Итоги работы коллектива ученых над "Всемирной историей", ход исследования основных проблем истории советскими и зарубежными авторами, состояние обобщения конкретного материала, накопленного наукой за последние годы, - все настоятельно подсказывает необходимость параллельного изучения идентичных стадий исторического процесса, протекавшего в двух или нескольких странах различных континентов, и сопоставления общих и специфических явлений в этих странах. Эта необходимость диктуется тем, что до сих пор до конца не ясно, как следует расценивать особенности развития социально-экономических формаций, характерные для различных континентов или стран. Возьмем, например, феодальную формацию. Она имела место почти во всех районах Афревразии. Но, (наверное, каждый скажет, что феодализм английский, испанский, турецкий, центральноафриканский и корейский - это все несовпадающие явления, хотя и относятся они, по-видимому, к категориям одного порядка. Как рассматривать подобные явления? Считать ли их простыми разновидностями единого типа развития или несколькими типами развития в рамках какого-то более общего понятия? Какова их основа? Как они ложатся в русло общеисторического процесса и сами влияют на последний? Многое в этом плане марксистско-ленинской наукой уже исследовано и объяснено. Многое, но далеко еще не все, чтобы мы были в состоянии дать сегодня исчерпывающий ответ на все эти вопросы. И одним из путей, которые приведут к разрешению проблемы, может стать сопоставление подобных явлений. В данной статье как раз и предпринимается попытка осуществить такое сопоставление на примере генезиса феодальных отношений в Индонезии и во Франкском государстве.

Почему выбор пал именно на Франкское государство и Индонезию? Тому есть несколько причин. Франция и Индонезия расположены на противоположных концах Евразии; эта удаленность, практически исключающая возможность какого-либо их взаимного влияния в древности, позволяет свободнее сравнивать социальные институты; эта же, удаленность определяет важность последующих выводов в типологическом отношении, как бы автоматически расширяя рамки обобщений с точки зрения географической. Далее: Франция - это материковая страна, расположенная в поясе умеренного климата, с почвами, растительностью и животным миром, характерными для средиземноморско- атлантической зоны, а отчасти континентальной. Индонезия-это архипелаг, находящийся в тропиках. Столь резкие различия в природных условиях также утяжеляют значимость возможных выводов, и не только потому, что чем дальше в глубь истории, тем в большей зависимости находился человек

от природы, но и потому еще, что даже примерное совпадение социальных институтов в этих странах при столь неодинаковых условиях подчеркнет реальность общих закономерностей исторического развития. Далее: Индонезия входила в первичный ареал антропогенеза; история человеческого общества охватывает здесь не менее 1 млн. лет. Франция входит во вторичный ареал антропогенеза, поскольку люди появились здесь гораздо позднее и история местного общества короче индонезийской приблизительно раз в десять. Это обстоятельство существенно потому, что первобытнообщинный строй породил, как известно, немало традиций, повлиявших на становление феодального строя или вообще дошедших до этой эпохи. Естественно, возникает вопрос: всегда ли традиции, складывавшиеся на протяжении более длительного отрезка времени, оказываются в равной мере более живучими или важными для последующих обществ? Далее: средневековая Франция считается классическим образцом феодализма. Во всяком случае, данное положение господствует в нашей медиевистике. Но этого отнюдь нельзя сказать об Индонезии.

Постановку проблемы значительно затрудняет то обстоятельство, что подобным сопоставлением этих стран никто прежде не занимался. Вспомним также, что общие понятия, касающиеся феодальной формации, для стран Востока разработаны пока явно недостаточно и что здесь имеется еще много спорного. Наконец, нужно учитывать слабую изученность конкретной раннефеодальной истории Индонезии. Естественно, что автор и не стремится поэтому к установлению каких-то непреложных истин или к полному раскрытию проблемы. Окончательное решение этой задачи может оказаться по плечу только коллективу исследователей и в результате долголетней работы. Цель статьи заключается лишь в попытке поставить - вопрос и наметить пути его решения.

Прежде всего следует установить, какие явления будут сопоставляться. Поскольку речь идет о генезисе феодализма, закономерно было бы требовать сравнения в истории Франции и истории Индонезии того, что является характерным для первого этапа феодальной формации вообще и определяет путь к утверждению самого этого строя. Как известно, этот путь лежит через феодализацию общества. Последняя есть процесс двусторонний, состоящий в возникновении зависимых мелких непосредственных производителей и противостоящих им обладателей земельного комплекса и военно- административных атрибутов, в совокупности позволяющих выжимать из первых прибавочный продукт. Подобная формулировка предоставляет возможность, как нам кажется, рассматривать процесс феодализации независимо от того, пойдет ли речь о западных бенефициях, поместьях, вотчинах, феодах и сеньориях, о восточных государственных и общинных формах собственности или же о каких-то их сочетаниях. Вот почему в первую очередь сопоставлению подлежат явления, определяющие и характеризующие самую эту феодализацию.

Хронологические рамки. Для Франкского государства период генезиса феодализма охватывает (на основных территориях) время с V в. до IX века. Для Индонезии (на малайских территориях) - примерно от начала н. э. до VII века.

Средства производства и главные занятия населения. Во Франкском государстве основным средством производства являлась земля. У галлов главным занятием было злаковое земледелие, вспомогательными - скотоводство, виноградарство, огородничество. В период раннего средневековья франки, сами осев в Галлии и, кроме того, перенимая образ жизни аборигенов страны, также стали преимущественно земледельцами.

В Индонезии дело обстояло несколько иначе. Здесь с большой силой действовали факторы, связанные с традиционными занятиями про-

томалайцев (суматранские батаки, калимантанские даяки), их взаимоотношениями с оттесненными ими в глубь островов негритосами (семанги на Малакке, минкопи Андаманских островов, тапиро на Ириане) и веддоидными племенами (малаккские сенои, тоала на Сулавеси), ходом их расселения по островам, местными природными условиями. "...Различные формы отношения членов общины или племени к земле племени (к земле, на которой оно обосновалось) зависят частью от природных задатков племени, частью же от тех экономических условий, при которых племя уже действительно относится к земле, как к своей собственности, т. е. присваивает плоды земли трудом; последнее, в свою очередь, само будет зависеть от климата, физического состава почвы, физически обусловленного способа ее эксплуатации, от отношения к вражеским или соседним племенами от изменений, которые влекут за собой переселения, исторические события и т. д."¹ . Практически у местных племен это выразилось прежде всего в отсутствии необходимости изыскивать средства к существованию так, как это делали франки и галлы. Богатства местной тропической флоры велики. В девственной чаще произрастали многие плодовые деревья: дурьян с мягкими и сладкими плодами; гуммигутовый мангис с большими вкусными костянками; различные пальмы. Особенно ценился кокосовый керамбил, из плодов которого изготовляли копру, заменявшую все растительные жиры. Аренговая пальма шла на хлебное саго, арековая (ее семена) - на бетелевую жвачку. Культивировались почти не требующие ухода трубчатые корнеплоды (ямс, батат), бадриджаны, дикие огурцы. Жители Яваки разводили свиней, самостоятельно находивших себе обильную пищу, и банкивских кур. Одним из важнейших промыслов была сетевая рыбная ловля в прибрежных морских водах. Она стала возможной благодаря необычайному искусству мореходства, издревле отличавшему малайцев. Каждый житель побережья считал себя путешественником по неизведанным местам. Многие из них имели знаменитое двойное каноэ, разновидность катамарана, сделанное из целого куска дерева и соединенное при помощи подвижной рейки с вынесенным за борт челнока противовесом, также лежавшим на воде. Исключительно устойчивые, эти лодки могли вынести любой шторм. При легком ветре над ними поднимался на стойке парус, обшитый бамбуковыми планками. В случае бури один конец парусного уха отвязывался, и челн мерно вздымался на 'волнах. Спереди имелся двойной волнорезный таран, а очень подвижный боковой руль позволял разворачивать корпус лодки на месте под углом в 180°. В результате того, что малайцы легко овладели водными пространствами, рыбная ловля стала одним из главных их занятий наряду с собирательством, огородничеством, свиноводством и птицеводством. Что касается злакового земледелия, то в самом начале н. э. оно было еще непостоянным занятием. Слабая заселенность островов и наличие тропического леса позволяли вести переложное земледелие с подсечно-огневой системой и случайными посевами на удобренной золою почве. Гораздо реже встречалась посезонная мотыжная обработка полей на часто поливаемых дождями долинных землях. Ни регулярной обработки полей, ни тем более основанного на ирригации и мелиорации поливного террасного земледелия в то время еще не знали. В немалой степени это объясняется отсутствием лошадей и поздним приручением буйволов. И хотя урожаи собирались, по-видимому, немалые, рис и просо не сразу стали основными продуктами питания местных обитателей, причем рис возделывался сначала скорее из-за рисовой соломы. Поэтому говорить здесь о земле как о главном средстве производства в период раннего феодализма можно лишь в том обыденном смысле, что мы все вообще живем на Земле и она дает нам

