польского и Суздаля пострадали первыми. Затем войско двинулось на север, к району Ростова, а на западе дошло до Твери и Торжка, опустошив эти земли. Троицкий летописец, оставивший самое подробное описание этой, как он выражается, « первой рати Андрея » и сильно настроенный против Андрея, дает себе полную волю и нагнетает атмосферу ужаса, мучений и гибели, обрушивая поток довольно стертых клише: мужчин, женщин и детей убивают или угоняют в неволю; монахинь и попадей насилуют; города, деревни, монастыри и церкви разоряют; иконы, книги, драгоценные камни и церковные чаши (потиры) разграбляют; «и бяше велик страх и трепет на христианском роде» »114.

Дмитрий Александрович не рискнул дать генеральное сражение русско-татарской рати брата, а решил отступить с дружиной, боярами и семьей в свою новопостроенную каменную крепость Копорье. Однако на берегу озера Ильмень князя Дмитрия окружили новгородские полки. В ходе переговоров новгородцы разрешили князю с дружиной пройти в Копорье, но взяли двух его дочерей и бояр в заложники, а также часть, а то и всю казну князя, а Дмитрию сказали: «Отпустим их тогда, когда дружина твоя выступит из Копорья ». Заложники и казна были отправлены подальше — в отдаленную крепость Ладога в низовьях Волхова.

Но Дмитрий, прибыв в Копорье, решил там остаться и переждать нашествие татар. При этом он допустил тактическую ошибку, отправив начальника копорского гарнизона своего зятя Довмонта с частью войска на захват крепости Ладога — то ли дочек пожалел, то ли казну.

Возмущенные нарушением перемирия новгородцы осадили Копорье, и Дмитрий был вынужден согласиться на почетную капитуляцию. Князю и гарнизону было разрешено беспрепятственно с оружием покинуть крепость. Затем новгородцы до основания срыли укрепления Копорья.

1 января 1282 г. Дмитрий уехал «за море», по-видимому, в Швецию. Довмонту же удалось захватить Ладогу и освободить заложников, но больше он ничем не мог помочь своему тестю.

Андрей Городецкий отметил большим пиром победу над братом. Он богато одарил ордынских воевод, в том числе и Федора Чермного. Затем Андрей, подобно своим предшественникам, поехал в Новгород, где вече признало его своим князем.

Но через несколько дней Андрей узнал, что Дмитрий вернулся из-за моря со шведскими наемниками. Дмитрий прибыл в родной Переяславль и начал собирать войско.

Андрей срочно покинул Новгород, прибыл во Владимир, а оттуда в Городец, и вместе с любимым боярином Семеном Тонилиевичем отправился жаловаться в Орду к хану Туда-Менгу (Тудаю), брату и приемнику Менгу-Тимура. Андрей уверил хана, что Дмитрий не хочет повиноваться Золотой Орде и платить дань. Хан поверил и дал Андрею большое татарское войско.

В отсутствие Андрея тверской князь Святослав Ярославич, младший брат Невского, и его племянник московский князь Даниил Александрович, соединившись с новгородской ратью, двинулись на Переяславль. Союзники сошлись с войском Дмитрия Александровича, но никто не решился на битву. Противники простояли друг против друга 5 дней, а затем заключили мир, условия которого до нас не дошли.

Через несколько недель появился и Андрей Городецкий с большой татарской ратью. И опять Дмитрий не рискнул биться с татарами, а предпочел бегство, на сей раз не к берегам Балтики, а к Черному морю. Шведские наемники хороши против своего брата — русского князя, а вот против татар лучше всего двинуть... татар.

В причерноморских степях кочевала огромная орда хана Ногая, уже давно вышедшая из повиновения Золотой Орды. Замечу, что к тому времени южнорусские удельные княжества Курское, Рыльское и Липецкое платили дань то сарайс-ким ханам, то Ногаю, и не подчинялись великим князьям владимирским.

Ногай «с честью» принял Дмитрия и дал ему большое войско. По приходе в 1284 г. на Русь ногайской рати Андрей струхнул и отказался от Великого княжества Владимирского. И великим князем вновь становится Дмитрий.

А теперь обратимся к внутренним делам Новгорода. Для отражения шведской экспансии115 новгородцы построили на севере Карельского перешейка крепость Корелу, обороной которой ведал служилый князь Борис Константинович, по-видимому, представитель младших ветвей тверских князей. В 1314 г. местное население Корелы (чухонцы) вырезали русских и впустили в город шведов. (К этому времени Борис Константинович был уже отозван).

В Новгороде тверской наместник Федор быстро собрал войско и пошел на Корелу. Теперь те же чухонцы без боя открыли ворота новгородцам и выдали им как шведский гарнизон, так и заводчиков резни 1314 г. Федор, не мудрствуя лукаво, перебил и шведов, и «переветников».

Но пока Федор бил шведов, к Новгороду подошло войско КНЯЗЯ Федора Ржевского, нанятого Москвой. Федор Ржевский арестовал остававшихся в Новгороде тверских чиновников и, пополнив свое войско новгородской вольницей, двинулся на Волгу грабить Тверское княжество. На перехват Ржевскому вышел Дмитрий (шестнадцатилетний сын великого князя владимирского Михаила) с тверской ратью. Но до битвы дело не дошло. Простояв 6 недель, до морозов, на разных берегах Волги, новгородцы заключили мир с Дмитрием. В договоре было зафиксировано старинное право Новгорода принимать к себе и высылать князей только по решению веча, без всяких разрешений со стороны великого князя владимирского.

Новгородцы взяли к себе князем Юрия Московского «по всей воле новгородской». Последнее означало, что брать надо по чину, скажем, по среднеевропейским расценкам, а Михаил Тверской только весной 1312 г. собрал с Новгорода полторы тысячи гривен серебра.

