КУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ

Мировые сенсации. Лучшее (статьи, исследования, авторский заметки и пр.).

NEW ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ


ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему КУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2012-01-29
Источник: http://library.by

ТОЛЬКО ВЛАСТИТЕЛИ ДУМ ОТРЕКАЮТСЯ ОТ ВЛАСТИ

Вот удивительный документ, обнаруженный в Ташкенте в архивных бумагах Туркестанского фронта: "Подавая мое заявление от 12 сего мая (1921 года) о выходе из ВКП, я считал выставленные мною причины достаточно мотивированными и удовлетворительными, чтобы не тратить лишней бумаги и не упражняться в словоизвержениях. Но так как мне сообщено, что мое заявление чуть ли не сочтено провокационным, то считаю нужным изъясниться пространней, чтобы снять с себя это непозволительное обвинение".

Кто этот храбрец, дерзнувший выйти из партии в дни, когда в нее исполинским косяком устремляются приспособленцы всех сортов и эта масса, "ловкая и хитрая, чрезвычайно умело подделывается под общий партийный тон и влечет за собой в партию мертвый груз жен, дядей, теть, своячениц и даже содержанок"?

Как же неосмотрителен он, восстающий против мошенников и воров из "продорганов", при том, что, по его собственному определению, "всякое слово против продовольственников расценивается как контрреволюция".

"Да что же мы, в сумасшедшем доме живем, что ли?" - восклицает он словами, кажется, никогда не устаревавшими у нас, а затем на многих страницах излагает мотивы своего расхождения с ВКП.

Кто он?



Толстовец, ненавидевший толстовки

С поразительной для проницательного человека откровенностью он открывает душу не кому-нибудь, а комячейке штаба фронта: "Чтение Толстого, - пишет он, - за последнее время доставило мне много мучительных минут... Я глубоко и тяжело задумываюсь над его отношением к государству и власти. Есть или нет у человека право насилия над человеком или общества над личностью, находящейся на ложном пути с точки зрения общества? Нужен ли вообще принудительный аппарат государственной власти, безразлично от ее формы, или он противоестествен и вреден?.. Я знаю много прекрасных людей, в течение года развратившихся до неузнаваемости попавшей в их руки властью, т. е. возможностью средствами государственного насилия подавлять волю других людей, давить их личность, мять и комкать их внутреннее "я". Я знаю, что я сам, имея власть, становился нравственно во много раз хуже, что во мне поднималась нехорошая злоба, что я бывал несправедлив, резок и жесток с такими же людьми, как я, только не имеющими власти. Больше никогда в жизни я не

Кто сей печальник о несовершенстве мира?

"Таким образом, я не могу оставаться в партии, - настаивает он, - ибо в силу партийной дисциплины должен принять любое назначение, а я никакого начальнического или командного назначения не приму. Скрывать же все эти мучительные и болезненные переживания от товарищей, притворяться, играть роль - я не способен, и это было бы как раз той провокацией, которую усмотрели в моем вполне обоснованном решении поспешные на умозаключения товарищи".

Так кто же он, этот Дон Кихот Ташкентский? Совестливый провинциальный интеллигент, гимназический учитель, надевший армейский мундир еще в германскую войну, журналист, присяжный поверенный, земский деятель?

Имя его еще ничего не говорит России, но, впрочем, им уже написаны стихи. Они затеряются в океане российского стихотворчества начала века. Написаны и задуманы рассказы, среди них и такие, которые мы знаем и ценим.

Это - молодой писатель Борис Андреевич Лавренев.



Мы ленивы и нелюбопытны

Огорчительна судьба многих достойных книг. Мы поспешно, словно пристыженные, сбрасываем их в невозвратное прошлое, в архивное безвестие.

Я говорю не о сотнях и тысячах книг, которые и не стоят того, чтобы влачить их через десятилетия. Но мы охотно отдаем глухому забвению и то, что должно жить, без чего литературная панорама века скудеет, - так хором и в одиночку легче вопить о кризисе прозы, о конце романа. Дело ведется так, будто понятие "современная литература" применимо лишь к написанному только что, вчера под вечер, но не дай Господь, позавчера... К хорошим переводным книгам мы куда милостивее, долго не расстаемся с ними, числим современными, но беспечально соглашаемся с "несуществованием" значительных книг отечественной выделки, не затрудняясь даже всерьез о них поспорить.