¹ К. Маркс. Формы, предшествующие капиталистическому производству. М. 1940, стр. 18.

все необходимое, Естественно, что отсюда вытекало и несколько иное, чем на Западе и во многих других странах, отношение к земле. Если во Франкском государстве формы владения пахотной землей как таковой определяли в конечном итоге положение человека в обществе, то в прибрежно-тропической цивилизации малайцев подобное владение понималось расширительно, и речь шла о комплексе территории (куда входила также зона природного леса) и акватории. То, что во Франкском государстве относилось к угодьям (леса, пастбища, воды и т. д.) и очень долго оставалось владением общины, не определявшим главного направления развития хозяйства, - в раннефеодальной Индонезии лежало непосредственно в самой основе хозяйства. Как известно, на Западе превращение раннего аллода большой семьи в развитой аллод малой семьи вызвало смену земледельческой общины маркою, а затем привело к аграрному перевороту VIII в. - возникновению крупной вотчины и торжеству феодальных отношений. В Индонезии же смена земледельческой общины соседскою произошла по иным причинам, на другом историческом этапе и не теми путями. Соответственно здесь никогда не свершалось и того аграрного переворота, который породил окончательную победу западного вотчинника над зависимым крестьянством, - хотя бы уже потому, что на тысячах больших и малых островов это событие никак не могло оказаться одновременным, не говоря уже о том, что самому понятию "аграрный переворот" (переворот в поземельных отношениях) здесь даже чисто теоретически должно было соответствовать некое понятие "лесо-землеводного переворота" или чего-то в этом роде. Могут возразить, что применительно к Индонезии в подобном сопоставлении не было необходимости, а нужно было просто сказать о путях, которые привели здесь к формированию общинной и государственной собственности местного типа. Но к этому вопросу мы еще вернемся, а пока лишь подчеркнем вышеуказанное различие. Оно проявилось в еще большей степени, когда развернулась девтеромалайская (то есть вторичная малайская) колонизация, обусловившая появление Нусантары - малайского архипелага в средневековом смысле этого слова, заселенного племенами палембангцев, аче и минангкабау (Суматра), сунданезцев, яванцев и мадурцев (Ява), макассарцев (Сулавеси) и иными малайцами.

Характер хозяйства. Во Франкском государстве, в условиях рутинной, почти не развивавшейся техники и господства основанного на крестьянском труде сельского хозяйства, при слабо выраженном разделении труда между ремесленником и земледельцем и невыраженности товарно-денежных отношений, - натуральный в целом характер экономики не подлежит сомнению.

Говоря об Индонезии, придется сначала обособить несколько районов. Перешеек Кра на Суварнадвипе (Малакка), побережья Малакки, Восточной Суматры, Северной Явы и Северо-Западного Калимантана еще за несколько веков до н. э. вошли в зону транзитной торговли, связывавшей индоокеанские страны с тихоокеанскими. Морская торговля между Индостаном и Суварнабхуми (Бирма) на западе и Синистой (Китай) на востоке проходила через Яваку (то есть северную и западную часть будущей Индонезии). В начале н. э. на Малакке уже существовали города (Таккола, Кеда), росли они и на Суматре (будущий Палембанг) и на Яве (Тарума). Из Синисты текли сюда два потока грузов, часть которых предназначалась для местного населения, а часть транспортировалась далее, на Запад. В самой Яваке китайцы сбывали керамические изделия и готовые шелковые ткани. По сообщениям современников, рядовые яваканцы носили пестрые бумажные ткани местного производства, а знать одевалась в китайские шелка. Основная масса последних, впрочем, в виде шелка-сырца через Суварнадвипу попадала на Средний Восток. Эти товары перегружались в портах Яваки на индийские, греческие и египетские суда. После 400 г. н. э. китайские моряки

и купцы сами стали, огибая Малакку, плавать в Индию. По пути многие китайцы оседали в Яваке, создавая в городах свои "конгси" - торговые артели. Особенно много было их на Северном Калимантане и Суварнадвипе, меньше - на Суматре, где наблюдалось сильное развитие ремесел и торговли у аче. По сообщению от 415 г., здесь существовало 136 городов. Археологические данные свидетельствуют, что большая их часть была еще "кота" (городищами) с только начавшим отделяться ремеслом от земледелия; однако меньшая часть являлась действительно городами.

Это начавшееся отделение ремесла от земледелия имело в своей основе скачок в развитии производительных сил, вызванный отчасти массовым переходом к выплавке и обработке железа, хотя одновременно усовершенствуются и работы по бронзе. Вскоре возникают кузнечные, кораблестроительные, гончарные, деревообрабатывающие, ювелирные бенгкели (мастерские). Побережье покрывается гаванями и портами, в которых нагружаются суда, вывозящие в Синисту, страны Индокитая и Индии поделки из душистого сандала, олово, покрытые резьбой полудрагоценные камни, красители и пряности. Основным экспортируемым красителем был индикан (желтый сок еанема - индиго, при окислении превращавшийся в стойкую синюю краску). Ассортимент пряностей был весьма разнообразен: южная конопля, шедшая на гашиш; орехи мускатной миристики; сушеные рыльца шафрана; орхидная ваниль; перегоняемое из кассиевого циннамона коричное масло; затвердевший отвар из галанги или же сами корневища имбирного дерева; бутоны миртовой гвоздики; перец (черный, белый, стручковый и кубеба). Главную роль играл вывоз перца с Суматры и молуккской гвоздики через Яву. Соответственно развиваются и товарно- денежные отношения. Меновой единицей служили глубоководные раковины - каури - из малайских вод, имевшие хождение во всей Южной Азии.

Далекие путешествия начинают совершать малайские купцы, при каждом удобном случае превращавшиеся в морских разбойников. С сильными они заключали экономические сделки, слабых грабили, наводя на все встречные корабли духовые стрелометы. Пираты-торговцы держали в то время под контролем всю акваторию от Цейлона до о. Хайнань.