Зимой 1314/15 г. Юрий Московский приехал в Новгород со своим младшим братом Афанасием, которого он и оставил в Новгороде. Однако вылазка Юрия в Новгород вызвала жалобу хану Михаила, который в то время находился в Орде. Юрий был вызван в Орду, куда и прибыл летом 1315 г.

Хан Узбек, разобравшись в «Новгородской земле», принял сторону Михаила и отправил в Новгород татарское войско под началом «окаянного Таитемеря». Татары должны были помочь Михаилу утвердиться в Новгороде.

В конце 1315 г. тверичи и татары двинулись на Торжок, а оттуда собирались идти на Новгород. В Новгороде собралось вече, кончившее дракой — богатые стояли за Москву, а бедные — за Тверь. В итоге московский князь Афанасий Данилович и его помощник Федор Ржевский выступили из Новгорода на помощь Торжку «с новгородскими бояры без черных людей».

Шесть недель стоял князь Афанасий с новгородцами в Торжке, ожидая подхода противника, а 10 февраля 1316 г. у стен Торжка началось сражение. В Новгородской летописи о нем сказано: «Тогда же поиде князь Михаило со всею Низовье -кою землею и с татары к Торжуц; новгородци же с князем Афанасьем и с новоторжци изидоша противу на поле. Бысть же то попущением Божием: съступившема бо ся полком обе-има, бысть сеча зла, и створися немало зла, избиша много добрых муж и бояр новгородскых... и купец добрых много, а иных новгородцев и новоторжцев Бог весть; а инии остаток вбегоша в город и затворишася в городе с князем Афанасьем».

Посланник Михаила заявил осажденным: «Выдайте мне Афанасия и Федора Ржевского, так я с вами мир заключу». На это новгородцы ответили: «Не выдаем Афанасия, но помрем все честно за святую Софию». Тогда Михаил потребовал выдать хотя бы одного Федора Ржевского. Новгородцы и на это не согласились поначалу, но потом были вынуждены выдать Федора, да еще заплатили Михаилу 50 тысяч гривен серебра и заключили мир.

Позже Михаилу удалось схватить Афанасия Даниловича и часть новгородских бояр и отправить их в Тверь заложниками. В Новгороде был выбран новый посадник из предложенных великим князем владимирским кандидатур.

Дружина Юрия разбита, а вся казна достается тверичам. Московский князь бежит, не разбирая дороги, и оказывается ... в Пскове. Видимо, он готов был бежать и дальше — в Литву или в Орденские земли. Но Дмитрий Тверской почему-то не требует у Пскова выдачи беглого московского князя. Зато с запада Пскову начинают угрожать литовские рыцари. Принять начальство над псковской ратью Юрий отказался и уехал в Новгород. Тогда призвали из Литвы князя Давыда Гродненского, который сумел отразить нападение рыцарей.

Новгородские бояре отправили Юрия на весьма прибыльное дело — наказать жителей Устюга, отказавшихся платить дань Господину Великому Новгороду. А дань была очень велика и состояла в основном из ценнейших мехов, собранных на Северном Урале и в Зауралье. Зимой 1323/24 г. Юрий с новгородским войском разорил Устюг. Теперь у него было, что везти в Орду. Причем, на сей раз он поехал не через Вла-димиро-Суздальскую Русь, а новгородцы провели его северными окраинами своих земель к реке Каме, а оттуда по Каме и Волге Юрий добрался до Орды.

Узнав о появлении Юрия в Орде, Дмитрий Тверской немедленно отправился туда же. Он сказал братьям, что боится, что «самого яко отца моего оклеветают». Тверь была оставлена на среднего брата Александра.

И вот 21 ноября 1324 г. в Сарае Дмитрий встречает своего врага Юрия Московского. Инцидент произошел недалеко от сарайского кафедрального храма, куда оба князя направились для торжественного богослужения по случаю праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы.

Обратим внимание, это была шестая годовщина убийства отца Дмитрия в Орде, когда Юрий надругался над мертвым тверским князем. Тут Дмитрий допустил роковую ошибку, не сумев сдержать своих чувств. Он лично убил московского князя. Конечно, убил не так, как убили его отца. На шее князя Юрия не было колоды, зато на боку висела сабля. Это был честный поединок.

Однако хан Узбек приказал убить Дмитрия Тверского. Великим князем владимирским стал Иван Данилович Калита. Понятно, что первым делом Калита послал сказать новгородцам: «ребята, делиться надо» (дань получали с закамских земель, «закамское серебро»). Новгородцы отказали, и Калита захватил Торжок и Бежецкий Верх. Новгородское вече разделилось на две партии: одна предлагала заключить мир с Москвой и уступить великому князю московскому, а другая предлагала обратиться за помощью к Литве.

Новгородцы послали к Калите архимандрита Лаврентия с двумя боярами с приглашением князя в Новгород, но Калита не поехал. Тогда новгородцы попытались еще раз заключить мировую. Сам владыка Василий поехал к Калите, который в это время находился в Переяславле. Владыка и сопровождавшие его бояре от имени Великого Новгорода предложили князю 500 рублей с тем, чтобы он отказался от захваченных на Новгородской земле слобод. Но Иван Дани-лыч их не стал слушать.

Известие об этом вызвало взрыв негодования в Новгороде. Вече постановило звать в князья новгородские литовского князя Нариманта, сына Гедемина. Он был православным и имел христианское имя Глеб. В октябре 1333 г. Наримант-Глеб прибыл в Новгород и был встречен колокольным звоном. Как писал Костомаров: «Весь Новгород присягнул ему как один человек»116. Новому князю дали в кормленье, в отчину и в дедину с правом передачи этого кормленья по наследству, Ладогу, Ореховский городок, Карельский город с Карельской землей и половину Копорья.

