ВОПРОСЫ НАУКИ (последнее)
История науки. МЕЦЕНАТ РОССИЙСКОЙ НАУКИ
Актуальные публикации по вопросам развития современной науки.
Доктор филологических наук Ю. А. ЛАБЫНЦЕВ, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН
Трудно найти в истории нашей Родины имя, столь неразрывно связанное с развитием самых разнообразных сфер ее жизни, как это имеет место в случае с графом Н. П. Румянцевым. Он оказал существенное влияние и на становление отечественной науки. "Незабвенный сей Любитель наук.., - писал его современник барон Г. А. Розенкампф, - в последние двенадцать лет жизни своей более сделал для успехов наук и просвещения в России, нежели все ему предшествовавшие на том же поприще". Это время потомки назовут позднее особой Румянцевской эпохой.
Жизнь Николая Петровича, родившегося в 1754 г. в царствование Елизаветы Петровны, складывалась вполне благополучно. Отец - прославленный полководец, фельдмаршал, почетный член Петербургской АН ПА. Румянцев-Задунайский, дед - особа весьма приближенная к Петру I. Неудивительно, что юноша оказался при дворе Екатерины II*, и вскоре вместе с братом был отправлен учиться за границу.
Пять лет он прилежно занимался и путешествовал по Германии, Франции, Италии. Вернувшись домой, был назначен послом при германском сейме и полтора десятилетия нес дипломатическую службу в Европе. Император Павел произвел его в гофмейстеры. В царствование Александра I Румянцев стал министром коммерции, а затем министром иностранных дел, председателем Государственного совета. В1814 г. ушел в отставку с пожизненным званием государственного канцлера и через двенадцать лет умер.
Личность графа вызывала у современников и потомков самые противоречивые толки. Никто не сомневался в значительности этого человека, но его поступки и симпатии оценивали очевидцы совсем не однозначно. В убеждениях же Румянцева до конца не разобрался никто.
В бытность министром коммерции он всячески боролся с экономической отсталостью России, выступал как активный реформатор. Добился изменения торгового законодательства, улучшил водные пути государства, строил судоходные каналы, снаряжал экспедиции, в том числе и кругосветную. Способствовал освоению восточных и северных районов страны, выдвигал первые идеи усиления экономических связей с Американским и Азиатским континентами. Весьма велики заслуги Николая Петровича в развитии сельского хозяйства, промышленности.
Его считали "либералом", что, кажется, еще более подтвердила работа комиссии М. М. Сперанского, с которой по роду службы он, как председатель Государственного совета, находился в тесном контакте.
Опала и обвинения в измене накануне Отечественной войны 1812 г., неожиданная нервная болезнь, случившаяся у канцлера после объявления о переходе войсками Наполеона границ России, сделали дальнейшую службу невозможной. Полностью разочаровала Румянцева и реформаторская деятельность, не давшая ощутимых результатов. Он всецело отдался наукам, глубокому изучению истории России. Вскоре проявилось ставшее для него главным увлечение - собирание, иссле-
* См.: Л. В. Манькова. "Златой науки век...". - Наука в России, 2004, N 2 (прим. ред. ).
стр. 65
дование и публикация источников по отечественной истории, ее связи с другими странами и народами. Все началось во время учебы за границей: еще тогда у него проявился интерес к прошлому Родины. Находясь на службе в Европе, он собирал о ней всевозможные сведения и даже начал писать исторические заметки.
В 1790 г. тридцатишестилетний Румянцев подал Екатерине II проект издания русских дипломатических трактатов и договоров, к неосуществленной идее которого возвратился через двадцать лет, незадолго до своей отставки.
По представлению государственного канцлера "волею" Александра I при Московском архиве Коллегии иностранных дел была создана Комиссия печатания государственных грамот и договоров. Ее возглавил опытный историк и археолог, директор архива Н. Н. Бантыш-Каменский. Самому же Николаю Петровичу хотелось сделать многотомную публикацию фундаментальным изданием, с возможной полнотой и тщательностью освещающей историю значительнейшего государства мира.
Военное лихолетье, пожар Москвы, опала и отставка Румянцева замедлили продвижение этого дела. Самым серьезным образом помешала ему и смерть в 1814 г. Бантыш-Каменского. И Николай Петрович стал искать других достойных сотрудников, способных осуществить задуманное.
Несмотря на тяжелый недуг - глухоту вследствие перенесенной в 1812 г. болезни, Румянцев привлекал к работе все новых талантливых исследователей и огромное число собирателей. Он не жалел собственных средств. По подсчетам ученых на все научные предприятия им было потрачено более миллиона рублей - сумма по тем временам колоссальная. Примерно пятая ее часть оказалась вложенной в издательскую деятельность, включая и труды Комиссии, которые печатались, как и предполагалось, за его счет.
Постепенно вокруг мецената формировалось своеобразное неформальное объединение - Румянцевский кружок, "ученая дружина", сплотившая десятки патриотически настроенных людей из самых разных уголков России. Среди них чиновники, профессора, духовные лица, члены Академии наук - русские, украинцы, белорусы, литовцы, поляки, сербы, французы, немцы, финны. Они оставили заметный след в истории отечественной культуры и, по единодушному мнению, стали предтечей будущей Археографической комиссии РАН.
