О КРЕДИТЕ И БАНКАХ ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ РОССИИ

Актуальные публикации по вопросам экономики России.

NEW ЭКОНОМИКА РОССИИ


ЭКОНОМИКА РОССИИ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ЭКОНОМИКА РОССИИ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему О КРЕДИТЕ И БАНКАХ ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ РОССИИ. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2016-04-16
Источник: Вопросы истории, № 7, Июль 1961, C. 139-151

О КРЕДИТЕ И БАНКАХ ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ РОССИИ*

 

Во всех странах возникновение банков являлось свидетельством известного уровня развития капиталистических отношений, а рост банков служил на Западе усилению и дальнейшему развитию этих отношений. Иначе сложилось положение в России, где растущие накопления денежных капиталов вплоть до 1861 г. в подавляющей части использовались для укрепления крепостнического хозяйства. Наряду с мануфактурой, основанной на крепостном труде, система дореформенных казенных банков являлась важнейшей формой использования развивавшихся капиталистических отношений для продления существования крепостнического строя. Монопольная система государственных банков с ярко выраженным крепостническим направлением не имеет параллели в истории других стран и представляет собой не меньшее, чем крепостная мануфактура, своеобразие России.

 

С. Я. Боровой в вышедшей в свет в 1958 г. монографии обстоятельно излагает историю русских банков крепостническою периода. Его исследование выполнено в широком историческом плане в связи с основными этапами социально-экономической истории России XVIII - первой половины XIX века1 . Направление деятельности банков и всей кредитной политики правительства показано как обусловленное общеэкономической политикой царизма. Автор приходит к выводу о задерживающем влиянии банков и кредитной политики того периода на развитие капиталистических отношений в стране. Значительное место в работе уделено литературно-идеологической стороне истории кредита и банков.

 

Книга С. Я. Борового вместе с рядом опубликованных им в различных изданиях и журналах статей представляет собой не только первый в советской литературе труд по данной теме, но и вообще первую сводную работу о развитии кредита и банков в России с половины XVII до середины XIX века. Сводной работы по этому вопросу не было и в русской буржуазной литературе. В монографии С. Я. Борового обобщен большой материал архивных и литературных источников.

 

Первый раздел книги посвящен истории кредита в России с середины XVII до середины XVIII в., второй - казенным банкам, которые были организованы во второй половине XVIII в., третий, самый большой раздел - кредиту и банкам первой половины XIX века. Именно этот последний в истории казенных банков период представляет наибольший интерес в общеисторическом плане. В России тогда еще господствовали крепостнические отношения, а служившие их сохранению дореформенные банки достигли наибольшего развития. В 1817 г. эти банки сложились в некоторого рода систему, просуществовавшую в неизменном виде вплоть до ее ликвидации в 1859 г. и состоявшую из четырех централизованных банков - Государственного заемного, Госу-

 

 

* По поводу книги: С. Я. Боровой "Кредит и банки России (середина XVII в. -1861 г.)". М. 1958. 228 стр. Тираж 2500. Цена 10 руб. 10 коп. (1 руб. 1 коп.). Единственная рецензия на книгу, опубликованная в журнале "Деньги и кредит" (1958, N 11), мало затрагивает интересующие нас общеисторические вопросы. Автор рецензии Э. Я. Брегель дал положительную оценку книге и сделал ряд ценных критических замечаний.

 

1 Э. Я. Брегель, указывая на спорные моменты общеисторической периодизации в книге, отмечает, что это не затрагивает правильности периодизации истории самих дореформенных банков.

 
стр. 139

 

дарственного коммерческого, Петербургской и Московской сохранной казны - и местных губернских банков (так называемых приказов общественного призрения). Из них лишь один Государственный коммерческий банк предназначался для кредитования купечества, причем его активные операции держались на крайне низком уровне.

 

В книге С. Я. Борового дана история ростовщического кредита, который оказался в России в силу особенностей развития банков весьма живучим2 . Автор прослеживает начавшееся еще во второй половине XVII в. и значительно расширившееся при Петре I государственное финансирование промышленности и его значение в общих мероприятиях, направленных на ускорение промышленного развития России. Далее показано, как во второй половине XVIII в. такое государственное финансирование выродилось б поддержку дворянского предпринимательства и оказалось одним из способов обогащения помещичье-придворных верхов. Автор склонен в том же плане характеризовать и казначейское финансирование первой половины XIX в. и недооценивает, на наш взгляд, некоторые качественные сдвиги, происходившие в этой области.

