Фотография женщины: Мария Башкирцева. Дневник. Елизавета Дьяконова. Дневник

СПб., Кирцидели, 2005

К чему лгать и притворяться? Конечно, я хочу, да и надеюсь, пожалуй, тем ли, иным способом остаться на этой земле. Если не умру в молодости, надеюсь остаться как великая художница; а если умру молодой, хочу оставить дневник, и пускай его издадут: не может быть, чтобы это было неинтересно. (Мария Башкирцева)

Все, что написано мною раньше... представляет только внешнюю, малоинтересную связь событий. Я делала это из боязни и скрытности, но теперь всё это оставлю. Я даже рисовалась иногда в дневнике, но... повторю слова Марии Башкирцевой: "к чему лгать и рисоваться?", она писала искренно и правду, что я делаю очень редко относительно себя самой, скрывая большую часть того, что думаю... (Елизавета Дьяконова)

Довольно долго в России XIX-го века вопрос о женском интеллекте и талантах почти не ставился. Жена Рылеева (дворянка!) была неграмотна. Встретив ее, поэт сам научил ее читать, писать и Закону Божию, а потом женился. Ему не нужна была "жена-друг", как позднейшим литераторам. Для умных разговоров у мужчин имелся свой мужской круг. Уделом женщины был дом, муж, дети и хозяйство-участь красивого растения или наседки. Она могла, конечно, иметь "приятные таланты" к музыке или виршеплетству, но реализовать их могла только в домашних стенах, скрашивая досуг мужа и его друзей. Исключения были редки и лишь подтверждали общее правило.

К 1840-м годам стали появляться женщины-литераторы. Они не только вели дом, но и писали, и даже зарабатывали своими писаниями. То были белые вороны среди добропорядочных женщин. Их мужей втихомолку жалели. В 1863 году были открыты женские гимназии. Потом девушки стали уезжать за границу учиться в университетах (в России "женщина-студент" вызывала гомеричес-

стр. 69

кий хохот). Далее появились высшие женские курсы, дававшие гуманитарное или медицинское образование. Их выпускницы могли преподавать в женских гимназиях или лечить женские и детские болезни. В 1880-х годах женщин стали официально брать на работу на телеграф. Так постепенно появлялась альтернатива дому и замужеству. Женщина превратилась в рефлектирующую творческую личность, осознающую собственную ценность и видящую свое предназначение в чем-то, выходящем за рамки быта.

Мария Башкирцева (1858 - 1884) и Елизавета Дьяконова (1874 - 1902). Две женщины-современницы, красавицы и умницы... Обе они были талантливы и невероятно женственны. Обе стояли перед выбором. Обе очень рано умерли. Два дневника, имеющих большую литературную известность. Подобного издания раньше не предпринималось, что даже удивительно, потому что сопоставление фигур Башкирцевой и Дьяконовой буквально напрашивается. Если Башкирцева писала свой дневник первой и, так сказать, задала тон, то Дьяконова, когда вела свой, на этот тон ориентировалась, хотя с предшественницей своей постоянно полемизировала.

Дворянка Мария Башкирцева почти всю жизнь провела во Франции, занималась живописью и умерла от чахотки в 26 лет. Несмотря на то, что остались ее - и хорошие - картины, знаменита она прежде всего своим написанным по-французски дневником, выдержавшим десятки изданий. Его читали Толстой и Чехов, Короленко и Михайловский, Розанов, Брюсов и Хлебников. Марина Цветаева, плененная "Дневником", посвящала Башкирцевой стихи.

Купеческая дочь Елизавета Дьяконова ушла из семьи, училась на женских курсах и в Сорбонне, писала. Погибла в горах Швейцарии в 27 лет. Василий Розанов сказал о ее "Дневнике": "Это одна из прелестнейших книг русской литературы за весь XIX век".

Дневник Башкирцевой для этой книги заново переведен Еленой Баевской, а к дневнику Дьяконовой приложены некоторые ее статьи и письма.

В. Бокова

Григоров Г. Повороты судьбы и произвол. Воспоминания. 1905 - 1927

М.: ОГИ, 2005

Впервые публикуемая книга воспоминаний революционера-троцкиста Г. Григорова выходит в новой серии издательства ОГИ "Частный архив". Это первая часть мемуаров. Продолжение впереди.

Автор - партийный функционер первых послереволюционных лет, не слишком известный сейчас, но в свое время общавшийся со многими видными фигурами - от Ленина и Троцкого до Сергея Есенина.

