Подполковник Ганза, еще не сбросивший с век остатки сна, вышел из своей командирской палатки. Утро уже зарождалось, проступая неярким светом за изогнутой линией заснеженных гор. Плотный зимний ветер с разбега толкнул Андрея Николаевича в лицо и грудь, пошарил как воришка в карманах и за воротником камуфлированной куртки и, не найдя ничего любопытного, посвистывая, полетел дальше.

Ганза сухо закашлялся, вздрагивая всем крупным телом. Выругался, злясь на выжигаемый холодным воздухом кашель. Но больше - на простуду, прицепившуюся к командиру отдельного артиллерийского дивизиона сразу как закончились боевые действия и артиллеристы лагерем стали на небольшом плато у развалин старинной чеченской крепости.

Вот угораздило! Бывало, по двое суток не снимал распухший под дождем бушлат и - ни насморка, ни хвори. А тут вдруг сдал, как только отпустило напряжение боев. И было в этом что-то постыдное, ненормальное, что-то противоестественное для войны.

На кашель Ганзы из палатки, дотягиваясь и зевая, неторопливо вылез лопоухий Бакс. Обычная дворняга, щенком прибившаяся к артиллеристам в одном из чеченских сел. Рявкнув пару раз для порядка, пес поспешил за удалявшимся в сторону сторожевого охранения командиром дивизиона. Ровно и миролюбиво относясь ко всем артиллеристам, Бакс по-настоящему был предан только Ганзе. Словно и он, сменив вольную жизнь на военно-полевую, до кончика хвоста проникся строгой армейской субординацией. Рассвело. Артиллеристы, умывшись и позавтракав, занялись обслуживанием техники. Зеленые самоходки, подняв в сторону заснеженных вершин хоботы пушек, в любую минуту готовы были содрогнуться от рвущих воздух залпов. Правда, в этот день стрельба не планировалась. В мотострелковой бригаде, поднявшейся по немыслимому серпантину горных дорог в царство орлов, ждали иностранных журналистов.

- Примите огонь на себя, Андрей Николаевич, - улыбаясь, сказал на совещании Ганзе командир бригады. - Специально, конечно, готовиться не надо, однако людей настройте: пусть не боятся говорить правду.

- Мои скажут, - рассмеялся командир дивизиона. - За войну как артисты позировать перед видеокамерами научились.

- Вот и отлично, - подвел черту комбриг. - И проверьте на всякий случай внешний вид солдат. А то попадется на глаза иностранцам какой-нибудь механик-водитель в грязном комбинезоне, так они на весь мир крик поднимут, что российские солдаты Бог весть во что одеты.

- У нас таких нет, - ответил Ганза.

- Я знаю. И все-таки проверьте. Политика...

Иностранцы появились ближе к обеду. Больше десятка цивильных людей с фотоаппаратами и видеокамерами принес под Итум-Кале усталый военный вертолет. И всем не терпелось на передовые позиции, где бы кипел бой. И чтобы они могли все заснять, все прокомментировать.

Коверкая русские слова, иностранные журналисты выразили готовность немедленно приступить к делу, и были явно разочарованы, когда им объяснили, что активные боевые действия уже прекращены.

- Что же мы сможем увидеть? - расстроенно спросила немолодая коротко стриженная шведская журналистка.

- Все, кроме разрывов снарядов и смертей, - ответил офицер из пресс- центра Объединенной группировки войск.

- Но нам дадут хотя бы побеседовать с теми, кто в боях

стр. 22

участвовал? - поинтересовался широкоплечий, средних лет мужчина, представлявший телекомпанию из Германии.

- Это сколько угодно. У артиллеристов. Сейчас мы поднимемся к ним по этой дороге, - указал офицер на разъезженную грузовиками грунтовку, терявшуюся за горой.

Охая и вздыхая, переговариваясь о чем-то своем, журналисты отправились к видневшимся вдали самоходкам.

Они в клочки разорвали размеренную жизнь дивизиона, выхватывая к себе для интервью то командиров артиллерийских батарей, то солдат и сержантов. И сколько ни говорили, сколько ни спрашивали, задавая подчас каверзные вопросы, все было мало. Словно что-то другое хотелось услышать. Что-то мрачное, сенсационное.