Постепенно сложились три основных центра деятельности кружка: главный - московский, при Комиссии печатания государственных грамот и договоров; петербургский (в особняке самого Румянцева) и белорусский - в Гомеле (тоже в доме Николая Петровича), Полоцке и Вильно, бывшей столице недавно упраздненного Великого княжества Литовского, Русского, Жемойтского, большинство исконного населения которого составляли восточные славяне, а в последние два с лишним столетия преимущественно белорусы.
Одновременно с археографической деятельностью, включавшей сбор различных документальных материалов по истории России, их копирование и издание, Румянцев начал огромную работу по поиску древних рукописей и редких книг, в чем ему деятельно помогали почти все члены кружка. Любопытно, что библиотекарями в его доме служили видные ученые - историк А. Ю. Гиппинг, филолог и этнограф А. М. Шегрен, филолог-славист А. Х. Востоков и др. Канцлер привлек к сотрудничеству многих тогда молодых исследователей, таких, как историки и археографы К. Ф. Калайдович и П. М. Строев.
Круг комиссионеров Николая Петровича, т.е. тех, кто поставлял ему редкости, был много шире. В него
стр. 66
входили также купцы и крестьяне, в большинстве старообрядцы, обладавшие древностями, стоившими в провинции, особенно глухой, сравнительно дешево. Старинные книжные памятники в немалом количестве доживали свой век в стенах монастырей, на чердаках ветхих церквей. Все больше появлялось в стране и просвещенных собирателей, вроде историка графа А. И. Мусина-Пушкина и графа Ф. А. Толстого, во многом при комплектовании своих библиотек также обязанных старообрядцам. Вчитайтесь в написанное тогда современником, историком и этнографом, профессором Московского университета И. М. Снегиревым. Он постоянно ссылался на их авторитет, называя "знатоками". Они помогали ему писать работы о русских древностях, выступали не только своеобразными научными консультантами ученого, но и рецензентами, редакторами. Едва ли не самый крупный исследователь славянской старопечатной книжности первой половины XIX в., этнограф и фольклорист И. П. Сахаров также постоянно пользовался их помощью.
Подчеркну: старообрядцы-библиофилы были во многих местах страны всегда. Приемы их изысканий, исследовательской работы с рукописными и старопечатными источниками вполне напоминали методы гораздо позднее принятой классической археографической науки, которую, по крайней мере до первой половины XIX столетия, они без сомнения опережали. Свою родословную эти "знатоки" вполне могли вести от ученых мужей времен Киевской Руси (IX - начало XII вв.): писателя, публициста и переводчика Максима Грека (первая половина XVI в.), главы и идеолога русского раскола протопопа Аввакума (XVII в.). В Петровскую эпоху их становится все больше, появляются и крупные центры старообрядческой науки - Русский Север, Заволжье. Замечательный отечественный издатель, просветитель, литератор Н. И. Новиков (1744 - 1818) тоже пользовался услугами старообрядцев и, видимо, вполне сознавал, что благодаря их помощи может широко распространять собственные издания. Ведал же их продажей близкий к нему крупный книготорговец Н. Н. Кольчугин.
Итак, старообрядцы еще задолго до стараний Румянцева использовали все возможные способы и формы приобретения книжного антиквариата, уже в XVIII в. создали целую индустрию этого дела, которая, по словам известного слависта ПА. Бессонова, соединяла "все концы России от какой-нибудь саратовской и тобольской избы до Императорской Публичной библиотеки".
Подавляющее большинство старообрядцев-библиофилов времен Румянцева и были теми "знатоками", что щедро делились с учеными познаниями древней культуры, а нередко и снабжали их необходимыми документальными материалами. Например, московский книготорговец Т. Ф. Большаков, значительная часть рукописей и старопечатных книг которого ныне сберегается в Российской государственной библиотеке, помогал комплектовать не только частные книжные собрания, но и государственные. И Публичная библиотека в Санкт-Петербурге "за усердие в трудах" избрала его в 1853 г. своим почетным корреспондентом, а несколько ранее он стал членом-соревнователем Общества истории и древностей российских в Первопрестольной. Крупнейший филолог XIX в. Ф. И. Буслаев считал Большакова своим учителем. Ближайший сотрудник Румянцева, упомянутый уже П. М. Строев высоко ценил Большакова, оказавшего ему значительную помощь в пополнении собрания канцлера, а также в научных изысканиях. Поэтому ученый, составляя "Описание старопечатных книг славянских, служащее
стр. 67
дополнением к описаниям библиотек графа Ф. А. Толстого и купца И. Н. Царского", выражал горячую благодарность знаменитому книготорговцу.
