Имена Пересвета и Осляби известны, пожалуй, не меньше имен организаторов победы в 1380 г. на Куликовом поле - Дмитрия Донского, Владимира Серпуховского и Дмитрия Боброка, ибо Пересвет и Ослябя как бы олицетворяют собой массу рядовых русских ратников, тех, чьими усилиями свершилась эта победа. Именно в таком качестве они интересовали и авторов сочинений куликовского цикла. Но жизнь их "вне битвы" освещена в источниках скупыми и отрывочными штрихами. Порою Пере-

стр. 177

свет и Ослябя могут даже казаться символическими фигурами, порожденными воображением автора "Задонщины", на страницах которой они впервые появляются. Между тем оба воина были реальными людьми, жившими и действовавшими во второй половине XIV века.

Подтверждением тому служат конкретные упоминания о них в летописных повестях о битве (краткая и пространная редакции), "Задонщине", "Сказании о Мамаевом побоище". Поскольку эти источники создавались в разное время, то и содержащимся в них сведениям присущи некоторые отличия. А в совокупности источники единодушны в том, что Пересвет погиб на Куликовом поле (в "Задонщине" об этом говорится в форме предсказания, изреченного Ослябей: "Уже вижу на тели твоем раны, уже голове твоей летети на траву ковыл"); в том, что Пересвет и Ослябя - братья; наконец, ни один из источников не свидетельствует о гибели Осляби на Куликовом поле, как о том гласит устная традиция.

Докуликовский период их жизни обозначен лишь двумя биографическими вехами. Первая связана с социальным положением и местом жительства. И Пересвет и Ослябя принадлежали к боярам. В "Задонщине" и пространной летописной повести Пересвет назван брянским боярином. Остальные источники повторяют эти данные, кроме распространенной редакции "Сказания о Мамаевом побоище", где о Пересвете сказано "чернец любочанин". Что касается Осляби, то он единственный раз назван брянским боярином в "Сказании о Мамаевом побоище", причем речь там идет "о двою братех, о брянских боярех, Пересвете и брат его Ослебя"¹ . Однако в летописях, описывающих события конца XIV в., Ослябю именуют любутским боярином² , чему нет оснований не доверять.

Желание средневековых авторов видеть обоих братьев боярами брянскими либо любутскими фиксируется в поздних вариантах "Сказания о Мамаевом побоище". Скорее всего это вызвано попыткой переписчиков, знакомых с летописными материалами, устранить несовпадение: один брат - брянский боярин, другой - любутский. На деле братья просто могли владеть разными уделами, что отражалось в их титуловании.

Известие о том, что они были братьями, не вызывает сомнений, так как ни в одном из контекстов этот термин родства не употреблен в значении, применяемом в церковном кругу ("братие во Христе"). Более точное определение степени их родства (родные или двоюродные братья) на основании сохранившихся источников невозможно. К тому же оба героя широко известны как раз не по именам, а по прозвищам Пересвет и Ослябя³ . Источники сохранили лишь имя Осляби - Родион⁴ , а о мирском имени Пересвета они молчат. В памятниках куликовского цикла братья выступают под именами, полученными при принятии схимы ("во иноцех схимонахи Александр и Адриан")⁵ .

Второй известной вехой в жизни братьев докуликовского периода стал их уход из мира в монахи основанного Сергием Радонежским Троицкого монастыря. О причине их пострижения источники умалчивают. На основании косвенных данных можно предположить, что это произошло во второй половине 70-х годов XIV века. Заключение основывается на том, что братья были людьми, искушенными в ратном деле, о чем знал Дмитрий Иванович Московский, причем общий тон источников свидетельствует о личном их знакомстве с великим князем. Это обстоятельство и военный опыт могли быть следствием участия брянского и любутского бояр в кампаниях против литовцев конца 60-х - начала 70-х годов XIV века. Крупные военные силы великого князя действовали тогда именно под Брянском и Любутском ⁶ , так что в исходе борьбы Пересвет и Ослябя были кровно заинтересованы. Отсутствие ощутимых для них результатов в противоборстве с Ольгердом могло послужить одной из причин или поводов ухода в монастырь.

Дальнейшая история их жизни определя-

¹ Сказания и повести о Куликовской битве. Л. 1982, с. 10, 22, 98, 109.