Уставшие от поисков немецкие журналисты подошли к невысокому веснушчатому солдату, вынырнувшему из стального нутра стоявшей с поднятой крышей трансмиссионного отделения "Акации".

- Простите, - обратился к нему немец, хорошо говоривший по-русски. - Вам можно задать несколько вопросов?

Паренек пожал плечами и, выудив задубевшими пальцами из кармана брюк сигарету, ответил:

- Задавайте.

Был он худ и слегка лопоух.

Обветренная красноватая кожа лица кое-где начала сходить. То ли от горного загара, то ли не выдержав напора плотных ветров. Он курил, с интересом поглядывая на совещавшихся о чем-то телевизионщиков. Но вот один из них вскинул на плечо видеокамеру и отошел в сторону. Второй с микрофоном подступил к артиллеристу.

- Скажите, - начал он, - что вы чувствуете сейчас, находясь в этих горах? Ведь позади бои и гибель ваших товарищей. Ради чего вы воюете?

- Что я чувствую, ради чего воюю? - повторил, переваривая вопрос, веснушчатый солдат. - Как бы вам объяснить-то подоходчивее... А вы откуда будете?

- Из Германии.

- О, тогда это просто, - в глазах паренька мелькнула веселая искорка.

- Я защищаю Отечество. А чувствую, наверное, то же самое, что и мой дед в Берлине в сорок пятом: боль за погибших и великую радость победы.

Наблюдавший за этой сценой Ганза видел, как побледнели немецкие журналисты и заторопились уйти. На правах хозяина он бы мог, конечно, попытаться снять появившуюся неловкость, но не стал. Ганза думал о жизни. О том, что у каждого свой путь, свои цели. И лет через пять - десять все, кто, преодолевая неимоверные тяготы, шел военными дорогами Чечни, мало будут напоминать себя сегодняшних. Но он очень хотел бы, чтобы они избежали обид на страну, частенько забывающую подвиги своих солдат, чтобы самолюбование не заслонило в душах память не только о живых, но и о павших...

Красивое лицо Ганзы застыло. Ему почему-то вдруг вспомнился старший лейтенант Дима Рачков - арткорректировщик из танкового полка. Было что-то притягательное в этом высоком, худом как тростинка парне. Возможно, бесстрашие: Рачков не боялся идти вперед, хотя знал, что боевики в первую очередь целят именно в корректировщиков. Возможно, неподдельная любовь к артиллерийскому делу, которое, считал Дима, самое главное на земле.

Появляясь в дивизионе, Дима почтительно здоровался с офицерами, не забывая поблагодарить за своевременную поддержку "огоньком". Его слегка вытянутое лицо светилось неподдельной радостью и уважением. И даже не замечалась легкая Димина шепелявость, наверняка служившая в детстве поводом для ребячьих насмешек. Ганза представил Рачкова отчетливо, словно тот в эту минуту стоял перед ним. Но нет, - вздохнул тяжело, словно почувствовал на плечах непосильную ношу, - не встанет больше Дима перед ним и не прошепелявит с улыбкой свое "здравия желаю". Как узнал Андрей Николаевич от знакомого танкиста, Диму Рачкова убил "духовский" снайпер. Совсем недалеко от Волчьих ворот.

Память. Какой все-таки сохранит она эту жестокую необъявленную войну? Из прошлого выдернул Ганзу его заместитель майор Александр Виноградов.

- Андрей Николаевич, - обратился зам глуховатым, сорванным голосом. - Вот тут журналист спрашивает о курьезах на войне. Даже не знаю, что рассказать.

- А ты расскажи, как вместе с капитаном Виталием Сметанских въехали на КамАЗе в опорный пункт боевиков.

стр. 23

- Так ведь нам не до смеха было.

- Точно. Но история любопытная.

Ганза не раз вспоминал случившееся под Урус-Мартаном, размышляя о превратностях судьбы. Тогда КамАЗ с Виноградовым, помощником начальника штаба дивизиона, и пятью солдатами проскочил нужную развилку и свернул не там. Да и не мудрено: ночь, густой туман, в двух метрах от себя ничего не видно. Ошибку поняли только тогда, когда с включенными фарами машина въехала в расположение боевиков. Впрочем, то, что возле костра, разожженного недалеко от блиндажей, греется с десяток бандитов, Виноградов и Сметанских сообразили лишь подъехав вплотную. Несколько человек у костра встали, чтобы разглядеть сидевших в кабине. Зыбкую картину струившегося в свете фар тумана могла вот-вот перечеркнуть перестрелка.

