ОРГАНИЗМ СВОБОДНЫЙ

Мировые сенсации. Лучшее (статьи, исследования, авторский заметки и пр.).

NEW ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ


ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему ОРГАНИЗМ СВОБОДНЫЙ. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2012-08-21
Источник: http://library.by

Нельзя не согласиться с автором рецензируемой книги, когда он утверждает, что "не только опорных исследовательских работ, но даже спорадических журнальных публикаций по проблеме художественной органики у нас нет" (с. 12).

Объясняется это, по мнению С. Ваймана, "частью внешними догматическими установками, частью брутальным вторжением в заповедное ее (теоретико-литературной мысли. - В. П.) пространство неоформалистской методологии" (с. 12). Здесь, думается, возможен еще один шаг рефлексии: освоение "заповедного пространства" протекает в постоянном борении двух творческих устремлений: органического и технического. С этой точки зрения все литературоведческие тексты можно разделить на два массива: 1) тяготеющие к метафоричности, размышлению об образах в образах же и 2) обращенные к логико-понятийному исчерпанию произведения, разъятию гармонии. Это вам подтвердит любое профессиональное бюро переводов.

Естественно, приходит на ум мысль о синтезе этих направлений как наиболее плодотворной научной позиции. Однако именно такой ход мысли оборачивается серьезной, коренной проблемой.

Книга С. Ваймана содержит богатый материал, достаточно последовательно скомпонованный, в пределах которого прояснение этой намеченной проблемы оказывается существенно облегченным. Говоря о материале, я имею в виду не только обширный корпус историко-литературных, теоретических, философских сведений, вовлеченных автором в анализ предмета, но и самый способ рас-


--------------------------------------------------------------------------------

* С. Вайман, Гармонии таинственная власть, М., "Советский писатель", 1989, 386 с.



стр. 245


--------------------------------------------------------------------------------

суждения, поскольку он отчетливо определен действительными коллизиями современной советской теории литературы.

Дело в том, что ученый практически сопрягает два способа истолкования литературного произведения, явно отдавая предпочтение "органическому".

Биография вопроса, привлекшего внимание исследователя, такова: "Саморазвитие образа - ситуация, грациозно "схваченная" Пушкиным в полушутливой сентенции насчет неуправляемости Татьяны Лариной, - разжигало интерес к спонтанным, внутренним энергетическим ресурсам художественной структуры; диалектика части и целого как теоретическая проблема стимулировала внимание к неоплатонической, а затем и кантовской эстетике с ее догадкой о "целом раньше частей". Вот тут и возник смысловой перекресток и забрезжила гипотеза о саморазвитии целого, парадоксально продуцирующего собственные части" (с. 11).

Этот очерк творческой ориентации автора легко представить как триаду, причем тезис ясно метафоричен, антитезис видимо укоренен в логической, диалектической традиции, а вот синтез - "саморазвитие целого" - поначалу загадочен.

Соотнесение органической метафоры с диадой "целое - часть" и движет мысль исследователя.

С. Вайман вполне отдает себе отчет в недопустимости сведения феномена эстетического к феномену биологическому, однако формулирование "органического принципа" предварено кратким обзором биологических концепций, а ожидаемый читателем перевод этого принципа в эстетическую систему координат растворяется, на мой взгляд, в эмоциональных пассажах.

В. этой точке берет начало одна из доминант исследования, разнообразно проявившаяся на разных его этапах: и во вдохновенном разборе "Грозы" А. Н. Островского, и в опыте духовной биографии Аполлона Григорьева. Речь идет о движении Истории, дыхании Почвы, причащающем все существо человека, но, что принципиально, превышающем его, осуществляющем через него Великую Цель. В этом гармоническом лоне "органически" породняются одинокие "в миру" голоса, жесты, поступки - в Целом.

Пространство Целого С. Вайман связывает с аналогией с неевклидовым пространством геометрии Лобачевского. Автор вводит понятие "органического диалога", в котором "все слышат все - каждое слово произносится не только для отдельного - вот этого! - лица, но и в расчете на всенародное услышание" (с. 81). "В определенном отношении органический диалог напоминает гиперболическую геометрию Лобачевского: местные, линейные "цепочки" входят в живую его обширность на правах частных случаев - они не отменяются и не девальвируются" (с. 85).

Такая мысль содержит явное противоречие, в какой-то мере спровоцированное опорной геометрической аналогией. С этим связа-

стр. 246


--------------------------------------------------------------------------------

но первое возражение. Включение "евклидова диалога" в "неевклидов", обретение новой ценностной дали не есть, на мой взгляд, преображение в Целое, это всего лишь шаг в дурную бесконечность интерпретации.

Ведь если оставаться в пределах выбранной автором книги метафоры, геометрия Лобачевского, очевидно, тоже частный случай другой, "нелобачевсюй" геометрии. И так далее. Смещаясь в иное пространство, интерпретатор находит здесь другой, но не высший, объемлющий смысл.