Иван Данилович Калита, узнав о приходе литовского князя с дружиной в Новгород, на время утих. Мало того, он предпринял «ответный ход», и зимой 1333/34 гг. женил наследника престола 17-летнего Семена Ивановича на Айгусте, дочери великого князя Гедемина. В 1334 г. по каким-то причинам Наримант уехал в Литву, но при этом формально остался новгородским князем и получал «кормление» .

Но «закамское серебро» не давало спать спокойно московскому князю, и в 1337 г. он тайно послал рать в Заволочье, чтобы на месте захватить столь желанное серебро. Новгородцы срочно послали в Литву за Наримантом, но тот отказался ехать, а вместо этого велел своему сыну Александру, сидевшему в Орешке и охранявшему Новгородскую землю от шведов, идти с дружиной в Заволочье. Однако новгородцы разделались с московской ратью еще до подхода Александра На-римантовича.

Ссоры с московским князем не прекращались. В 1339 г. новгородцы привезли ему обыкновенный ханский выход (дань), но Калита потребовал двойной дани, сославшись на требование хана Узбека. Новгородские власти отвечали: «Изначала не бывало того: по старой пошлине новгородской и по грамотам прадеда твоего, Ярослава Володимировича».

Калита начал готовиться к новому походу на вольный город, но 31 марта 1340 г. скончался.

Наследником Калиты стал его старший сын Симеон (1316—1353 гг.). По семейной традиции Симеон с братьями уже летом 1340 г. съездил с богатыми дарами в Орду. Туда же направились еще три князя-конкурента: Константин Михайлович Тверской, Василий Давыдович Ярославский и Константин Васильевич Суздальский. Но, как и следовало ожидать, Москва заплатила больше, и Симеон получил от Узбека ярлыки на Московское и Великое Владимирское княжества. Ну а поистратившиеся в Орде Симеон с братьями отправились «за зипунами» в Новгород.

Новгородцы уплатили дань и соблюли все договоры с Москвой. Тогда Симеон устроил провокацию, его бояре начали грабить жителей Торжка. Доведенные до отчаяния жители послали просить помощи у Новгорода. Новгородцы выслали отряд, который внезапно овладел Торжком, новгородцы схватили великокняжеских наместников и сборщиков дани вместе и их женами и детьми, начали укреплять город и послали в Москву сказать Симеону: «Ты еще не сел у нас на княжении, а уже бояре твои насильничают».

Так нашелся повод. Симеон собрал союзников князей и отправился в поход на Новгород, взяв с собой митрополита Феогноста. Как будет сказано позже, грек к тому времени стал если не ручным, то очень послушным.

Новгородцы, узнав, что Симеон стал собирать войско, попытались кончить дело миром и послали владыку Василия бить челом к митрополиту, а тысяцкого — к великому князю. Симеон согласился на мир по старым новгородским грамотам, но взял за это «черный сбор» по всей волости и тысячу рублей с Торжка, после чего отпустил наместника в Новгород.

К неправым поборам новгородцы уже давно привыкли, но на сей раз великий князь потребовал, чтобы новгородские послы тысяцкий и бояре пришли к нему босыми и просили мира, стоя на коленях. Понятно, какое оскорбление было нанесено лучшим людям Господина Великого Новгорода, но они смирились, предпочтя бесчестие разорению родного города. С тех пор Симеон получил прозвище Гордый. Замечу, что слово «гордый» в те времена звучало почти как ругательство, недаром попы часто цитировали Апостола Петра: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать».

Новгородцы капитулировали и стали платить. Зимой 1346 г. Новгород-посетил сам Симеон Гордый — высматривал, что еще можно взять.

Видимо, усиление власти московских князей в Новгороде послужило причиной ухудшения отношений с Литвой. Согласно Новгородской летописи, великий князь литовский Ольгерд со своим братом Кейстутом явился в новгородских пределах на устье реки Пшаги, впадающей в Шелонь, и послал сказать новгородцам: «Я хочу с вами разделаться, меня лаял ваш посадник Евстафий Дворянинцев: назвал меня псом!» Затем Ольгерд разослал свои отряды разорять новгородские волости по рекам Шелони и Луге. Несколько мест литовцы разорили, а с Порхова взяли откуп — 300 новгородских рублей.

Новгородское ополчение вышло было против литовцев на Лугу, но без битвы повернуло назад. Вернувшись в Новгород, воеводы созвали вече и вызвали на суд Евстафия Дворя-нинцева. «Ты наделал войны! —кричали ему новгородцы, — Ты лаял короля, а через тебя теперь взяли волости наши!» И убили его прямо на вече. Если верить летописи, Ольгерд был удовлетворен казнью Дворянинцева и вышел из новгородских пределов.

В 1362 г. великим князем владимирским стал Дмитрий Иванович, будущий Донской, которому от роду было всего 12 лет. Не прошло и трех лет, а 15-летний мальчик обратил взор на Господина Великий Новгород. Причем, его бояре нашли новый повод, о котором стоит рассказать поподробнее.

Уже говорилось об огромных территориях на севере и северо-востоке, колонизированных Великим Новгородом, а также ватагами его добрых молодцев, прототипом которых стал былинный герой Васька Буслаев. Ходили добры молодцы в походы и на шведов, и на норвежцев.

С начала XIV века лихих молодцев стали называть ушкуйниками по названию морского или речного парусно-гребно-го судна — ушкуя. Ушкуи использовались как военные и торговые суда. Но в историю они вошли как военные корабли новгородской вольницы — ушкуйников.

Впервые о походах ушкуйников летописцы упоминают в 1320 г. В тот год Новгородская республика оказалась в критическом положении. С юго-запада напали литовцы, с запада — немецкие рыцари вели толпы грабителей-чухонцев. За Карельский перешеек — древнюю отчину Господина Великого Новгорода — шла длительная война со шведами, и вдобавок, на северные владения республики напали норвежцы.

