Л. В. ЧЕРЕПНИН. РУССКИЕ ФЕОДАЛЬНЫЕ АРХИВЫ XIV - XV ВЕКОВ. ЧАСТЬ 1-Я

Актуальные публикации по вопросам культуры России.

NEW КУЛЬТУРА РОССИИ


КУЛЬТУРА РОССИИ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

КУЛЬТУРА РОССИИ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему Л. В. ЧЕРЕПНИН. РУССКИЕ ФЕОДАЛЬНЫЕ АРХИВЫ XIV - XV ВЕКОВ. ЧАСТЬ 1-Я. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2015-11-18
Источник: Вопросы истории, № 9, Сентябрь 1949, C. 119-122

М.-Л. 1948. 470 стр.

 

Советское историческое источниковедение принципиально отличается от источниковедения буржуазного. Буржуазное источниковедение формально, ибо оно в основу исследования кладёт форму исторического источника. Даже крупнейшие буржуазные историки понимали под источниковедением по преимуществу изучение форм исторических памятников, в результате чего анализ источниковедческий часто подменялся или филологическим - при изучении летописей (А. А. Шахматов и др.) - или юридическим - при изучении актового материала (Д. М. Мейчик, С. А. Шумаков и др.). В отличие от буржуазного советское источниковедение в основу исследования кладёт содержание памятника, подчёркивая, что форма памятника определяется в конечном счёте его содержанием, находясь с ним в диалектическом взаимодействии и взаимосвязи.

 

Буржуазное источниковедение неисторично, ибо оно утверждает существование неизменных методов исследования различных "типов" источников, относящихся к разным историческим эпохам ("метод" А. А. Шахматова для исследования летописей, "метод" А. С. Лаппо-Данилевского при исследовании актового материала). Советское же источниковедение является подлинно историческим, поскольку оно изучает памятники прошлого в их историческом развитии, как свидетельства классовой борьбы между угнетенными и угнетателями. Наконец, коренное различие между советским источниковедением и источниковедением буржуазным заключается в их методологических позициях. Буржуазное источниковедение опирается на порочные историко-философские платформы, что особенно наглядно проявилось, например, в защите А. С. Лаппо-Данилевским реакционного неокантианского мировоззрения. Советское источниковедение основано на подлинно научной, самой передовой, марксистско-ленинской методологии - на диалектическом и историческом материализме.

 

Таковы основные отличия источниковедения исторического, марксистско-ленинского, от источниковедения формального, буржуазного.

 

Рецензируемая монография Л. В. Черепнина является серьёзным вкладом в дело развития советского источниковедения. Она представляет исследование феодальных архивов XIV - XV вв., содержащих материал для изучения социально-экономической и политической истории Московского княжества (главы 1 - 4), а также Великого Новгорода (главы 5 - 6) и Пскова (глава 7). Важность работы Л. В. Черепнина заключается в широкой постановке задач актового источниковедения периода русского феодализма XIV - XV веков. Для написания своей монографии автор использовал документы московского великокняжеского архива, остатки архивов Великого Новгорода и Пскова, а также других феодальных архивов, находящихся сейчас в хранилищах Москвы и Ленинграда1 . Впервые им были введены в научный оборот описи архива Посольского приказа 1614 и 1626 гг. для восстановления не дошедших до нас частей великокняжеского архива XIV - XV веков.

 

Книга Л. В. Черепнина проникнута критичностью не только к источникам, но и к тем авторам, которые с позиций буржуазной методологии пользовались этими источниками. В области актового источниковедения автор вскрыл полную несостоятельность курса дипломатики А. С. Лаппо-Данилевского; в области текстологии летописных сводов автор подверг критике исследования А. А. Шахматова (стр. 448 - 454).

 

Основной материал, который исследуется в монографии Л. В. Черепнина, - это княжеские духовные и договорные грамоты, а также договорные грамоты князей с Новгородом. Исходя из сталинского учения о двух функциях государства2 , в частности феодального, Л. В. Черепнин заключает, что княжеские духовные и договорные грамоты XIV - XV вв. "надо рассматривать как документы, служившие орудием в осуществлении этих двух функций государства, являющегося органом господствующего класса" (стр. 457). В ходе, детального исследования собрания духовных и договорных грамот XIV - XV вв. автор пришёл к целому ряду новых и интересных выводов. В частности, ему удалось доказать, что это собрание образовалось из архивных документов разных удельных князей, документов, попавших в Москву после ликвидации данных уделов при Василии Тёмном и Иване III.