 

С. Я. Боровой убедительно показывает, что в России банковский кредит с самого начала был направлен не на усиление капиталистических элементов в хозяйстве страны, а на укрепление крепостнического землевладения и отчасти крепостной промышленности. Несомненно правильными являются его выводы о том, что банковский кредит на протяжении 100 лет служил укреплению крепостнического хозяйства, поскольку огромные банковские ссуды из низкого процента ослабляли зависимость помещиков от ростовщического кредита и задерживали разлагающее влияние ростовщического кредита на изживавшую себя феодальную формацию. В то же время рост долгов помещиков, в свою очередь, способствовал усилению крепостнической эксплуатации крестьян и в конечном счете дальнейшему упадку помещичьего хозяйства и росту классовых противоречий. С этой точки зрения задолженность дворянства становилась к концу крепостнического периода одним из важнейших факторов разложения крепостнического хозяйства (стр. 206 - 207). В XVIII в. ссуды из государственных банков рассматривались крупным дворянством как своего рода пособия и пенсии (стр. 72). С. Я. Боровой указывает, что кредит из дореформенных банков превратился в некую форму дополнительного перераспределения национального дохода. Однако он склонен в какой-то мере распространять этот вывод и на первую половину XIX в., с чем уже нельзя согласиться.

 

Существенное значение имеет и вывод автора о том, что, несмотря на основное крепостническое направление деятельности дореформенных банков и всей кредитной политики правительства, образование и рост внутреннего государственного долга путем позаимствования средств из этих банков являлись в России важными факторами первоначального накопления капитала (стр. 180).

 

Книга С. Я. Борового расширяет наши представления по все еще недостаточно исследованному вопросу о развитии в первой половине XIX в. начальных форм чисто капиталистического банковского кредита - банкиров и банкирских домов (стр. 235 - 241)3 . Однако автор все же не делает вывода о слабости развития банкирского дела и, главное, не ставит это обстоятельство в необходимую связь с системой дореформенных банков. В целом правильно характеризуя кредитную политику как одну из сторон государственной общеэкономической политики в крепостнический период, автор значительно обогащает наши знания об этой политике. О политике 20 - 50-х годов XIX в., в частности, он пишет: "В рассматриваемый период царское правительство стремилось сохранить крепостнические порядки, и в то же время оно вынуждено было проводить мероприятия, вызываемые развитием капиталистических отношений. Маневрирование между этими двумя в конечном счете непримиримыми тенденциями и составляло содержание экономической политики царской России" (стр. 156)4 . При

 

 

2 О некоторых неточностях в характеристике ростовщического кредита в книге С. Я- Борового пишет в своей рецензии Э. Я. Брегель.

 

3 Мало освещенным остался в книге вопрос о развитии первоосновы капиталистического кредита - коммерческого кредита (внутриторгового, "товарного") и совсем не показано развитие вексельного обращения, этого связующего звена между коммерческим и банковским кредитом.

 

4 Нельзя согласиться с возражениями Э. Я. Брегеля против этой формулировки. Последний полагает, что при целеустремленном - основном - крепостническом направлении нельзя говорить вообще о маневрировании между двумя тенденциями.

 
стр. 140

 

этом в других местах книги отмечается, что кредитная политика являлась одной из наиболее реакционных сторон всей экономической политики данного периода. Однако при более детальном рассмотрении кредитной политики автор явно преувеличивает ее сознательную антикапиталистическую направленность, что неразрывно связано у него с переоценкой объективных возможностей развития капиталистического банковского кредита в дореформенной России.