Представление о состоянии русской гуманитарной науки, книгохранилищ и архивов в начале XIX в., когда протекала собирательская деятельность Николая Петровича, дают бесчисленные свидетельства очевидцев. Вот что писал московский историк, профессор М. П. Погодин, ставший после смерти канцлера "признанным главой русских коллекционеров": "Библиотеки не имели каталогов, источников никто не собирал, не указывал, не приводил в порядок; летописи не были исследованы, объяснены, даже изданы ученым образом; грамоты лежали, рассыпанные по монастырям и архивам".
Остро переживая почти полное незнание истории России, гибель огромного числа памятников отечественной книжности и старинных документов, Румянцев и члены его кружка предложили и реализовали невиданную в масштабах страны археографическую программу. Суть ее хорошо выразил Строев: "Пусть целая Россия превратится в одну библиотеку, нам доступную. Не сотнями известных рукописей мы должны ограничивать свои занятия, но бесчисленным множеством их: в монастырских и соборных хранилищах, никем не хранимых и никем не описанных, в архивах, кои нещадно опустошает время и нерадивое невежество, в кладовых и подвалах, недоступных лучам солнца...".
И правда, долгое время в России отсутствовало даже элементарное "сострадание" к документальному наследию, гибнувшему в церковных и монастырских библиотеках с невероятной быстротой. Строев в этой связи писал: "В библиотеках этих - Синодальной, академических, семинарских, консисторских, монастырских, соборных и прочих лежат тысячи славянских рукописей, хартий и старинных книг. Их было еще более, но нерадение и невежество в разных видах постоянно содействуют их уменьшению. Сии рукописи, хартии и книги суть главнейшие пособия отечественной истории: государственной, церковной, народной и всех ее отраслей. Писатели, занимавшиеся отечественными древностями, испытывали важнейшее неудобство: недостаток материалов. Сей недостаток при нынешнем состоянии и управлении духовных книгохранилищ со временем должен дойти до крайности: многие документы, незадолго перед сим целые, уже не существуют. По плану учебных курсов в духовных академиях и семинариях оные рукописи, хартии и книги бесполезны для сих училищ: преподаватели и студенты, не умея ими пользоваться, презирают и не берегут их. Настоятели монастырей, соборов и пр. по той же и иным причинам распоряжаются ими своевольно: отчуждают, портят, даже истребляют. В немногих духовных библиотеках памятники славянской письменности приведены в некоторую известность; в наиболь-
стр. 68
шей части они образуют груды, покрытые прахом, а в описях показаны счетом".
Начавшееся на средства Румянцева систематическое обследование древлехранилищ русских монастырей вскрыло еще более ужасающую картину. Вот что узнали участники одной из экспедиций в подмосковном Ново-Иерусалимском монастыре: "...отец наместник сказывал.., что библиотека их прежде сего лет за сорок была гораздо обильнее книгами, некоторые из них взяты в Синод и остались у графа А. И. Мусина-Пушкина (между сими вспоминает он одно Евангелие, несколько хронографов и летописей); другие нарочно сожжены епископом Сильвестром, который почитал их ненужной дрянью". В подмосковном же Иосифо-Волоколамском монастыре "архив помещался в башне, где в окнах не было рам. Снег покрывал на пол-аршина кучу книг и столбцов наваленных без разбора". Нет ничего удивительного в том, что почти в каждом монастыре участников экспедиций ждал далеко не любезный прием. Даже в крупнейшие московские церковные книгохранилища их порой попросту не допускали. Скажем, глава Комиссии печатания государственных грамот и договоров, директор Московского архива Коллегии иностранных дел А. Ф. Малиновский жаловался Румянцеву, что в каталоге рукописей Синодальной типографии он "получил прямой отказ".
Впрочем, посмотреть необходимые материалы иногда было не проще и в дарственных архивах и библиотеках. Даже всесильный канцлер признавался весьма ценимому им историку и лексикографу, почетному члену Петербургской АН, митрополиту Евгению Болховитинову: "...мне легче домогаться в чужих государствах, нежели в отечественных пределах". Вместе с тем с поразительной быстротой, всего за несколько лет румянцевские археографические экспедиции за рубежом обследовали десятки книго- и архивохранилищ, в которых сберегали документы, относящиеся к русской истории. В Швеции они копировали хроники, летописи и описания XIV-XVII вв., в Кенигсбергском архиве (ныне - Калининград) - акты времен великого князя московского Василия III (1505 - 1533), исторические сочинения, в немецком городе и порте Любеке - материалы по истории Новгорода и его взаимоотношений с прибалтийскими народами. Подобная работа была проделана в Вольфенбюттеле, Гамбурге, Данциге, Дрездене, Лондоне, Париже, Риме, Копенгагене, Вене, Флоренции, Генуе, десятках других европейских городов. Всего изучили более сотни различных древлехранилищ, почтив половине из них собрали интереснейшие исторические материалы, в основном ранее неизвестные. В собрание канцлера поступили тысячи их копий, выполненных на весьма высоком уровне, часто даже факсимильные.