 

Анализируя актовые материалы, касающиеся взаимоотношений Новгорода с московским правительством, Л. В. Черепнин убедительно опроверг господствовавшее в науке мнение, что эти материалы являются остатками новгородского государственного архива (стр. 224 сл.). Эти выводы автора позволяют глубже понять существо внутриполитических условий образования Русского государства. Рассматривая происхождение каждого документа в связи с историей того архивного фонда, к которому он относится, а историю архивов - в связи с политическими мероприятиями московского правительства по объединению русских земель, применяя приёмы анализа, выработанные вспомогательными историческими дисциплинами (палеография, сфрагистика и др.), Л. В. Черепнин смог по-новому раскрыть содержание и самих архивных фондов и хранящихся в них отдельных документов.

 

 

1 Мы бы только указали на не использованный автором список XVI в. духовной Дмитрия Донского, помещённый в сборнике N 1554 г. Собрания Погодина (Публичная библиотека имени Салтыкова-Щедрина), который может прибавить к нашему представлению об истории завещания Дмитрия Донского некоторые дополнительные данные.

 

2 См. И. Сталин. Вопросы ленинизма, стр. 604. 11-е изд.

 
стр. 119

 

Так, изучение помет на договорных грамотах 60 - 70-х годов XV в. дало возможность автору установить, что эти грамоты около 1481 - 1482 гг. были использованы московским правительством для составления формуляра межкняжеских договоров (стр. 162 - 175). Свежий и ценный научный материал приводится автором относительно связей Москвы с Литовским государством за 70 - 80-е годы XIV в., в частности о договоре 1384 г. Дмитрия Донского с Ягайло (стр. 49 - 51); о работе великокняжеской канцелярии в конце XV в. (стр. 191 сл.) и др.

 

По-новому подходит Л. В. Черепнин и к истории законодательных памятников XIV - XV вв., в первую очередь Псковской и Новгородской судных грамот. Он отказывается от формально юридической трактовки этих грамот, согласно которой памятники эти представляли собой "механическую сводку разновременных памятников, собранных в хронологическом порядке" (стр. 437).

 

Рассматривая Псковскую судную грамоту в связи со сборником копий 70-х годов XV в. и особенно с Новгородской судной грамотой, Л. В. Черепнин не только вскрывает ряд редакций в этих памятниках, но и устанавливает, что в 70 - 80-х годах XV в. в Москве проводилась большая работа по кодификации местных памятников русского права, по централизации в области законодательства и что поэтому Новгородская судная грамота сохранилась лишь в той части, в какой она служила целям великокняжеской власти, наступавшей на независимость боярской феодальной республики (стр. 373 сл.).

 

Но при всех указанных достоинствах монография Л. В. Черепнина не свободна от ряда существенных недостатков. Прежде всего бросается в глаза несоответствие заглавия работы "Феодальные архивы XIV - XV веков" её содержанию. В исследовании Л. В. Черепнина мы не найдём указаний на состав русских архивов XIV - XV вв., нет сведений и о том, где находились, кем обслуживались княжеские хранилища документов в эпоху феодальной раздробленности и складывания русского централизованного государства.

 

Самое содержание феодальных архивов XIV - XV вв., к сожалению, рассматривается автором не в полной мере. Он оставил без внимания писцовые книги, разрядные записи, дипломатические документы (за исключением докончальных грамот) и другие материалы, несомненно входившие в состав феодальных архивов.