Григоров родился в 1900 году. Одиннадцать лет провел дома, в кругу семьи - это было детство. Шесть лет работал - торговал газетами, был подмастерьем портного и парикмахера - это была юность. В 17 лет окунулся в кипяток революции - наступила взрослость. Воевал, работал в красном подполье. Был арестован и едва не расстрелян белыми, освобожден махновцами, снова воевал. После войны учился философии в университете, потом агитировал и дискутировал, участвовал в оппозиции. В 28 лет был арестован и до 55-ти сидел. Типичная судьба партийца "первого призыва", поколения делавших революцию, которое потом, когда на смену революционеру пришел чиновник, было выкошено под корень. "Революция пожирает своих детей", - говорил когда-то Дантон.

стр. 70

Воспоминания написаны слогом, который сейчас воспринимается уже довольно архаично. Именно так, размеренно и слегка косноязыко, рублеными фразами, без малейших литературных прикрас, и писались прежде партийные воспоминания. Однако содержание записок Григорова разительно отличается от традиционных мемуаров "старого революционера". Человек весьма неглупый, начитанный, обладающий острым чувством справедливости, думающий и склонный к анализу, автор находится в оппозиции к сталинскому режиму. Он не просто рассказывает о происходившем на его глазах, но и пытается объяснить, почему так произошло. Григоров уважает Троцкого, презирает Зиновьева, горюет о Есенине, возмущается расстрелом царской семьи, как бессмысленным и ничем не оправдываемым варварством, и считает и себя, как тогдашнего члена партии, в нем косвенно повинным.

В то бурное, очень смутное время, когда в России рухнула монархия и непримиримые противоречия раздирали все слои общества, понять, где правда, было очень трудно. Я тогда считал, что борюсь за воплощение в жизнь прекрасных идеалов свободы и демократии, совершенно не представляя, какие конкретные формы должно обрести новое государственное устройство, чтобы эти идеалы стали реальностью. А через три-четыре года понял, что я ошибался, как и большинство моих друзей.

В. Бокова

Суворин А. Русско-японская война и русская революция. Маленькие письма (1904 - 1908)

М.: Алгоритм, 2005

Крупный русский просветитель и издатель А. С. Суворин (1834 - 1912) выпустил для народа более полутора тысяч дешевых изданий русской и иностранной классики, знаменитые справочники "Весь Петербург, "Вся Москва", "Вся Россия". Либеральная и социалистическая критика в дореволюционные годы и советские функционеры от литературы называли его реакционером, а о его газете "Новое Время" говорили, что она носила откровенно охранительный характер. При этом как-то забывалось, что охранителями России от нигилизма и пугачевщины были Пушкин, написавший "Клеветникам России", Достоевский, Розанов.

Суворин печатал свои "Маленькие письма" с 1889 до 1912 года. Составитель собрал письма из "Нового Времени" за 1905 - 1908 годы и озаглавил книгу "Русско-японская война и русская революция". При всей важности этой тематики письма гораздо шире означенной темы. Они отражают жизнь, стремления и мечты русского народа. Суворин защищал от нападок либералов деятельность главы правительства П. А. Столыпина: Он имеет право смотреть прямо в глаза народным представителям, потому что он - один из самых мужественных, честных и искренних сынов России. "Маленькие письма" Суворина читаются ныне как яркая публицистика на современные темы. Жизнь России, история России идет кругами. То, что волновало наших дедов в начале XX века, вновь оказывается на повестке дня сегодняшней Думы - стоит лишь полистать отчеты первых четырех Дум.

Л. Николюкин

стр. 71

Махно Н. Азбука анархиста

М.: Вагриус, 2005

Когда в бедной крестьянской семье у Ивана Родионовича и Евдокии Матвеевны Михненко 26 октября 1888 года родился пятый, последний сын, у крестившего его священника от свечи загорелась риза. Эта примета обозначала, что родился разбойник. Но в первые годы своей жизни Нестор ничем особенным не отличался от сверстников...

В истории Гражданской войны в России Нестор Махно (Михненко его настоящая фамилия) - одна из самых спорных и неоднозначно оцениваемых фигур. Если судить по советским романам и кинофильмам ("Хождение по мукам" А. Н. Толстого, "Повесть о жизни" К. Г. Паустовского, "Салют, Мария!" и т.д.) это кровавый шут из театра гиньоля, чей путь был отмечен пожарищами, грабежами, еврейскими погромами и пр.

С другой стороны - современники-мемуаристы уважительно говорили о нем как о выдающемся теоретике и практике анархизма, одном из создателей методики партизанской войны ХХ-го века (неслучайно у Махно учились югославские партизаны Второй мировой и вьетнамцы эпохи войны с американцами). О нем писали как о едва ли не единственном деятеле революции, который действительно хотел "землю крестьянам отдать", харизматическом вожде и истинно революционном ораторе, способном в два счета воспламенить толпу и повести ее за собой.