В 1320 г. и 1323 г. ушкуйники нанесли ответные удары по Норвегии. В 1320 г. новгородец Лука разорил область Финмарнен, расположенную от южного берега Варангер-фьорда до района г. Тромсе. А в 1323 г. ушкуйники уже громили область Халогаланд юго-западнее Тромсе. Норвежское правительство, не сумев противостоять ушкуйникам, обратилось в 1325 г. за помощью к папскому престолу для организации «крестового похода» против русских и карел. Надо полагать, что походы ушкуйников произвели должное действие и на шведов. В 1323 г. Швеция заключила с Господином Великим Новгородом компромиссный Ореховецкий мир.

Можно ли представить, что добрые молодцы-ушкуйники повезли бы свою добычу в виде дани в Орду, наперегонки поползли бы к ханскому трону с доносами друг на друга, как это делали те же нижегородские, московские, рязанские и другие князья.

В жилах новгородцев текла кровь русских и варягов, которым при Игоре и Олеге платил дань Византийский император, а при Святославе покорилась вся Волга и Каспий. И ушкуйники решили впредь не мелочиться с нищими норвежцами, а заставить платить дань... Золотую Орду. Логика проста — раз Орда такая большая — от Днепра до Енисея, да еще и Золотой зовется, значит у них должны быть деньги и, видимо, немалые.

Первый крупный поход ушкуйники предприняли в 1360 г. С боями прошли по Волге до Камского устья, а затем взяли штурмом большой татарский город Жукотин (Джуке-тау близ современного города Чистополя). Захватив несметные богатства, ушкуйники вернулись в Кострому. Но хан Золотой Орды Хидырь отправил послов к русским князьям с требование выдачи ушкуйников. Перетрусившие князья (суздальский, нижегородский и ростовский) тайно подошли к Костроме и с помощью части ее жителей захватили ничего не подозревавших ушкуйников. Князья поспешили выдать ушкуйников на расправу хану. Затмил страх перед татарами князьям не только совесть, но и разум. Ведь такие вещи ушкуйники не спускают. В ответ они и сожгли Нижний Новгород, а Кострому — так стали грабить почти каждый раз, как проплывали мимо.

Но эти, так сказать, карательные меры не отвлекали ушкуйников от основной задачи — борьбы с Ордой.

В 1363 г. ушкуйники во главе с воеводами Александром Абакуновичем и Степаном Лепой вышли к реке Оби. Здесь их рать разделилась — одна часть пошла воевать вниз по Оби до самого Ледовитого океана (Студеного моря), а другая пошла гулять по верховьям Оби на стыке границ Золотой Орды, Чагатайского Улуса и Китая. По масштабам их путешествия не уступят и Афанасию Никитину. Вернувшись с добычей, ушкуйники не угомонились. В 1366 г. они с тем же воеводой Александром Абакуновичем уже промышляли на среднем течении Волги. Опять полетела ханская жалоба московскому князю. Димитрий послал грозную грамоту в Новгород. А новгородские бояре ответили, как ведется на Руси, отпиской — «Ходили люди молодые на Волгу без нашего слова, но гостей (купцов) твоих не грабили, били только басурман». По мнению новгородцев, бить басурман — дело житейское, а насчет своей непричастности бояре слукавили. Действительно, основную массу ушкуйников составляла новгородская голытьба и пришельцы с низу (Смоленск, Москва, Тверь), но в большинстве случаев ими руководили опытные новгородские воеводы Осип Варфоломеевич, Василий Федорович, тот же Аба-кунович и др. Оружием и деньгами ушкуйников снабжали богатые новгородские купцы, причем не безвозмездно — вернувшись, ушкуйники щедро делились добычей.

Тогда московские бояре надоумили князя Дмитрия взять в заложники несколько знатных новгородцев, в том числе Василия Даниловича с сыном, Профия Киева и других. Новгородские власти были вынуждены пойти на компромисс. Понятно, что своих молодцев они Москве не выдали — не было того обычая в Господине Великом Новгороде, а частью добычи пришлось поделиться и выкупить заложников. Обратим внимание, что московские князья действовали в отношении Новгорода агрессивно. А вот Новгород ни разу за всю историю не нападал на Москву, а только оборонялся.

Чтобы более не возвращаться к теме, скажу, что походы новгородских ушкуйников продолжались. Ушкуйники имели первоклассное вооружение, и не стоит их представлять толпой крестьян в зипунах с топорами да рогатинами. Это были профессиональные бойцы, умело действовавшие как в пешем, так и в конном строю. Ушкуйники имели и традиционный набор наступательного вооружения — копья, мечи, сабли; причем саблям отдавали предпочтение. Из метательного оружия были луки и арбалеты, в том числе и стационарные, стрелявшие тяжелыми стальными стрелами.

С 1360 по 1375 год ушкуйники совершили 8 больших походов на среднюю Волгу, не считая малых налетов. В 1374 г. ушкуйники в третий раз взяли город Болгар (недалеко от Казани), затем пошли вниз и взяли сам Сарай — столицу Великого хана.

В 1375 г. новгородцы на семидесяти ушкуях под началом воевод Прокопа и Смолянина явились под Костромой. Московский воевода Александр Плещеев с пятью тысячами рати вышел навстречу им. У Прокопа было всего полторы тысячи ушкуйников, но он их разделил на две части: с одной вступил в бой с московской ратью, а другую отправил тайно в лес в засаду. Удар этой засады в тыл Плещееву решил дело. Москвичи разбежались, а ушкуйники в очередной раз взяли Кострому. Отдохнув пару недель в Костроме, ушкуйники двинулись вниз по Волге. Уже по традиции они нанесли «визит» в города Болгар и Сарай. Причем правители Болгара, наученные горьким опытом, откупились большой данью, зато ханская столица Сарай была взята штурмом и разграблена.