 

Как правило, Л. В. Черепнин не вдаётся и в анализ состава цитируемых летописей (стр. 60, 85 - 96, 103, 108, 111, 147, 167, 174, 181, 284, 288, 372, 373); он стремится собрать все летописные сведения об изучаемом предмете со всеми их противоречиями и выбирает то чтение, которое представляется ему политически более убедительным; между тем в книге есть оценки летописных известий, требующие уточнений. Например, едва ли можно считать достаточной простую ссылку на летопись по вопросу о "тишине", якобы наступившей на Руси с вокняжением Ивана Калиты (стр. 16). Следовало бы отметить тенденциозную обработку этого текста в своде 1408 года3 .

 

Автор исчерпал современные архивные данные, характеризующие состояние архивных фондов великокняжеской канцелярии XIV - XV вв., и в основном определил их место в исследовании социально-экономической и политической истории России, но хотелось бы получить представление и о том, насколько полно эти данные (свыше сотни грамот, сборники, описи и т. п.) обеспечивают изучение этой истории территориально и хронологически. Указанная проблема связана и с вопросом о степени сохранности архивных фондов исследуемого периода. Этот вопрос не получил в книге должного освещения. Следовало бы, например, проанализировать опись царского архива второй половины XVI в.4 , чтобы на её основе попытаться представить общий объём великокняжеского архива XIV - XV вв.; следовало бы подвергнуть исследованию описи Посольского приказа 1614 и 1625 гг. с тем, чтобы установить, какая часть великокняжеского архива и когда попала в этот приказ.

 

Итак, Л. В. Черепнин сосредоточил своё внимание преимущественно на изучении актовых и законодательных материалов XIV - XV вв., а не феодальных архивов в целом. В силу этого заглавие его монографии нужно признать не совсем удачным. Впрочем, и сам автор определяет задачу своего исследования иначе, чем её формулирует заголовок монографии: "Моей задачей являлось создание на марксистско-ленинской теоретической основе актового источниковедения периода русского феодализма XIV - XV вв." (стр. 448).

 

Второй серьёзный недостаток исследования заключается в том, что первую, рецензируемую, часть его Л. В. Черепнин посвятил главным образом духовным и договорным грамотам, а также частично законодательству XIV - XV вв., отнеся материалы социально-экономического характера во вторую часть. В этом сказалось влияние традиций буржуазных историков, недооценивавших социально-экономическую документацию и проблематику, выпячивавших политическую историю, рассматривавших государство в качестве демиурга истории. С последним тесно связан третий недостаток труда Л. В. Черепнина: изучая духовные и договорные грамоты, он в первую очередь рассматривает их как документы политической борьбы внутри господствующего класса, оставляя подчас в стороне данные, характеризующие социально-экономические отношения и борьбу между классами.

 

Так, Л. В. Черепнин высказывает предположение, что Ярослав Мудрый в 1016 г. дал новгородцам грамоту, которая соответствовала первым 18 статьям Русской Правды краткой редакции (стр. 242). Мы никак

 

 

3 См. Приселков М. История русского летописания XI - XV вв., стр. 136 - 137 Л. 1940.

 

4 Акты Археографических Экспедиций. Т. I, N 289.

 
стр. 120

 

не можем согласиться с характеристикой, которую автор даёт этой грамоте. Он пишет: "Правда Ярослава 1016 г. - такой же "ряд" между новгородским обществом и корпорацией варягов, как и договоры Олега и Игоря с Византией... Правда Ярослава - это "ряд" между местными верхами (гриди, купцы и др.) и варяжским княжеским окружением" (стр. 246).

 

Таким образом, автор не только недооценивает значение Правды Ярослава как памятника, отражающего классовую борьбу начала XI в., но вместе с тем явно преувеличивает значение варягов в составе княжеской дружины. Ярослав Мудрый дал свою Правду новгородцам в условиях острой борьбы с князем Святополком за Киев, за политическое главенство на Руси. Стремясь обеспечить себе прочную опору в Новгороде для борьбы со Святополком, Ярослав сделал новгородским "мужам" известные уступки, которые отражены в его Правде. Согласно этой грамоте, новгородские мужи получили определённые гарантии от самоуправства дружины киевского князя, в том числе (не более) и её варяжской части. Поэтому неверно будет считать, что статьи Правды Ярослава об ударе "мечом", "рогом", "чашею" и др. защищают честь "вооружённых воинов", т. е. в первую очередь княжеской дружины (ср. мнение Л. В. Черепнина на стр. 244). Как раз наоборот: указанные статьи до известной степени гарантируют местных новгородских мужей от самоуправства княжих мужей, пускавших в ход во время "свад", мечи, чаши и охотничьи рога.