 

Остановимся подробнее на тех выводах общеисторического значения, которые сформулированы автором не совсем точно, и особо на тех, которые прямо напрашиваются из обобщенного С. Я. Боровым большого конкретного материала. К первым относятся: 1) объяснение причин того задерживающего влияния, которое оказывало наличие казенных банков на развитие капиталистического кредита и капиталистических отношений в дореформенной России XIX в.; 2) роль системы этих банков в процессе первоначального накопления капитала в связи с особенностями формирования внутреннего государственного долга и с непроизводительным использованием банковских ссуд крупными помещиками. Среди выводов, вытекающих из исследования С. Я. Борового, но не сделанных им в книге, важнейшими являются: 1) необходимость рассмотрения деятельности дореформенных банков в плане предыстории ипотечного кредита капиталистической России, а в связи с этим влияния дореформенных ссуд помещикам и послереформенных ипотечных ссуд на судьбы помещичьего хозяйства; 2) действительный смысл той политики крепостнического правительства, которая еще в дореволюционной литературе была охарактеризована как антикапиталистическая. Правильные заключения по всем указанным выше вопросам могут быть сделаны лишь путем сравнительно-исторических сопоставлений, к которым С. Я. Боровой обращается недостаточно. Попытаемся кратко рассмотреть перечисленные проблемы.

 

Еще для буржуазной литературы являлось совершенно очевидным, что монополизация кредита крепостническим государством сильно задержала развитие капиталистического кредита, а тем самым и развитие капиталистических отношений в стране в дореформенный период. По мнению буржуазных исследователей, крепостническое государство сознательно "не допускало" учреждения частных банков и столь же сознательно тормозило или по крайней мере не желало принимать на себя организацию и развитие капиталистического банковского кредита5 . Не дав обзора дореволюционной литературы, С. Я. Боровой, в сущности, придерживается этой твердо установившейся в ней точки зрения6 . Это неизбежно ведет его к переоценке влияния крепостнической направленности общеэкономической и кредитной политики правительства и оставляет в тени еще более важный вопрос, насколько объективно созрели в России первой половины XIX в. экономические предпосылки для возникновения и развития настоящих капиталистических банков. Преувеличение объективных возможностей развития капиталистических банков в России первой половины XIX в. раскрывается с полной очевидностью, если стать на путь сравнительно-исторического сопоставления:

 

а) Необходимо отбросить даже в подтексте сравнение с тогдашним высокоразви-

 

 

Между тем С. Я. Боровой правильно указывает на вынужденность прокапиталистических мероприятий. Не подлежит сомнению, что характерное для царизма в пореформенный период маневрирование между интересами буржуазии и помещиков в какой-то мере наметилось до 1861 года.

 

5 См. особенно И. И. Кауфман. Государственные долги России. "Вестник Европы". Кн. II. Спб. 1885, стр. 584; И. И. Левин. Акционерные коммерческие банки в России. Птгр. 1917, гл. 1. Первый дал популярную в русской буржуазной литературе формулировку, что до реформы "закрепощен был в пользу казны и помещиков не только труд, но и капитал". Второй писал, что проекты организации частных банков в первой половине XIX в. не были осуществлены только из-за нежелания правительства, его "боязни конкуренции частных банков с казенными.

 

6 Так, С. Я. Боровой утверждает, что Государственному коммерческому банку, "объективной задачей которого было содействие развитию капиталистических отношений", правительство не дало выполнить этой задачи (стр. 228). Далее (стр. 233) С. Я. Боровой, по существу, солидаризируется и с точкой зрения о "недопущении" правительством капиталистических банков как основной причине, мешавшей их развитию. Между тем следовало начать с рассмотрения того, что было действительно "объективной задачей" Коммерческого банка или же приказов общественного призрения, которые, по словам самого автора, совершенно не отвечали назревшим экономическим потребностям (стр. 123).

 
стр. 141

 

тым банковским кредитом в Англии и США, потому что в этом отношении резко отставали от них другие крупные европейские страны, несмотря на то, что в первой половине XIX в. крепостнические отношения в них были уже упразднены или же находились в процессе ликвидации.