Публикуемая в популярной серии "Мой 20 век" книга мемуаров Н. Махно поможет читателю разрешить для себя загадку этой личности.

Бесспорно одно: Махно - человек, сделанный революцией. Крестьянский сын, самоучкой овладевший грамотой, в 17 лет участник анархистской боевой группы, в 20 - узник Бутырки, приговоренный к смертной казни, замененной пожизненной каторгой, Махно стремительно выдвинулся сразу после Февральской революции. Выйдя на свободу, он объявил себя комиссаром самочинно основанного Гуляйпольского государства и в 1918 году поднял крестьян на восстание. С ором, визгом и хохотом, под стоны гармошки и пулеметный грохот, на изобретенных "батькой" тачанках его "армия" (в которой, между прочим, было еврейское артиллерийское подразделение) понеслась по украинским просторам, сражаясь и с красными, и с белыми, и с австрийцами (оккупантами)... Махно был храбр, удачлив и ходил под пулями так же хладнокровно, как другие ходят под дождем. Четырнадцать раз был ранен. Пережил одиннадцать покушений на свою жизнь. Осенью 1919 года Махно провел уникальный эксперимент строительства анархистского общества. 100 дней под его руководством существовала южноукраинская трудовая федерация - безвластное государство на огромных территориях степной Украины. Она строилась на принципах самоуправления и мыслилась как полигон будущего.

Потом была эмиграция - в Румынии, Польше, Париже. Махно работал в типографии, плотничал на какой-то киностудии, плел тапочки из соломки... От безысходности много пил и сочинял стихи.

Проклинайте меня, проклинайте,
Если я вам хоть слово солгал,
Вспоминайте меня, вспоминайте,
Я за правду, за вас воевал.

За тебя, угнетенное братство,
За обманутый властью народ.
Ненавидел я чванство и барство,
Был со мной заодно пулемет.

стр. 72

И тачанка, летящая пулей,
Сабли блеск ошалелый подвысь.
Почему ж от меня отвернулись
Вы, кому я отдал свою жизнь?..

В эти годы он начал писать автобиографию, но, хотя посвятил ей несколько лет, книга так и осталась незавершенной. Давний туберкулез, заработанный еще в тюрьме, свел крестьянского "батьку" в могилу в 1934 году. Похоронили его в стене коммунаров на кладбище Пер-Лашез.

В. Бокова

Квакин А. В. За спиной Колчака. Документы и материалы

М., Аграф, 2005

Книга посвящена не слишком широко известной странице истории Гражданской войны в России: созданию в 1918 году в Сибири автономного государства и Омского правительства, просуществовавшего до начала 1920 года и связанного с именем крупного деятеля Белого движения адмирала А. В. Колчака. Уровень книги вполне научный (желающие могут ознакомиться в Интернете с пространным справочным аппаратом к ней), но в то же время вполне доступен рядовому любителю истории и поклоннику мемуарного жанра.

Фигура Колчака романтична и трагична одновременно. Выданный своими союзниками - командованием чехословацкого корпуса, оказавшегося в Сибири во время Первой мировой войны, он был расстрелян красными в феврале 1920 года.

В сборнике помещены ранее не публиковавшиеся материалы из Государственного Архива Российской Федерации и архива Гуверовского института (США). Это, в первую очередь, дневник премьер-министра Омского правительства П. В. Вологодского - подробнейшая хроника событий 1918 - 1920 годов с характеристиками А. В. Колчака и членов кабинета, описанием военных действий, рассказом об эсеровском восстании в Иркутске и многом другом.

Второй крупный документ - записки министра иностранных дел того же правительства И. И. Сукина, которого, к слову, многие современники считали главным виновником поражения белых на Востоке. Здесь много сведений о международных связях и отношениях Омского правительства, о роли США и Японии в интервенции на Дальнем Востоке, о вопросах организации белых войск и ведении ими боевых действий.

В какой-то мере оба мемуариста проливают свет на причины поражения белых вообще: при наличии талантливых вождей и немалого числа честных, искренних и самоотверженных бойцов большинство белых функционеров продолжали цепляться за устарелые методы управления и сохраняли традиционное для царской администрации своекорыстие. В итоге движение стало жертвой подковёрной борьбы и интриг, корысти и стяжательства, коррупции и лжи, недостатка элементарного здравого смысла и дальновидности. Революционные события ничему не научили русского бюрократа, и потому усилия военного руководства - а в его рядах были люди выдающиеся - глохли, не достигая цели.

Несколько небольших документов на те же темы дополняют основные тексты и вносят в картину дополнительные штрихи. Примечателен некролог А. В. Колчака, написанный контр-адмиралом М. Смирновым сразу после получения известия о его гибели.

В. Бокова