 

Преувеличение роли варяжского элемента в составе дружины князя Ярослава Мудрого Л. В. Черепниным тем более странно, что автор двумя - тремя страницами ниже резко критикует летописную легенду о "призвании" варягов в Новгород и считает, что смысл этого "легендарного и тенденциозного рассказа" "отнюдь не в утверждении тезиса о варяжском происхождении Русского государства, а в апологии новгородских вольностей", в доказательстве их "извечности" и в провозглашении правовых начал государственности, нарушаемых варягами-насильниками (стр. 247 - 248).

 

Не может убедить читателя предположение Л. В. Черепнина о сложении формуляра договорных грамот князей с Новгородом (о виде письменного текста) в 90-х годах XII в., во время княжения Ярослава Владимировича (стр. 251 - 254). Ссылку на упоминание летописями под 1228 - 1229 гг. "грамот Ярослава", под которыми автор и разумеет договорные грамоты Ярослава Владимировича (стр. 251 - 253), следует отвести, поскольку у нас есть убедительные данные, что летописец имел в виду Русскую Правду пространной редакции, начинающуюся словами: "Суд Ярославль Володимерич"5 .

 

Возникновение новгородских "вольностей" скорее относится к тому времени, когда появились первые признаки отделения Новгорода от Киева, первые симптомы непрочности киевской державы. К тому же при толковании Л. В. Черепнина остаётся непонятным, почему, скажем, в Москве "Ярославовы грамоты" связывались с именем Ярослава Мудрого (стр. 353). Трудно поверить, что там произвели сознательную подмену одного Ярослава другим; укрепляет в этом сомнении И приводимое автором упоминание Лаврентьевской летописью (вероятно, владимирским сводом) под 1169 г. новгородских "свобод" и т. п. (стр. 249).

 

Нет никаких оснований отказываться от гипотезы, высказанной в своё время акад. Б. Д. Грековым и поддержанной Д. С. Лихачёвым, что формуляр княжеских договоров с Новгородом стал вырабатываться в период новгородского народного движения 30-х годов XII века6 .

 

Недоказанным остаётся утверждение Л. В. Черепнина, что движение псковских смердов 1483 - 1486 гг. связано с изменением князем Ярославом Васильевичем в 1484 г. текста Псковской судной грамоты (стр. 428). Псковские летописи говорят совершенно недвусмысленно, в связи с народным движением, о "смердьих грамотах", устанавливающих феодальные повинности смердам ("како смердам из веков вечных князю дань даяти"), а не о Псковской судной грамоте, где специально о последних нет ни слова. Именно "о той грамоте смердьи (подчёркнуто нами. -А. З., В. П. ) всей земли смятьение бысть", - замечает летописец7 .

 

Л. В. Черепнин по-новому подошёл к анализу Новгородской судной грамоты, убедительно доказав, что она дошла до нас "не полностью, а в выдержках, относящихся непосредственно к судоустройству и к судопроизводству" (стр. 373). Таким образом, мы располагаем лишь небольшой частью этого ценнейшего памятника новгородского законодательства. Поэтому справедливо Л. В. Черепнин критиковал тех исследователей (Н. Л. Дювернуа, Б. М. Кочаков и др.), которые говорили как о бедности новгородского права вообще, ссылаясь на Новгородскую судную грамоту, так и о том, что эта грамота содержала только постановления о судопроизводстве. Однако в дальнейшем Л. В. Черепнин связывает возникновение тех или иных редакций Новгородской грамоты по преимуществу с судебными реформами, то считая, что грамота 1385 г. была актом о судоустройстве (стр. 378 - 379, 386 - 387), то, что грамота 1446 - 1447 гг. говорила о надзоре веча за деятельностью суда (стр. 395). Нам ка-

 

 

5 См. Тихомиров М. Исследование о Русской правде, стр. 446. М. -Л. 1941.