² ПСРЛ. Т. 6. СПб. 1853, с. 130; т. 23. СПб. 1910, с. 136; т. 25. М.-Л. 1949, с. 228.

³ Не исключено, что прозвище "Ослябя" искажено, а первоначально звучало "Ослядя" (брус, длинная жердь) и могло свидетельствовать о росте и худощавости человека. Это слово употреблялось в калужских местах, где находился древний Любутск (Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. III. M. 1971, с. 161).

⁴ ПСРЛ. Т. 6, с. 130; т. 23, с. 136; т. 25, с. 228.

⁵ Розанов Н. П. Церковь Рождества пресвятой Богородицы на старом Симонове, в Москве. В сб.: Русские достопамятности. Т. 2. М. 1877, с. 15.

⁶ Кучкин В. А. Победа на Куликовом поле. - Вопросы истории, 1980, N 8, с. 19.

стр. 178

ется такими фактами: появление их на Куликовом поле и участие в битве. Существуют предания о погребении героев. Изучение источников, сравнение более ранних описаний битвы с последующими детализованными ее изображениями позволяют говорить о целенаправленном и значительном изменении некоторых данных с целью возвеличивания роли духовенства в борьбе против Золотой Орды. Церковная тенденциозность в изложении некоторых событий Куликовской битвы проступает даже в оглавлении летописных рассказов о ней. Если в ранних летописях ход битвы излагался под заголовками "О великом побоище, иже на Дону" или "О побоище иже на Дону и о том, князь великий како бился с Ордою"⁷ , то в Никоновской летописи название звучит уже так: "Повесть полезна бывшего чюдеси, егда помощию божиею и пречистая его матери богородицы, и угодника их святого чюдотворца Петра митрополита всея Руси, и преподобного игумена Сергия чюдотворца, и всех святых молитвами князь великий Дмитрий Иванович з братом своим, иже из двоюродных". После такой редакции действительные участники битвы и организаторы победы выглядят третьестепенными персонажами. Что касается Пересвета и Осляби, то они вследствие принятой ими схимы превратились из хорошо знающих свое дело ратников в монахов- воителей, олицетворяющих собою русское духовенство и возвышающих его до уровня главного борца против "клятого ига"⁸ .

Авторов "Задонщины", краткой и пространной повестей о Куликовской битве не занимает выяснение того, как вообще два боярина, ставших монахами, попали на Куликово поле. Все внимание они обращают на описание обстановки чрезвычайной напряженности и серьезности общеполитической ситуации, приведшей к тому патриотическому подъему, в результате которого под знаменами Москвы собралось общерусское ополчение. Пересвет и Ослябя в такой момент не могли оставаться сторонними наблюдателями, ибо долг призывал их встать под стяг Дмитрия Ивановича. Это не исключает того_; что и московский князь вспомнил своих соратников по борьбе с Ольгердом и просил их участвовать в походе. Ведь оба они "полки умеюща рядити"⁹ . Если же учесть, что собранное великим князем войско по численности превышало все предыдущие русские рати, то понятна его нужда в опытных предводителях, в свете чего предполагаемый вызов из монастыря двух иноков представляется вполне обоснованной гипотезой. Другое дело, как этот факт был потом использован духовенством в сочинениях XVI века. Именно вызов Пересвета и Осляби из Троицкого монастыря позволил ввести в повествование о битве рассказ о приезде туда великого князя Дмитрия специально, чтобы получить благословение от Сергия. При таком изложении акценты смещаются, эпизод с Пересветом и Ослябей отходит на второй план, а после разрешения настоятеля на их участие в походе фигуры воинов-монахов вырастают до символа, олицетворяющего вклад духовенства в сражение и последующую победу над угнетателями Руси.