 

б) Капиталистический банковский кредит в его зрелой форме в виде акционерных банков во всем капиталистическом мире возникал и развивался первоначальное виде эмиссионных банков, то есть банков, главным источником средств которых являлся выпуск кредитных орудий обращения - банкнот. Акционерные депозитные банки, то есть банки, основным источником средств которых являются вклады, развились значительно позже: даже в Англии и США они стали возникать лишь к 30-м годам XIX века. Во Франции, Австрии, германских и итальянских государствах эмиссионные банки возникли лишь в начале XIX в., причем им сразу же присваивалась монополия выпуска банкнот. Поэтому другие акционерные банки могли возникать только в качестве банков депозитных и фактически стали учреждаться лишь в конце 1840 - начале 1850-х годов. В России при существовании с конца XVIII в. государственного бумажно-денежного обращения была исключена возможность возникновения частных банков в качестве эмиссионных. При наличии же крупных государственных депозитных банков не было никакой реальной почвы для возникновения акционерных депозитных банков до упразднения дореформенной кредитной системы. И тем не менее после ее ликвидации акционерные коммерческие банки стали возникать уже с начала 1860-х годов, то есть всего на 10 - 15 лет позднее, чем в других странах европейского континента. Все это показывает, что как бы многочисленны ни были проекты учреждения капиталистических банков в первой половине XIX в., они оставались идеологически-литературным явлением, а не фактами экономической истории России.

 

в) Монопольные акционерные эмиссионные банки, Французский (с 1800 г.), Австрийский (с 1816 г.) являлись, по существу, полуправительственными, использовались широко для финансирования государства и значительно меньше средств направляли на кредитование торговли. Первые филиалы в провинции были открыты Французским банком в 1835 г., Австрийским - в 1848 году.

 

г) Основными органами банковского капиталистического кредита почти до середины XIX в. во Франции, Австрии, германских государствах оставались банкиры и банкирские дома. При этом банкирские фирмы в чистом виде, то есть фирмы, занимавшиеся только банковскими операциями, возникли первоначально в области государственных займов и кредитования внешней торговли. Самый крупный в середине XIX в. банкирский дом Ротшильдов вырос целиком на почве государственных займов и никогда кредитованием торговли не занимался, а с возникновением железнодорожного строительства стал еще широко заниматься его финансированием. Следовательно, Штиглиц, придворные банкиры, проводившие заграничные операции, но не кредитовавшие внутренней торговли, представляют собой явление, характерное для первой половины XIX в. вообще, а отнюдь не специфическую особенность России. К началу XIX в. лишь в Англии банкиры и банкирские дома, выросшие, как правило, из торговых фирм, перестали заниматься торговыми и товарно-комиссионными операциями. Во Франции же к началу 1850-х годов банкиры, ведущие операции внутри страны, еще совмещали кредитование крупных купцов и промышленников с собственными торговыми и комиссионерскими операциями. Ж. Курсель-Сенёль7 рассматривает в 1850-х годах в качестве нормального явления не только это совмещение функций, но и участие банкиров в прибылях кредитуемых ими торговых и промышленных фирм. Следовательно, старейший в Москве банкирский дом Юнкера, совмещавший, как подчеркивает С. Я. Боровой, торговую и банкирскую деятельность, не может служить свидетельством отставания России в области капиталистического кредита.

 

д) Мало того, банкиры в значительной мере оперировали тогда собственными капиталами, и у них оседало еще сравнительно немного средств в виде вкладов. Тот же Курсель-Сенёль указывает, что во Франции местные капиталисты предпочитали доверять свои денежные накопления знакомым нотариусам и сборщикам податей, которые, становясь хранителями денег, начинали заниматься банкирскими операциями как подсобным делом. В значительной части Франции кредит носил еще "первобыт-

 

 

7 "Банки, их устройство, операции и управление". СПБ. 1862, стр. 176 - 181.

 
стр. 142

 

ный характер". Даже в крупных центрах, вроде Марселя, действовали особые комиссионеры и посредники между лицами, желавшими поместить свои денежные накопления, и промышленниками и торговцами. Редактор русского перевода книги Курсель-Сенёля В. П. Безобразов отмечает, что подобные "сводчики" функционировали и в России.

 

е) Вексель, как известно, возник первоначально в качестве орудия коммерческого кредита, средства расчетов и перевода денег (переводный вексель) и, главное, в качестве орудия обращения (многочисленные переходы от одного торговца к другому по передаточной надписи, особенно во внутренней торговле). Учет векселей возник значительно позднее. В Германии еще в начале XIX в. он получил распространение лишь в некоторых крупных торговых центрах, вроде Гамбурга. Вложение средств в учет векселей во всех банках (эмиссионных) германских государств, вместе взятых, составляло в 1850 - 1855 гг. всего лишь 108 млн. марок8 , то есть примерно столько же, сколько в Государственном коммерческом банке России (47 млн. руб.). Учет векселей к середине XIX в все еще рассматривался как рискованная операция, и залог земель в качестве обеспечения ссуды считался более надежным. Поэтому ссуды под залог земли выдавались из более низкого процента. Так было и в России, и отсюда нельзя делать вывод, что этот факт отражал лишь направленность в пользу помещиков кредитной политики царизма.