Иным был характер хозяйства в центре островов. Если по их берегам расположились более развитые, малайские районы, то внутри этих-колец находились зоны нагорий и тропического леса, где в условиях каменного века жили оттесненные туда негритосские и веддоидные племена. Этот образ жизни многие из них сохранили чуть ли не до наших дней. Естественно, что здесь царило натуральное хозяйство в самых примитивных его формах, с простым воспроизводством. Контакты между этими аборигенами страны и малайцами были весьма слабыми.

Наконец, еще одну зону составляла Южная и Восточная "Аустронезия" ("Южные острова"), отстававшая от более передовой Северо-Западной. Здесь ремесло и земледелие были соединены в рамках деревенского производства и существовало натуральное хозяйство приблизительно в тех же формах, что и во франкской деревне.

Таким образом, часть Аустронезии ушла вперед в экономическом отношении по сравнению с франкскими территориями, будучи более близкой к образцам античного мира; часть находилась на том же уровне развития; еще одна часть безнадежно отстала. Эта неравномерность, порождавшая многоукладность в обществе, проявлялась, как мы увидим далее, - и во многом другом.

Синтез элементов разных формаций. В римской провинции Галлии III- V вв. разлагался рабовладельческий способ производства и шло вызревание феодальных отношений. Число рабов классического типа сокращалось. Росли ряды колонов, а также рабов, посаженных на

землю. Латифундии сменялись небольшими имениями. Основой общественной экономики было мелкое производство. Наблюдалось вместе с тем засилье магнатов. Сама Римская империя дробилась. На местах формировались полусамостоятельные политические единицы, являвшиеся очагами новых государственных образований внутри государства.

С другой стороны, германцы, позднее захватившие Галлию, переживали стадию разложения родового строя. Среди них возникало социальное и имущественное неравенство. Выделялись более богатые и более знатные лица, а также дружинники. Германское общество медленно шло в - сторону феодализма. Эти тенденции были ускорены вторжениями и переселением на римские земли, в ходе чего резче обозначились социальные и имущественные контрасты и начало складываться раннефеодальное государство. Таким образом, общее направление развития у романизованных галлов и у завоевавших их франков, бургундов и готов совпадало.

Несомненно, это обстоятельство сыграло свою роль в том, что именно Франция стала страной "классического феодализма", концентрировавшей в себе самые типичные его черты с точки зрения европейской истории. Возникает, однако, вопрос: почему не сама Италия, а ее провинция оказалась "классической" территорией? Ведь в центре античного мира, казалось бы, должны были существовать более благоприятные условия для формирования "типичных" феодальных отношений, тем более, что и здесь оседали варварские племена. По- видимому, дело заключается в отличии синтеза на землях Италии от синтеза, имевшего место в Галлии. Первый в типологическом отношении был разовым (речь идет здесь не о фактическом числе неоднократных нашествий, а о напластованиях из разных формаций): рабовладельческое общество Италии плюс военно-демократическое общество варваров. Второй же оказался двойным: военно-демократическое общество Галлии плюс наслоившиеся на него италийские рабовладельческие порядки после римского завоевания, а затем плюс военно-демократическое общество германцев. Иными словами, в отличие от Италии синтез в Галлии имел не только первобытнообщинный покров, но и первобытнообщинный субстрат. И хотя в специальной литературе это обстоятельство обычно обходится, оно чрезвычайно важно, и вот почему.

Если взглянуть на карту земного шара, то легко заметить, что площадь областей, в которых имел место античный способ производства, невелика: практически одно Средиземноморье с окрестными районами. Все же остальные территории Афревразии и Америки не знали господства развитого рабовладельческого строя. Следовательно, столбовой путь развития человечества к феодализму шел от первобытнообщинного строя. А раз так, значит, родовое общество давало для становления феодализма генетически более существенные элементы, чем развитое рабовладельческое. Вот почему "двойная прослойка" родовых элементов в Галлии оказалась важнее одинарного наслоения их в Италии.

Конечно, могут спросить: почему же именно Галлия в таком случае, а не какая- либо другая римская провинция стала "классическим образцом"? Это объясняется двумя моментами: во-первых, особенностями конкретной истории разных провинций (например, выделение у франков военной знати при исчезновении родовой, и пр.) и, во-вторых, тем, что франко-галльское общество развивалось в V-IX вв. как бы "в своем содержимом", тогда как прочие переживали потрясения, связанные с влияниями и контрвлияниями при новых захватах. Например, вестготская Испания подверглась нашествию франков с севера и византийцев с юга, также арабскому завоеванию и т. д. Не будем, впрочем, вда-

ваться в анализ этих сюжетов, уклоняясь в сторону от предмета статьи, и лишь констатируем самый факт: рабовладельческая романизованная Галлия легла под ноги германских варваров.

В Индонезии пути синтеза были иными. Поскольку ранняя история Индонезии известна у нас мало, приведем сначала некоторые общие данные. До индийской миграции острова Южных морей переживали родовой строй на стадии его разложения. Эта Аустронезия ("Южные острова") стала Индонезией (то есть "Индийскими островами") только в течение II-IV вв., в результате индийской колонизации. На рубеже и в первые столетия н. э. в Индии уже давно существовало классовое общество. Следовательно, на позднеродовое, а местами уже раннеклассовое общество малайцев наслаивалось сравнительно развитое классовое общество индийцев; на менее высокую культуру - более высокая. И как галлы не смогли противостоять латинской культуре и были романизированы, так и малайцы не смогли противостоять индийской культуре и были индианизированы. Но в отличие от первых, подвергшихся вслед за тем натиску стадиально менее развитых народов (германцев), вторые познали пришествие более развитых.

Индийские мигранты являлись частично выходцами с Голкондского (талаинги), отчасти с Малабарского, а в основном с Коромандельского (государство Паллавов) побережий Индии. Пути их внедрения в Аустронезию существенно отличались от путей, какими оседали германцы в Римской империи. Совпадение наблюдается в том, что оба эти процесса охватывают долгие столетия и что они и там и тут носили стихийный характер. Однако если франки лишь вначале "наплывали" с севера на Галлию, а потом буквально ворвались в нее, то индийцы никогда не завоевывали Яваки: у них наблюдалось постепенное этническое просачивание, сопровождавшееся инфильтрацией их культуры в местную. И если у франков вторжение носило разрушительный характер, многие местности были опустошены, производительным силам был нанесен урон, а общество в целом лет на четыреста как бы "отодвинулось назад", к раннеклассовой стадии, в результате чего между римским колоном и каролингским зависимым крестьянином оказался свободный франк, - то в Яваке, напротив, развитию цивилизации индийским переселением был дан дополнительный толчок примерно в том же направлении, которым оно следовало, приведший поэтому к быстрому прогрессу без заметных временных отступлений.