Паника охватывала татар при одной вести о приближении ушкуйников. Отсутствие серьезного сопротивления и сказочная добыча вскружили головы ушкуйникам. Они двинулись еще дальше к Каспию. Когда ушкуйники подошли к устью Волги, их встретил хан Салгей, правивший Хазтороканью (Астраханью), и немедленно заплатил дань, затребованную Прокопом. Мало того, в честь ушкуйников хан устроил грандиозный пир. Захмелевшие ушкуйники совсем потеряли бдительность, и в разгар пира на них бросилась толпа вооруженных татар. Так погибли Прокоп, Смолянин и их дружина, лишь немногие удальцы вернулись на Русь. Это было самое большое поражение ушкуйников. Но подробности этой трагедии скорее подчеркивают силу ушкуйников, чем их слабость. Татары даже не попытались одолеть их в открытом бою, Хазторокань была не первым, а очередным городом, где ханы с поклоном предлагали дань, чтобы их только оставили в покое.

Так как же, скажет читатель, символ веры наших историков — «Куликовская битва переломила хребет Золотой Орде» неверен? Что ж, выходит, ушкуйники перебили хребет Орде? Увы, реальная история не терпит никаких догм. За два десятилетия ушкуйники убили больше татар, чем погибло на Куликовом поле. Но в условиях полигамии в Орде за 1380 г. родилось на два порядка больше мальчиков, чем было убито в боях с русскими с 1360 по 1380 годы. Так что, ни князь Димитрий, ни воевода Прокоп физически не могли сломить хребет Золотой Орде.

Другой вопрос об огромной моральной победе русского народа. Расходились по городам и посадам добрые молодцы с заморскими драгоценностями, да с красотками из ханских гаремов. Возвращались к родным очагам рабы ордынские, угнанные в неволю много лет назад, по которым отплакали родные и отпели попы. Слушал народ русский рассказы седых старцев, как за тридевять земель в столицу Сарай пришли богатыри русские, полонян православных освободили, а всех басурман побили. Не Русь, а Орда Руси стала платить дань.

Были ли ушкуйники вместе с князем Димитрием на реке Непрядве в 1380 году? Увы, нет — не любила вольница московских князей. Но зато каждый ратник в московском войске знал, что идет он не на непобедимую Батыеву или Дюде-неву рать, а на войско, не сумевшее дважды за десять лет защитить свою столицу.

Продолжались походы и после Куликовской битвы, и взятия Москвы ханом Тохтамышем. Бить татар у ушкуйников стало не подвигом, а промыслом. В 1392 г. они опять взяли Жукотин и Казань. В 1409 г. воевода Анфал повел 250 ушкуев на Волгу и Каму...

Московские князья сделали все, чтобы об ушкуйниках забыли. Царские и советские историки писали о них редко, неохотно и всегда с укором. Мол, воевали с татарами не так и не там, а главное, проявляли излишнюю самостоятельность, надо было пойти под начало мудрого Дмитрия Донского, и вот тогда...

Но наступила «перестройка», и в Казани началось издание неподцензурных Москве книг по истории Татарстана. И практически в каждой книге — горестные сетования о погромах мирных татарских городов, учиненных ушкуйниками. Получается, что в XIV веке жил да поживал мирный татарский народ на берегах Волги и Камы, а вот ушкуйники житья им не давали своими «разбойничьими» и «массированными» набегами.

Возможно, объективное изложение фактов режет ухо части читателей, которые привыкли воспринимать все действия московских владык как благодеяния ради великой цели — соединения русских земель.

Однако ни одного документального подтверждения, что Иван Калита и его потомки до Василия II включительно мечтали о «великой России» попросту нет. Все они думали лишь о сиюминутных выгодах. Риторический вопрос, почему наши историки и писатели хулят русских князей за то, что они не хотели оставлять земли своих дедов и идти добровольно в Московское княжество, а население их княжеств не желало помимо татарского ярма получить еще и московское. Вот, к примеру, Юрий Лощиц пишет: «Олег [Рязанский — А.Ш.] способен был сузить зрение на какой-то одной точке, надолго забыть напрочь про все остальное, про русское целое, которое больше Рязани, больше Москвы. Для него Москва, как и для многих его современников, все еще была одним из русских княжеств, ничем качественно от них не отличающимся. Ей просто везло и везет, но все это может сто раз измениться, вперед выступят другие, но и они возобладают лишь на время, условно, по указке ли Орды, по внутреннему ли согласию княжества-соседа»117.

А вот пассаж о Господине Великом Новгороде: «Дань с них берут немалую? Так и со всех берут, даже с самых захудалых, безлапотных тверских да ростовских мужичишек. Разве то дань, что с новгородцев взимается? Они с каждой гривны огрызок за щеку прячут, сундуками все хоромы заставлены, так что и гостю ступить негде. И все недовольны Москвой. Да куда они денутся без Москвы-то в своем скудоумии? Сколько раз им Москва по первой же просьбе помощь посылала — от немца, от шведа, от той же Литвы, с которой нынче шушукуются... Нет, что ни говори, а легкомыслый народ новгородцы, заелись волей-то, упились ею как балованным медом, совесть свою с волховского моста на дно спустили... Ну так что ж! Не хотят по-доброму, можно и по-сильному»118.

Ах, какие бескорыстные люди московские князья — защищают Новгород и Псков от врагов! Но почему же тогда, получив достойную плату за защиту, не откланяться, а надо обирать вольные города, а их население делать своими холопами? То, что Александр Невский один раз спас Псков от немцев, сейчас знает каждый школьник, а литовского князя Дов-монта, десятки раз спасавшего Псков от врагов, знает лишь узкий круг историков. И это при том, что Александр Невский стал «казенным» святым — по указу московских князей, а потом Петра I, а вот Довмонт стал буквально народным святым, и чтят его простые люди без указаний сверху более пяти столетий.