Румянцев использовал любую возможность, чтобы собрать за рубежом интересующие его сведения, найти новые исторические источники. Часто его выручали обширные связи, приобретенные за годы службы на родине и за ее рубежами. Там, где отказывали иным, бывшему министру иностранных дел России, ценимому многими европейскими монархами, необходимое удавалось получить. Для этих целей Николай Петрович организовал десятки людей, предоставлявших ему ценнейшую информацию. Среди них были, конечно, не только соотечественники, но и иностранцы, скажем, филолог и фольклорист серб В. С. Караджич, немецкие, шведские, голландские, французские, английские, итальянские ученые, дипломаты, работники архивов и библиотек.
Немногочисленные отечественные ученые, выезжающие за рубеж, также помогали в изысканиях "ученой дружины". Замечательный белорусский медиевист, отец Михаил Бобровский, отправленный Вилен-
стр. 69
ским университетом в пятилетнее научное путешествие по Европе, оказался одним из весьма ценных сотрудников Румянцева. Особенно повезло ему в ватиканских собраниях, куда другим выходцам из России доступ оказался закрыт. Он не только пересмотрел и скопировал множество интереснейших исторических материалов, но даже составил каталог славянских рукописей Ватиканской библиотеки. И через несколько лет его издал префект библиотеки, кардинал Анжело Майи. Однако несмотря на сенсационные находки за рубежом, порой даже крупные исторические открытия, там сделанные, куда более обильная "жатва" ждала участников Румянцевского кружка, разумеется, на родине. Наряду с долгосрочными экспедициями по всей стране и краткими разведками, предпринималась работа по сплошному просмотру крупнейших книга- и архивохранилищ, составлению подробнейших описаний их фондов. В общей сложности обследованными оказались до полуторасот различных государственных, церковных и частных собраний, найдены, изучены и собраны тысячи памятников. В отдельных крупных хранилищах, обладавших богатейшим материалом, Румянцев завел своеобразные "мастерские" по их копированию, продолжавшемуся долгие годы, вплоть до его смерти.
Канцлер щедро оплачивал копирование, нанимал для этого не только служащих архивов и библиотек, но и первоклассных художников. Не жалел он средств и для всех своих сотрудников, постоянно и единовременно, нередко награждая их изрядной суммой, порой в несколько сот рублей. А оплата наиболее крупных работ достигала тысяч рублей, так что у "отца русской библиографии" В. С. Сопикова (в 1813 - 1821 гг. он опубликовал данные более чем о 13 тыс. произведений печати, изданных на русском и древнеславянском языках до начала XIX в.) были все основания писать К. Ф. Калайдовичу, заключавшему с Румянцевым долгосрочные договоры именно на значительные суммы: "Какие у нас пустые и гнилые общества. Напрасно только важным титлом величаются. Один способный человек при довольных средствах, право, больше сделает".
Николай Петрович финансировал не только археографические, но и археологические, этнографические, географические экспедиции. Помимо документальных исторических свидетельств, книг и рукописей, их участники собирали всевозможные предметы материальной культуры, делали зарисовки, изуча-
стр. 70
ли фольклор. Открытия румянцевских экспедиций были ошеломляющими. Так, в полусотне верст от Москвы обнаружили "Изборник Святослава" 1073 г. (одна из древнейших славянских рукописей); неизвестные сочинения древнерусских, болгарских и иных писателей; пергаментные рукописи XI-XIII вв., летописи, хроники; уникальный экземпляр Судебника 1497 г., множество неизвестных древних грамот. Не менее значительные находки оказались на севере и юге России, в Зауралье, на Урале, в Сибири. Однако, как пишет современный российский историк, член-корреспондент РАН В. П. Козлов, "вершиной археографических разысканий членов Румянцевского кружка по масштабам и организации проведения стала серия экспедиций в западные и частично южные районы страны", т.е. в основном в Белоруссию, где находились самые крупные имения канцлера. Здесь подолгу жил он сам и был погребен 1 апреля 1826 г. почти через месяц после своей кончины, последовавшей в Петербурге.
Гигантская археографическая работа, начатая Румянцевым и его "дружиной", мыслилась всего лишь как средство, а не цель. Канцлер, наиболее близкие и верные его сотрудники надеялись положить в основание будущей научной истории России важнейшие документы, большей частью неизвестные, создать единое хранилище всевозможных ее свидетельств, часть которых ими была спасена от неминуемой гибели.
Николай Петрович и его единомышленники мечтали создать музей отечественных древностей, подарить потомкам овеществленную историю. Здание было задумано не как склад, простое хранилище, а как институт, где ведут интенсивные исследования, готовят к печати документальные источники, "до истории России касающиеся". Как учреждение, узаконенное юридически, Румянцевский музеум появился уже после смерти его создателя. Главным богатством стали книжные и рукописные собрания Н. П. Румянцева, а также этнографические, нумизматические и художественные коллекции. В собрание вошел и архив древнего рода Румянцевых, насчитывающий около тысячи единиц хранения, непрочитанная еще до конца хроника деяний "ученой дружины", неустанной работы самого канцлера.
Все это со временем стало основой одной из крупнейших ныне библиотек мира - Российской государственной библиотеки в Москве, куда Румянцевский музеум был перевезен в 1861 г.