Становление феодальной собственности. Для Франкского государства пути становления феодальной собственности очерчены в специальной литературе достаточно четко. Эта собственность развивалась, имея два истока - позднеримский и позднеродовой (узурпация местных территорий королями во время первоначального германского завоевания с последующей раздачей этих территорий дружинникам; захват имений у былых владельцев с попутным переходом прав на землю, обрабатывавшуюся трудом зависимых лиц, к новым владельцам; передача обедневшими франками своих наделов более состоятельным лицам при сохранении первыми права жить на этих наделах, обрабатывать их и пользоваться их плодами; уступки земель в пользу церкви под моральным давлением с ее стороны; отторжение участков у новых подданных в ходе расширявшейся франкской экспансии; незаконное навязывание более могущественными лицами более слабым своего сюзеренитета, распространявшегося и на их собственность; скупка богачами земель после того, как родовой аллод стал малосемейным и возникла возможность его отчуждения; замена рядовым франкам их обязанностей являться на воинские смотры, на судебные заседания и ходить в далекие походы - податью, платимой в фиск с наделов, с дальнейшей передачей права на сбор подати графам, и т. д.). С другой стороны, как антитеза возникают тяглые держания. Поступающая с них к непосредственному сеньору рен-

та, перераспределяемая затем между всеми вышестоящими сюзеренами вплоть до короля, способствует иерархичности и расчлененности такой собственности, оказавшейся в целом монополией тех, кто получает ренту. Концентрация ренты в руках ее получателей создала вотчину как комплекс владений, в которых при помощи аппарата принуждения из непосредственных производителей выкачивается прибавочный продукт. Незаинтересованность зависимых тружеников в работе на домене привела к замене поместья с барской запашкой сеньорией с расточенным по держаниям господским маисом и к преобладанию оброков. Одновременно усиление местных сеньоров вынуждало центральную власть все более растворять свой земельный сюзеренитет среди частновладельческих прав, пока владения первых не стали наследственными и не превратились в классический феод.

Касаясь эволюции форм раннефеодальных поземельных владений, остановимся на двух важнейших - на аллоде и бенефиции. Из них первый являлся германским детищем (all - всё; od - владение) времен земледельческой общины, когда родоплеменная собственность на землю, регулярно переделявшаяся, стала сменяться собственностью, закреплявшейся за домовой общиной. Вплоть до захвата государства Сиагрия (486 г.) постоянные передвижения салических франков на юг мешали упрочению этого раннего аллода. Но после того, как они осели в Галлии, большесемейная собственность восторжествовала, а роль, сыгранная мужчинами-воинами в завоевании, в присвоении местных земель и распашке их, привела в начале VI в. к наследованию пахотного надела внутри большой семьи по прямой мужской линии (см. титул "Об аллодах" Салической правды). Обработка пашни силами потомства от отца подчеркнула значение малой семьи и разложила домовую общину. В результате дочери как наследницы были приравнены внутри новой семьи к мужским потомкам (эдикт Хильперика, 561 - 584 гг.), а аллод стал свободно отчуждаться и превратился в частную собственность, что нанесло решающий удар по земледельческой общине и способствовало переходу ее в соседскую марку, члены которой сообща владели альмендой (леса, пустоши, воды, луга), чересполосно располагали свои пахотные наделы и обрабатывали их в обязательном порядке в одно время, а спорные вопросы решали на сельском сходе или сотенных собраниях во главе с выборным лицом. С другой стороны, купля-продажа, дарения и завещания развитых аллодов содействовали накоплению земельного богатства в руках одних и разорению других, усилению имущественного неравенства, росту крупной собственности. Уступка маломощными франками своих наделов более зажиточным либо церкви на условиях вспомоществования, оговоренного ограничением права свободно распоряжаться аллодом, заменила свободный манс зависимым. Теперь общинник, чтобы вести на своем мансе хозяйство, должен был нести в пользу оказавшего ему помощь лица какие-то повинности, и манс выродился в тяглое держание. Этот путь легко прослеживается на примере аллодов или их частей, фигурировавших, скажем, в унаследованных от Рима и использованных в новых условиях прекарных сделках. Так "аллодом создана была не только возможность, но и необходимость превращения первоначального равенства земельных владений в его противоположность"² . Аллоды, одни - под тем же наименованием, другие - уже именуемые тяглыми мансами, являлись теперь источником поступления прибавочного продукта к лицу, севшему на плечи бывшего свободного аллодиста и ставшему как бы его совладельцем, непосредственно не трудившимся, но получавшим ренту. Так появились верховная собственность рентополучателя (dominium directum) и владение с правом пользования частью плодов земли (dominium utile).

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 19, стр. 497.

В отличие от аллода бенефиций был римским детищем. Первоначально он обозначал какую-то льготу или пожалование (в том числе земельное) за выполнение службы, причем контрагентами в сделке могли быть любые лица. Становлению бенефиция у франков как исторически переходной формы держания, в рамках которой складывалась раннефеодальная собственность, положила начало церковь (эдикт папы Симмахия от 513 г. о награждении клириков бенефициями), поскольку франки, перейдя в 496 г. в католичество, довольно быстро перенимали официальные христианские распорядки. Неприкосновенность этих церковных бенефициев была закреплена в 614 г. эдиктом Хлотаря II. Что касается светских лиц, то до VIII в. франкские короли дарили своим дружинникам земли в качестве чистого "бенефиция", то есть "благодеяния", служившего источником безусловной собственности как средства обогащения тех, кто получал таким образом возможность возвыситься и сесть на плечи мелкому аллодисту. Но в 730-е годы Карл Мартелл, секуляризовав земли у самой же церкви, использовал церковную форму бенефиция как условного срочного владения и пожаловал дружинникам эти, а также частично фискальные земли в пожизненное пользование за военную службу. Ранний бенефиций превратился в держание. Раздача затем крупными бенефициариями мелким бенефициариям своих и тяглых земель на тех же условиях бенефиция создала систему держаний, тянувшуюся от короны к рядовому франку, причем на одном ее конце находились те, кто, неся службу, платил ренту, а на другом - те, кто, неся службу, получал ренту. Между держателями возникла грань, обособившая эксплуататоров от эксплуатируемых. Превращение клятвы верности герцога Тассилона королю Пипину от 757 г. в норму бенефициальной присяги породило при Карле Великом традиционность в переходе бенефициев на сходных условиях от отца к сыну, пока капитулярием 815 г. вассальная служба за бенефиций не была признана наследственной. В результате поздние бенефиции стали материальной основой сословно- иерархической лестницы, и пожалование земли на бенефициальных условиях сделалось в Западно-Франкском королевстве после Верденского раздела 843 г. всеобщим. Это преобразование пожизненного владения в наследственную собственность (бенефиция - в феод) было узаконено капитулярием Карла Лысого от 877 года. Таковы основные этапы развития у салических франков раннефеодальной собственности через аллод и бенефиций.

В Индонезии можно зафиксировать наличие также двух главных истоков феодальной собственности: местного и привнесенного извне, но в ином соотношении. Бели в Галлии привнесенный франками свободный аллод задержал на время торжество феодальной собственности, уже намечавшейся в виде магнатских владений, объединявших прекарии свободным галлам, наделы галльских колонов и пекулиальные участки посаженных на землю рабов, - то в Яваке, наоборот, индийские переселенцы принесли с собой феодальные порядки, опережавшие по стадии развития порядки разлагавшегося первобытнообщинного строя в наиболее передовых областях Аустронезии. Отличие состояло еще и в том, что по своему содержанию оба упомянутых истока были в Яваке также иными. Аллода франкской формы аустронезийцы не знали. В первые века н. э. территории, эксплуатировавшиеся малайскими общинами, являлись собственностью всего рода. Семейная собственность в рамках общины выделялась очень медленно. На протяжении долгих столетий сохранялось положение, при котором каждый член общины наследовал право пользоваться родовым имуществом и передавал это право своим потомкам. Прочность родовых обычаев подкреплялась еще двумя обстоятельствами. Одно состояло в очень сильном влиянии глав малайского рода, а они упорно цеплялись за древние традиции своего племени и старались их законсервировать. Другое

заключалось в дополнительном отягощении этих традиций пережитками матриархата. Практически род, а не семья, распоряжался недвижимым имуществом и диктовал малайцу образ его жизни.

Положение несколько изменилось после того, как девтеромалайская колонизация сдвинула ряд племен и родов с насиженных мест и привела к частичному смешению устоявшихся кровнородственных групп. Последнее облегчалось сравнительно слабой еще в то время заселенностью архипелага, дававшей возможность человеку занять свободный участок, порвав путы родовой общины. Тем не менее живучесть ее была столь велика, что и на новых местах сельский коллектив, нередко возникавший стихийным образом, штамповал привычные тогдашним людям отношения между ними, воссоздавая традиционную общину, в которой опять налаживались родственные связи между первоначально чуждыми лицами. Здесь родовая собственность приобретала такую форму, при которой каждый член рода мог претендовать на право владения некоей частью общинной территории, но верховным собственником в пределах данной конкретной территории был все же не отдельный человек и не какая-то семья, а вся деревня, на своих общих собраниях решавшая вопросы повседневной жизни. Все население обладало одинаковыми правами, и каждый считался равноправным членом коллектива. Традиционность уклада в деревнях была также весьма заметной. Местные старейшины свято блюли дедовские заветы, и незыблемость привычек в селениях была многовековой нормой. Практически родовая собственность в разных ее формах, порой пережиточных, существовала в ряде районов Индонезии на протяжении не только всего периода генезиса феодальных отношений, но и гораздо позднее. При грубом сравнении с Западом такие более развитые формы собственности можно было бы изобразить как собственность земледельческой общины, еще не ушедшей во многом от родоплеменной, а кое в чем уже приобретшей черты соседской марки, но в целом менявшейся очень медленно. Заметим, однако, что постоянные перемещения жителей с острова на остров и проистекавшие вследствие этого нарушения стандартного образа жизни делали местную общину менее застойной.

Итак, неотчуждаемость земельных участков отдельных жителей, порождавшаяся еще и тем, что никто реально не претендовал на эти участки, исключила становление крупной собственности на землю тем путем, какой оказался возможен в обществе с развитыми аллодами. К тому же, как мы уже говорили, леса и водные просторы были в то время не менее важны для малайцев, чем земля. В результате характерный для франкской общины путь имущественной дифференциации здесь отсутствовал. Однако последняя все же наблюдалась. Исключительное влияние, которым пользовались старейшины (каумкуно) и особенно главный вождь селения (кампонга), ставило их над рядовыми варгами. Внутреннее разделение труда в деревнях привело к сосредоточению административных и религиозных функций в руках старейшин, живших за счет ссужавшего их всем необходимым рядового населения. Таким образом, прибавочный продукт и здесь находил своих хозяев, возвышавшихся над деревенским коллективом как маленькие повелители и становившихся первыми владетельными лицами на селе.

Существенные перемены произошли в ходе и по свершении индийской колонизации Аустронезии. Речь идет о втором упоминавшемся нами выше истоке раннефеодальной собственности в Индонезии. Но тщетно стали бы мы искать здесь полного подобия франкского бенефиция с последующим превращением его в феод, хотя в отдельных случаях сходные формы наблюдались. Началось с того, что в тех районах, где индийские переселенцы добились гегемонии, они создали возглавленные ими деша - феодальные области. Деша быстрее сложились на Суварнадвипе (Малакка), заселявшейся талаингами, мигрировавшими из бо-

лее передовой Калинги, которая подпала на время под власть Северной Индии еще при Ашоке (III в. до н. э.) и претерпевала затем сходное с Северной Индией развитие. Кроме того, в Суварнадвипу передвигались с юга Суварнабхуми (Бирма) моны, также шедшие к феодализму. Медленнее складывались деша в Яваке, заселявшейся переселенцами из менее передовой по темпам развития Южной Индии. Деша слились с уже формировавшимися малайскими раннегосударственными образованиями, а их главы стали владыками подвластных районов. Возникла государственная собственность на землю, распространявшаяся сверху. Снизу, ей навстречу, распространялась собственность того же деспотического типа, выделявшаяся из общины в силу возвышения разбогатевших членов общины. Оба потока слились, создав прочную форму "восточной" собственности, просуществовавшей здесь затем долгие столетия. В этом главным образом и состоял в Индонезии тот "аграрный переворот", который пережил и Запад на пути к феодальной собственности. Однако у франков слияние изменившихся аллодов и бенефициев произошло как бы "на уровне горизонтальном", когда два текших параллельно и порой соприкасавшихся потока слились окончательно, продолжая движение в ту же сторону и породив вотчину. В Индонезии же движение было встречным, и после слияния возникла феодальная собственность "по вертикали" - от общины до верховного сюзерена, олицетворявшего собой местную деспотию, что исключило здесь наличие западной вотчины как распространенной системы. Поэтому-то вотчина на Западе, являясь аппаратом для выкачивания ренты, создавала затем возможность иерархического перераспределения последней по ступеням феодальной лестницы. На Востоке же такой вотчиной практически являлось все государство, в результате чего и возникло положение, когда рента совпадала с государственным налогом³ .

Одна из черт развития Индонезии, однако, состояла в том, что государственно- общинный тип собственности не полностью исключил возможность формирования владений, сходных с франкскими феодами. Дело в том, что деша делились на округа. Возглавлявшие деша князья, которые обладали особым символом власти вроде скипетра (данда), наделяли глав округов такими данда, правом на погребальный храм в честь правящего лица и на сбор налогов в их округах. Лидеры округов, в свою очередь, опирались на племенных или родовых вождей, правивших в городах, городищах или деревнях. Вождям же была непосредственно подвластна деревенская верхушка, в которую, помимо каум-куно, теперь входили еще такие лица, как пуджангга (грамотей, знаток брахманистских священных книг) и адхипати ("благородный", аристократ). Все эти лица в совокупности составляли нечто похожее на западную феодальную лестницу и сливались в знатное сословие. Осуществляя управление определенными селениями и районами, местные вожди являлись тем самым властителями какой-то территории. Практически бытовало неписаное правило, что каждый такой вождь (питамах) не может не быть и властителем (батара). Это примерно соответствует западноевропейскому "нет сеньора без земли". Социальную роль этих батара поднимало еще и постепенно повышавшееся значение самой земли как средства производства, поскольку после индийской миграции земледелие стало основой местного хозяйства в наиболее развитых районах Яваки. Сплетение индийского и малайского элементов, неразрушительный (не "грубо завоевательный") характер внедрения индийцев и прочность малайского начала породили широту прав батара. В результате некоторые батара с VI-VII вв. стали передавать свои права по наследству, превращаясь затем в наследственных владельцев управляв-

³ См. К. Маркс. Капитал. Т. III. Госполитиздат. 1953, стр. 804.

мых ими территорий. Рассматривая владение какого-либо подобного лица, особенно такого, как верховный батара в области, с трудом можно было бы отличить это владение от французского феода X-XI веков. Таким образом, феодальная собственность даже в узком, чисто "феодном" смысле слова не была чужда Индонезии. Но здесь она являлась частью государственно-общинной системы как господствующего типа собственности.

Периферия государства и вопрос о рабстве. Истории известно два пути возникновения рабства: внутренний, вызванный впадением в рабство членов свободной общины, и внешний, обусловленный превращением военнопленных в рабов. Римское общество начала н. э. давно уже миновало ту стадию развития, когда усиливавшееся неравенство внутри местной общины низводило часть ее членов до положения рабов.