 

6 См. Греков Б. Революция в Новгороде Великом в XII веке. "Учёные записки" Института историй Ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (АНИОН). Т. IV, стр. 13 - 14. М. 1949; Лихачёв Д. "Софийский временщик" и новгородский политический переворот 1136 года. "Исторические записки", кн. 25, стр. 242.

 

7 Подробнее о "смердьих грамотах" см. Греков Б. Движение псковских смердов 1483 - 1486 гг. и "смердьи грамоты". "Исторические записки", кн. 20.

 
стр. 121

 

жется, что этим автор сужает значение законодательных актов Новгорода.

 

Совершенно очевидно, что законодательные акты Новгорода не ограничивались вопросами судоустройства. Поэтому следовало бы реконструировать недошедшие до нас части Новгородской судной грамоты или, во всяком случае, наметить пути, по которым должны были бы в дальнейшем идти исследователи в попытках осуществить эту реконструкцию.

 

Иногда у автора проскальзывает преувеличение роли Орды в политике русских князей. Так, он пишет, что поход 1352 г. на Смоленск князь Семён Иванович предпринял в "интересах Орды" (стр. 22). Вряд ли это верно. Сомнительно предположение Л. В. Черепнина, что Василий Дмитриевич все свои надежны на будущее великокняжеской власти связывал с Литвой: "Ему осталось только рассчитывать, что его тесть Витовт поможет своему внуку" (стр. 92). Это - преувеличение, ибо в дальнейшем укрепление великокняжеской власти определялось вовсе не Литвой, а факторами внутреннего порядка.

 

В заключение отметим некоторые мелкие погрешности в работе Л. В. Черепнина8 . Нечётко сказано о времени подтверждения второй духовной грамоты Ивана Калиты: в одном месте автор пишет, что текст её возил в Орду для утверждения сам Калита в 1339 г. (стр. 16), а тремя страницами ниже указывает, что грамоту возили в Орду сыновья великого князя уже после поездки их отца (стр. 19). Боярин Волоцкий, князь Андрей Фёдорович Голенин ошибочно дважды именуется Голтяевым (стр. 183, 464); проект брачного союза Ягайло с русской княгиней датирован 80-ми годами XV в. вместо 80-х годов XIV в. (стр. 208); на стр. 70 конечной датой в перерыве сношений московского правительства с Ордой указан 1407 г., а на стр. 86 - 1406; гранью Московского сборника на стр. 336 является 1471 г., на стр. 341 в составе сборника упоминаются документы 1476 года.

 

Наконец, можно возразить и против нечётких терминов, попадающихся в книге: "московские политические круги" (стр. 360), "местные влиятельные силы" (стр. 243), "политические устои" (стр. 150); встречается и излишняя персонификация в изложении (стр. 12, 100, 117, 128, 138, 162).

 

Все отмеченные недостатки не умаляют достоинств монографии Л. В. Черепнина. Она является значительным вкладом в дело развития советского источниковедения. Автор поставил перед собой большую задачу - подвести прочный источниковедческий фундамент для построения истории феодальных отношений XIV - XV веков.

 

Часть первая монографии Л. В. Черепнина является удачным приступом к разрешению этой задачи. Остаётся только пожелать скорейшего появления в печати второй части монографии, где автор, надо надеяться, с успехом доведёт её разрешение до конца.

 

 

8 Отдельные дополнения и коррективы к работе Л. В. Черепнина (например, о духовной грамоте князя Ивана Борисовича Рузского) см. в статье А. А. Зимина Княжеские духовные грамоты XVI века. "Исторические записки", кн. 27, стр. 268 - 273, 281.

 

 


Новые статьи на library.by:
КУЛЬТУРА РОССИИ:
Комментируем публикацию: Л. В. ЧЕРЕПНИН. РУССКИЕ ФЕОДАЛЬНЫЕ АРХИВЫ XIV - XV ВЕКОВ. ЧАСТЬ 1-Я

© А. ЗИМИН, В. ПАШУТО () Источник: Вопросы истории, № 9, Сентябрь 1949, C. 119-122

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

КУЛЬТУРА РОССИИ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.