Убежденность в существовании антологической действительности Последнего смысла необходимо сращена с идеей Целого. Укоренение этой идеи в многообразном материале вступает в противоречие с другой важной для С. Ваймана посылкой - саморазвитием художественного образа. Не случайно в интересной и убедительной главке "Поэтика развития и поэтика раскрытия" само развитие не присутствует как предмет размышлений, хотя во введении заявлен интерес именно к этому эстетическому явлению. Вероятно, но мысли автора, идея организма снимает с него обязанность специально трактовать о саморазвитии. Между тем, думается, "перемещение" именно этой категории в центр теоретического внимания отчетливо прояснило бы границы между биологическим и эстетическим, между организмом - и организмом свободным, между последним ценностным планом - и миротворящей пустотой, между недиалектическими, неорганическими противоположениями, рассекающими литературное творение, - и свободным, безусловным актом саморазвития.

Саморазвитие целого - словосочетание, расчлененное оксюморонной трещиной, дающей ответвления по всей концепции органической поэтики.

Так, немалое место в книге отдано проблеме диалога. Прорываясь к понятийному уловлению своей мысли, С. Вайман настойчиво размышляет о "далевой диалогичности" (с. 267).

Ход мысли таков: "неевклидов диалог", "органический диалог", "инодиалог" и как завершение намеченной линии исследования - полемика с М. М. Бахтиным (см. с. 280 - 293). И хотя автор прямо не противопоставляет органический диалог бахтинской концепции, само присутствие рассуждений об органике и имени Бахтина провоцирует сравнение.

Я попытаюсь двумя краткими цитатами обозначить точку спора, поводом для которого стала повесть Л. Толстого "Три смерти".

М. Бахтин: "...внутренней связи... между сознаниями здесь нет. Умирающая барыня ничего не знает о жизни и смерти ямщика и дерева, они не входят в ее кругозор и в ее сознание. И в сознание ямщика не вошли ни барыня, ни дерево. Жизни и смерти всех трех персонажей с их мирами находятся рядом в едином объективном мире и даже соприкасаются в нем внешне, но сами они ничего друг о друге не знают и не отражаются друг в друге... все три персонажа с их замкнутыми мирами

стр. 247


--------------------------------------------------------------------------------

объединены, сопоставлены и взаимно осмыслены в едином объемлющем их кругозоре и сознании автора"1.

С. Вайман: "Под "несообщаемостью" персонажей "Трех смертей" М. М. Бахтин разумеет отсутствие непосредственных и прямых откликов-адресований. Но Толстой сознательно выстраивал такого рода "отсутствие"; разработка темы (монологичность С. Вайман осознает не как метод, а как тему повести Толстого. - В. П.) с ее разобщающими, герметизирующими моментами предпринималась в режиме органического метода... будучи разобщены тематически, они (персонажи.- В. П.) "переговариваются" через целое - через континуальное художественное все" (с. 287).

С. Вайман, на мой взгляд, недостаточно обозначил и "проявил" свои возражения, поэтому их последовательное изложение я попытаюсь взять на себя, не исключая при этом, конечно, что автор имел в виду и нечто иное.

Острие интереса - в понимании Вайманом и Бахтиным целого, последнего смысла.

Суть монологизма, по Бахтину, в утверждении конечной оценки в авторском сознании как "избыточном" по отношению к сознанию героев, превышающем их "емкость". Тогда как полифония и диалог предполагают, что последний смысл "относится к бытию".

Именно к бытию. Думается, С. Вайман, трактуя "континуальное художественное все", также в конечном счете имеет в виду бытийную инстанцию, то есть распространяет идею полифонии на творчество Л. Толстого, причем на произведение, которое автор идеи, М. Бахтин, представлял "образцом" монологического творчества. Но тогда - еще раз оговорюсь, если я правильно понял существо положений Ваймана - полемика оборачивается некритической "полифонизацией" повести Толстого.

К сожалению, сильнейшие и плодотворные идеи Бахтина очень часто присутствуют в современном теоретическом сознании в качестве догматов, "употребляемых" многообразнейшими способами.

Изложенное, понятно, не означает, что наследие Бахтина образует некий последний теоретический смысл. Но преодолевающее освоение должно осуществляться в точке, в которой движение русского философа было прервано, - в высшей точке. "Смысл, отнесенный к бытию", потому и провоцирует аберрации у восприемников, что, отчлененный, с одной стороны, от избыточного сознания, он, несомненно, увязан у Бахтина с "относительной самостоятельностью героев в пределах творческого замысла"2. В цепочке "бытие - автор - герой" самодействие, самостоятельность, саморазвитие присутствует как всесоединяющее усилие, но скрыто, непроявленно. Эта непроявленность важнейшей скрепы (при декларативном признании ее значимости) как раз и оборачивается противо-


--------------------------------------------------------------------------------

1 М. М. Бахтин, Проблемы поэтики Достоевского, М., 1979, с. 82.