- Эй, кто вы? - гортанно крикнул один из чеченцев.

Странно, но по его в общем-то спокойному голосу офицеры почувствовали, что приезд грузовика боевиков не удивил. Вероятно, у них даже мысли не возникло, что в КамАЗе, нагло пробивающем туман всеми своими фарами, сидят офицеры и горстка солдат.

- Разворачивайся, - негромко приказал Виноградов водителю. - Быстро!

Машина, слегка сдав назад, развернулась и, вырывая из дороги грязь, помчалась к развилке. Опешившие боевики не сделали вслед ни единого выстрела. А сидевшие в кузове солдаты, наверное, так и не поняли, что находились на волосок от смерти...

Счастливый случай. В него многие верят на войне. И Ганза верит, хотя понимает, что везение - величина непостоянная. Надежнее все-таки рассчитывать на высокий профессионализм, когда мастерство сочетается со смекалкой. Но и случай не надо сбрасывать со счетов. Это важно, чтобы удача вам благоволила.

...В тот день мотострелки занимали поросшую сосняком высоту. Выдвигались ротными колоннами, без техники. Ганза шел с командиром батальона подполковником Сергеем Еременко и его штабом. За ними на значительном удалении - третья рота. Шли медленно, сдерживаемые тяжелым грузом. К тому же автоматы приходилось держать наготове. Две роты, начавшие подъем раньше других, уже окапывались на вершине, а Ганза, Еременко и взбиравшиеся с ними люди одолели только половину пути. Они совсем близко подошли к небольшому, ровному выступу, удобному для привала, когда из чащи неожиданно показался боевик. Он беспечно шагал по склону, занятый своими мыслями. Увидев солдат и офицеров, боевик вскрикнул, развернулся и бросился наутек.

- Повезло гаду, - выругался Еременко после того, как бандит исчез из виду. - Но как он здесь оказался? Разведчик?

- Может, и разведчик, - согласился Андрей Николаевич. - Кругом лес, всякие сюрпризы возможны.

Вскоре устроили привал, поджидая, пока подтянется третья рота. Выставив охранение, решили перекусить. Не успели.

- Тревога! "Чехи" атакуют! - закричал лежавший в охранении коренастый снайпер-контрактник и тут же открыл огонь.

Бандиты охватывали штаб батальона в полукольцо. Около 60 человек, они имели численное превосходство. И только преимущество в высоте позволяло мотострелкам сдерживать яростный напор.

- Ничего, мужики, - стараясь приободрить подчиненных, прокричал подполковник Еременко. - Сейчас наши подойдут. Продержимся!

- Сергей, - сказал комбату Ганза, - можем и не продержаться. Надо вызывать огонь артиллерии... На себя...

Три залпа понадобилось артиллеристам, чтобы разметать атаковавших бандитов. А когда подошла рота и прочесали местность, обнаружили присыпанные листвой блиндажи. И хотя срублены были они из свежих бревен, ни пней, ни опилок мотострелки не нашли.

После того дня Ганза особенно поверил в судьбу. Уберегла она его от своих снарядов, как, впрочем, и тех, кто оборонялся рядом. Или, может, дело в другом? Точно выданные Андреем Николаевичем координаты помогли? Мастерская корректировка им огня? Нет, все-таки то была судьба, пославшая Ганзе немножечко удачи.

...Иностранцы улетали под вечер. По лицам и речам чувствовалось, что встречей они остались довольны. Даже немцы, ошарашенные ответом веснушчатого артиллериста. А широкоплечий, прощаясь с Андреем Николаевичем, неожиданно поднял большой палец левой руки вверх.

- Все было просто гут!

- Да-да, гут! - согласился Ганза, отпуская рукопожатие. Сам не зная почему, он вдруг ощутил яркую, как вспышка света, радость. Возможно, от того, что до немца все-таки дошло, что чувствуют и ради чего воюют в Чечне российские артиллеристы.