Акад. М. Н. Тихомиров считал рассказ о благословении князя Дмитрия Сергием Радонежским на бой с Мамаем "повествованием легендарного характера"¹⁰ . А. Н. Робинсон также подчеркивает символический смысл отправления Сергием двух монахов на битву, тем более что это усугубляется наделением их "нетленным оружием" - христианскими символами. В сравнение автор приводит "Задонщину", где Пересвет появляется не в монашеском клобуке, а в подобающих богатырю "злаченых доспехах"¹¹ . В связи с разбираемым эпизодом представляет интерес неувязка дат в тексте "Сказания" и пространной летописной повести. В "Сказании" сообщается о прибытии великого князя Дмитрия с двоюродным братом и "вся князи русские" в Троицкий монастырь 18 августа 1380 года¹² . А пространная летописная повесть, создание которой стоит по времени ближе к бит-

⁷ Сказания и повести о Куликовской битве, с. 14, 16.

⁸ Попутно отметим, что некоторые современные американские авторы пытаются изобразить православную церковь и ее иерархов основной силой, способствовавшей победе на Куликовом поле (см. Белов А. В., Павлов С. И., Шилкия А. Д. Миф о "религиозном возрождении" в СССР. М. 1583).

⁹ Сказания и повести о Куликовской битве, с. 56.

¹⁰ Тихомиров М. Н. Куликовская битва 1380 года. В сб.: Повести о Куликовской битве. М. 1959, с. 346.

¹¹ Робинсон А. Н. Эволюция героических образов в повестях о Куликовской битве. В сб.: Куликовская битва в литературе и искусстве. М. 1980, с. 33.

¹² Сказания и повести о Куликовской битве, с. 31. Фантастично уже то, что высшее военное руководство бросило на произвол судьбы подготовку похода и сбор войска в самый ответственный момент.

стр. 179

ве, утверждает что русское войско во главе с Дмитрием 20 августа уже покинуло Коломну. Какого числа ополчение прибыло в город, источник не сообщает, но, безусловно, раньше названной даты, так как перед этим рассказывается о посещении великим князем Дмитрием коломенского Успенского собора, где князя и "вся воя его" благословил епископ Герасим¹³ . Получается, что Дмитрий почти одновременно находился в двух местах, расстояние между которыми преодолеть существовавшими в XIV в. способами передвижения за несколько часов было невозможно.

Свидетельство о том, что Дмитрий не посещал Сергия Радонежского, косвенно исходит и от самого игумена Троицкого монастыря. Согласно пространной летописной повести, он прислал великому князю грамоту и благословение, когда войско уже стояло на берегу Дона, "веля ему битися с тотары"¹⁴ . Такой поступок не имел бы смысла, получи ранее великий князь его личное напутствие. Поэтому нет нужды рассматривать появление Пересвета и Осляби на Куликовом поле в качестве особых представителей духовенства. Они пришли туда по зову великого князя и по велению сердца.

В памятниках куликовского цикла участвует в битве один Пересвет; Ослябя упоминается лишь в "Задонщине" как лицо, предрекающее брату гибель. Одно из основных событий в цикле - поединок Пересвета с богатырем из войска Мамая. По поводу этого факта источники делятся на две группы. В "Задонщине", краткой и пространной летописных повестях такого эпизода вообще нет. А во всех вариантах "Сказания о Мамаевом побоище" и Никоновской летописи (XVI в.) дается выразительное описание поединка. Его появление в более поздних сочинениях не осталось не замеченным исследователями. Акад. Л. В. Черепнин отметил "фантастическую окраску", присущую сцене единоборства Пересвета с воином Мамая. Л. А. Дмитриев, говоря об использовании в "Сказании о Мамаевом побоище" устных преданий, отнес к ним и "единоборство Пересвета с татарским богатырем"¹⁵ .

"Сказание о Мамаевом побоище" - литературное произведение эпического жанра, в основу которого положены действительные исторические события. В соответствии с законами жанра автор мог разрабатывать различные сюжетные моменты, не выходя за рамки исторической канвы. Однако при наличии широких сюжетных и композиционных возможностей он стремился придать своему изложению историческую достоверность, усиливая лишь отдельные моменты. Но он никогда не забывал о своей "сверхзадаче", в результате чего из- под его пера вышло произведение "с ярко выраженной церковно-религиозной окраской"¹⁶ . Зато последняя отсутствует в "Задонщине", где перед читателями проходит как бы череда разрозненных воспоминаний участника событий, связанных с битвой. При этом эффект личного присутствия рассказчика на пиру у Микулы Васильевича, в Новгороде Великом и на Куликовом поле придает повествованию не только особую проникновенность, но и ощутимую достоверность, непредвзятость изложения. Отсюда - справедливая оценка "Задонщины" как лирического отклика на Куликовскую битву¹⁷ .