Трудно найти в истории нашей Родины имя, столь неразрывно связанное с развитием самых разнообразных сфер ее жизни, как это имеет место в случае с графом Н. П. Румянцевым. Он оказал существенное влияние и на становление отечественной науки. "Незабвенный сей Любитель наук.., - писал его современник барон Г. А. Розенкампф, - в последние двенадцать лет жизни своей более сделал для успехов наук и просвещения в России, нежели все ему предшествовавшие на том же поприще". Это время потомки назовут позднее особой Румянцевской эпохой.
Жизнь Николая Петровича, родившегося в 1754 г. в царствование Елизаветы Петровны, складывалась вполне благополучно. Отец - прославленный полководец, фельдмаршал, почетный член Петербургской АН ПА. Румянцев-Задунайский, дед - особа весьма приближенная к Петру I. Неудивительно, что юноша оказался при дворе Екатерины II*, и вскоре вместе с братом был отправлен учиться за границу.
Пять лет он прилежно занимался и путешествовал по Германии, Франции, Италии. Вернувшись домой, был назначен послом при германском сейме и полтора десятилетия нес дипломатическую службу в Европе. Император Павел произвел его в гофмейстеры. В царствование Александра I Румянцев стал министром коммерции, а затем министром иностранных дел, председателем Государственного совета. В1814 г. ушел в отставку с пожизненным званием государственного канцлера и через двенадцать лет умер.
Личность графа вызывала у современников и потомков самые противоречивые толки. Никто не сомневался в значительности этого человека, но его поступки и симпатии оценивали очевидцы совсем не однозначно. В убеждениях же Румянцева до конца не разобрался никто.
В бытность министром коммерции он всячески боролся с экономической отсталостью России, выступал как активный реформатор. Добился изменения торгового законодательства, улучшил водные пути государства, строил судоходные каналы, снаряжал экспедиции, в том числе и кругосветную. Способствовал освоению восточных и северных районов страны, выдвигал первые идеи усиления экономических связей с Американским и Азиатским континентами. Весьма велики заслуги Николая Петровича в развитии сельского хозяйства, промышленности.
Его считали "либералом", что, кажется, еще более подтвердила работа комиссии М. М. Сперанского, с которой по роду службы он, как председатель Государственного совета, находился в тесном контакте.
Опала и обвинения в измене накануне Отечественной войны 1812 г., неожиданная нервная болезнь, случившаяся у канцлера после объявления о переходе войсками Наполеона границ России, сделали дальнейшую службу невозможной. Полностью разочаровала Румянцева и реформаторская деятельность, не давшая ощутимых результатов. Он всецело отдался наукам, глубокому изучению истории России. Вскоре проявилось ставшее для него главным увлечение - собирание, иссле-
* См.: Л. В. Манькова. "Златой науки век...". - Наука в России, 2004, N 2 (прим. ред. ).
стр. 65
дование и публикация источников по отечественной истории, ее связи с другими странами и народами. Все началось во время учебы за границей: еще тогда у него проявился интерес к прошлому Родины. Находясь на службе в Европе, он собирал о ней всевозможные сведения и даже начал писать исторические заметки.
В 1790 г. тридцатишестилетний Румянцев подал Екатерине II проект издания русских дипломатических трактатов и договоров, к неосуществленной идее которого возвратился через двадцать лет, незадолго до своей отставки.
По представлению государственного канцлера "волею" Александра I при Московском архиве Коллегии иностранных дел была создана Комиссия печатания государственных грамот и договоров. Ее возглавил опытный историк и археолог, директор архива Н. Н. Бантыш-Каменский. Самому же Николаю Петровичу хотелось сделать многотомную публикацию фундаментальным изданием, с возможной полнотой и тщательностью освещающей историю значительнейшего государства мира.
Военное лихолетье, пожар Москвы, опала и отставка Румянцева замедлили продвижение этого дела. Самым серьезным образом помешала ему и смерть в 1814 г. Бантыш-Каменского. И Николай Петрович стал искать других достойных сотрудников, способных осуществить задуманное.
Несмотря на тяжелый недуг - глухоту вследствие перенесенной в 1812 г. болезни, Румянцев привлекал к работе все новых талантливых исследователей и огромное число собирателей. Он не жалел собственных средств. По подсчетам ученых на все научные предприятия им было потрачено более миллиона рублей - сумма по тем временам колоссальная. Примерно пятая ее часть оказалась вложенной в издательскую деятельность, включая и труды Комиссии, которые печатались, как и предполагалось, за его счет.
Постепенно вокруг мецената формировалось своеобразное неформальное объединение - Румянцевский кружок, "ученая дружина", сплотившая десятки патриотически настроенных людей из самых разных уголков России. Среди них чиновники, профессора, духовные лица, члены Академии наук - русские, украинцы, белорусы, литовцы, поляки, сербы, французы, немцы, финны. Они оставили заметный след в истории отечественной культуры и, по единодушному мнению, стали предтечей будущей Археографической комиссии РАН.