Историк А.А. Зимин в книге «Витязь на распутье» пишет: «Панегиристы разных родов внушали читателям, что все было ясно и предопределено. «Москве самим Богом было предназначено стать "третьим Римом"», — говорили одни. «Москва стала основой собирания Руси в силу целого ряда объективных, благоприятных для нас причин», — поучающе разъясняли другие.

О первых — что говорить! Хочешь верь, хочешь нет. А вот о вторых — стоит. При ближайшем рассмотрении все их доводы оказываются презумпциями, частично заимствованными из общих исторических теорий, выработанных на совсем ином (как правило, западноевропейском) материале. Главная из них заключается в том, что создание прочного политического объединения земель должно было произойти вследствие определенных экономических предпосылок — например в результате роста торговых связей. Указывалось еще на благоприятное географическое положение Москвы, и, наконец, отмечалась роль московских князей в общенациональной борьбе с татарами. Эти два объяснения не соответствуют действительности. Никаких «удобных» путей в районе Москвы не существовало. Маленькая речушка Москва была всего-навсего внучкой-золушкой мощной Волги. Поэтому города на Волге (Галич, Ярославль, Кострома, Нижний) имели гораздо более удобное географическое (и торговое) положение.

М.К. Любавский писал, что древнейшее Московское княжество сложилось на территории, обладавшей «сравнительно скудными природными ресурсами. Здесь относительно мало было хлебородной земли — преимущественно на правой стороне р. Москвы; не было таких больших промысловых статей, какие были в других княжествах, — соляных источников, рыбных рек и озер, бортовых угодий и т.д.» Транзитная торговля (о роли которой писал В.О. Ключевский) едва ли могла захватить широкие массы местного населения, тем более что начала и концы путей, по которым она велась, не находились в руках московских князей. Москва, писал П.П. Смирнов, «как торговый пункт не обладал преимуществами в сравнении с такими городами, как Нижний Новгород или Тверь».

Не был Московский край и средоточием каких-либо промыслов...

Ну а Москва? В районах, прилегающих непосредственно к ней, не было никаких богатств — ни ископаемых, ни соляных колодезей, ни дремучих лесов. «В результате хищнического истребления лесов, — писал СБ. Веселовский, — строевой лев в Подмосковье, главным образом сосна и ель, уже в первой половине XVI в. стал редкостью». Уже в 70-х годах XV в. появляются заповедные грамоты, запрещающие самовольную порубку леса.

Дорогостоящий пушной зверь был выбит. Только на юго-востоке Подмосковья сохранилась менее ценная белка. В первой четверти XV в. в последний раз в Подмосковье упоминаются бобры (на реке Воре). Поэтому зоркий наблюдатель начала XVI в. Сигизмунд Герберштейн писал, что «в Московской области нет... зверей (за исключением, однако, зайцев)».

Наиболее значительные места ловли рыбы располагались по крупным рекам, особенно по Волге, Шексне, Мологе, Двине, а также на озерах — Белоозере, Переславском, Ростовском, Галицком и др.

Москва не была и тем единственным райским уголком для тех, кто желал скрыться от ордынских набегов, приводивших к запустению целых районов страны (таких, как Рязань). Место было небезопасное: татары не раз подходили к Москве, Владимиру, Коломне и запросто «перелезали» через Оку. Гораздо спокойнее чувствовали себя жители более западных (Тверь) или северных (Новгород) земель»119.

Что же возвысило Москву? Совокупность случайных и закономерных факторов. Случайные факторы не стоит перечислять, их читатель найдет в книге более чем достаточно. Основных же закономерных фактора три: умелое использование московскими князьями «татарского батога»; приручение митрополитов и использование их в качестве тяжелой артиллерии в борьбе с конкурентами; и большая на порядок беспринципность и жестокость по сравнению с другими князьями.

Возникает риторический вопрос, почему мы должны считать новгородцев изменниками, когда они ради спасения своего города от московско-татарских войск принимали у себя литовских князей? Причем, как я уже неоднократно говорил, литовских только по названию, а на самом деле православных людей с русскими именами, говоривших, писавших и думавших по-русски.

С 1383 г. и, по крайней мере, до 1387 г. в Новгороде был князем Патрикей, сын уже известного нам литовского князя Нариманта Гедеминовича. В январе 1386 г. на Новгород в очередной раз пошел войной Дмитрий Донской. Патрикей Наримантович возглавил новгородское войско. Как писал Костомаров: «Запылали новгородские волости; прибегали в город поселяне, извещали, что враги грабят имущество, сожи-гают жилища, гонят в плен женщин и детей»120.

Но Донской не решился на бой с Патрикеем, а новгородцы были верны своей извечной тактике: лучше платить деньгами, а не кровью. К московскому князю отправился владыка Алексей, предложил Дмитрию 8 тысяч рублей и обещал наказать виновных в «разбоях на Волге». Дмитрий согласился.

Деньги ему новгородцы выдали, а вот ушкуйников наказывать не стали. Любопытно, что 3 тысячи рублей дал сам Новгород, а еще 5 тысяч взыскали с Заволочья, поскольку де большинство молодцев, побивших в последний раз татар, было как раз из Заволочья.

Между тем новгородские бояре, желая оправдаться перед народом в своих уступках Дмитрию Донскому, свалили все на князя. И пришлось Патрикею Наримантовичу Новгород покинуть. Вместо него в 1389 г. прибыл князь Семен (Луг-вень) Ольгердович.

В 1390 г. «ходиша новгородцы со князем Семеном Олгер-довичем на Псков ратью». В 1392 г. «приходиша Немцы разбоем в Новгородцкиа власти, и внидоша в Несу и взяша власти и села по обе стороны реки за три версты от городка Орешка. И князь Семен, сорався з городчяны, погна вслед их, иных изби, а иных приведе во град, а инии утекоша. И поиде князь Семен в Литву, а град остави».

Почему уехал Семен-Лугвень — не ясно. Но позже Республика взяла на службу сразу двух князей: русского Константина Ивановича Белозерского и литовского Романа Федоровича, внука Ольгерда121.

В 1389 г. умер Дмитрий Донской. Ему наследовал сын Василий. Он начал свое княжение с требования денег с Новгорода. Вече отказало. В свою очередь Василий в 1393 г. послал своего дядю Владимира Андреевича и брата Юрия ограбить Торжок. Город был взят, а московская рать распущена воевать новгородские волости. Москвичам удалось захватить Волок Ламский и Вологду. Жители Торжка подняли восстание и убили великокняжеского боярина Максима. По приказу Василия I Торжок был предан огню и мечу, а несколько десятков его жителей доставили в Москву, где подвергли мучительной казни.

Новгородцы в ответ решили устроить рейд по северным московским владениям, а точнее, по землям Ростовского княжества, захваченным Дмитрием Донским. Новгородская «охочая рать»122, возглавляемая князьями Романом и Константином, посадником Тимофеем Юрьевичем, а также воеводами Юрием Онцифоровичем, Василием Синицей, Тимофеем Ивановичем и Иваном Александровичем, вышла на Северную Двину и сожгла города Устюг и Кличен. Толпы пленных и груды товаров повезли новгородцы вниз по Двине на ушкуях.

Осенью того же 1393 г. стороны заключили мир. Новгородцы дали Василию и митрополиту 350 рублей на двоих. Обратим внимание, и в 1386 г., и в 1393 г. обе стороны стремились избежать генерального сражения. Зато велика разница в сумме, выплаченной Москве: в 1386 г. Донскому выплатили 8 тысяч рублей, а в 1393 г. Василию было выплачено всего 350 рублей, да еще и делись с митрополитом. И это при огромной добыче литовца Романа и его ушкуйников на Двине и Сухоне. Новгородские бояре дали 350 рублей, чтобы московский князь мог «спасти свое лицо».

Замечу, что Новгород, принимая на службу литовских князей, ни на йоту не терял своей политической независимости. Любопытный пример: Василий I, породнившись с Витовтом и попав под влияние тестя, потребовал, чтобы новгородцы объявили войну Ордену. Дело в том, что Витовт уже воевал с немцами, и ему была необходима помощь людьми, а также возможность действовать своими силами с территории Республики. Великий Новгород на вече отвечал великокняжескому послу: «Нам, князь, с тобою один мир, а с великим князем Витовтом другой, а с немцами иной!»123

Великий князь московский обрадовался новому поводу пограбить республику. Его воеводы в очередной раз захватили города Торжок, Волок Ламский, Бежецкий Верх и Вологду с их волостями и посадил там московских наместников.

Одновременно Василий I послал войско в северо-восточные владения республики. Василию удалось подкупить новгородских воевод Ивана и Конона, представлявших Республику на Двинских землях. Новгородцы, опять же по традиции, решили уладить дело миром и послали владыку Иоанна в Москву вместе с боярами Богданом Абакумовичем и Кириллом Дмитриевичем.

Владыка явился к великому князю, благословил его и сказал: «Господине сыну, князь великий! Приими мое благословение и доброе слово, и новгородское челобитье: отложи не-любье свое на вольных мужей твоих, новгородцев; прими их по старине, дабы при твоем княжении не учинилось между христианами кровопролития; отступись от Заволочья, Торжка, Волока, Вологды, Бежецкого Верха, взятых тобою противно крестному целованию. Пусть все пойдет Великому Новгороду по старине; отложи общий суд на порубежье: это все не по старине». Но Василий I не принял ни благословенья, ни просьб.

Владыка вернулся в Новгород и на вече рассказал, как принял его московский князь. Новгородцы выслушали и единодушно целовали крест «за один брат» сопротивляться притязаниям великого князя. Владыка Иоанн благословил их и, отпуская войско в поход, сказал: «Подите поищите пригородов и волостей святой Софии, своей отчины и дедины!»

В 1398 г. трехтысячное новгородское ополчение под начальством воевод Тимофея Юрьевича, Юрия Димитриевича и Василия Синча двинулось в Заволочье. Стало известно, что изменники сосредоточились в городе Орлеце124.

По дороге к новгородским воеводам явился управитель владычного имения Исайя с известием: «Господа воеводы новгородские! Боярин великого князя, Андрей, с Иваном Ни-китичным, да с двинянами, наехали на волость св. София на Вель, на самый Великий день, повоевали волость св. Софии, побрали окуп на головах; от великаго князя приехал на Двину воеводою князь Федор, блюдет город, судит и берет пошлины по новгородским волостям. Двинские воеводы Иван и Ко-нон, да их друзья, побрали себе волости Великаго Новгорода и новгородских бояр и разделили между собою». «Братья! — призвали воеводы. — Лучше нам умереть за святую Софию, чем быть в обиде от великого князя».

И новгородское войско повернуло на великокняжескую белозерскую волость, рассеялось там отрядами, грабя и сжигая все вокруг. Сожгли Старый Белозерский городок и приступили к Новому. Но оттуда вышли белозерские князья, подручники Москвы, и сдались на милость победителю. Они отделались тем, что заплатили 600 рублей откупу.

Новгородцы захватили также кубенские волости, повоевали окрестности Вологды, подошли к Устюгу, взяли его штурмом и сожгли. От Устюга двое новгородских воевод с детьми боярскими ходили к Галичу, и только один дневной переход не дошли до него. Велика была добыча новгородская. Пленников отпускали за откуп, потому что ушкуи уже не поднимали добро, и многое пришлось даже бросить.