Поэтому Рим принес Галлии рабство как институт, воспроизводившийся лишь завоевательными войнами, и германская периферия Римской империи как раз и являлась одной из тех зон захвата рабов, без которых рабовладельческое хозяйство не могло бы существовать. Здесь мы видим определенное диалектическое единство противоборствующих сторон. Оно рухнуло, когда ослабевшая империя перестала захватывать пленных в окрестных областях. В поисках рабочей силы рабовладельцы обращаются к внутренним ресурсам, но таковых в привычной форме не оказалось, и логика исторического развития неумолимо подводит Рим к необходимости перейти к эксплуатации труда лиц, сидящих на земле. С другой стороны, германское общество, породившее "внутренних" рабов (литы), наслоившись на романизованное галльское общество, добавило к посаженным на землю рабам и впавшим в зависимость земледельцам плоды собственной социальной дифференциации. Так во Франкском государстве литы, сервы и колоны образовали первую по времени группу зависимых тружеников, к которой позднее прибавились многие утерявшие свободу франки и некоторые еще остававшиеся ранее свободными галлы. Теперь соседние галльские области как периферия, поставляющая рабов, более не интересовали раннефеодальное государство, хотя и оставались зоной внешнего закрепощения и местом грабежа при походах франков, начиная с завоевания вестготской Галлии (507 г.), бургундской Галлии (534 г.) и остготской Галлии (553 г.) и кончая захватом Септимании (737 г.) и Восточной Бретани (753 г.); то же можно сказать и о походах франков в более отдаленные области (Фризия, Саксония, Паннония, Ломбардия, Испания). Следовательно, использование периферии как зоны поставки рабов (хотя позднее эта функция отмерла) сыграло здесь на определенной стадии свою роль в подготовке будущих феодальных отношений. Заметим также, что в отличие от колонов, закрепощавшихся в IV-V вв. Римским государством, рабов сажали здесь на землю частные лица.

В Индонезии дело обстояло иначе: и рабы тут использовались далеко не всегда частными лицами, и судьбы рабов оказались другими, и взаимоотношения с периферией были иными. "Внутреннее" рабство в первые века н. э. в Аустронезии отсутствовало. Индийская миграция также не вызвала появления рабства, ибо и малайцы не порабощались индийцами, и в самой Южной Индии тогдашний уклад жизни не знал развитого рабовладения. Единственным постоянным источником рабства в Индонезии послужили войны в ходе далеких морских экспедиций. Главных путей для таких экспедиций было здесь два - на Мадагаскар и в Восточный Индокитай.

Первая волна аустронезийской колонизации достигла Мадагаскара еще в середине I тысячелетия до н. э. Она состояла из протомалайцев. Никаких обратных связей с Аустронезией у переселенцев не было. Поэтому для аустронезийского общества это событие имело лишь то значение, что произошла убыль в насельниках Зондских островов. Вто-

рая волна - незадолго до начала н. э. Она состояла уже из девтеромалайцев. Но и тут связь оказалась прерванной. Третья волна приходится на IV-V века н. э. Ее последствия были такими же. Между VII и X вв. небольшие группы индианизированных малайцев, сдвинутые с места в ходе захватнических войн империи Шривиджайя, не раз достигали Мадагаскара. В это же время впервые попадают в Индонезию рабы из Мозамбика, Занзибара и Мадагаскара. Продажа отдельных групп черных рабов в Индонезию продолжалась на протяжении ряда столетий, от третьей четверти X в., когда на Мадагаскаре высадились зафи- Рамини из секты карматов, изгнанные суматранцами, и кончая XIV в., когда к Мадагаскару пристали малайцы-амбаниандру, положившие начало мальгашской народности мерина. Любопытно отметить, что амбаниандру обладали двумя категориями зависимых лиц: потомки местных жителей, ранее свободных, и потомки лиц, прибывших из Индонезии. Но после того, как на Мадагаскаре возникло мальгашское государство Имерина, индонезийские переселения сюда прекратились. Что касается тех рабов, которые были вывезены отсюда в Индонезию, то, как мы видели, они попали в нее, когда феодальные отношения в Индонезии уже воцарились. Поэтому мадагаскарская периферия Нусантары никакого прямого влияния на пути генезиса феодализма в Индонезии не оказала.

Иную роль сыграл Восточный Индокитай, где со II в. н. э. до середины II тысячелетия н. э. на месте современного Центрального Вьетнама существовало государство Тьямпа, которое для первых столетий н. э. можно считать особым районом Аустронезии, а затем Индонезии. Население Тьямпы, родственное протомалайцам по происхождению и довольно близкое по языку, поддерживало с коренными районами Нусантары постоянный контакт. В I в. н. э. обитавшие в Восточном Индокитае племена джарай, радэ и прибывавшие сюда девтеромалайцы сливались в племенной союз тьямов. В 100, 137 и 192 гг. состоялись особенно крупные высадки ламап (переселенцев из Аустронезии). К концу II в. возникла тьямская народность, создавшая у отрогов Центрального плато область своей цивилизации Ко-тьем-тьем, то есть "Старая Тьямпа" (отсюда китайское Коченчен, позднейшая Кохинхина). В Тьямпе получило известное развитие рабовладение, опиравшееся на захват военнопленных. Последние использовались в домашнем и храмовом хозяйствах, хотя их труд и не играл главной роли: основным классом непосредственных производителей были крестьяне. Наличие здесь рабства имело значение для Аустронезии, куда попадали из Тьямпы небольшие группы рабов. Но они переходили на Зондских островах во владение общин либо государства. Частного присвоения рабов в ту пору Явака почти не знала. Как и вся Юго-Восточная Азия, Тьямпа подверглась индианизации. Еще во II в. здесь возникла деша Каутхара, а в IV в. в Тьямпе были три индианизированные области: Амаравати (на границе с Китайской империей), Виджайя (в центре побережья) и Пандуранга (на границе с Фунанью). С начала III в. и до 455 г. длилась тьямская экспансия на вьетнамо- китайский север, в ходе которой в плен захватывалось много рабов. Другая часть рабов приобреталась при пленении млеччха (то есть "варваров", как называли индианизированные тьямы аборигенов индокитайских гор - кха, или мои) во время походов в центр полуострова. Группы всех этих рабов попадали в Яваку вплоть до V в., когда связь Тьямпы с Индонезией нарушилась и тьямы навсегда оторвались от Нусантары. Следовательно, в отличие от Мадагаскара тьямская периферия оказывала на пути развития Индонезии определенное влияние.

Возникает вопрос: как же использовались в Индонезии привозные рабы? Часть рабов обращалась в слуг и различных дворовых людей у богатых и знатных лиц; другая перепродавалась далее на Запад - индийским, греческим, персидским и арабским купцам; третья расселялась

в слабо освоенных районах Яваки, облагалась общими повинностями и превращалась в обычных жителей страны. Нет никаких данных о том, что рабство в Индонезии существенно повлияло на генезис феодальных отношений. Оно встречалось здесь неоднократно и позднее, вплоть до последних веков II тысячелетия н. э., причем всякий раз возникало как результат стечения обстоятельств, обусловленных особенностями примитивных форм производства: появлялось как не характерное для общей социальной картины явление и столь же легко вновь исчезало. Таким образом, ни рабовладельческого способа производства в полном смысле слова, ни рабовладельческой формации Индонезия не знала, хотя транзитная торговля рабами и имела значение для развития здесь товарно-денежных отношений.