Постепенно сложились три основных центра деятельности кружка: главный - московский, при Комиссии печатания государственных грамот и договоров; петербургский (в особняке самого Румянцева) и белорусский - в Гомеле (тоже в доме Николая Петровича), Полоцке и Вильно, бывшей столице недавно упраздненного Великого княжества Литовского, Русского, Жемойтского, большинство исконного населения которого составляли восточные славяне, а в последние два с лишним столетия преимущественно белорусы.
Одновременно с археографической деятельностью, включавшей сбор различных документальных материалов по истории России, их копирование и издание, Румянцев начал огромную работу по поиску древних рукописей и редких книг, в чем ему деятельно помогали почти все члены кружка. Любопытно, что библиотекарями в его доме служили видные ученые - историк А. Ю. Гиппинг, филолог и этнограф А. М. Шегрен, филолог-славист А. Х. Востоков и др. Канцлер привлек к сотрудничеству многих тогда молодых исследователей, таких, как историки и археографы К. Ф. Калайдович и П. М. Строев.
Круг комиссионеров Николая Петровича, т.е. тех, кто поставлял ему редкости, был много шире. В него
стр. 66
входили также купцы и крестьяне, в большинстве старообрядцы, обладавшие древностями, стоившими в провинции, особенно глухой, сравнительно дешево. Старинные книжные памятники в немалом количестве доживали свой век в стенах монастырей, на чердаках ветхих церквей. Все больше появлялось в стране и просвещенных собирателей, вроде историка графа А. И. Мусина-Пушкина и графа Ф. А. Толстого, во многом при комплектовании своих библиотек также обязанных старообрядцам. Вчитайтесь в написанное тогда современником, историком и этнографом, профессором Московского университета И. М. Снегиревым. Он постоянно ссылался на их авторитет, называя "знатоками". Они помогали ему писать работы о русских древностях, выступали не только своеобразными научными консультантами ученого, но и рецензентами, редакторами. Едва ли не самый крупный исследователь славянской старопечатной книжности первой половины XIX в., этнограф и фольклорист И. П. Сахаров также постоянно пользовался их помощью.
Подчеркну: старообрядцы-библиофилы были во многих местах страны всегда. Приемы их изысканий, исследовательской работы с рукописными и старопечатными источниками вполне напоминали методы гораздо позднее принятой классической археографической науки, которую, по крайней мере до первой половины XIX столетия, они без сомнения опережали. Свою родословную эти "знатоки" вполне могли вести от ученых мужей времен Киевской Руси (IX - начало XII вв.): писателя, публициста и переводчика Максима Грека (первая половина XVI в.), главы и идеолога русского раскола протопопа Аввакума (XVII в.). В Петровскую эпоху их становится все больше, появляются и крупные центры старообрядческой науки - Русский Север, Заволжье. Замечательный отечественный издатель, просветитель, литератор Н. И. Новиков (1744 - 1818) тоже пользовался услугами старообрядцев и, видимо, вполне сознавал, что благодаря их помощи может широко распространять собственные издания. Ведал же их продажей близкий к нему крупный книготорговец Н. Н. Кольчугин.
Итак, старообрядцы еще задолго до стараний Румянцева использовали все возможные способы и формы приобретения книжного антиквариата, уже в XVIII в. создали целую индустрию этого дела, которая, по словам известного слависта ПА. Бессонова, соединяла "все концы России от какой-нибудь саратовской и тобольской избы до Императорской Публичной библиотеки".
Подавляющее большинство старообрядцев-библиофилов времен Румянцева и были теми "знатоками", что щедро делились с учеными познаниями древней культуры, а нередко и снабжали их необходимыми документальными материалами. Например, московский книготорговец Т. Ф. Большаков, значительная часть рукописей и старопечатных книг которого ныне сберегается в Российской государственной библиотеке, помогал комплектовать не только частные книжные собрания, но и государственные. И Публичная библиотека в Санкт-Петербурге "за усердие в трудах" избрала его в 1853 г. своим почетным корреспондентом, а несколько ранее он стал членом-соревнователем Общества истории и древностей российских в Первопрестольной. Крупнейший филолог XIX в. Ф. И. Буслаев считал Большакова своим учителем. Ближайший сотрудник Румянцева, упомянутый уже П. М. Строев высоко ценил Большакова, оказавшего ему значительную помощь в пополнении собрания канцлера, а также в научных изысканиях. Поэтому ученый, составляя "Описание старопечатных книг славянских, служащее
стр. 67
дополнением к описаниям библиотек графа Ф. А. Толстого и купца И. Н. Царского", выражал горячую благодарность знаменитому книготорговцу.
Представление о состоянии русской гуманитарной науки, книгохранилищ и архивов в начале XIX в., когда протекала собирательская деятельность Николая Петровича, дают бесчисленные свидетельства очевидцев. Вот что писал московский историк, профессор М. П. Погодин, ставший после смерти канцлера "признанным главой русских коллекционеров": "Библиотеки не имели каталогов, источников никто не собирал, не указывал, не приводил в порядок; летописи не были исследованы, объяснены, даже изданы ученым образом; грамоты лежали, рассыпанные по монастырям и архивам".