Среди зарисовок-воспоминаний возникает и фигура Пересвета - былинного витязя, готового сложить голову за Отчизну. В "Задонщине" он неожиданно появляется перед читателем как бы из самой гущи схватки. Витязь идет не сам: его ведут и, вероятно, не из уважения к его боярскому сану и не потому, что он монастырский чернец. Его ведут на "суженое место" вечного упокоения скорее всего потому, что он тяжко ранен. На "суженом месте" Пересвет как бы передает великому князю Дмитрию завещание уже павших в разгоревшейся битве: "Лутчи бы нам потятым быть, нежели полоненым быти". И тут же, отвлекаясь от этой картины, автор любуется воинской удалью Пересвета, только что блиставшего в пылу битвы: "Пересвет поскакивает на своем борзом коне, а злаченым доспехам посвечивает, а иные лежат посечены у Дону великого на брезе"¹⁸ . Согласно этому отрывку, Пересвет не упал замертво в единоборстве еще до начала битвы, а принял в сражении активное участие, причем в самый разгар его, когда уже

¹³ Там же, с. 18.

¹⁴ Там же, с. 19.

¹⁵ Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV - XV веках. М. 1960, с. 617; Дмитриев Л. А. К литературной истории сказания о Мамаевом побоище. В сб.: Повести о Куликовской битве, с. 435.

¹⁶ Дмитриев Л. А. Литературная история памятников куликовского цикла. В сб.: Сказания и повести о Куликовской битве, с. 347.

¹⁷ Там же, с. 347.

¹⁸ Там же, с. 10 - 11.

стр. 180

"лежат посечены у Дону великого на брезе". Об участии Пересвета в битве свидетельствует и предыдущий эпизод, когда его, раненого, выводят из гущи схватки.

В пространной летописной повести момент встречи противостоявших войск и первые минуты сражения описаны четко: "И бысть в шестую годину дни (в 11 час. утра. - В. Е.), начаша появливатися погании измалтяне в поле, бе бо поле чисто и велико зело. И ту исполчишася тотарстии полци противу крестьян. И ту сретошася полци. И, вели а силы узревше, поидоша, и земля тутняше, горы и холми трясахуся от множества вой бесчисленых, извлекоша оружие обоюду остри в руках их... Пришедшем роком, преже бо начаша ся съеждати сторожевыи полки и рускии с тотарьскими. Сам же великий князь наеха наперед в сторожевых полцех на поганого царя Теляка, нареченаго плотного дьявола, Мамаа; таче потом, не долго попустя, отъеха князь в великий полк. И се поиде великаа рать Мамаева и вся сила тотарьскаа, а отселе великий князь Дмитрий Иванович с всими князи рускими, изрядив полки, поиде противу поганых половець и с всеми ратми своими"¹⁹ . В приведенном отрывке последовательно обрисованы действия обеих сторон. Утром на Куликовом поле появились передовые части Мамая, которые начали перестраиваться из походного положения в боевое. Сразу же произошло первое столкновение, в котором участвовали разведывательные отряды. Затем начали сближение основные силы. Их передовые части составляли сторожевые полки, в которых с одной стороны находился великий князь Дмитрий, с другой - Мамай. В завязавшейся схватке они почти столкнулись, а через некоторое время Дмитрий отъехал к основным силам. Видимо, так же поступил Мамай.

