Академик Александр Панченко видит спасение России в самопознании

Федор Безбородько

НАШЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ, изобилующее информационными, информационно-аналитическими и просто аналитическими программами, всевозможными играми, а также испаноговорящими мыльными операми и американоговорящими лентами, укладывающимися в один вечер, бедно передачами, жанр которых можно условно определить как жанр "умной беседы". Пока мы имеем на телевидении постоянный набор "умных собеседников", которых вчера видел на одном канале, сегодня на другом, а завтра точно увидишь на третьем, других же как будто не существует ("для истории" можно составить список телевизионных персон нон- грата - он выйдет преинтересным).

Можно назвать, скажем, знаменитого французского ведущего Бернара Пиво: его собеседниками могут быть писатели, артисты, политики, но в любом случае это беседы с Пиво, а не просто ток-шоу, в котором ведущий не имеет большого значения. Однако Пиво не был бы самим собой, если бы заслонял своего собеседника: в том-то и сложность жанра, что, выглядя под стать гостю, необходимо прежде всего показать именно гостя, а не себя. Пока что, увы, у нас больше удается показать реквизит: камины, скатерти, чай (кофе), холодные закуски, а иногда даже вина.

Есть это все, впрочем, и в той передаче, которая в указанном нами жанре "умной беседы" твердо занимает первое место. Однако есть и иное - постоянный собеседник, никогда не изрекающий банальности, никогда не стремящийся дружески похлопать своего собеседника, показав зрителю, что он тоже не лыком шит, и, наконец, постоянное место действия - трактир "Боярский двор", канал "Культура".

Главное действующее лицо в "Боярском дворе" - академик Александр Михайлович Панченко - постоянный гость и собеседник "владельца" трактира - актера Михаила Боярского. Казалось бы, странное сочетание: академик-филолог и эксцентричный актер. Однако уже первые минуты передачи развеивают данное опасение: актер оказывается пытливым собеседником, вопросы которого раз от разу делаются глубже и неожиданнее, а академик... эксцентриком! И хотя сам облик почтенного Академика (Боярский так и объявляет прочим "посетителям" своего трактира: "Академик приехал") никоим образом не противоречит академическому канону (очки, тройка и, разумеется, "борода предорогая"), стиль Александра Михайловича сильно отличается от того, что мы привыкли видеть в лице многих и многих его собратьев по "академическому цеху".

Вначале передача даже шокирует. Кажется все нелепым: игра актеров, превращающаяся в буффонаду, академик, хоть и в старомодной тройке, но все же проигрывающей кричащим одеяниям посетителей, которые представляют поочередно то бояр времен Иоанна Грозного, то посланцев Папы Римского, то посланцев Востока; наконец, шляпа ведущего (она, правда, вызывает нарекания - чай, не татарин-то владелец)... Но постепенно видишь, что данный стиль, казалось бы, совершенно противоположный (если не враждебный) стилю "умной беседы", - полностью соответствует эксцентрике суждений Академика, их емкости, лаконизму, почти эпатажу.

Разумеется, и эксцентрика, и эпатаж - лишь внешние впечатления, происходящие оттого, что мы отвыкли от действительно живого слова. Боярский - ставит вопросы (предлагает, бросает, втискивает), академик Панченко - ищет ответы (затягиваясь папироской, мягко говорит, как бы обнимая своими словами, но может и стукнуть кулаком по столу: "На конюшню!.." - или отнести слова Ремизова о революции 1917 г. к "революции" 80-90-х гг.: "Что вы сделали, придурки?!"). Но он менее всего похож на человека, который знает ответы на все вопросы и милостиво делится ими с "народом" (излюбленная позиция нашей интеллигенции). Панченко именно живет в русской истории, чувствует в ней себя как дома. Краткие вопросы ведущего и непространные ответы гостя прерываются представлениями: несколько петербургских актеров разыгрывают сценки, иллюстрирующие сказанное академиком. Здесь надо отдать должное и актерам, и автору интермедий - Владимиру Глазкову. Как академик знает и угадывает прошлую жизнь, так актеры и автор интермедий угадывают прошлый стиль. А современные типажи выходят гораздо менее интересными - наверное, потому, что сама наша современная жизнь слишком неопределенна. Недаром и академик замечает, что никакие обращения (вроде сударей или барышень) так и не прижились в нашем обществе, мы по-прежнему "мужчина" и "женщина". Печально? Да. Но ведь, добавляет академик, это состояние Адама и Евы, а значит, мы еще может выбрать, кем стать. Но для этого необходимо заняться самопознанием. Вот - лейтмотив передачи, вот, если угодно, рецепт спасения России. О спасении России говорят в трактире?! Странно? Ничуть. Среди гама, шума, тарелок и папиросного дыма? Даже очень подходящая атмосфера. Ведь где-где, а именно в трактире русские люди раскрывают свою душу. Ту душу, лукаво замечает академик, которой так завидуют на Западе...

Кстати, не забудем, что слово "трактир" происходит от слова "тракт", т.е. дорога. А что, как не дорога, - извечный символ России... И разве не на кухне шла интеллектуальная жизнь недавнего прошлого (да и сейчас идет)? Или не в комнате- говорильне (в XIX веке), где уж непременно были и трубки, и кофий, и что покрепче ("они за рюмкой русской водки...")? Кто сказал, что русские - северный народ? Или, вернее, кто сказал, что темперамент северного народа не бурный? Такова, в сущности, и главная тема застольных бесед с Академиком: Россия и русские, Россия, камо грядеши, откуда есть пошла русская земля... Русский крестьянин и русский барин, русский писатель и русский поп, русский новый русский и даже Горбачев с Ельциным - никто не ускользнет от него. Где достаточно слова, где жеста (особенно с последними), где - легко и одновременно предельно серьезно прочитанного стихотворения, на память или по книге, с изяществом мастера, которому дозволено не помнить и ошибаться. Но о чем бы ни говорил он: о дурных сторонах русского характера, о грязи или преступлениях, - это лишено оскорбительности и издевательства ненавидящего иноземца, психология которого отчего-то воспринята иными из современных "россиян". Любить родину с открытыми глазами? (Чаадаев). Разумеется. Но и не с холодным сердцем. Ведь нет истины там, где нет любви, как заметил Пушкин, заканчивая статью об Александре Радищеве. В этих словах и содержится, если хотите, "метод" академика. Именно здесь - причина удивительного доверия ко всему, что он говорит, и более того - что скажет.

Главная причина сегодняшней русской катастрофы - и это со всей очевидностью следует из бесед с Панченко - противоестественная оторванность от истории. Человек "родом из октября" и до декабря не дотянет. Да, мы оторваны от истории, но история - близко. История, по Панченко, в самих нас, именно наш характер связывает нас крепче всего с ней. Наш образ определяет именно то, что было в прошлом, в X ли, в XIII ли, в XVII ли веке, но, в сущности, недалеко. Если, наконец, найти свою меру во всем - именно свою, а не чужую, не американскую, не европейскую, не японскую, - тогда все сладится. Но трудно быть самим собой, трудно - свободным, куда проще - обезьяной, но это уж точно протянешь только до первых холодов: Россия же холодная страна, не будем забывать.