Остро переживая почти полное незнание истории России, гибель огромного числа памятников отечественной книжности и старинных документов, Румянцев и члены его кружка предложили и реализовали невиданную в масштабах страны археографическую программу. Суть ее хорошо выразил Строев: "Пусть целая Россия превратится в одну библиотеку, нам доступную. Не сотнями известных рукописей мы должны ограничивать свои занятия, но бесчисленным множеством их: в монастырских и соборных хранилищах, никем не хранимых и никем не описанных, в архивах, кои нещадно опустошает время и нерадивое невежество, в кладовых и подвалах, недоступных лучам солнца...".
И правда, долгое время в России отсутствовало даже элементарное "сострадание" к документальному наследию, гибнувшему в церковных и монастырских библиотеках с невероятной быстротой. Строев в этой связи писал: "В библиотеках этих - Синодальной, академических, семинарских, консисторских, монастырских, соборных и прочих лежат тысячи славянских рукописей, хартий и старинных книг. Их было еще более, но нерадение и невежество в разных видах постоянно содействуют их уменьшению. Сии рукописи, хартии и книги суть главнейшие пособия отечественной истории: государственной, церковной, народной и всех ее отраслей. Писатели, занимавшиеся отечественными древностями, испытывали важнейшее неудобство: недостаток материалов. Сей недостаток при нынешнем состоянии и управлении духовных книгохранилищ со временем должен дойти до крайности: многие документы, незадолго перед сим целые, уже не существуют. По плану учебных курсов в духовных академиях и семинариях оные рукописи, хартии и книги бесполезны для сих училищ: преподаватели и студенты, не умея ими пользоваться, презирают и не берегут их. Настоятели монастырей, соборов и пр. по той же и иным причинам распоряжаются ими своевольно: отчуждают, портят, даже истребляют. В немногих духовных библиотеках памятники славянской письменности приведены в некоторую известность; в наиболь-
стр. 68
шей части они образуют груды, покрытые прахом, а в описях показаны счетом".
Начавшееся на средства Румянцева систематическое обследование древлехранилищ русских монастырей вскрыло еще более ужасающую картину. Вот что узнали участники одной из экспедиций в подмосковном Ново-Иерусалимском монастыре: "...отец наместник сказывал.., что библиотека их прежде сего лет за сорок была гораздо обильнее книгами, некоторые из них взяты в Синод и остались у графа А. И. Мусина-Пушкина (между сими вспоминает он одно Евангелие, несколько хронографов и летописей); другие нарочно сожжены епископом Сильвестром, который почитал их ненужной дрянью". В подмосковном же Иосифо-Волоколамском монастыре "архив помещался в башне, где в окнах не было рам. Снег покрывал на пол-аршина кучу книг и столбцов наваленных без разбора". Нет ничего удивительного в том, что почти в каждом монастыре участников экспедиций ждал далеко не любезный прием. Даже в крупнейшие московские церковные книгохранилища их порой попросту не допускали. Скажем, глава Комиссии печатания государственных грамот и договоров, директор Московского архива Коллегии иностранных дел А. Ф. Малиновский жаловался Румянцеву, что в каталоге рукописей Синодальной типографии он "получил прямой отказ".
Впрочем, посмотреть необходимые материалы иногда было не проще и в дарственных архивах и библиотеках. Даже всесильный канцлер признавался весьма ценимому им историку и лексикографу, почетному члену Петербургской АН, митрополиту Евгению Болховитинову: "...мне легче домогаться в чужих государствах, нежели в отечественных пределах". Вместе с тем с поразительной быстротой, всего за несколько лет румянцевские археографические экспедиции за рубежом обследовали десятки книго- и архивохранилищ, в которых сберегали документы, относящиеся к русской истории. В Швеции они копировали хроники, летописи и описания XIV-XVII вв., в Кенигсбергском архиве (ныне - Калининград) - акты времен великого князя московского Василия III (1505 - 1533), исторические сочинения, в немецком городе и порте Любеке - материалы по истории Новгорода и его взаимоотношений с прибалтийскими народами. Подобная работа была проделана в Вольфенбюттеле, Гамбурге, Данциге, Дрездене, Лондоне, Париже, Риме, Копенгагене, Вене, Флоренции, Генуе, десятках других европейских городов. Всего изучили более сотни различных древлехранилищ, почтив половине из них собрали интереснейшие исторические материалы, в основном ранее неизвестные. В собрание канцлера поступили тысячи их копий, выполненных на весьма высоком уровне, часто даже факсимильные.
Румянцев использовал любую возможность, чтобы собрать за рубежом интересующие его сведения, найти новые исторические источники. Часто его выручали обширные связи, приобретенные за годы службы на родине и за ее рубежами. Там, где отказывали иным, бывшему министру иностранных дел России, ценимому многими европейскими монархами, необходимое удавалось получить. Для этих целей Николай Петрович организовал десятки людей, предоставлявших ему ценнейшую информацию. Среди них были, конечно, не только соотечественники, но и иностранцы, скажем, филолог и фольклорист серб В. С. Караджич, немецкие, шведские, голландские, французские, английские, итальянские ученые, дипломаты, работники архивов и библиотек.