Значит, летопись свидетельствует, что Дмитрий принял личное участие еще в начале битвы. Его присутствие в авангарде требовалось в качестве полководца, обязанного правильно сгруппировать и расставить силы для отражения первого удара. Это имело не только тактическое значение, давая выигрыш во времени для развертывания и "уряжения" великого полка, но и оказывало психологическое воздействие на воинов, напряженно следивших за началом битвы. Поединок Пересвета с золотоордынским богатырем мог произойти где- то при столкновении разведывательных отрядов или сторожевых полков. Что касается эпизода, изображенного в "Сказании о Мамаевом побоище" и рисующего две замершие друг против друга огромные армии, а между ними - сражающихся богатырей, то он сделан в лучших художественных традициях былинного эпоса. Однако в результате введения этого сюжета в текст "Сказания" акценты изменились, чего и добивался автор: теперь великий князь Дмитрий выступает не полководцем, лично руководившим началом битвы, а рядовым дружинником, сложившим с себя бремя командования. Честь же открытия битвы отдается не Пересвету-воину, а "иноку Пересвету, послушнику преподобного игумена Сергиа"²⁰ . В результате умудренный в ратном деле боярин, сопутствовавший московскому князю в прежних походах, превращается в символ искупительной жертвы, принесенной церковью на алтарь свободы Отечества. Наконец, еще одна деталь: Куликовская битва менее всего походила на рыцарский турнир, где имена противников, выступающих в единоборстве, громогласно провозглашались. Стало быть, имя выехавшего из рядов мамаева войска богатыря могли знать только его соратники. Однако законы жанра исторического сказания требуют и детализации событий и персонификации участников. И вот в "Сказании о Мамаевом побоище" противник Пересвета обретает конкретное имя, точнее говоря - три разных имени. Зависело это не от фантазии или желаний переписчиков и редакторов, а от их знаний и находившихся под рукою исторических сочинений. Бросаются в глаза отсутствие имени ордынского богатыря в ранних редакциях произведения и последовавшее со временем усложнение описания его портрета²¹ , сопровождающееся появлением конкретного имени. В основной редакции "Сказания" противник Пересвета называется "злый печенег". Употребление такого этнонима в данном контексте вызывает удивление: ведь на всем протяжении произведения по отношению к Мамаеву войску употребляется этноним "татары", изредка "половцы", что для XIII - XVI вв. считалось нормой. Скорее всего образ печенега заимствован из более ранних источников летописного характера или почерпнут из былинно-песенного творчества.

¹⁹ Там же, с. 20.

²⁰ Там же, с. 64.

²¹ Дмитриев Л. А. Литературная история памятников куликовского цикла, с. 354 - 355.

стр. 181

В Киприановской редакции "Сказания" мамаев богатырь фигурирует под конкретным именем Темирь-мурза²² . Вторая часть имени стала употребляться в русских источниках с конца XV и в XVI веке. Применялся этот титул исключительно к аристократии, а происходил от искаженного "эмир-заде" (сын эмира). В других редакциях противник Пересвета именуется Таврулом²³ . Третий вариант - Челубей - появляется в Синопсисе XVII века²⁴ . Последний вариант получил наибольшую известность. Его происхождение связано скорее всего с летописной статьей, описывающей захват турками столицы Болгарского царства г. Тырново в 1393 году²⁵ . Завоевателем там назван Челябий-Амира, сын султана Мурада I. В искаженном виде имя турецкого принца могло быть использовано составителями сборника XVII в. при редактировании "Сказания".

В устной традиции сложилось мнение о совместном захоронении Пересвета и Осляби, которое в дальнейшем ряд авторов рассматривал уже как исторический факт. Исследование интерьера церкви Рождества богородицы при старом Симоновом монастыре²⁶ для выяснения достоверности этого сообщения не может дать ощутимых результатов: она в XVI - XIX вв. неоднократно перестраивалась, ее пол значительно загублен, так что почти нет надежды на сохранность там давних захоронений. Устная традиция считала, что могила двух героев Куликовской битвы находилась к западу от церкви, и над нею стояла деревянная колокольня. После ее сноса к церкви была пристроена трапезная, внутри которой оказалась и могила, причем точное ее местоположение издавна вызывало сомнения²⁷ .

Факт гибели Пересвета на Куликовом поле подтверждается всеми источниками, но о судьбе Осляби они молчат. Нет его имени и в пергаменном поминальном Синодике (хранится в Государственном историческом музее), где перечислены русские люди, погибшие на Куликовом поле. Имя любутского боярина Родиона Осляби появляется через 18 лет после битвы: он упоминается под 1398 г. в ряде летописей²⁸ , сообщающих, что великий князь Василий Дмитриевич послал в Царьград чернеца Родиона Ослябю со значительной суммой денег. Это сообщение подтверждает, что Ослябя после Куликовской битвы остался жив. Особый интерес представляет изложение статьи 1398 г. в Никоновской летописи, составленной между 1526 и 1530 годами²⁹ . Ее составитель, повторив содержание статьи 1398 г., взятой из более древних летописных сводов, говорит об осаде турками Царьграда в 1453 г. и об отправлении осажденными собранной "милостыни", не упомянув имени посла, отвозившего деньги³⁰ : случай для Никоновского свода, славящегося детальными описаниями, почти уникальный. Такое наблюдение позволяет предположить связь двух явлений: исчезновение имени Осляби из статьи 1398 г. в своде XVI в. и появление легенды о его гибели на Куликовом поле и о последующем совместном захоронении братьев. В XVI в. легенда о гибели Осляби в битве уже получила распространение, и составитель Никоновского свода вычеркнул имя любутского боярина из текста статьи, ибо упоминание его противоречило бы сложившейся устной традиции и выглядело анахронизмом.

Некоторый интерес представляет описание названной церкви и ее перестроек. Н. М. Снегирев сообщал, что "в царствование Анны Иоанновны, при разобрании старой колокольни и при копании рвов для новой каменной трапезы, открыт был кирпичный склеп, покрытый надгробными камнями без надписей, длиной 1 ар. 14 вер. Когда сняты были сии камни, тогда увидели через отверстие гробы духовных витязей"³¹ . Тут обращают на себя внимание два момента: надгробные плиты не имели надписей, следовательно, имена захороненных не были известны; кирпич в московском строительстве начал широко применяться в 50 - 60-е годы XV в.³² , что заставляет с осторожностью относиться к дати-

²² Сказания и повести о Куликовской битве, с. 43, 64.

²³ Там же, с. 406.

²⁴ Кучкин В. А. Ук. соч., с. 6.

²⁵ ПСРЛ. Т. 18. СПб. 1913, с. 143; т. 23, с. 133; т. 25, с. 220 - 221.

²⁶ Ныне находится на территории московского завода "Динамо".

²⁷ Розанов Н. П. История церкви Рождества пресвятой Богородицы на старом Симонове. М. 1883.

²⁸ ПСРЛ. Т. 6, с. 130; т. 8. СПб. 1859, с. 71; т. 23, с. 136; т. 25, с. 228.

²⁹ Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI - XVII веков. М. 1980, с. 51.

³⁰ ПСРЛ. Т. И. СПб. 1897, с. 168.

³¹ Русская старина в памятниках церковного и гражданского зодчества. Тетрадь пятая. М. 1848, с. 35.

³² Рабинович М. Г. Культурный слой центральных районов Москвы. В сб.: Древности Московского Кремля. М. 1971, с. 56.

стр. 182

ровке обнаруженного склепа XIV веком. Как отмечалось., традиция насчет могилы Пересвета и Осляби восходит к рукописному месяцеслову XVII в., где сказано, что оба инока положены "у церкви деревянный Рождества"³³ . Эта церковь стояла до 1509 г., когда была заменена каменной, так что данные месяцеслова могут относиться и к XV - началу XVI в., что укладывается в интервал между последним упоминанием Осляби в 1398 г. и изъятием его имени из этой статьи в Никоновском своде. Видно, что предание о гибели обоих героев на Куликовом поле и о последующем совместном их захоронении складывалось в XV - начале XVI века.

Другие авторы использовали иные предания. Н. Иванчин-Писарев относил разборку деревянной колокольни к 1794 г. - времени строительства трапезной и установления нового надгробия. Он опирался исключительно на устную традицию насчет того, что гробы витязей были "найдены по подписи"³⁴ . В. В. Пассек, основываясь на доводе "как говорит достоверное предание", сообщал, что великий князь Дмитрий Донской пожаловал Симонову монастырю на Куликовом поле "землю и село Рожествино, которое называлось также Монастырщиною"³⁵ . Подобные легенды еще больше способствовали в дальнейшем запутыванию вопроса.

Реально же Пересвет и Ослябя были прежде всего отважными воинами, сражавшимися за Родину.

³³ Русская старина в памятниках, с. 35.

³⁴ Иванчин-Писарев Н. Вечер в Симонове. М. 1840, с. 75.

³⁵ Пассек В. В. Историческое описание московского Симонова монастыря. М. 1843, с. 127.