 

ж) Даже ставшее впоследствии элементарным требование о соответствии источникам банковского кредита (срокам вкладов) сроков выдаваемых ссуд медленно пробивало себе дорогу. Вся история банков Германии, Франции и других стран показывает, что необходимость указанного соответствия стала общепризнанной лишь в середине XIX века. Следовательно, и высказывания о нарушении этого правила дореформенными банками России, занимавшие чрезвычайно много места в буржуазной критике их деятельности (стр. 178 - 179), лишены исторических оснований.

 

з) Наконец, не мог получить развития в России того времени банковский промышленный кредит. С. Я. Боровой признает это, но затем приписывает опять-таки кредитной политике правительства "вынужденное" возникновение в сахарной промышленности таких "несовершенных" форм привлечения денежных капиталов, как прием вкладов предприятиями непосредственно от капиталистов или же создание авансовых векселей под будущую продукцию (стр. 234). Между тем и в Англии и в России прием вкладов текстильными предприятиями от капиталистов был характерным явлением для всего XIX века. Авансовые сахарные векселя являлись основой кредитования банками сахарной промышленности вплоть до 1917 года.

 

Из сделанного выше краткого сопоставления состояния капиталистического кредита в России и странах Западной Европы первой половины XIX в. вытекают весьма существенные выводы. Хотя Россия, несомненно, и отставала в указанной области, принципиальных различий между развитием организационных сторон капиталистического банковского кредита в России, с одной стороны, и во Франции, Австрии я Германии - с другой, не было. Несомненно, гораздо более отсталым в силу господства крепостнических отношений являлся весь строй русской торговли, и проявления этой отсталости (ярмарки, вся организация русской хлебной торговли и т. д.) сохранились вплоть до начала XX века. Десятки миллионов рублей, оседавших на вкладах в Государственном коммерческом банке, не могли быть размещены в кредитовании внутренней торговли на началах капиталистического банковского кредита. Попытки развернуть деятельность этого банка а 1820-х годах действительно породила злоупотребления и крупные потери9 , и дальнейшее развитие банка в этом направлении, несомненно, привело бы к превращению кредита в подобие государственного финансирования, где теряется грань между ссудами и субсидиями.

 

В чем же тогда заключалось задерживающее влияние системы монопольных государственных банков на развитие капиталистического кредита, а тем самым и на рост капиталистических отношений? В книге приводится замечательная по своему проникновению в самую суть вопроса оценка Н. П. Огаревым системы дореформенных банков: "Монополия казенного кредита не была правительственным захватом, а была вызвана силой обстоятельств. Юриди-

 

 

8 "Мировые экономические кризисы". Т. III. М. 1939, приложения, стр. 692.

 

9 См. В. Судейкин. Государственный банк. СПБ. 1891, стр. 123 - 124. С. Я. Боровой же ограничивается одним примером на стр. 223 книги.

 
стр. 143

 

ческая неурядица частных обязательств давала только казне возможность пользоваться вещественным обеспечением без особых хлопот и потерь; акционерных обществ не существовало; кредит частных лиц был бесконечно дорог... Зло монополизации казенного кредита произошло не от доступности его заемщикам, а от его доступности вкладчикам, которые без всякого труда могли не только жить на проценты, но и копить капитал, получая процент. Это сделало из казенных банков средоточие самого тупого и скучного ростовщичества" (стр. 173). Вся история дореформенных банков подтверждает мысль Н. П. Огарева о том, что "все зло монополизации кредита" заключалось в его "доступности вкладчикам".

 

Возникшие в Англии в первой трети XIX в. акционерные депозитные банки долгое время не могли завоевать доверия вкладчиков. Малейшие сомнения в их прочности вызывали такие "набеги" на банки и изъятия вкладов, что это приводило их к краху. Зато к созданным в Пруссии и других германских государствах в конце XVIII в. небольшим государственным банкам стали немедленно приливать вклады. Однако, не имея возможности найти для вкладов надежного применения, эти государственные банки вынуждены были отказывать в приеме вкладов. Первые сберегатели - дворянство, крупные чиновники и т. п. - добивались распоряжений государя о приеме от них вкладов банками. В свете этих фактов огромное сосредоточение денежных сбережений на вкладах объяснялось не тем, что в России рано возникли байки, а тем, что они были государственными, что государство без всяких ограничений стало принимать денежные сбережения господствующих классов. Тем самым банковский кредит стал составной частью огромного дореформенного казенного хозяйства, направленного на укрепление и консервацию крепостнических отношений.

 

Выгодность помещения денежных капиталов на вклады в казенные банк" тормозила развитие капиталистического кредита в единственно возможных тогда формах банкирского дела (банкиров и банкирских домов) или прямого кредитования "сберегателями" купцов. Если бы тогдашние владельцы денежных капиталов не имели бы таких абсолютно надежных и притом высоких доходов по вкладам в казенные банки, они неизбежно стали бы направлять эти капиталы в распоряжение банкиров, торговцев или промышленников. Став на путь неограниченного приема вкладов, правительство независимо от дворянской направленности своей кредитной политики логически должно было стать и на путь вложения средств банков в ссуды под залог недвижимых имуществ как наиболее надежный и простой объект банковского кредита во всех странах Европы (кроме Англии) до середины XIX века.

 

Постепенно правительство нашло и другой способ использования все увеличивавшихся вкладов в казенных банках (эти вклады выросли со 130 млн. руб. в 1823 г. до 1 млрд. руб. к концу 50-х годов - суммы, достигнутой капиталистическими банками России и даже Германии лишь к середине 90-х годов XIX века). Этот способ заключался в "позаимствованиях" вкладов для покрытия бюджетных дефицитов. К 1823 г. долги помещиков казенным банкам достигли 90 млн. руб., а "позаимствования" казначейства - 25 млн. рублей. Правительство Николая I резко изменило это соотношение, на что С. Я. Боровой не обратил достаточного внимания. За последующие 35 лет долги помещиков выросли на 335 млн. руб., а "позаимствования" казначейства - на 496 млн. руб. (стр. 198). "Позаимствования" стали основной формой внутреннего государственного долга10 , не требовавшего в отличие от внешних займов посредничества частных банкиров. Это опять-таки подрывало развитие банкирских предприятий в России. Между тем на Западе одним из главных источников образования собственных капиталов банкиров являлись доходы от посредничества в выпуске государственных займов, а затем и от биржевых спекуляций на облигациях этих займов.

 

Несомненной заслугой С. Я. Борового является постановка вопроса о роли системы дореформенных банков в процессе первоначального накопления капитала в России. Однако с дайной в книге характеристикой указанной проблемы едва ли можно пол-

 

 

10 С. Я. Боровой (стр. 177) за счет преуменьшения внешнего государственного долга (на деле последний составлял не менее 268 млн. руб.) преувеличил роль обычных форм внутреннего долга. Единственной такой его формой являлся выпуск билетов казначейства, составлявший к 1848 г. не более 30 - 33 млн. руб., в то время как прямые "позаимствования" из казенных банков равнялись 232 млн. руб. (свыше 87% совокупного внутреннего государственного долга).

 
стр. 144

 

ностью согласиться. Образование внутреннего государственного долга путем "позаимствования" из казенных банков отнюдь не позволяет распространять на них, как это делает С. Я. Боровой, известную характеристику К. Маркса, которая относится к настоящим капиталистическим формам государственного долга - облигационным займам11 . Специфически российская форма прямых "позаимствований" из казенных банков, очевидно, не могла породить биржевой игры, акционерных обществ, "современной банкократии", на что указывал К. Маркс, а, наоборот, задерживала их появление и развитие и, следовательно, являлась весьма ослабленным рычагом первоначального накопления.