Немногочисленные отечественные ученые, выезжающие за рубеж, также помогали в изысканиях "ученой дружины". Замечательный белорусский медиевист, отец Михаил Бобровский, отправленный Вилен-
стр. 69
ским университетом в пятилетнее научное путешествие по Европе, оказался одним из весьма ценных сотрудников Румянцева. Особенно повезло ему в ватиканских собраниях, куда другим выходцам из России доступ оказался закрыт. Он не только пересмотрел и скопировал множество интереснейших исторических материалов, но даже составил каталог славянских рукописей Ватиканской библиотеки. И через несколько лет его издал префект библиотеки, кардинал Анжело Майи. Однако несмотря на сенсационные находки за рубежом, порой даже крупные исторические открытия, там сделанные, куда более обильная "жатва" ждала участников Румянцевского кружка, разумеется, на родине. Наряду с долгосрочными экспедициями по всей стране и краткими разведками, предпринималась работа по сплошному просмотру крупнейших книга- и архивохранилищ, составлению подробнейших описаний их фондов. В общей сложности обследованными оказались до полуторасот различных государственных, церковных и частных собраний, найдены, изучены и собраны тысячи памятников. В отдельных крупных хранилищах, обладавших богатейшим материалом, Румянцев завел своеобразные "мастерские" по их копированию, продолжавшемуся долгие годы, вплоть до его смерти.
Канцлер щедро оплачивал копирование, нанимал для этого не только служащих архивов и библиотек, но и первоклассных художников. Не жалел он средств и для всех своих сотрудников, постоянно и единовременно, нередко награждая их изрядной суммой, порой в несколько сот рублей. А оплата наиболее крупных работ достигала тысяч рублей, так что у "отца русской библиографии" В. С. Сопикова (в 1813 - 1821 гг. он опубликовал данные более чем о 13 тыс. произведений печати, изданных на русском и древнеславянском языках до начала XIX в.) были все основания писать К. Ф. Калайдовичу, заключавшему с Румянцевым долгосрочные договоры именно на значительные суммы: "Какие у нас пустые и гнилые общества. Напрасно только важным титлом величаются. Один способный человек при довольных средствах, право, больше сделает".
Николай Петрович финансировал не только археографические, но и археологические, этнографические, географические экспедиции. Помимо документальных исторических свидетельств, книг и рукописей, их участники собирали всевозможные предметы материальной культуры, делали зарисовки, изуча-
стр. 70
ли фольклор. Открытия румянцевских экспедиций были ошеломляющими. Так, в полусотне верст от Москвы обнаружили "Изборник Святослава" 1073 г. (одна из древнейших славянских рукописей); неизвестные сочинения древнерусских, болгарских и иных писателей; пергаментные рукописи XI-XIII вв., летописи, хроники; уникальный экземпляр Судебника 1497 г., множество неизвестных древних грамот. Не менее значительные находки оказались на севере и юге России, в Зауралье, на Урале, в Сибири. Однако, как пишет современный российский историк, член-корреспондент РАН В. П. Козлов, "вершиной археографических разысканий членов Румянцевского кружка по масштабам и организации проведения стала серия экспедиций в западные и частично южные районы страны", т.е. в основном в Белоруссию, где находились самые крупные имения канцлера. Здесь подолгу жил он сам и был погребен 1 апреля 1826 г. почти через месяц после своей кончины, последовавшей в Петербурге.
Гигантская археографическая работа, начатая Румянцевым и его "дружиной", мыслилась всего лишь как средство, а не цель. Канцлер, наиболее близкие и верные его сотрудники надеялись положить в основание будущей научной истории России важнейшие документы, большей частью неизвестные, создать единое хранилище всевозможных ее свидетельств, часть которых ими была спасена от неминуемой гибели.
Николай Петрович и его единомышленники мечтали создать музей отечественных древностей, подарить потомкам овеществленную историю. Здание было задумано не как склад, простое хранилище, а как институт, где ведут интенсивные исследования, готовят к печати документальные источники, "до истории России касающиеся". Как учреждение, узаконенное юридически, Румянцевский музеум появился уже после смерти его создателя. Главным богатством стали книжные и рукописные собрания Н. П. Румянцева, а также этнографические, нумизматические и художественные коллекции. В собрание вошел и архив древнего рода Румянцевых, насчитывающий около тысячи единиц хранения, непрочитанная еще до конца хроника деяний "ученой дружины", неустанной работы самого канцлера.
Все это со временем стало основой одной из крупнейших ныне библиотек мира - Российской государственной библиотеки в Москве, куда Румянцевский музеум был перевезен в 1861 г.
Опубликовано 18 июня 2014 года
Новые статьи на library.by:
ВОПРОСЫ НАУКИ:
Комментируем публикацию: История науки. МЕЦЕНАТ РОССИЙСКОЙ НАУКИ
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1403094601 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций