ВИЛЬНЯ

Опубликовано: Нёман. 1992. №12. С.136–153.

У каждого народа есть своя Мекка — историческая столица, город предков, город-реликвия. Здесь до сего дня сохранились резиденции правителей, именами которых названы минувшие эпохи, здесь собиралось и множилось достояние национального духа, здесь улицы помнят великих людей нации — создателей, защитников, реформаторов. Сюда бесконечно идут и едут современники, чтобы ощутить и осмыслить себя в национальной исторической перспективе, чтобы сказать себе: вот здесь разрешается для меня задача о смысле жизни, здесь — ориентир, с которым я могу соотнести все свои помыслы и поступки, чтобы определить их цену и достоинство. Столица — алтарь Отечества.
За свою тысячелетнюю историю белорусы имели четыре столицы: Полацак, Наваградак, Вильню, Менск. (Интересно, что сегодня все эти названия так или иначе деформированы в современном белорусском языке на российский лад — Полацк, на польский — Навагрудак, Мінск, на литовский — Вільнюс.) Место Вильни в этом ряду наиболее значимо. Начиная с раннего средневековья и до последней войны, именно Вильня была духовным Домом для белорусов.
В последние десятилетия отчуждение белорусов и литовцев, многие века живших вместе, стало негласной официальной политикой. Наиболее существенный результат этой политики — отчуждение белорусов от собственных национальных реликвий, которые в 1940 году оказались за границей — незримой, но и непреодолимой. Выросло несколько поколений белорусов, для которых Вильнюс — чужой, заграничный, иностранный город. То же, впрочем, произошло и с Белостоком, Двинском-Даугавпилсом, Смоленском...
Сегодня наш разговор о Вильне. «Неман» публикует разделы из книги наиболее осведомленного исследователя белорусской Вильни Лявона Луцкевича.
Более 10 лет своей жизни Лявон Антонович провел в ГУЛАГе. Все остальные годы — от рождения в 1922-м — он прожил в Вильне, учился здесь в белорусской гимназии, работал инженером на заводе, собирал материалы — о городе, о белорусском движении и его представителях, об отце — выдающемся белорусском литераторе и политике Антоне Луцкевиче.
Кстати, именно А.Луцкевич впервые опубликовал стихи о Вильне Владимира Жилки, где тот называет древнюю белорусскую столицу “кривицкой Меккой”. В целом же белорусская литературная вильниана могла бы составить не один увесистый том. Но это в будущем. В будущем и десятки монографий о роли Вильни в белорусской истории и культуре. Пока же ограничимся лишь небольшой прогулкой по старой Вильне, по некоторым белорусским адресам.

Вильня — интернациональный город. Она находится на балто-славянском пограничье. За многие столетия отношения между двумя этносами завязались здесь в крепкий родственный узел.
В древности, когда Вильня стала политическим и культурным центром, роль славянского этноса была здесь доминирующей. Это объясняется тем, что в столице Великого княжества Литовского, как и во всей исторической Литве, славяне в несколько раз количественно превосходили балтов. Как известно, само это государство — Великое княжество Литовское — возникло на территории современной Беларуси, а именно — в Новагродке. Добровольные и равноправные партнеры в этом совместном государстве — предки современных литовцев и современных белорусов — имели неодинаковые исторические традиции, неодинаковый исторический старт. Славянские племена Княжества, из которых позже сформировалась белорусская нация, уже имели традиции государственного существования (Полоцкое княжество), а также письменность, благодаря более раннему принятию христианства. Балтские племена этого еще не имели. Вот почему культура древней Вильни начала формироваться на основе старобелорусского языка, и этот язык стал государственным языком Литвы того времени. Столь же непосредственное отношение к истории и культуре Беларуси имеет и “язык камня” — сохранившиеся архитектурные памятники, воздвигнутые руками и белорусских и литовских зодчих.
Сказанное не означает, что мы в какой-то степени умаляем значение Вильни как национальной реликвии современной Литвы. Об этом значении свидетельствует уже то, с какой заботой современные литовские власти относятся к сохранению и восстановлению старой виленской архитектуры, чему мы в БССР можем только позавидовать.
Факты и мысли о белорусских традициях литовской столицы, которые я собираюсь изложить, не являются открытием чего-то нового. И все же кому-то мои утверждения могут показаться парадоксальными, могут вызвать удивление и недоверие. Главная причина такой возможной реакции — это применение современной терминологии к событиям, от которых нас отделяет почти семь столетий. Владеющий хотя бы элементарными знаниями из области весьма сложной истории этого края не увидит в моем рассказе каких-либо противоречий.
Вот что о возникновении Вильни пишет белорусский историк, выдающийся знаток древних летописей Микола Ермалович: «Летописи ...ясно показывают, что первоначальной столицей Великого княжества Литовского был Новогрудок, древний герб которого — скачущий всадник с мечом в руке над головой — стал гербом этого государства. Название Литовского оно получило потому, что Новогрудок возник на территории Древней Литвы, которую нельзя отождествлять с современной Литвой... В летописях сообщается также легендарная история основания Гедимином Вильни как столицы государства. Но по археологическим свидетельствам Вильня возникла значительно раньше как центр кривицкой колонизации. Вот почему перенесение столицы из Новогрудка в Вильню около 1321 года не изменило славянского характера Великого княжества Литовского и позволило Вильне стать важнейшим центром белорусской культуры».
Между прочим, о белорусском характере древней Вильни говорят также и современные литовские источники. Нам же, отправляющимся в путешествие по улицам старого города, следует представить себе существенную разницу между историческими понятиями Литва, литовский, Русь, русский и современными их аналогами.
Белорусский поэт Сергей Панизник под впечатлением встречи с читателями в Новой Вильне написал: «Чтобы родилась хорошая строка о нашей дружбе, литовско-белорусском родстве — надо сердцем понять Литву, Вильню — колыбель многих национальных культур. Заглянем в Белорусскую советскую энциклопедию. До сих пор я особого внимания не обращал на хронологические даты в статье “Великое княжество Литовское”. Оказывается, мы с литовцами жили в одном государственном образовании полтысячи лет. В княжестве на белорусском языке велось делопроизводство, судопроизводство, писались статуты, грамоты, сеймовые постановления, летописи и хроники, а также художественные и церковные произведения. И это было на протяжении 400 лет, пока на рубеже XVII—XVIII вв. его не вытеснил польский язык»...
На фасаде дома, что на углу улиц Диджёи (Большой) и Стиклю, слева от ворот, установлена мемориальная доска на литовском и белорусском языках в память о белорусском первопечатнике Франтишеке Скорине. Сообщается, что с 1522 по 1525 год здесь, в Вильне, Скорина издал первые печатные книги в Великом княжестве Литовском.
Если через ворота заглянуть во дворик, то можно осмотреть старинный отреставрированный дом, построенный в XV или начале XVI века. Исследователи предполагают, что этот дом принадлежал бургомистру Вильни Якубу Бабичу.
Как указывается в биографии Скорины, в 1520 году он переехал в Вильню и оборудовал свою типографию в доме Бабича. Дом во дворе и считается тем местом, куда Скорина перевез свою типографию из Праги. Именно здесь были напечатаны “Малая подорожная книжица” (1522) и “Апостол” (1525). Теперь этот дом занимает объединение фотографов, здесь часто бывают выставки художественной фотографии.
Если мы повернем на улицу Стиклю и зайдем во дворик дома № 4, то увидим то же предполагаемое здание типографии Скорины, но уже с другой стороны. В центре этого дворика установлена скульптура В. Крутиниса с официальным названием «Летописец», но как-то принято считать, что эта фигура символизирует нашего первопечатника.
Скорина приехал в Вильню, имея солидный опыт, и не с пустыми руками. За спиной были годы типографской и издательской работы в Праге, где он издал знаменитую Библию, переведенную на старобелорусский литературный язык.
Литовский историк Лявас Владимировас пишет об этом так: «Рука в издательском деле была уже “набита”, нужное оборудование готово и освоено, а перебазирование печатни из далекой Чехии ближе к читателю — в Вильнюс — сулило новые возможности. Этот столичный город по праву считался крупнейшим центром литовской и белорусской культуры... Книг в Вильнюсе, как в книжных собраниях, так и на местном книжном рынке, было очень мало и они не могли удовлетворить растущих здесь культурных потребностей. Вот почему появление в Вильнюсе Скорины с его издательскими планами нужно расценивать как крайне важное событие в культурной жизни литовской столицы».
«Счастлив город, который под своими крышами издал первую в Великом княжестве Литовском печатную книгу,— пишет в своем “Дневнике без дат” популярный литовский поэт и драматург Юстинас Марцинкявичюс.— Опять же парадокс истории: этот славный город Вильня, выпустив в свет первую белорусскую книгу, а спустя шесть десятилетий и первую латышскую книгу, из-за разных причин, к сожалению, не стал родиной первой литовской книги. Если бы возможно было упрекнуть историю, то это был бы наш самый большой упрек старой Вильне»...
Десятки белорусских поэтов посвятили свои произведения архитектурным памятникам древней столицы. Можно даже составить небольшую антологию стихов, например, о костеле святой Анны из ансамбля готических костелов бернардинцев XVI века. Через улицу, напротив, находится и третий костел – ренессансный костел святого Михаила. А перед ним, на углу, — старинное здание с контрфорсами, построенное, видимо, еще в XV, во всяком случае, не позднее первой половины XVI века.
Этот дворец — усадьба Льва Сапеги, представители знатного магнатского рода Беларуси, выдающегося политического деятеля Литовского государства. Сапега был виленским воеводой, канцлером, а позже и гетманом Великого княжества. В 1581 году он создал Литовский трибунал, стал составителем Статута Великого княжества Литовского, который в 1588 году за его средства был напечатан на белорусском языке в типографии братьев Мамоничей в Вильне. Статут был единственным такого рода сводом законов в Европе в XVI веке.
В Вильне роду Сапегов принадлежал еще богатый дворец с большим парком в районе Антоколя, но он относится к памятникам архитектуры более позднего времени. Большое незастроенное пространство неподалеку — парковая зона города с лесочками и холмами — сохранило свое старое название Сапегине.
Теперь обратимся к еще более ранней истории. Ведь где бы мы ни находились, гуляя по старой Вильне, отовсюду наше внимание будет привлекать Замковая гора, возвышающаяся над городом. На этой горе — символ древности нашей столицы — единственная уцелевшая по сей день башня верхнего оборонного замка.
Виленский замок расположился меж лесистых холмов в месте, где речка Вилейка (Вильняле) впадает в реку Вилию (Нярис). Из этого замка — обители властелинов некогда великой и мощной державы — осуществлялось политическое руководство всей страной, заселенной литовцами и белорусами.
Замковую гору называют еще горой Гедимина, поскольку этот князь, согласно легенде, основал здесь город, построил замок и перенес сюда столицу Литвы. Существует также мнение, основанное на археологических раскопках, что оборонные укрепления были на горе еще в первом тысячелетии нашей эры, а древнейшие остатки застройки у подножия датируются XIII веком. И все же право считаться основателем Вильни принадлежит Гедимину.
Сохранившиеся до наших дней каменные сооружения, видимо, относятся уже к началу XV века, ибо завершил строительство каменного оборонного комплекса внук Гедимина князь Витовт. При Гедимине оборонные сооружения были еще деревянные. В 1960 году на горе был установлен памятный камень в честь 550-летия Грюнвальдской битвы.
Сегодня в башне Верхнего замка па горе Гедимина оборудован музей. Со смотровой площадки на крыше башни открывается панорама всего города. Отсюда хорошо видны узкие улочки и более новые проспекты, красные черепичные крыши дворцов и купола и шпили храмов. Этот вид на Вильню с Замковой горы некогда описал Якуб Колас в поэме «Новая земля» в главе «Дядька в Вильне». Только вот дядька Антось видел на краю города нивы, леса и рощицы, а теперь на этих просторах — мощные массивы новых микрорайонов.
«Золотой век» белорусской культуры в Вильне XVI — начала XVII столетий сменился упадком. Пограничным камнем между этими периодами Максим Богданович назвал дату исключения из государственного употребления белорусского языка и замену его польским. «К этому времени,— пишет М. Богданович, — т. е. к концу XVII в., летаргия белорусской национальной жизни определилась довольно заметно. Литовское государство, с 1569 г, связанное унией с Польшей, успело потерять львиную долю своей самостоятельности. Высший и средний слои белорусского дворянства очень быстро денационализировались. То же самое, хоть значительно медленнее и не в таких резких формах, происходило и среди мелкой шляхты и городского мещанства. Лишенный классов, сильных экономически и культурно, зажатый крепостной зависимостью, белорусский народ не только не мог продолжать развитие своей культуры, но не был в состоянии даже сберечь приобретенное прежде».
После присоединения Белоруссии к России в конце XVIII века ситуация еще более ухудшается. И белорусский и литовский народы попадают в число «мужицких наций». Самые способные и образованные их представители, будучи отторгнутыми от народа, либо служат Российской империи, либо борются с царским самодержавием под польским флагом. Формируется своеобразная категория местной творческой интеллигенции, лишенной этнических корней.
«Gente Ruthenis — nationale Polonus», — замечает исследователь Алексей Кавка, — так средневековая латынь, не успев как следует освоиться с фамилией белорусского народа, отреагировала на раздвоение нашего национального организма: «Родом русин — национальностью поляк». При этом, ассимилировавшись с польской культурной и языковой стихией, эти люди не переставали считать своей родиной Литву, а себя называли литвинами.
В нашей прогулке по Вильне мы найдем немало подтверждений такой раздвоенности.
Направляясь от Замковой горы в сторону костела Петра и Павла, мы проходим вдоль Вилии по улице Тадеуша Костюшки. Общеизвестно имя этого выдающегося политического и военного деятеля, руководителя национально-освободительного восстания 1794 года. Костюшка происходил из белорусского дворянского рода, известного еще с XV века. Имя Костюшки чтут не только в Беларуси, Польше и Литве, но и в Америке, где он участвовал в освободительной войне США 1775—1783 годов.
А вот памятные места, связанные с именем еще одного представителя тех, кто «родом русин — национальностью поляк». Это он, классик польской литературы из Новагродка Адам Мицкевич, в первой же строке своей знаменитой поэмы “Пан Тадеуш” безапелляционно засвидетельствовал: «Литва  моя Отчизна». В Вильне Мицкевичу посвящены три мемориальные доски, музей, памятник, его именем названа улица в районе Зверинца (Жверинас).
В 1819 году Мицкевич окончил Виленский университет. Жил в переулке Литерату, затем, в 1822 году, — в Замковом переулке (Бернардину), где сейчас его бывшая квартира превращена в музей. Мицкевич был одним из организаторов тайных товариществ молодежи в Вильне — филоматов и филаретов. Вместе со многими членами этих организаций был арестован в 1823 году и отбывал заключение в Базилианском монастыре. Памятник ему был поставлен лишь в 1986 году невдалеке от костела святой Анны.
Самое непосредственное отношение к истории и культуре Беларуси имеют и упомянутые тайные товарищества и сам Виленский университет, отметивший недавно свое 400-летие! Но это уже темы более основательных исследований и комментариев. Мы же в нашей прогулке по Вильне ограничимся лишь визуальной стороной дела.
Если из центра города подняться в конец улицы Басанавичюса (Большая Погулянка), миновав справа часовенку с фигурой святого Яиека, построенную в XVIII веке в стиле барокко, и повернуть в переулок налево, то можно обнаружить памятный камень. На этом месте в 1838 году был расстрелян Сымон Канарский, активный участник восстания 1830—1831 гг. в Беларуси и Литве, который и после поражения восстания продолжал бороться против российского самодержавия. Направо от места, где кончается улица Басанавичюса, начинается улица, носящая имя Канарского.
Не обойдем мы вниманием и места, связанные с именем белорусского и польского поэта Владислава Сырокомли (Людвика Кондратовича). Он происходил из безземельной белорусской шляхты из-под Бобруйска. За участие в антицарских манифестациях в 1861 году был арестован, находился в заключении в виленской тюрьме. Умер в Вильне, в доме по улице Б.Радвилайтес (бывшей Королевской). Похоронен Сырокомля на кладбище Росса, могила его всегда ухожена. А в университетском костеле святого Яна есть скульптурный портрет поэта и мемориальная доска в память о нем.
С Вильней связано имя известного польского композитора Станислава Монюшки, тоже белорусского происхождения. Он родился в 1819 году в Игуменском уезде Минской губернии. Начальное музыкальное образование получил в Минске. С 1840 года почти двадцать лет жил в Вильне, работал здесь органистом и дирижером, стал создателем классических опер, которые в разное время ставились в Беларуси. Наиболее известная его комическая опера «Селянка» на либретто Винцука Дунина-Марцинкевича была поставлена в Минском театре в 1852 году. К сожалению, здание этого театра, которое сохранилось во время второй мировой войны, в 1984 году было варварски уничтожено по распоряжению главного архитектора города Григорьева, несмотря на активный протест общественности...
Это целая тема для большого разговора — отношение к памятникам истории и культуры городских властей Вильни и Минска. В Минске такое отношение строится на полном отрицании всего, что создано в прежние эпохи и даже несколько десятилетий назад. Сменяются люди на ответственных должностях, и город начинает строиться наново. Как только архитектурный объект становится памятником, то есть тем, что содержит в себе память, он сразу же утрачивает для местных архитекторов-геростратов всякую ценность. Город не имеет своей исторической перспективы, он живет только сегодняшним днем, памятью только этого поколения или даже только этого человека, занимающего ответственную должность. Значение такого беспамятства и бесконечного отрицания хороню видно в более широком контексте, в контексте всей национальной жизни. Ведь то же, что происходит с памятниками архитектуры, происходит и с языком, и с национальной историей, и, наконец, с природным окружением, в котором живет эта нация, — с реками, превращенными в каналы, с высеченными лесами, с изуродованными ландшафтами (как это происходит в Мозыре, бывшей «белорусской Швейцарии», ныне превращаемой в степной город), с деревнями, облик которых стал жертвой плохо понятой урбанизации... Впрочем, достаточно сказать, что нам вряд ли бы удались «прогулки по Минску», столь же насыщенные визуальной историко-культурной информацией о Беларуси, как это возможно в Вильне. «Гулять» по древнему Минску можно разве что в книгах...
В сквере возле костела святой Екатерины (в Вильне, конечно же) имеется скромный памятник — бюст Монюшки. А невдалеке отсюда на доме по улице Немецкой (Вокечю) установлена мемориальная доска — здесь жил композитор. Бюст Монюшки есть также в костеле святого Яна, где композитор работал органистом.
На этом мы закончим разговор о раздвоенном национальном сознании и поговорим о проявлениях белорусского национального возрождения в его, так сказать, чистом виде. И первой здесь следует вспомнить героическую личность Кастуся Калиновского.
Кто-то из исследователей заметил, что в Вильне «жил и сложил свою голову повстанец-белорус Кастусь Калиновский, который, пожалуй, первый рассматривал Беларусь, как политическую категорию». Калиновский — один из руководителей восстания 1863 года, — уже сознательно обращался к своему народу на его родном языке в прокламациях-газетках, которые называл «Мужыцкая праўда» и подписывал псевдонимом «Яська — гаспадар з-пад Вільны».
В Вильне сохранилось множество зданий, в большей или меньшей мере связанных с восстанием 1863 года. Например, конспиративные явочные квартиры.
В октябре 1863 года Калиновский под именем Игната Витаженца поселился в так называемом гимназиальном доме по Замковой улице. Как утверждают исследователи, этот дом примыкает к костелу святого Яна. На этой квартире Калиновский был арестован в январе 1864 года, местом его заключения, как и для многих других повстанцев, был монастырь доминиканцев — здание по улице Шв. Игното (прежде Игнатьевский переулок) под № 11. Слева от ворот здесь установлена мемориальная доска в память о Калиновском.
В честь руководителей восстания, которые были казнены на Лукишской площади, здесь установлен скромный мемориальный знак, который сообщает, что в июне 1863 года на этом месте был повешен Зигмунт Сераковский, а в марте 1864 — Константин Калиновский. Об этой горизонтально размещенной плите вспоминал Максим Танк в стихотворении «Вильня» в 1936 году:

А на пліце цяжкой бетоннай
дождж граззю прозвшчы заплёскау...
Баладу віселіц сцюдзёных
гавора з ветрам Каліноўскі...

После второй мировой войны этот мемориальный знак был реконструирован, а надпись на плите изменена — теперь она не на польском, а на литовском и русском языках. В любом случае не на родном языке героя...
В 1840 году в имении Свираны Виленского уезда родился выдающийся белорусский поэт Франтишек Богушевич. Он окончил виленскую губернскую гимназию, участвовал в восстании 1863 года, был ранен. С 1884 по 1898 год Богушевич жил в Вильне, работал адвокатом в окружном суде. К виленскому периоду относится основная часть его творчества.
Окружной суд находился в здании бывшего дворца Тышкевичей на углу Завальной и Троцкой улиц (теперь Пилимо и Траку). Об этом здании мы еще вспомним, когда речь пойдет о «нашенивском периоде» белорусского возрождения.
Невдалеке отсюда, также на улице Пилимо, находится небольшой двухэтажный дом, который принадлежал близкому приятелю Богушевича Зигмунту Нагродскому. Как вспоминал Нагродский, Богушевич часто навещал его в этом доме.
Дом на углу Конской и Базилианской (теперь Арклю и Базилийону), где долгое время жил поэт, к сожалению, не сохранился, был разрушен во время последней войны. Возможно, сохранилось здание губернской гимназии, где он учился, но чтобы найти его, потребуются дальнейшие поиски.
Известно, что родной брат Франтишека Аполлинарий похоронен на виленском Бернардинском кладбище в Заречье. А на кладбище Росса похоронен родной дядя поэта по материнской линии Александр Головня.
Началом стабильного национально-освободительного движения следует считать время возникновения первых белорусских партий марксистского толка — Белорусской Революционной громады и возникшей из нее Белорусской Социалистической громады.
Эти организации оформились накануне революции 1905 года и активно участвовали в революционных событиях. Один из главных центров Громады возник в Вильне,
После подавления революции деятельность Громады не прекратилась. В годы политической реакции новой формой ее деятельности было создание белорусской периодической печати. И это происходило опять же в Вильне, ставшей центром нового национального возрождения. Трудно назвать имя хотя бы одного деятеля белорусского возрождения той поры, который не был бы связан с древней столицей. Даже, пожалуй, невозможно...
Поэтесса-революционерка Алоиза Пашкевич, широко известная под псевдонимом «Тетка». В 1902 году она окончила частную женскую гимназию Прозоровой в Вильне. Здание этой гимназии находится по улице А. Якшто, как раз напротив памятника Ангаретису, прежнее название улицы — Херсонская. Интересно отметить, что именно в этом здании в межвоенное время (тогда улица носила имя Домбровского) находилась единственная в Вильне литовская гимназия. Единственной в то время была и гимназия белорусская, но об этом позже.
Затем Тетка два года училась на курсах Лесгафта в Петербурге. Там она и приобщилась к белорусскому движению, ибо именно в это время в Петербурге возникла Белорусская Революционная громада. После возвращения в Вильню Тетка работала фельдшером в Ново-Вилейской окружной психиатрической больнице, которая существует и сегодня. Считается, что жила Тетка тогда на территории больницы в деревянной постройке барачного типа, предназначенной для персонала.
В западнобелорусской печати мы найдем свидетельства активной и даже руководящей роли Тетки в Белорусской Революционной громаде, необычайной популярности ее агитационных стихотворений среди рабочего народа. Вот, например, это: «В Вильне (1905 г.) тоже шла работа громадовцев среди рабочих масс. Особенно в пригородном промышленном центре Ново-Вилейске. Тут вела работу Тетка. Тут выступала она по-белорусски на митингах, и ее выступления вызывали горячее сочувствие... «Тетку» в Вильне знали все. Особенно известны были ее писанные на злобу дня революционные стихотворения, которые почти вся рабочая Вильня знала наизусть». Десятки тысяч листовок со стихами Тетки печатала и распространяла не только БРГ, но и литовские социал-демократы, и ППС — польская социалистическая партия. К тому же времени относятся свидетельства о попытке создать единую социал-демократическую партию Беларуси и Литвы с самостоятельными национальными секциями. Но продолжим цитату: «Кажется, в мае или июне 1906 г. в Вильне по этому вопросу было созвано несколько партийных конференций заинтересованных организаций, в том числе и Громады. Наша состоялась в квартире Тетки, братья которой — офицеры русской армии — жили вместе с нею и «облагонадеживали» квартиру (по Хивинской улице — один из сороковых номеров по левой стороне)». Сейчас многие дома по этой улице уже снесены. До последней войны улица называлась Хотимской, а теперь — Гедрайчю.
После возвращения из эмиграции в 1914 году Тетка работала в Вильне в госпитале, там, где теперь 3-я городская больница (улица Кауно, 7, рядом с дворцом культуры железнодорожников). Вот небольшой фрагмент воспоминаний Максима Горецкого об Иване Луцкевиче: “Уже в ноябре 1914 г. встретились мы в виленском госпитале «Мишмерес Хойлем», где я лежал тяжело раненный с осколком немецкой гранаты в ноге... Заведующий «Мишмерес Хойлема» доктор Ромм был близким другом Ивана Луцкевича. Тут же работала сестрой милосердия и клала мне под подушки «Нашу Ніву» ныне покойная Тетка, наша незабвенная песенница и революционерка Алоиза Пашкевичанка. Этот госпиталь был вообще самый лучший из всех, какие видел я за время войны...»
Но вернемся в 1906 год. Как некогда, в начале XVI века, в Вильне увидела свет первая белорусская книга, так в начале века XX именно Вильня подарила нашему народу первую белорусскую легальную газету. Это была «Наша Доля», первый номер которой вышел 14 сентября 1906 года.
Печатались в «Нашай Долі» Тетка, Ядвигин Ш., Якуб Колас, Антон Луцкевич и другие. Уже в начале двадцатых годов, когда Максим Горецкий писал свою «Историю белорусской литературы», он заметил, что «номера “Нашай Долі” стали теперь дорогой библиографической редкостью. Всего было выпущено 6 номеров, 5 из которых конфисковала полиция. Весть о легальной газете, писанной по-белорусски, прокатилась по всей Белоруссии, как первый весенний гром. Люди плакали от радостной новости и горьких воспоминаний. А на улицах Вильни газету брали нарасхват, читали большими группами, платили большие деньги...»
«Наша Доля» была легальным органом подпольной Белорусской Социалистической громады. Официальным редактором-издателем, получившим концессию на издание газеты, был Иван Тукеркес. Инициаторами, фактическими руководителями и сотрудниками — Франук Умястовский и Иван Луцкевич. Редакция газеты находилась на Виленской улице, № 32 (теперь этот дом значится под № 21). За весьма радикальное направление в январе 1907 года решением Виленской судебной палаты «Наша Доля» была запрещена, а Иван Тукеркес осужден на год крепости. Однако наказания он не отбывал, так как успел своевременно эмигрировать.
Сохранились интересные воспоминания Ф. Умястовского о выходе первого номера газеты: «Когда в 12 часов со свеженьким номером “Нашай Долі” я вышел из типографии... сердце мое билось от радости и счастья за будущее нашего дорогого детища. Придя в редакцию на Виленской улице, я застал там всю компанию... Все с нетерпением ожидали моего прибытия и газету чуть не порвали, вырывая из рук один у одного...»
Типография, где печаталась первая белорусская легальная газета, находилась на углу улиц Большой и Рудницкой (Диджёи и Рудининку) № 33. Дом принадлежал тогда богатому купцу Залкинду. Теперь в этом здании размещается вильнюсский Дом моделей.
На последней странице газеты находим рекламу литовского книжного магазина М. Пясецкой-Шляиелис, который находился на Доминиканской улице (Доминикону) № 13. Книжный магазин сообщал, что «продает разные белорусские книги и принимает подписку на газету «Наша Доля».
После ликвидации газеты «Наша Доля» ее традиции продолжила «Наша Ніва», просуществовавшая с ноября 1906 по осень 1915 года. Чтобы избежать участи предшественницы, эта газета придерживалась более умеренной тактики, а инициаторами и руководителями ее были те же люди; как и «Наша Доля», «Наша Ніва» была органом нелегальной Белорусской Социалистической громады — в то время единственной белорусской партии.
Когда сегодня заходит речь о «незрелости» белорусской нации, мы обычно говорим о том, что натуральный процесс созревания был грубо прерван — сначала первой мировой войной, затем Октябрьской революцией, гражданской войной, Рижским трактатом, сталинщиной и так далее. Без этого всего белорусы наверняка уже стали бы одной из самых развитых наций в Европе. Стоит только дать волю воображению...
«Наша Ніва» была последним периодом в том натуральном процессе развития. Казалось бы, оттуда и следует продолжиться нашему возрождению сегодня. Но очевидно и то, что за последние 70 лет нация даже не остановилась в своем развитии, а была отброшена далеко назад. Разве можем мы сравнить конец нашего столетия с его началом, когда национальное возрождение имело надежную поддержку среди белорусских крестьян и шляхты, когда национальное сознание миллионов было призабыто, но не искоренено, когда государственный молох русификации уничтожал языки, но не носителей этих языков? Разве можем мы сами сравниться с нашенивцами по образованности, профессионализму и национальному единству, еще не разрушенному бесконечными политическими, конфессиональными и прочими раздорами? Наконец, можем ли мы сравнить результаты сегодняшнего движения с результатами возрожденцев из «Нашай Нівы»?.. Риторические вопросы. Видимо, период с шестого по пятнадцатый год еще долго будет для нас не исходным пунктом возрождения, а своеобразным идеалом, целью, увиденной в прошлом.
Максим Горецкий писал: «За все время своего существования... “Наша Ніва” объединяла вокруг себя всю сознательную Белоруссию, и на ее страницах выросли литературные имена самых выдающихся белорусских поэтов и писателей». Консолидация сил громадовцев и нашенивцев — широкого круга поэтов и писателей — создала сильное национально-освободительное движение.
А вот слова польского дипломата Леона Василевского, впоследствии участника переговоров по Рижскому трактату. Еще в 1912 году, характеризуя «Нашу Ніву», он писал: «Защищая интересы белорусов, не сеет ненависти к другим народам, наоборот, относится к ним с уважением, распространяет мнение, что следует полной горстью черпать из кладовой их лучших достижений; не дает себя спровоцировать ни русским, ни польским, ни литовским националистам, с достойной удивления чуткостью и тактом редакторы газеты умеют бороться за свое национальное дело против нападок разных мастей шовинистов — трудно поверить, но именно этот народ никогда не проявлял шовинизма».
Писатель и литературовед Олег Лойко заметил, что «Наша Ніва» заслуживает у нас самого широкого признания, и, «видимо, одной из лучших его форм было бы создание на первом этапе в Вильнюсе и Минске литературных музеев «Нашай Нівы».
А пока такое пожелание осуществится, мы тем временем поищем в Вильне адреса «Нашай Нівы» и белорусского движения той поры.
Первым местом, где расположилась редакция газеты от самого начала своего существования, то есть с ноября 1906 года, была квартира № 20 в доме № 17 по улице Большая Погулянка. Редактором-издателем первых четырех номеров был 3. Вольский, с пятого номера на несколько лет — А. Власов.
В начале 1907 года редакция, была перенесена на улицу Завальную (Пилимо) №45 (теперь № 51). Однако вскоре, уже в мае того же года, редакция снова переселилась. Новый адрес — дом на углу улиц Завальной (№ 30, теперь — № 26) и Троцкой (Траку). Это уже упомянутый выше бывший дворец графа Тышкевича с характерным фасадом — сильно выдвинутый вперед балкон поддерживают фигуры двух атлантов. В народе этот дом издавна называли «домом под болванами».
Редакция находилась здесь до весны 1908-го, почти целый год. Именно в это время тут работал Якуб Колас. В статье Рыгора Семашкевича «А кто там идет» по случаю 100-летних юбилеев Купалы и Коласа читаем о «Нашай Ніве»: «Неофициальные редакторы братья Луцкевичи (они находились на нелегальном положении) сразу же после создания газеты привлекли к сотрудничеству в ней Купалу и Коласа. Как и прежде, редактором-издателем был Александр Власов. Вот отрывок из его воспоминаний о работе в редакции, о том времени, когда она находилась в доме «под болванами», написанных с глубоким чувством юмора: «Начало белорусской прессы было все на жертвах и изнурительной ночной работе. Два с половиной года мы с Антоном Луцкевичем писали с вечера до утра. Как мы выдерживали эту работу, я не понимаю... Позже появились и помощники. Пришел к нам наконец в редакцию и Якуб Колас. Дали ему соответствующую работу. Присылали в «Нашу Ніву» много стихотворений, рассказов, корреспонденции... У Коласа было много работы. Из плохих стихотворений он делал хорошие, а местечковый стихотворец, прочитав в газете свои стихотворения знакомым, удивлялся вместе с ними: какие красивые стихи!..
Колас вносил много юмора в редакцию... Помню, однажды всю ночь работали мы на углу Завальной и Троцкой в Вильне, Колас в три часа ночи говорит: «Вот выпил бы теперь водки!» — «На, возьми деньги и купи». Колас через полчаса вернулся с темной улицы и говорит: «Нету, везде закрыто. Тут и генерал не достал бы!». Я пошел. Спрашиваю у городового: «Пожалуйста, где тут можно достать водки?» — «Да вот, у сторожа под № 58»...
Вскоре редакция вновь переменила свой адрес. Теперь это был дом по Виленской, 20, на углу улицы Новой. Здесь редакция находилась на протяжении 1908—1910 гг.
К сожалению, этот дом был разрушен во время последней войны. Долгое время на его месте существовал сквер и лишь затем, в семидесятые годы, тут построили новое современное здание Министерства связи Литвы. Его адрес — Виленская, 33 (угол Каросаса).
Именно в это время — с сентября 1908 по октябрь 1909 года — в редакции работал Янка Купала, который приехал в Вильню уже после ареста Якуба Коласа. Занятия в редакции не давали никакого заработка, ибо сотрудники работали на общественных началах, поэтому Купала поступил также на работу в библиотеку-читальню «Знание», находившуюся тогда по Георгиевскому проспекту, 4. Теперь это дом № 2 по проспекту Гедимина. Кроме заработка Купала искал в библиотеке условий для самообразования.
Хозяином «Знания» был Борис Львович Данилович, культурный и общественный деятель, активный участник белорусского движения в Вильне. Видимо, устроили Купалу на работу братья Луцкевичи, которые были хорошо знакомы с Даниловичем через Александра Власова. Как свидетельствует Вера Андреевна Нижанковская (первая жена Бронислава Тарашкевича), ее мать, родная сестра А. Власова, училась в Вильне вместе с сестрой Бориса Даниловича в одной гимназии, в одном классе. Дети и семьи дружили между собою, да и жили они в одном доме возле главного почтамта, который находился тогда напротив костела святого Яна (этот дом был разрушен во время последней войны). Отец Бориса Лев Данилович был тогда начальником почты в Вильне, а отец Александра Никита Власов — его заместителем.
Между прочим, Борис Данилович был одним из инициаторов создания белорусского издательского общества «Наша Хата». Оно существовало с декабря 1908 по 1911 год, выпустило в свет шесть белорусских книг. Полагают, что находилось общество при библиотеке «Знание».
С 1911 года редакция «Нашай Нівы» переселилась на Завальную, 7, на углу Малой Погулянки. Теперь адрес этого дома — Пилимо, 5, угол улицы Костаса Калинаускаса. Редакция находилась на первом этаже, слева от парадного входа. Длительное время там же был открыт и белорусский книжный магазин, просуществовавший в этом месте до 1926 года, а затем перенесенный на улицу Остробрамскую (Аушрос Варту), 1. Здесь же, на Завальной, книжный магазин был, по-видимому, и до переезда сюда редакции «Нашай Нівы». Зоська Верас вспоминает, что в 1909—1910 гг. получала литературу для Гродненского кружка белорусской молодежи по этому адресу.
Редакция «Нашай Нівы» просуществовала здесь три года, до 1913 включительно. Этот адрес вспоминают многие писатели и возрождении.
Здесь же при редакции и книжном магазине жил секретарь редакции Вацлав Ластовский с семьей. Об этом свидетельствует мемориальная доска в память его жены, литовской писательницы Лаздину Пеледы. Об этом же вспоминает старшая дочь Ластовского Анна: «В 1912 году родители после летнего отпуска вывезли меня в Вильню... Наша квартира в Вильне была маленькая, всего из одной комнаты, окно которой упиралось в стену соседнего дома. В кухне, которая совсем не имела окна, весь день горело электричество... Наша квартира была при белорусском книжном магазине. Там помещалась и редакция белорусского еженедельника «Наша Ніва», в котором работал мой отец. При книжном магазине в подвале был склад книг. В нем вдоль стен были полки с пакетами непереплетенных книг, часть лежала прямо на полу и они иногда служили вместо стульев. Посредине стояла небольшая железная круглая печь, которую вечерами протапливали и грели на ней чай.
Тут вечерами собирались знакомые отца, ибо наша квартира была тесна и, когда дети ложились спать, то посторонним некуда было зайти. Сюда приходили белорусский поэт Янка Купала, писатель Змитрок Бядуля, писательница Тетка (Пашкевичанка). Приходили и моя тетя Зося, иногда заглядывал и добрый тетин друг Людас Гира. Постоянно приходили сюда две молодые девушки — Владислава Станкевичанка и Констанция Буйла. Девушки тоже активно участвовали в литературных дискуссиях... Писатели, которые собирались в подвале, читали свои новые произведения, делились мнениями. В подвале было уютно, от печки шла приятная теплота, электрическая лампочка ярко освещала помещение. Иногда на печке, вместо чая, варилась в кастрюле картошка, которую ели с солеными огурцами или селедкой, на лучшее угощение не хватало средств. Однако это никому не портило настроения. В этом подвале было прочитано впервые много ценных произведений».
Этот дом послужил прибежищем и Максиму Богдановичу, когда он летом 1911 года впервые приехал в Вильню. Вот что вспоминает об этом визите Богдановича Ластовский: «Проездом в деревню он пробыл здесь двое суток. Обе ночи ночевал в редакции «Нашай Нівы», которая тогда находилась на ул. Завальной, 7, в том же помещении, где теперь белорусский книжный магазин. Обе ночи я провел вместе с ним и каждый раз наши разговоры затягивались от сумерек до рассвета. Богданович делился своими мыслями и с восхищением воспринимал знания по белорусской этнографии и истории, которые я передавал ему, как умел, демонстрируя находившиеся при редакции коллекции Ивана Луцкевича».
Сильное впечатление коллекции белорусской старины в редакции «Нашай Нівы» произвели и на молодого Змитрока Бядулю, который в 1912 году первый раз приехал в Вильню и посетил дом на Завальной. Позже Бядуля напишет об этом: «Святое это место, ибо оно порождает всходы просвещения для всего великого белорусского народа!»
А вот что пишет о встрече в этом доме в 1913 году Максим Горецкий: «Первый раз я увидел Ивана Луцкевича в конце августа 1913 года в виленском белорусском книжном магазине на Завальной, № 7. В темной комнатке за магазином, среди всякой старинной белорусчины, старательно и живо склонялся он над треснувшей вазой, с великой любовью стараясь заклеить трещину. Услышав мое имя, он оторвался от работы, сказал мне несколько весьма ласковых слов, но тут же с озабоченностью обратился к кому-то из сотрудников по вопросу обеспечения бумагой очередного номера «Нашай Нівы».
Последним пристанищем редакции «Нашай Нівы» был дом на Виленской, 29 (теперь № 14). На протяжении 1914 года редактором газеты был Янка Купала, а издателем — А. Власов. В 1915-м Купала стал и редактором, и издателем газеты. Существует вполне обоснованное мнение, что в это время он жил в этом же доме при редакции. Предположительно, редакция находилась во дворе, куда следовало заходить через ворота. Слева от ворот на стене установлена мемориальная доска в память о том, что здесь жил Янка Купала. Доска установлена к 75-летию поэта и на русском, литовском и белорусском языках сообщает: «В этом доме в 1907— 1908 гг. жил и работал народный поэт Белоруссии Янка Купала». В действительности в указанное время этот дом не имел никакого отношения ни к Купале, ни к «Нашай Ніве». Купала действительно проживал в этом доме, но в 1914—1915 гг.
Своя история и свои адреса в Вильне и у типографии, где печаталась «Наша Ніва». Мартин Кухта основал свою печатню в 1906 году в доме по улице Дворцовой, 4. Теперь это — Университетская, 4. Это здание бывшего алюмината, где жили студенты иезуитской коллегии еще в XVII столетии.
О хозяине типографии мы можем узнать из энциклопедии следующее: «Родился в 1875 г. в Ковенской губ. Из крестьян... Кроме газеты «Наша Ніва» печатал произведения Ф. Богушевича, М. Богдановича, Я. Коласа, Тетки и других белорусских писателей, этнографические материалы, приложения к газете «Наша Ніва», календари, ноты с белорусскими песнями и танцами и пр. Издавал запрещенные цензурой произведения, напр. «Скрипка белорусская» Гаврилы из Полоцка (псевдоним А. Пашкевич). Преследовался властями».
В 1911 году типография Кухты была перевезена на Татарскую, 20. Здесь и дальше печаталась «Наша Ніва» вплоть до конца своего существования с небольшим перерывом в 1913 году, когда несколько номеров было напечатано в типографии «Артель печатного дела», находившейся тогда на Виленской, 25.
В доме по Татарской было напечатано много белорусских книг, в том числе первый и единственный прижизненный сборник стихотворений Максима Богдановича «Венок» со знаменитым четверостишием:

У краіне сьветлай, дзе я уміраю,
У белым доме ля самай бухты,
Я не самотны, я кнігу маю
З друкарі пана Марціна Кухты.

О дальнейшей судьбе печатни Мартина Кухты известно, что после первой мировой войны она была разделена. Часть ее была перевезена в Каунас; возможно, переехал туда и сам Кухта, ведь он был литовцем. Другая часть (две машины) осталась в Вильне. Из нее на Татарской улице, 6, была образована типография «Рух», которая печатала литовские издания и кое-что из польской периодики. Это здание не сохранилось. О Кухте имеются сведения, что он умер в Вильне в 1941 или 1942 году.
На обложках некоторых книг, изданных в Вильне в «нашенивскую пору», а также в объявлениях в «Нашай Ніве» находим зачастую такой адрес: Вильня, ул. Каштановая, 5, кв. 4. Это адрес Белорусского издательского общества. Все книги этого общества в основном печатались в типографии М. Кухты. Инициаторами создания этого общества в 1913 году были Б. Данилович, К. Шпаковский и другие. Изданы были многие книги и календари. Во время первой мировой войны издательство временно прекратило свою деятельность, но уже в 1919-м возобновило ее. Существует предположение, что после возвращения из Петербурга какое-то время в доме при издательстве жил Янка Купала.
Мы уже говорили о библиотеке «Знание» в связи с виленским периодом жизни Янки Купалы. Между тем и сама библиотека имеет непосредственное отношение к истории белорусской культуры.
«Знание» было основано еще в 1904 году. Разрешение виленского губернатора на открытие библиотеки получил Израиль Немзер. Находилась она тогда в доме по Георгиевскому проспекту, 14, на углу улицы Татарской. Хозяином дома был некто Тышко. На первом этаже этого дома размещалось популярное в Вильне кафе «Красный Штраль», которое существовало и в межвоенное время. В биографическом романе О.Лойко о Янке Купале отмечается, что поэт был частым гостем в этом кафе. В этом же доме находилась мастерская литовского художника-фотографа Юрашайтиса. Известная фотография Алоизы Пашкевич — одно из немногих ее изображений — была сделана именно у Юрашайтиса.
В конце 1906 года Данилович откупил у Немзера его часть библиотеки и стал ее единоличным хозяином. В апреле 1907 года Данилович перевез книги в квартиру 10 в доме Ходзинского по Георгиевскому проспекту, 4. Именно здесь и работал у него Янка Купала.
В 1911 году библиотека была перевезена на Виленскую, 33, а компаньоном Даниловича стал Антон Луикевич. Теперь этот дом имеет адрес: Виленская, 10, на углу проспекта Гедимина, [ю его почти невозможно узнать. В шестидесятых годах здание было полностью реконструировано. Теперь в нем находится один из лучших ресторанов города «Паланга».
Когда началась первая мировая война, Данилович был призван в армию, а после войны очутился в Одессе, и больше в Вильню не возвращался. Он прислал нотариальное свидетельство, которым передал свою часть библиотеки А.Луцкевичу. На основании этого свидетельства библиотека была передана Луцкевичем Белорусскому научному обществу и вошла в фонды Белорусского музея.
С 1914 года в доме по Виленской, 33 вместе с библиотекой хранились и коллекции Ивана Луцкевича. Тут же проживали оба брата Луцкевичи. В 1918 году Иван Луцкевич передал все свои коллекции также Белорусскому научному обществу, на их основе был создан в Вильне первый белорусский историко-этнографический музей. Сам же Иван Луцкевич жил в доме по Виленской, 33 до самого отъезда в Закопанэ, откуда уже не вернулся. Его квартира всегда была центром встреч деятелей белорусского национально-освободительного движения. Вот как пишет об этом Горецкий: «До его (И. Луцкевича, который был тяжело болен туберкулезом. — Л. Л.) отъезда в Закопанэ я часто заглядывал в эту знаменитую в нашем движении квартиру на Виленской, 33 и всегда находил у больного много гостей; сюда приходил каждый белорус, бывший проездом в Вильне, сюда шли все прогрессивные представители общественности, чтобы поговорить о делах нашего края...»
В 1921 году библиотека и коллекции были перевезены отсюда на Остробрамскую улицу, 9 (Базилианский монастырь), где и был создан белорусский музей с богатым архивом и библиотекой. Одновременно Антон Луцкевич переселился с семьей на Виленскую, 8.
С 1910 по 1916 год в Вильне действует Белорусский музыкально-драматический кружок, объединивший интеллигенцию города, сыгравший значительную роль в становлении белорусского профессионального театра. Кружок организовывал вечера, ставил спектакли. Из сохранившихся протоколов заседаний кружка следует, что он действовал в тесном контакте с литовскими культурными объединениями, пользовался их помещениями. Возможно, что для своих собраний кружковцы пользовались помещением библиотеки «Знание», так как некоторое время Борис Данилович был председателем правления кружка. Его заместителем был Вацлав Ластовский, а участниками И. Буйницкий, А. Бурбис, Тетка, 3. Бядуля, Л. Родзевич, П. Мяделка, братья Луцкевичи и даже известный литовский деятель И. Басанавичюс.
Силами кружка в Вильне впервые была поставлена комедия Янки Купалы «Павлинка». Спектакль состоялся в зале гимнастического общества «Сокол» по Виленской, 10. Теперь это, дом № 39, здесь Дом учителя.
Купаловских мест в Вильне значительно больше, чем мы назвали выше. Например, в районе Зверинца есть улица, носящая имя Янки Купалы. Купала действительно какое-то время проживал в Зверинце, но не на этой улице, а почти рядом, на улице Старой (Трениоты) под № 5. Это было в 1908—1909 гг. Поэт жил на квартире у белорусского учителя Сымона Короля, который был назначен заведующим церковноприходской школой невдалеке от Знаменской церкви. Квартиру он получил рядом со школой и предоставил жилье своему земляку. В межвоенное время Король работал преподавателем в белорусских гимназиях, сначала в Радошковичах, затем в Вильне. Похоронен он здесь же, на виленском православном кладбище в Линовке.
Никогда не терял связи с Вильней и молодой Якуб Колас. После освобождения из тюрьмы он в течение 1912—1914 гг. учительствовал в Пинске, на Полесье. А в Вильне, точнее, в пригороде Вильни, жила его будущая жена Мария Каменская. В эти годы Колас часто навещал дом Каменских. Раньше это место называлось Виленской железнодорожной колонией, сейчас это район города — Павильнис.
Дом Каменских был снесен в начале шестидесятых годов. Городские власти взяли на себя обязательство полностью восстановить этот дом, в котором по решению Совмина Литвы должна быть создана квартира-музей Якуба Коласа. Однако обязательство это выполнено не было, и мы можем представить себе этот дом лишь по автолитографии Миколы Купавы, созданной на основании документальных данных...
Конечно, представленная нами картина не охватывает всех адресов белорусской истории и культуры в Вильне до первой мировой войны. А поскольку впереди у нас не менее насыщенный информацией межвоенный период, самое время, так сказать, осмотреться, оценить уже пройденный путь, высказать некоторые соображения.
Читатель наверняка заметил, что мы часто возвращаемся на одни и те же улицы, блуждаем около какого-нибудь здания, стараясь хотя бы вкратце рассказать историю минувших событий и их участников. Возможно, это недостаток избранного нами хронологического метода — от эпохи к эпохе. Но если бы мы избрали метод топографический, наш рассказ едва ли выглядел бы более стройно. Некоторые здания старой Вильни настолько «привязаны» к Белоруссии, что рассказ о каком-нибудь таком доме занял бы печатную, площадь всей нашей статьи. Поставив целью описать лишь самые значительные эпизоды виленской белорусской истории, мы вынуждены оставлять за рамками нашей «прогулки» многие имена и события, без которых даже самая общая картина не будет выглядеть сколько-нибудь совершенно. В чем же дело? А вот в чем. Обойти белорусские адреса в Вильне — то же самое, что знакомиться с французскими адресами Парижа. Трудно даже представить себе, сколь объемной будет когда-нибудь изданная энциклопедия белорусской жизни Вильни. И сколько потребуется для создания такой энциклопедии лет. Ведь тема неисчерпаема, как неисчерпаемо национальное сознание. Мы видим лишь наиболее яркие его проявления. Но мы не можем упускать из виду и достояние десятков поколений белорусов, пусть не ярких личностей, но народа, строившего этот город и жившего в нем...
Так или иначе, начинать нужно с азов. И мы начинаем с прогулки, надеясь, что на бумаге она не будет столь запутанной, как если бы мы действительно гуляли в густом лабиринте улиц и улочек старой Вильни.
Итак, впереди — межвоенный период. Период между первой и второй мировыми войнами. Натуральный процесс развития нации прерван. Белоруссия разделена между Советской Россией и Польшей на две части. Вильня на два десятилетия становится неофициальной столицей. Западной Белоруссии. Официально она — центр «крэсув всходних». Для белорусов этот раздел обернулся очередной заменой хозяина, белорусы вновь оказались в положении национального меньшинства, официальная государственная политика русификации сменилась такой же политикой полонизации... Но пусть обо всем этом нам расскажут памятники.
Маршрут экскурсии по историческим белорусским местам Вильни неизменно приводит нас к стенам Базилианского монастыря. У этого монастыря богатая древняя белорусская история, достойная отдельного разговора. Мы же ограничимся лишь общими сведениями.
Базилианский монастырь, или, как его принято называть в белорусской традиции — «Базыллянскія муры» — это комплекс здании с двумя дворами, в центре одного из которых — церковь с колокольней. Первоначальное название «Базыллянскіх муроў» — церковь и монастырь святой Троицы, о возникновении которых рассказывает плита, вмурованная в стену церкви: «На месте сего храма, в бывшей здесь дубовой роще, в половине XIV века приняли мученическую кончину за Православную Христианскую веру сии святые мученики Литовские, Виленские Чудотворцы Антоний, Иоанн и Евстафий». Эти мученики были придворными великого князя Альгерда, приняли христианство и боролись за распространение в Вильне православной веры, возможно, под влиянием православной жены князя. Судя по их именам, которые они имели до крещения — Кумец, Круглец и Нежила — мученики были славянского происхождения. Видимо, чрезмерная активность «чудотворцев» не по нутру пришлась княжескому двору, тогда еще языческому, и привела их к гибели.
В 1608 году монастырь был передан униатскому ордену монахов-базилиан, и с тех пор приобрел название «Базыллянскіх муроў». После ликвидации унии здесь во второй половине XIX века была основана православная духовная семинария, просуществовавшая до второй мировой войны.
Здесь же в начале XX века находилась и женская гимназия, в которой училась Павлина Мядёлка. Немного позже здесь вел работу Иван Луцкевич. Из воспоминаний о нем: «Он смело пробивается в само здание семинарии и, несмотря на строгий надзор “начальства”, читает ученикам лекции о белорусах и белорусском возрождении в историческом зале, где когда-то сидел с товарищами арестованный московцами великий песняр нашей земли Адам Мицкевич»...
Однако самая непосредственная связь Базилианского монастыря с белорусским движением начинается со времени основания здесь первой в Вильне белорусской гимназии. Вот что вспоминает об этом одна из первых учениц гимназии Мария Скурчанка:
«Формально основателем гимназии был Белорусский комитет помощи потерпевшим от войны, а фактически — член этого комитета Иван Луцкевич. Кроме него, инициатором был М. Коханович — первый директор гимназии, а также другие члены комитета.
Открытия гимназии комитет добивался еще в немецкую оккупацию, но немцы дали разрешение только перед самым своим отступлением из Вильни (осень 1918 г.).
После ухода немцев из Вильни власть взяла в свои руки Литовская Тариба. От нее Иван Луцкевич также получил разрешение на белорусскую гимназию. Официально открытие гимназии было объявлено бумагой министра Литовской Тарибы Биржишки от 4.1.1919 г.
Между тем 6 января 1919 г. в Вильню вошла Красная Армия, а 20 февраля была провозглашена Литовская Советская Республика. От правительства этой республики было также получено разрешение на белорусскую гимназию.
Предназначенные для гимназии «Базыллянскя муры» были весьма запущены: окна, двери, печи требовали ремонта. Школьный инвентарь был более чем убогим, всего 44 скамейки и 15 стульев. Об учебных пособиях, библиотеке и белорусских учебниках и говорить было нечего. Было намечено где-то 18 учителей, многие из которых и говорить по-белорусски не умели.
Однако 1 февраля 1919 года Виленская белорусская гимназия была открыта и занятия в ней начались».
Это воспоминания первой ученицы. А вот что пишет о тех событиях первый директор гимназии:
«Совершенно больной, обязанный лежать в кровати, Иван Иванович (Луцкевич.— Л. Л.) во вред своему здоровью много работал над тем, чтобы открыть в Вильне белорусскую гимназию... Он принял живое участие в организации работы инициативной группы белорусских педагогов, в состав которой вошли: А.Чернявская, А.Соколова, Ю.Менке, И.Станкевич, М.Коханович и другие... Иван Иванович сам взялся преподавать белорусоведение и краеведение».
После оккупации Виленщины и всей Западной Белоруссии польскими властями Виленская белорусская гимназия существовала и далее, а закончила свою работу лишь в 1944 году. На протяжении всех 25 лет деятельности она ковала кадры сознательной белорусской интеллигенции, непрерывно боролась за право на существование. Польские власти всеми силами стремились закрыть ее либо изменить национальный характер этого учебного заведения. В 1937—1938 учебном году гимназия была выселена из «Базыллянскіх муроў» и до самого начала войны существовала как белорусский филиал польской гимназии им. Ю.Словацкого. В помещения по Остробрамской, 9 белорусская гимназия уже не вернулась никогда...
Почти одновременно с гимназией, а возможно и раньше, в «Базыллянскіх мурах» был основан белорусский приют для детей деревенской бедноты, в первую очередь для сирот. Одним из инициаторов создания приюта был ксендз Адам Станкевич. Вот что вспоминает воспитанник приюта Янка Богданович: «...больше всего детей было из Сморгони, из деревень Шутовичи, Пруды, Залесье. Были также из Барановичей, Новагродка, Гродно. В 1921 году в наш приют влился белорусский приют из Гродно. Всех детей приехало около ста, в основном, девочки... Существование приюта дало возможность многим детям-сиротам учиться в своей гимназии, получать образование на родном языке, что без помощи приюта было бы для них абсолютно нереально».
Не менее тесно связана с Остробрамской, 9 и история Виленского белорусского музея. Коллекции были перевезены сюда в 1921 году, тогда же началась работа над систематизацией и упорядочением экспонатов.
Как мы уже говорили выше, музей принадлежал Белорусскому научному обществу. Эта организация также размещалась в «Базыллянскіх мурах». Общество было ликвидировано с приходом в Вильню в 1939 году литовских властей, но музей продолжал существовать и далее. В 1943 году немецкие оккупационные власти приказали освободить здание для военного госпиталя, и тогда экспонаты были перевезены в здание Художественного института на улицу святой Анны (теперь Майроне, 6).
Основная деятельность музея относится к межвоенному периоду. Его посещали ученики, студенты, жители близких деревень, белорусская интеллигенция; в нем работали ученые, занимавшиеся, белорусскими проблемами.
Окончательно музей был ликвидирован в 1945 году. Большая часть его экспонатов, в том числе почти все рукописные и старопечатные книги, вся коллекция слуцких поясов остались в Литве; меньшая часть попала в Белоруссию; весь богатый архив музея остался при академической библиотеке Литвы.
В «Базыллянскіх мурах» работал над своей «Историей белорусской литературы» Максим Горецкий, для чего, по словам Марьяна Петюкевича, бывшего в 1939—1941 гг. директором белорусского музея, имел здесь идеальные условия. Квартира Горецкого в 1919—1920 гг. находилась также в здании бывшего Базилианского монастыря. Под рукой у исследователя были богатые архивы и фонды музея.
Конечно, сформировавшийся белорусский центр вызывал неудовольствие польских властей и реакционных кругов польской общественности. Чтобы «выжить» белорусов из этих зданий, применялись самые разные методы, не исключая и провокаций. Как пример, вспомним здесь историю, связанную с местом заключения в «Базыллянскіх мурах» Адама Мицкевича в 1823—1824 гг. Эта история могла закончиться печально, все белорусские учреждения могли остаться без своей основной базы в стенах старого монастыря, если бы не активное противодействие Белорусского научного общества.
Вот что пишет об этом деле председатель общества Антон Луцкевич: «В 1920 году на одном из заседаний виленского городского Совета член его, Вацлав Студницкий... заявил, что российская власть обесчестила место заключения Адама Мицкевича, устроив здесь клозеты, а белорусская общественность, хорошо зная об этом, все же сохраняет темницу песняра в том же состоянии.
Нужно заметить, что п. Студницкий не подал Городскому Совету никаких доказательств, что это — правда... Зато существом этого дела серьезно занялась белорусская общественность».
Была создана специальная комиссия, в состав которой вошли и польские, и белорусские ученые. Комиссия на основании документов доказала, что пристройка, где будто бы находилось место заключения Адама Мицкевича, а теперь на всех этажах находятся клозеты, в первой половине XIX века вообще не существовала. Зато удалось установить, что место заключения поэта находилось в пристройке между церковью и левым крылом здания, которая теперь не существует. Таким образом, правда о темнице Мицкевича взяла верх, и белорусские организации остались в «Базыллянскіх мурах». Было принято компромиссное решение — в левом крыле монастырского здания на втором этаже был размещен Союз польских литераторов. Один из залов этой организации был условно назван «темница Адама Мицкевича»... И сейчас у входа в левое крыло есть памятная доска с именем великого поэта.
О связи «Базыллянскіх муроў» с Товариществом белорусской школы (ТБШ) вспоминает Николай Мартинчик: «В 1927—28 учебном году я закончил медицину со званием «доктор общей медицины». Управой ТБШ я был назначен инспектором и учителем анатомии и гигиены в Виленской белорусской гимназии. На этот год я получил квартиру при гимназии. Гимназия занимала здание бывшего монастыря и поэтому, чтобы пройти ко мне, нужно было пройти многие лабиринты через коридоры и комнаты. Все это создавало весьма удобные условия для конспирации. К этому времени я только один раз был арестован при ликвидации Громады. В гимназии одновременно со мной работал Игнат Дворчанин. Белорусскому обществу необходимо было иметь своих представителей в польском сейме, чтобы защищать ТБШ, гимназии и частных лиц. И вот мне и Дворчанину было поручено легально заняться предвыборной кампанией, не отрываясь от работы в гимназии. Мы решили отдел прокламаций перенести в мою квартиру. Комната моя соединялась с комнатой секретаря гимназии «пожилого» человека У.Лукашевича. При стуке полиции, обычно ночью, пока я допытывался, кто стучит, пока я «одевался», пока проводил полицию через лабиринт лестниц, все редакционные материалы переносились в комнату Лукашевича. Постель моя свидетельствовала о том, что я спал. И полиция, сделав ревизию, уходила ни с чем».
Соседство белорусской гимназии и музея влияло на учащихся православной духовной семинарии. В результате и среди них оказались позже выдающиеся представители белорусской творческой интеллигенции. Одним из примеров этому может служить известный музыковед Генадь Цитович. Вот что он вспоминал об отношениях между семинаристами и гимназистами: «В «Базыллянскіх мурах» и свела меня судьба с Якубом Миско: в свое время мы тут учились, только Якуб — на первом этаже, в белорусской гимназии, а я на втором — в духовной семинарии. На 3-м этаже, строго изолированные, размещались наши интернаты, а в подвальном помещении были столовые.
Отношения между большинством «бурсаков» и «сермяжников» были приятельские. Старшие семинаристы, тайком от школьных воспитателей, ходили на вечеринки, которые по субботам организовывались гимназистами в просторном актовом зале, младшие участвовали в общих играх па широкой спортивной площадке.
В 1926 году начал посещать первый этаж и я: меня там очень привлекал гимназиальный хор, который возглавлял тогда Рыгор Ширма... Нашему директору не по нутру были контакты семинаристов с гимназистами. Однажды, осенью 1928 года, он вызвал меня в свой кабинет и строго запретил петь в ширмовском хоре...»
Кстати, Р. Ширма какое-то время тоже жил в «Базыллянскіх мурах». Как сообщает А. Лис, он занимал с семьей небольшую комнату над входной аркой. В гимназии Ширме поручили преподавать пение и одновременно быть воспитателем в интернате.
Несколько слов о «Базыллянскіх мурах» в послевоенное время. Осенью 1944 года здесь открылся педагогический институт. В 1960-м его место занял инженерно-строительный институт, который располагается здесь и сегодня. В бывшей Троицкой церкви расположены лаборатории института.
Если смотреть на отреставрированные ворота «Базыллянскіх муроў» со стороны улицы, то слева увидим жилой дом с двумя полукруглыми окнами на втором этаже. Здесь с начала двадцатых годов жила старейшая учительница белорусского языка Виленской белорусской гимназии Алёна Соколова-Лекант. Она работала в гимназии на протяжении всего времени существования, то есть двадцать пять лет. После войны была репрессирована, затем вернулась в Вильню, умерла в 1960 году.
Почти напротив «Базыллянскіх муроў», немного ближе к Острой браме, по адресу Остробрамская, 6 в доме псевдорусского стиля находился Белорусский институт хозяйства и культуры. Эта организация была создана в 1926 году и занималась созданием кооперативов, библиотек, клубов, распространением знаний.
Если пройти от Острой брамы немного вперед, то и здесь обнаружим следы активной национальной жизни белорусов в Вильне. На углу улиц Аушрос Варту и Этмону (прежде — Остробрамской и Гетманской) находилась с 1926 года книжная лавка Белорусского издательского товарищества. Сейчас здесь парфюмерный магазин.
Когда книжная лавка перебралась сюда с Завальной, 7, ее заведующим был сначала Манкевич, а после Игнат Метла, брат известного громадовского деятеля Петра Метлы. В лавке продавались белорусские книги, календари, журналы и газеты, а также канцелярские принадлежности. Учащиеся гимназии приходили сюда покупать разные школьные пособия.
Почти напротив, через улицу, также в угловом доме по Остробрамской, 2 был другой, но частный белорусский книжный магазин, принадлежавший Станиславу Станкевичу. Этот магазин тоже появился в 1926 году и имел почти тот же ассортимент товаров, что и лавка издательского товарищества. Дом этот был разрушен во время последней войны. Теперь на его месте — стоянка транспорта.
Рядом с костелом святого Казимира, где сейчас находится музей истории религии, слева видим трехэтажный дом. Во второй половине тридцатых годов сюда был перенесен интернат белорусской гимназии. Это произошло по инициативе виленского воеводы Батяньского, желавшего, чтобы интернат был на виду, чтобы в нем не заводилась коммунистическая крамола.
Невдалеке от костела святой Анны, а именно в доме по улице св. Анны, 2, находился Белорусский Народный Дом. Он занимал первый этаж здания. Входили сюда через двери слева. В этом Доме, основанном в первой половине двадцатых годов, проводились вечера, читались лекции, иногда останавливались в нем некоторые белорусские деятели, бывавшие в Вильне проездом. Заведующей Домом была Надежда Шнаркевич.
В 1930 году Дом был закрыт. Позже здесь размешалась Белорусская учительская семинария им. Франтишека Богушевича.
На улице Людвисарской (Леиклос), во дворе дома № 1 с 1926 года находилась типография им. Франтишека Скорины. Она подчинялась партии БХД (Белорусская христианская демократия), печатала газету «Беларуская крыніца», книги и брошюры. В этом же здании находился и книжный магазин «Пагоня». В 1930 году эта типография была перевезена в новое помещение по адресу Завальная, 6, кв. 10. В 1936-м она вновь изменила адрес: Завальная, 1. Теперь этого дома нет, на его месте разбит сквер, в котором стоит памятник Пятрасу Цвирке. Между тем именно этот дом в межвоенное время был центром деятельности Белорусской Христианской демократии. Кроме типографии в нем находились редакции «Беларускай крыніцы», «Шляху моладзі», «Калосься». На страницах этих изданий дебютировали Максим Танк, Михась Машара и другие поэты и писатели.
На малой Стефанской улице (Раугиклос), в доме № 23, находилось издательство Бориса Клецкина. Основано оно было в 1911 году, с 1921 года начало печатать белорусские книги. Всего таких книг Клецкин издал более двадцати. Имена авторов говорят сами за себя: Горецкий, Смолич, Ядвигин Ш., Купала, Богданович, Арсеньнева и многие другие.
Одна из наиболее значительных страниц национально-освободительного движения Западной Белоруссии — это история Белорусской крестьянско-рабочей громады. Центральной фигурой этой самой массовой организации трудового народа в Европе того времени был Бронислав Тарашкевич. Он родился под Вильней, в Вильне закончил гимназию, примкнул к белорусскому движению еще до первой мировой войны.
В 1921—22 гг. Тарашкевич жил на улице Бакшта (Бокшто), 21. Этот одноэтажный дом сохранился до наших дней без каких бы то ни было изменений.
Затем Тарашкевич поселился на Виленской, 12, кв. 7 (теперь это дом № 37). Именно в этом здании в двадцатые годы возник своеобразный центр самого радикального направления в белорусском движении. Здесь разместились и редакции белорусских газет левого толка, белорусские общественные организации, здесь кроме Тарашкевича жили и некоторые другие деятели движения: Антон Гриневич, Язэп Дроздович, Микола Шила...
Сегодня единственным напоминанием об истории тех лет служит мемориальная таблица в честь Б. Тарашкевича, установленная в 1979 году. Доска находится на фасаде здания справа от ворот. А белорусские организации находились здесь в левом крыле, вход — со двора.
Вот что пишет об этом доме автор монографии о Тарашкевиче А.Бергман: «В полицейских документах вся радикальная белорусская пресса иначе не называлась, как «пресса с Виленской, 12». В этом доме часто бывали полицейские обыски. Тут же размещался центральный секретариат Громады...
На первом этаже в квартире № 6 размещались в разное время редакции радикальных белорусских журналов, бюро ТБШ, Школьного Совета, Белорусский Студенческий Союз... Одна или две комнаты были частными квартирами нескольких белорусских деятелей-холостяков. В одной из них жил композитор Антон Гриневич, и выстукивание его палочки слышно было часто вечерами даже на втором этаже. В другой комнате жил художник Язэп Дроздович. Тарашкевич занял трехкомнатную квартиру № 7 на втором этаже. Всегда жил у него кто-то из родственников, преимущественно из молодежи, учившейся в Вильне. Так было до 1923 года. Позже он жил здесь с женой, тещей и сыном».
А вот как описывает те времена в доме на Виленской, 12 Людвика Войтик (Зоська Верас), которая с 1923 года пять лет была неизменным администратором редакции белорусской радикальной прессы:
«Маленькая темная прихожая. От нее справа — кухня — экспедиция, где фальцуется газета. Прямо — в саму редакцию... Впечатление страшное... Не комната, а какая-то пещера. Холодно, темно, грязно. Единственное окно заросло паутиной и пылью. Пол серый от грязи; один простой голый стол, вот и все. Газету подписывал в то время, если, не ошибаюсь, М. Шила. Администратором был агроном Янка Пачопка — автор книг «Пчелы», «Садоводство» и др». В другом месте Зоська Верас уточняет: «Никакие материалы в газету (кроме корреспонденций, присланных из деревень) в редакции не готовились. Материалы собирались у руководителей газеты, и им наборщики приносили корректуру. Руководителями и сотрудниками кроме Антона Луцкевича были: Бронислав Тарашкевич, Сымон Рак-Михайловский, Петр Метла, Владимир Самойла — Сулима».
С марта 1923 года так редактировалась газета «Новае жыцьцё». Затем радикальная газета постоянно меняла свое название, выходили также однодневки.
В 1927 году по инициативе Зоськи Верас в этом же доме был основан детский журнал «Заранка», который просуществовал здесь до 1929 года. С Громадой был связан и белорусский сатирический журнал «Маланка». Однако редакция «Маланкі» имела другой адрес, точнее, два адреса: Гетманская, 4, по соседству с упомянутым уже книжным магазином, и Завальная, 7, знакомая нам по нашенивскому периоду.
Кстати, стоит вспомнить, что дом на Завальной, 7 не терял связи с белорусским движением и во время первой мировой войны, тогда здесь находилась редакция газеты «Гоман». Газета выходила в 1916—1917 гг., а редактором ее был Вацлав Ластовский.
Но вернемся в 20-е годы. После ликвидации Громады ее дело продолжил белорусский посольский клуб «Змаганьне». Усадьба клуба находилась по Пивной улице, № 11. Теперь адрес другой: М. Даукшы, 13, угол улицы Ванагелиса, но внешне дом совсем не изменился. 30 августа 1930 года польские власти арестовали послов сейма и руководителей «Змаганьня» и вскоре ликвидировали все 50 его секретариатов на местах. Это важная дата, поскольку ею закончило свое существование белорусское парламентское представительство в межвоенной Польше.
Ко второй половине двадцатых годов мы вспомним еще один дом по Виленской улице. Это № 8, теперь № 41. Здесь жил Антон Луцкевич. Здесь же размещались редакции сельскохозяйственной «Сахі» и детской «Заранкі», на какое-то время сюда переехал Белорусский Студенческий Союз, здесь работали Белорусский кооперативный банк, которым руководил православный священник Александр Ковш, и белорусское кооперативное товарищество «Пчела», объединявшее пчеловодов.
В 1930 году банк и товарищество «Пчела» перебрались в дом № 1 по улице Гданьской (теперь Каросаса), где находились до 1932 года. Затем обе организации были перенесены на ул. Королевскую (теперь Б. Радвилайтес), 3. Этот дом мы уже упоминали выше. Здесь в прошлом веке жил и умер В.Сырокомля. Теперь же, в 1932-м, и до самой войны здесь были белорусские организации. Среди них мы еще не упомянули редакцию журнала «Беларуская борць» — органа товарищества «Пчела».
В нашей прогулке по Вильне вспомним еще одну интересную фигуру в белорусском движении. Это Владимир Самойла, известный публицист и литературный критик. В конце 20-х и начале 30-х Самойла жил с семьей в доме на углу Людвисарской и Бонифраторской, сейчас это угол Леиклос и Стуоки-Гуцивичюса № 10/1, в маленькой однокомнатной квартире, почти на чердаке.
Вряд ли лучшие бытовые условия имел и Рыгор Ширма, в конце 20-х перебравшийся из «Базыллянскіх муроў» в дом на ул. Святой Анны, 13. Квартира была на первом этаже, холодная, окна у самой земли. Ширма был регентом церковного хора в Пречистенском соборе. Церковь и дала ему квартиру, а хор считался одним из лучших церковных хоров в городе.
В доме на Завальной, 22 жил композитор Константин Галковский. Профессор Галковский в двадцатые и тридцатые годы гармонизировал белорусские народные песни, писал песни и романсы на стихи белорусских поэтов, читал лекции по музыковедению для учащихся Виленской белорусской гимназии, был в тесном контакте с белорусскими деятелями, близко дружил с Р.Ширмой, М. Забэйдой-Сумицким.
На фасаде упомянутого здания, где Галковский прожил более сорока лет, сейчас установлена мемориальная доска на литовском и русском языках, на которой фамилия композитора передана в измененном литовском звучании — Галкаускас.
Интересно, что Галковский намеревался создать оперу по поэме Якуба Коласа «Сымон-Музыка». Работу над оперой он начал еще во время войны. В пятидесятые годы уже имел готовое либретто. К сожалению, в БССР композитора не поддержали, посчитали оперу неактуальной.
Еще один представитель белорусской культуры в послевоенной Вильне — художник Петра Сергиевич. Он попал в Вильню двадцатилетним юношей. Посчастливилось поступить на художественный факультет Виленского университета, благодаря профессору Фердинанду Рущицу.
В двадцатых и начале тридцатых годов Сергиевич жил в доме на Портовой улице (теперь это Я. Ясинскё). Занимал квартиру на первом этаже. Теперь здесь швейное ателье. Тут же была и мастерская художника. В этом неуютном и холодном помещении были созданы первые картины художника.
Наиболее же долгую и плодотворную часть своей жизни — более сорока лет – Сергиевич прожил в доме на Антокольской улице (Антакальнё, 38). Здесь у него была квартира и мастерская, здесь появились на свет почти все его произведения, здесь посещали его друзья, литовские и белорусские художники, отсюда его картины отправлялись на многочисленные выставки. Последняя такая выставка прошла по случаю 80-летия художника в Вильне в художественном музее в 1980 году. Умер Сергиевич в 1984 году, похоронен на Антоколе.
В переходный период, когда 17 сентября 1939 года Красная Армия вступила в Вильню, велась активная подготовка к плебисциту за присоединение Вильни — столицы Западной Белоруссии, и всей Западной Белоруссии к БССР. Тогда в доме на Бискупской улице (Талат-Кялпшы, 3) находилась редакция белорусской газеты «Віленская Праўда». Газета выходила до ноября того же года, это значит, до передачи Вильни властям Литовской Республики.
По свидетельству сотрудника «Віленскай Праўды» Янки Богдановича, в этом же здании начиная с 1940 года, после создания Литовской ССР, находились редакции двух, белорусских газет «Свабодная Беларусь» и «За свабоднае жыццё», в которых он также сотрудничал. Они существовали до июня 1941 года, а точнее, до самого начала немецкой оккупации. Сейчас в этом здании находится Центральный телеграф.
На этом мы условно закончим нашу прогулку по Вильне в поисках следов белорусской традиции этого города. Дальнейшие события и современность сознательно оставлены вне поля нашего зрения. Впрочем, как и многие факты рассмотренного периода. Причиной тому размеры журнальной статьи и то, что мы только начинаем. Наша маленькая прогулка — лишь начало больших путешествий.
Конечно, не все белорусское вдруг исчезло из Вильни с началом оккупации и после войны, в результате до- и послевоенных репрессий против белорусской интеллигенции. Не исчез здешний белорусский народ. Он, пожалуй, лишь растерялся на время. А противоречивые сегодняшние события заставляют каждого жителя древней балто-славянской Мекки определить для себя: кто он? Литовец, поляк или, может быть, белорус?
Вильня — интернациональный город, в результате продолжительного эксперимента так и не ставший центром «слияния наций», городом безнациональным. У каждого из здешних народов своя весьма определенная виленская традиция. Активные сегодня процессы национального возрождения каждого из здешних народов вполне автономны и не враждебны друг другу. Так было всегда, на протяжении многих столетий. Так, видимо, будет и впредь: Вильня, Вильнюс, Вильно.