Уже после смерти Владимира Тендрякова были опубликованы его философский роман "Покушение на миражи" и сатирическая повесть "Чистые воды Китежа" - мы не сумели даже осмыслить эти незаурядные книги. Психологически от современности уже как бы отторгнуты и Домбровский, и Василий Гроссман, и повести Юрия Трифонова, и многое другое. Проза сдает казенную вахту, поднимает якоря и уплывает в неведомые дали.

Готовность забыть талантливые книги подталкивает нас к другому греху. Случается, что писатель напишет нечто уж очень ко времени, чему суждены громкий успех и популярность, и не заметит, как этот успех оборачивается обременительным грузом, превращается в вериги.

Однажды на приемной комиссии московского отделения Союза писателей наш тогдашний председатель Всеволод Иванов с улыбкой и горестным вздохом заметил, как надоело ему следом за собственным именем непременно слышать навязшее в зубах название пьесы и мхатовского спектакля - "Бронепоезд 14-69". "Всеволод Иванов? - долгая пауза, затем оживление, гордость собственной памятью: - Как же! Знаю! Это автор "Бронепоезда 14-69"!" Автор даже не партизанских повестей, а пьесы-инсценировки, приспособления к сцене его ранней прозы. А ведь он - крупнейший, самобытный художник. Не задержи цензура еще в двадцатые годы его романы "У" и "Ужгинский кремль", он опередил бы многие замечательные поиски русской прозы первой трети ХХ века.

Нечто подобное случилось с Борисом Лавреневым, 12 мая 1921 года вышедшим из ВКП по мотивам высокогуманным и не потерявшим актуальности сегодня. Он сдержал слово, никогда не начальствовал над людьми, а после успешных опытов в прозе написал в середине двадцатых годов репертуарную для своего времени пьесу "Мятеж", а затем - к десятилетию Октября - знаменитую драму "Разлом", сделавшуюся навсегда визитной карточкой писателя. Ожесточенные нападки рапповцев и пролеткультовцев, запреты и цензурное насилие над пьесой, истязая автора, только прибавили ей популярности.

Отныне Борис Лавренев - драматург, автор "Разлома". Если бы зрители кинематографа приучились запоминать имена сценаристов, они обнаружили бы, что такие знаменитые фильмы, как "Седьмой спутник" и "Сорок первый", - экранизации рассказов и повестей Лавренева. Но зачем трудиться, доискиваться, если имя его уже освящено успехом "Разлома"? А как все это удобно и просто: К. Тренев - "Любовь Яровая", Вс. Иванов - "Бронепоезд 14- 69", Б. Лавренев - "Разлом".

Каюсь, но и я, поглощенный театром, даже вспоминая о былых любительских спектаклях по "Рассказу о простой вещи", по "Гравюре на дереве", по "Погубителю" и другим, не удосуживался подумать о том, что в основе театра Лавренева лежит его проза, что в ней-то и заключался тот запас драматизма, который понадобился русскому театру и был театром востребован.



Дом на набережной - обмен и предварительные итоги

Не случись чуда, забвение могло длиться. Спустя десятилетия кто-нибудь, возможно, собрал бы томик лучшего из написанного Лавреневым почти за полвека.

Или не собрал бы...

Но чудо случилось: на письменном столе передо мной 8 томов собрания сочинений Б. А. Лавренева. Не томиков, а именно томов, и пять из них полностью отданы прозе как решительно главному делу жизни писателя. Шестой том - драматические сочинения, десять пьес. Седьмой и восьмой - публицистика, очерки, статьи, эссе, письма - в совокупности оригинальный и бесценный материал к истории нашей литературы и общественной жизни.

Но как могло случиться, что в кратчайшие, немыслимые сроки от сдачи в набор осенью 1994 года до весны 1995-го были изданы с превеликой тщательностью все восемь томов пятитысячного тиража? Совершить подобное могли только пожизненная преданность и любовь. Конечно, высокий профессионализм редактора (В. В. Булановой), опыт, образованность, но прежде всего - любовь.

Вдова Бориса Лавренева Елизавета Михайловна не сделала ложного, напрасного шага, не пошла по скорбному вдовьему кругу в надежде разжалобить департаментских чиновников и корыстных издательских воротил. Гордый, красивый человек, она сочла бы невыносимым оскорблением памяти Лавренева почти неизбежные отказы, проволочки, лицемерные увертки, повсеместно царящий обман. Она прожила большую жизнь с Борисом Андреевичем (умершим в 1959 году) и решила так же достойно пройти до конца круги их жизни, незавершенные, пока жива она. На девятом десятке, теряя зрение, Елизавета Михайловна сделала то, что иначе как подвигом не назовешь. Взяла на себя архивные и библиотечные разыскания, составление и подготовку всего корпуса восьмитомника, тщательную сверку и - в трудно представимые сроки - выпуск всех этих книг мало кому ведомым издательством "Шихино". Поразительно, но в день, когда были вычитаны последние листы корректуры, свет для Елизаветы Михайловны затмился, она ослепла.

Как же, однако, удалось это издание 90-летнему, далеко не состоятельному человеку, как и все мы, потерявшему в одночасье свои сбережения про "черный день"?

Она продала большую квартиру в Доме на набережной, причем оставаясь в ней хозяйкой и впредь, до последнего своего часа. Она - ничем не ущемленный обитатель этих привычных комнат, хотя уже и не собственник их. Поистине благородный и оправдавший себя обмен! А многотомное издание, дороже которого для нее нет ничего, эти даровые, бесплатные книги приходят в школы, библиотеки и клубы, в российские города, возникавшие на жизненном пути Лавренева, к его читателям и почитателям... Кстати, сейчас скачать книги бесплатно можно на сайте http://www.ibooks.pp.ua/ и других подобных сетевых ресурсах!

Объективный свидетель

Повторю: последние два тома Лавренева - кладезь важных наблюдений, сведений и открытий, они еще сослужат нам добрую службу, а может быть, и вмешаются в наши сегодняшние споры. Хотелось бы процитировать многое, но место не позволяет.

Интересны размышления о драматургии Горького, о тех "чуть-чуть", которых персонажам Горького не хватает: "...люди в его пьесах часто похожи на деревянные скульптуры Коненкова. Чертовски талантливо и вместе с тем неуклюже".

"В любой деревушке Югославии на приметной стене есть мраморная плита с именами погибших здешних жителей. А у нас? Полтора миллиона ленинградцев брошены в канавы за новой деревней, канавы сровнены с землей, и разбит Парк Победы. А имена человеческого мяса "Ты, Господи, веси". Скажут - важна забота о живых, а не о мертвых. Спасибо! Знаем, как заботились о живых..."

"Я приехал в гостиницу "Англетер", - записывает Лавренев спустя годы, - когда Сережу уже вынули из петли и он лежал на положенном на полу матрасе, с красным пятном на щеке от трубы парового отопления, на которой он повесился. Так что снимать его с петли я не мог, да и не имел права - это дело врачей и следственных органов. А управляющего гостиницы я вышвырнул за дверь после того, как этот хам стал кричать на присутствующих писателей, что он не потерпит мертвецов в гостинице и требует, чтобы труп немедленно убрали. Я тихо взял его за шиворот (тогда я был еще молод и очень силен) и выкинул в коридор. Такова действительность". О гибели дорогого ему человека, Сергея Есенина, Лавренев опубликовал в "Красной газете" 30 декабря 1925 года статью "Казненный дегенератами". Прочли бы ее хоть сегодня политические лицемеры и спекулянты, готовые даже смерть великого поэта, истинную человеческую трагедию, истолковать низко, ложно, в интересах своих "партийных" позиций. Может быть, и им открылась бы подлинная трагедия време

Лавренев знал и правду о "трагической судьбе Николая Гумилева". Однако в 1923 году он напечатал статью о "поэте цветущего бытия" и закончил ее словами: "История русской поэзии не забудет тонкого мудреца, художника, певца преображенного красотой земного бытия, последнего романтика нашего века Николая Гумилева".

Его статьи и заметки о Радищеве и Ахматовой, о Блоке и Цветаевой, о Пушкине и А. Толстом, о Маяковском и Маркише, о Диккенсе и А. Н. Островском заслуживают нашего пристального внимания.

Лавренев мог ошибаться, отступать перед яростью времени, мог обманываться, как и все влюбленные в жизнь, но всегда оставался самим собой, неподкупным, не желающим "мять и комкать" внутреннее "я" других людей.

Загляните в эти тома, они стоят того.

Новые статьи на library.by:
ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ:
Комментируем публикацию: КУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ

© Александр БОРЩАГОВСКИЙ () Источник: http://library.by

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.