От Устюга новгородцы пошли Двиной к городу Орлецу. Город был хорошо укреплен, и его осаждали 4 недели. В стены били пороки, видимо, новгородцы применяли и пушки. Горожане были испуганы и решили сдаться. Навстречу новгородцам из ворот Орлеца вышел крестный ход.

В покоренном городе новгородские воеводы устроили судилище. Главнейших новгородских изменников Ивана, Ко-нона, Герасима, Анфала, Родиона и Ивана заковали в железа и отправили в Великий Новгород. Более мелких изменников, переметнувшихся к Москве, казнили на месте.

Князь Федор Юрьевич Ростовский (подручник Москвы) покаялся, сдал все награбленное (поминки московские), и воеводы отпустили его с миром. Он был молод, да и не хотели новгородцы ссориться с удельными князьями. (И правильно сделали. Федор Юрьевич позже станет союзником Дмитрия Шемяки).

Несколько московских купцов, оказавшихся в Орлеце, заплатили 300 рублей и были также отпущены. На всю Двинскую землю была наложена контрибуция в 4 тысячи рублей, кроме того, взято 3 тысячи лошадей. (Объем изъятого показывает, насколько богатой была Двинская земля под властью Новгорода).

Новгородское войско с торжеством возвратилось в родной город. Согласно летописи, из трех тысяч ратников был убит только один. Видимо, это преувеличение, тем не менее, рейд был проведен блестяще.

По дороге назад одному из изменников, Анфалу, удалось бежать, а остальных привезли в Новгород на суд. Герасим и Родион смогли разжалобить новгородцев, и их приговорили к вечному заточению в стенах монастырских. А главного заводчика, бывшего воеводу заволоцкого Ивана Никитича со товарищи, всенародно сбросили с моста в Волхов. Однако Герасиму вскоре удалось бежать из монастыря. Он вместе с Анфалом собрал большую шайку разбойников и долго терроризировал Заволочье, пользуясь поддержкой Москвы.

Узнав об успехах новгородского войска, Василий I согласился отказаться от Двинских земель и от захваченных городов — Торжка, Вологды, Волока и Бежецкого Верха, где он уже посадил своих наместников.

В 1404 г. новгородцы пригласили на княжение смоленского князя Юрия Святославича. Князь лишился удела после того, как Витовт захватил Смоленск. Юрий приехал ни один, а с сыном Федором, братом Владимиром Святославичем и князем Семеном Мстиславичем Вяземским. Новгородцы с честью приняли Юрия смоленского и дали ему в кормление 13 городов: Русу, Ладогу, Орешек, Тиверьский, Ко-рельский, Копорье, Торжок, Волок Ламский, Порхов, Вышегород, Яму, Высокое и Кошкин городец. Но княжил Юрий не долго и осенью 1406 г. уехал в Москву.

В 1407 г. новгородцы вновь взяли на княжение Семена Ольгердовича и дали ему те же города в кормление, которые у него были в прежнее княжение. Параллельно князем служил и Федор Юрьевич Смоленский. В 1411 г. князь Семен решил избавиться от князя-конкурента и заявил боярам: «Или князь Федор Смоленский, или я». Бояре пояснили князю, что он всего лишь наемный «кондотьер». Семен обиделся и уехал в Литву. В следующем году великий князь литовский Витовт прислал в Новгород послов с грозной грамотой: «Вы свое слово забыли, как изымались быть с нами заодно, вы тогда лгали; и неправда великая показалась от вас. Ваши люди лают нас и безчевстуют, называют нас погаными и неверными; а мы христиане и ненавидим поганство; а пуще всего — зачем приняли и держите у себя врага нашего Юрия смоленского?»

Тогда князь Федор Юрьевич добровольно выручил новгородцев. «Братья мои и друзья, новгородцы! — сказал он на вече. — Вы меня держали в мое безвременье и кормили меня: Бог вам воздаст за это. Теперь поднимается из-за меня брань и кровопролитие! Не вступайте за меня с Витовтом в нелю-бье. Отпустите меня туда, куда мне Бог путь укажет». И уехал князь из Новгорода. Это на время оттянуло войну с Литвой.

Тем не менее, в 1428 г. новгородцам пришлось повоевать с Витовтом. Подробнее об этом рассказано в главе 6.

В 1432 г. из Литвы в Новгород прибыл на княжение Юрий, сын известного нам Семена (Лугвеня) Ольгердовича. В 1440 г. князь Юрий Семенович уехал из Новгорода в Литву, где великий князь Казимир дал ему отчину.

В 1444 г. на княжение в Новгород был приглашен литовский князь Иван Владимирович125.

В ходе почти тридцатилетней войны между детьми и внуками Дмитрия Донского Великий Новгород придерживался строго нейтралитета. Согласно вековой традиции, Новгород принимал низовых князей-изгнанников. В 1434 г. в Новгороде прятался от врагов Василий II (будущий Темный), а через несколько месяцев там же и его соперник Василий Юрьевич Косой. Родственники-соперники платили республике черной неблагодарностью, периодически требуя денег. Воспользовавшись гражданской войной, на Новгородскую землю смело нападали и тверские князья. Так, в 1441 — 1442 гг. Василий II стребовал с Республики 8 тысяч рублей. В 1446 г. он был ослеплен и стал Темным, и тут же новый московский князь Дмитрий Шемяка начал вымогать у Новгорода деньги. Новгородцы зла старались не помнить, и когда Шемяка проиграл войну, республика предоставила ему убежище.

В 1443 г. псковичи призвали на княжение из Литвы Александра Васильевича Чарторыского126. А с 1447 г. по 1455 г. Александр Чарторыский княжил в Новгороде. Дружина Александра состояла из трехсот всадников «кованой рати».

Список использованной литературы:

Александр Широкорад. — М. : Вече, 2008. — 400 с. — (Тайны Земли Русской).