2 М. М. Бахтин, Проблемы поэтики Достоевского, с. 75.



стр. 248


--------------------------------------------------------------------------------

речием и в трудах Бахтина, и в рецензируемой книге.

Я полагаю, возможен еще один поворот темы, развиваемой С. Вайманом. Исток "Грозы" Островского описан в исследовании так: "Революционная ситуация обретала внутреннюю самостоятельность, заговорили собственные ее энергетические ресурсы; "рассеянные силы" все более отчетливо ощущали свою зависимость не столько от ближайшей среды, сколько от целого, от всей общественной махины, - они исподволь тянулись друг к другу, подчиняясь как будто одной лишь магии и красоте социального влечения. Вот эту интегративную тенденцию, этот момент целого - общее революционное состояние русского мира на изломе его социальной судьбы - эстетически зарегистрировал Александр Николаевич Островский" (с. 41).

Здесь целое раньше частей претворяется в истории а затем в литературе. И если первое отношение самим Вайманом охарактеризовано как парадоксальное, то второе - глубоко традиционное. Между тем выведение категории "саморазвитие" из биологически-органического контекста должно способствовать формированию объекта литературной науки не в качестве плоскости отражающей взаимопереходы евклидовых и неевклидовых чертежей, но в качестве данности, основанной единственно в собственном усилии неодинокого человека (организма свободного) и потому на плоскости не умещающейся и тем не менее иной "рамы" обнаружения не имеющей.

В составе же "целого" нет места саморазвитию, поскольку само атрибутируется целому, превышающему человека, проводника Высшей Цели. Очень характерна для книги С. Ваймана и следующая мысль: "Гегелевская концепция художественного организма (конечно же, за вычетом общефилософских, идеалистических ее предпосылок) и по сию пору остается наиболее глубоким и чутким теоретическим откликом на один из важнейших, то и дело ускользающих параметров искусства - его "живосущественность" (с. 347 - 348).

Устранение "общефилософских, идеалистических предпосылок" "вычитает" из Гегеля и идею Единого Абсолюта, и, вероятно, "живосущественность" как параметр гегелевского понимания искусства.

Думаю, что переоценка литературного "отражения" не только не противоречит материалистической методологии, но возможна только в ее русле. Интересно в связи с этим суждение Р. Барта, в последний период своего творчества пришедшего к концепции Текста как множественного смысла: "Текст противостоит Произведению своей множественной, бесовской структурой, что способно повлечь за собой глубокие перемены в чтении, причем в тех самых областях, где монологичность составляет своего рода высшую заповедь: некоторые "тексты" Священного писания, традиционно отданные на откуп теологическому монизму (историческому или ана-

стр. 249


--------------------------------------------------------------------------------

логическому), могут быть прочитаны с учетом дифракции смыслов, то есть в конечном счете материалистически, тогда как марксистская интерпретация произведений, до сих пор сугубо монистическая, может благодаря множественности обрести еще большую степень материализма"3.

Совершенно справедливо, на мой взгляд, французский ученый связывает такой ракурс литературоведческого и - шире - философского видения с материализмом.

Думается, что современная общественная и научная ситуация (особенно в гуманитарной сфере) настоятельно нуждается в расстановке такого рода акцентов, поскольку возвращение к истокам русского идеализма часто подавляет интерес к ресурсам марксистской теории, тогда как очевидно, что действительно творческое развитие марксистского материализма представлено редчайшими исключениями.

Таково существо возражений, вызываемых исследованием С. Ваймана. На путях полемики с неоформалистской методологией в поле зрения ученого не попадает общий корень органики и техники - идеи Целого. Метафора организма, многообразно проявляясь на разных уровнях исследования, не "впускает" на его территорию понятие саморазвития. Опора на внелитературные источники опыта - биологию, психологию (в главе "Органика творческого процесса") - следствие глубоко укорененного представления о надстроечности литературы, тогда как в терминах принятого в книге категориально-метафорического аппарата это выглядит как попытка объяснить неевклидово пространство как частный случай евклидова.

Однако противоречивость работы С. Ваймана обусловлена непосредственной близостью ученого к объекту, "сопротивлением" реальной проблемы. Отсюда и избыточный метафоризм текста, метафоризм, так сказать, здоровый, порожденный не бедностью "точной" мысли, а открывающимся пространством именования, неотзывчивым на однозначные понятийные отклики.

Несомненно, саморазвитие как ключевая категория художественной органики - такой теоретический пункт, в котором соответствующие творческие усилия могут осуществить весьма значимый методологический поворот. Содержательная книга С. Ваймана - весомое тому доказательство.


--------------------------------------------------------------------------------

3 Р. Барт, Избранные работы. Семиотика, М., 1989, с. 418 - 419.



стр. 250

Новые статьи на library.by:
ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ:
Комментируем публикацию: ОРГАНИЗМ СВОБОДНЫЙ

© В. ПРОСЦЕВИЧУС () Источник: http://library.by

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.