Рента. Во Франкском государстве существовали все три возможных вида феодальной ренты: отработочная, продуктовая и денежная. До VIII в. преобладала продуктовая. После начала аграрного переворота, приведшего к возникновению крупной вотчины, в которой возник значительный по величине барский манс, роль барщины возросла, хотя натуральный оброк по-прежнему преобладал. В дальнейшем, в ходе расточения сеньориального домена по крестьянским держаниям, размеры барщины вновь уменьшились. Что касается денежного оброка, то он сопутствовал в сравнительно небольших размерах обоим другим видам ренты на протяжении всего периода раннего средневековья.

Это господство натурального оброка характерно и для Индонезии соответствующей эпохи. Другие виды ренты не имели серьезного значения, причем можно отметить, что отработки играли здесь несравненно меньшую роль, чем на Западе. Важно подчеркнуть зато гораздо большую распространенность в Индонезии такой формы получения ренты, как сбор дани, первоначально в качестве простого грабежа, а затем в качестве закрепленного традицией обычая, вследствие которого все сеньоры получали с общин подати.

Государство. Раннефеодальное Франкское государство, родившееся в ходе завоевания Галлии как результат развития классовых отношений, действенно способствовало упрочению созревавших элементов феодализма и превращению феодального уклада в господствующий строй. Активное применение военной силы при первой необходимости, щедрость на высочайшие указания в виде эдиктов и капитуляриев, прямое вмешательство в формирование правовых норм, попытки регулировать жизнь на местах при помощи графов, королевских посланцев и иными способами отличают франкскую центральную власть. Однако по мере возрастания силы местных феодалов и перенятая ими функций центральной власти, что выразилось в возникновении иммунитета и непосредственной зависимости вассалов лишь от ближайшего по лестнице сеньора, все явственнее намечалась децентрализация. Последняя привела к тому, что государство стало скопищем различных по площади политических единиц, сплоченных феодальной лестницей на основе вассальных договоров. Это не помешало ему по-прежнему осуществлять внеэкономическое принуждение непосредственных производителей.

В Индонезии подобная роль государства обрисовывалась медленнее, поскольку само оно складывалось здесь несколько иными путями. На огромном архипелаге практически возникло на первых порах едва ли не столько же политических - единиц, сколько было островов. Индонезия в данном отношении начала с того, к чему Франкское государство пришло почти в конце периода раннего средневековья. Однако у франков это был результат длительного развития, в Индонезии же - исходный пункт. Поэтому-то та власть, которую франкские сеньоры приобретали над местным населением постепенно, завершая дело оформлением иммунитета, в Аустронезии и Индонезии сразу выросла из непосредственной "смычки" островного деспота с общинной струк-

турой, предопределявшей повиновение вышестоящему лицу. По этой же причине Индонезия не знала процесса формирования иммунитета, ибо у батара "иммунитет" имелся как бы с самого начала, но зато был ограничен несравненно большей зависимостью батара от князей (варманов), чем местных франкских феодалов - от короля, с одной стороны; с другой - ограничен несравненно большей автономией индонезийских общин в вопросах внутренней жизни, чего не знала франкская крепостная марка, утерявшая право на народное собрание.

Имело значение и то обстоятельство, что Франкское государство сложилось быстрее, чем Шривиджайя - первое общеиндонезийское государство в более или менее полном значении этого слова. В начале II в. н. э. возникло государство (династия Девавармана) на Северной Явадвипе (Суматре; на Яву наименование Явадвипа перекочевало лишь в VII столетии), известное под китайским названием Поли. Тогда же появилось государство Ланкасука на Малакке. В IV в. сложилось государство на Варунадвипе (Борнео, современный Калимантан; династия Ашвавармана) и несколько позднее на Северо-Западной Яве. Последнее называлось Тарума. В IV в. на Средней Суматре образовалось княжество Джамбудвипа, а на Южной Суматре в V в. - Джайя. В VI в. Джамбудвипа объединяет почти все малайские политические единицы на Суматре и в VII в. превращается в крупное княжество Молойю, а Джайя, преобразовавшаяся в Шривиджайю (династия Шайлендра), начинает уже в 672 г. свою многовековую экспансию. К 683 г. Шривиджайя обнимала собой всю будущую Южную Самудру (Суматра с близлежащими островками). В 689 г. она захватила Молойю, а затем Таруму. В начале VIII в. ей стали подвластны деша на Малаккском полуострове и владения адхираджей в Нижней Ченла (Южная Камбоджа). Несколько раньше на Центральной Яве возникло государство Калинга. Эта растянутость во времени процесса формирования единого раннефеодального государства обусловила отчасти и неодновременность победы феодальных отношений в разных местах Индонезии. Не случайно Явака обгоняла в развитии центральный и юго-восточный районы архипелага. Таким образом, если на Западе процесс шел от раннефеодальной централизации к "классической" децентрализации, то здесь - от островной децентрализации к межостровной централизации.

Роль церкви и религии. После развала римской администрации на захваченных франками землях христианская церковь осталась единственным унаследованным от прошлого крупным учреждением, продолжавшим свою деятельность примерно в том же направлении. Ее роль может быть сведена в основном к следующим четырем моментам. Во-первых, католическая церковь способствовала определенному идеологическому перевороту в умах франков, бургундов и готов, приобщая их к христианству, искореняя нормы языческой жизни и внушая новые представления о мире и существующих в нем порядках. Во-вторых, она явилась в то время наиболее существенной носительницей римских традиций, а в Южной Галлии (после вытеснения оттуда франками готов) единственной реальной силой, помимо франкских дружин, вообще оставались лишь католические епископства, распространявшие былое влияние и поддерживавшие старые порядки настолько успешно, что если варваризованная Северная Галлия стала страной "обычного права", то Южная осталась страной "писаного (римского) права". В-третьих, церковь была средоточием тогдашнего просвещения. В-четвертых, и здесь это для нас самое главное, она усиленно содействовала феодализации общества.

Укрепляя центральную власть, церковь укрепляла феодальное государство. Пропагандируя отпуск рабов на волю, церковь способствовала изживанию рабовладельческих норм. Получая многочисленные дарения и сажая на приобретенные земли бедняков, церковь ставила их

от себя в зависимость и превращала свободных людей в несвободных. Церковные картулярии (сборники грамот) и полиптики (земельные описи) фиксировали ренты и социальные статусы различных лиц, закрепляя социально- экономическое неравенство и тягло закрепощаемых непосредственных производителей. Церковь активно помогала выработке сеньориально- вассальных отношений. Требуя с верующих десятину еще с VI столетия, а особенно энергично после узаконения десятины в середине VIII столетия, церковь упрочивала систему феодальных рент. Наращивая земельные богатства и планомерно организуя хозяйство в своих владениях, церковь едва ли не первой создала крупную вотчину. Распределяя участки долями среди крестьян, церковь способствовала оформлению маисовой системы, в рамках которой мелкое производство заняло господствующее положение в хозяйстве. Наконец, церковь идеологически узаконивала раскол общества на классы и освящала неравенство сословий, из которых "одни молятся, другие воюют, а третьи работают".

В Индонезии роль церкви как учреждения была менее значительной. Это объясняется прежде всего сравнительной непрочностью местных официальных культов. Стихийный анимизм, господствовавший в Аустронезии, сменился после индонезийской колонизации брахманизмом, но ненадолго. Уже в 392 г. здесь получили распространение буддийские книги, а в 414 г. началась проповедь махаянизма - учения "Большой колесницы", и в результате постепенно возобладал буддизм (только о. Бали остался до наших дней оплотом брахманизма). Однако позднее буддизм был вытеснен исламом. Если добавить, что фактически анимизм в полной мере никогда не исчезал и что его пережитки наличествуют еще и сегодня, легко будет понять, почему в Индонезии сравнительно часто менявшаяся религиозная идеология не сыграла той роли, что на Западе, и почему она не может быть здесь названа (как на Западе христианство) наиболее общим синтезом и санкцией феодального строя.

Что касается местной церкви как учреждения, способствовавшего феодализации, то в период генезиса классового общества эта роль ее тоже не была существенной. Правда, храмы в честь бога Вишну на Малакке и храмы в честь бога Шивы на архипелаге имели владения, в которых трудились зависимые лица, но такие владения оказались лишь отдельными разрозненными гнездами среди владений иного типа. Большее значение (для формирования феодально-сословных отношений) имела религиозная идеология, особенно брахманистская, узаконившая деление общества на сословные группы - варны.

Возникновение зависимого крестьянства. На первых порах во Франкском государстве существовало зависимое население в виде сервов, колонов и литов. Наряду с ними существовало свободное деревенское население частично галльского, а в основном франкского происхождения. В VI- VIII столетиях постепенно росла зависимость и последнего. Решительный поворот в его судьбе произошел в ходе и после переворота VIII-IX вв. в. земельных отношениях, когда основная масса франков впала в зависимость от крупных вотчинников и приблизилась по своему положению к давним зависимым слоям населения. При этом одни лица оказались в личной зависимости от сеньоров, другие - в поземельной, третьи - в той и в другой. Градаций зависимости было множество, но в совокупности все несвободные непосредственные производители примерно к середине IX в. слились в класс феодально зависимых крестьян. Еще по источникам VI в. мы можем наблюдать, как установление патроната сильных над слабыми, коммендирование себя одними лицами другим, прекарные соглашения влекли за собой рост социального неравенства. Документы же VIII-IX столетий являют собой почти непрерывный ряд вех как в установлении зависимости мелких свободных

держателей, так и, наоборот, превращении серважа в форму крепостничества. Напомним о капитулярии 776 г. относительно закабаления свободных; о судебной и военной реформах при Карле Великом, лишивших рядовых франков права-обязанности участвовать в ополчении и являться в судебное собрание; о "капитулярии о поместьях" с находящимся в них тяглым населением; о капитулярии 803 г. относительно долговой зависимости; о массовой фиксации крестьянских повинностей в грамотах и описях; о капитулярии 847 г. относительно обязательного выбора себе сеньора; о капитулярии 853 г. относительно физических наказаний для несвободных лиц; об эдикте 864 г. относительно повинностей несвободных лиц, и т. д. Этот процесс слияния в примерно единый по своему экономическому положению класс зависимых крестьян (параллельно ведший к ликвидации первоначальной обособленности сервов и им подобных от прочих рядовых жителей, с одной стороны; к превращению свободной сельской общины в зависимую - с другой) привел к фактическому противостоянию в конце периода раннего средневековья двух главных классов тогдашнего общества: крестьян и феодалов.

Сложнее обстояло дело в Индонезии. И не только потому, что здесь не отдельные составные элементы свободной общины, а по большей части вся община целиком впадала постепенно в зависимость. И не только потому, что здесь рядовые свободные лица не знали личного закрепощения. И, наконец, не только потому, что здесь рабы не играли сколько-нибудь существенной роли в формировании класса зависимых тружеников. Главное обстоятельство, осложняющее для исследователя возможность четко проследить пути становления такого класса, состоит в чрезвычайной запутанности социальных отношений, в сложном переплетении социальных градаций, в многовековом наслаивании одной социальной категории на другую и в замедленности самого процесса. Основные грани деления в индонезийском обществе II-VII столетий можно наметить по следующим линиям. В принципе процесс феодализации привел к противостоянию все тех же двух общественных групп: трудящегося простонародья и эксплуатирующей его знати. Внутри почти каждой общины, при наличии необходимых источников, нетрудно усмотреть низы из непосредственных производителей - зависящих от деспотии свободных варг и командующие ими верхи из каум-куно. Однако это "естественное" деление родового общества, перерастающего в классовое, преломилось сквозь принесенную индийской колонизацией кастовую систему, согласно которой общество разделилось на четыре варны: брахмана, сатрия, висия, судра (соответствуют индийским брахмана, кшатрия, вайшья и шудра). Первые три, включавшие "дважды рожденных" людей, обнимали собой и простонародье и знать. В разряд судр первоначально попадали завозимые извне рабы и местные представители "чужих" народностей (не индийцы и не малайцы). Постепенно социально-экономическая дифференциация и интеграция начали стирать разницу между судрами и иными лицами из простонародья. Медленнее этот процесс изживания ведических норм шел в верхах общества. Распространявшиеся брахманистские доктрины в духе "Агамы" и прочих священных книг тормозили крах староиндийских обычаев. Особенно сильна была дхарма - брахманистский закон - в городах, при дворе варманов и в храмовых поселках. Наконец, вторая индийская колонизация принесла с собой уже не ведические, древнеиндийские, а индуистские, средневековые нормы жизни и породила возникновение в городах Индонезии джати - сословных корпораций лиц различной профессии.

Но эти обычаи не успели еще укорениться в малайском обществе достаточно глубоко, как внедрение буддистских представлений начало подрывать дхарму. К VII в. оформление сословий феодального общества здесь не завершилось. Последующие неоднократные завоевания одних

политических единиц другими, внедрение ислама, переселения с острова на остров, постоянно шедшее слияние племенных образований и формирование народностей усугубили социальную пестроту. Практически зависимое крестьянство и надстроившуюся над ним верхушку общества (если мы отойдем от не всегда достаточно ясно прослеживаемых сословных градаций) в период генезиса феодализма можно здесь грубо отождествить с трудящимся простонародьем, обнимаемым под термином оранг-банджак, и эксплуатирующей его знатью - под термином оранг-кайя.

Мы можем прийти к выводу, что для анализа ранней истории Индонезии оказалось в общих чертах достаточным опереться на понятия, связанные с истолкованием первобытнообщинной и феодальной формаций. Самое общее отличие ранней Индонезии от Франкского государства состояло, как видно отсюда, отнюдь не в том, чтобы оно вынудило противопоставлять первую (как восточную страну) второму (как западной стране). Переход непосредственно от первобытнообщинного строя к феодальному был свойствен подавляющей массе обществ земного шара. Ничего специфически "азиатского" здесь нет. Сравнительно сильная растянутость этого перехода во времени также знакома многим обществам Азии, Африки и Америки, а частично и Европы (например, Скандинавии). Разница в путях феодализации, весьма существенная, не мешает тем не менее находить общую линию развития при сопоставлении таких далеких друг от друга районов, как "типичное" по своим путям феодализации Франкское государство и Индонезия. В ходе этого сопоставления пришлось столкнуться с изрядными трудностями. Но они, как кажется, упираются скорее в неразработанность методики подобных операций, нежели в какую-либо "противопоказанность" их науке. Мы смотрим на возможность дальнейших исследований в сходном направлении оптимистично. В частности, представляется целесообразным продолжить такое сопоставление, распространив его, с одной стороны, на Францию развитого феодализма и Индонезию соответствующей эпохи; с другой стороны - на иные страны Европы и прочих континентов. Несерьезно было бы забегать вперед. Ограничиваясь здесь поэтому рамками изложенного, подчеркнем, что при осмыслении исторического процесса в ранней Индонезии правомерно будет усмотреть здесь просто местный вариант (или тип; что правильнее - покажут дальнейшие исследования) генезиса феодальной формации в принципе, причем такой, которому не предшествовала формация рабовладельческая.