 

Второе соображение С. Я. Борового, что само помещение денежных капиталов на вклады в казенные банки становилось формой первоначального накопления, заслуживает внимательного рассмотрения. Автор даже полагает, что эти вклады являлись формой перераспределения доходов между эксплуататорскими классами - от заемщиков-помещиков в пользу капиталистов-вкладчиков. К сожалению, как огромные масштабы накопления вкладов в казенных банках со второй четверти XIX в., так и происхождение их до сих пор остаются никем не исследованными. С. Я. Боровой без достаточных оснований придерживается традиционной точки зрения, что значительная часть вкладов и, во всяком случае, те 200 млн. руб., которые осели в "предназначенном" для купечества Государственном коммерческом банке, принадлежали буржуазии Между тем приводимые им многочисленные данные об острой и неудовлетворявшейся нужде купцов, владельцев промышленных и торговых предприятий в кредите делают традиционную версию весьма сомнительной В дореформенный период функционирующие капиталисты не могли иметь длительно свободных денежных капиталов, а в положения "рантье" могли попадать в основном купеческие наследники (жены, малолетние), то есть весьма узкий слой буржуазии. С другой стороны, значительные денежные накопления в связи с ростом товарности хозяйства могли образовываться у крупных и средних помещиков. В то же время несомненно, что значительное накопление денежных средств происходило у служилого дворянства - штатских и военных чиновников, духовенства и т. д. (отрывочные данные об этом см. примечание на стр. 194, стр. 254).

 

Для всех этих "накопителей" вклады в казенные банки являлись исключительно благоприятной формой первоначального накопления. С. Я. Боровой не отметил двух существенных обстоятельств, касающихся этих вкладов. Во-первых, при невостребовании по ним процентов дореформенные банки начисляли на них вновь проценты, то есть, по существу, в отличие от всей последующей практики капиталистических банков в дореформенных банках начислялись сложные проценты. Во-вторых, на принятые вклады банки выдавали вкладные билеты, которые могли передаваться другим капиталистам по передаточной надписи (сохранные казны выдавали даже предъявительские вкладные билеты). Это давало возможность вкладчику получать 4 процента по вкладу и одновременно ссужать нуждающихся в капиталах купцов средствами в виде вкладных билетов, взимая с них по крайней мере еще 4%12 . Такая практика открывала даже возможность получить ссуду под "населенное имение" из 5%, внести деньги на вклад из 4%, а вкладные билеты использовать для кредитования купцов, "зарабатывая" на этом не менее 3% (8 минус 5 по ссуде). Не приходится говорить о том, что владельцы денежных капиталов могли ссужать купцов и из гораздо более высоких процентов, участвовать более или менее длительно в купеческих предприятиях, отдельных выгодных подрядах и поставках и т. д. Поэтому зажиточные помещичье-чиновничьи слои могли разными путями приобщаться к первоначальному накоплению. И в книге С. Я. Борового имеются прямые указания на то, что некоторые помещики на длительные сроки кредитовали купцов, нуждавшихся в заемных средствах (стр. 206).

 

Суждения С. Я. Борового о роли казенных банков в первоначальном накоплении не приведены в соответствие с его выводами об использовании помещиками огромных ссуд, полученных ими из тех же банков. Последний вопрос, представляющий самостоятельное значение, решается в книге несколько упрощенно и однолинейно. Автор исходит из правильного соображения, что огромные ссуды не могли быть использо-

 

 

11 См. К. Маркс. Капитал. Т. I. М. 1955. стр. 758.

 

12 П. П. Мигулин. Русский государственный кредит. Т. I. Харьков. 1899, стр. 236.

 
стр. 145

 

ваны в крепостном сельском хозяйстве. Вполне убедительными являются и его соображения об увеличении за счет банковских ссуд паразитического потребления крупнейших помещиков, верхушки господствующих классов, в том числе и владельцев уральских горнозаводских латифундий. Однако в книге полностью игнорируется возможность использования ссуд в других предприятиях крепостной промышленности, в первой трети XIX в. продолжавших еще в некоторых отраслях расширяться. Главное же, С. Я. Боровой распространяет свой общий вывод на всех без исключения заемщиков-помещиков. Лишь в одном месте (стр. 199 - 200) он высказывает предположение, что "у мелких и средних землевладельцев относительно более заметная доля средств пускалась в оборот (ростовщические операции, участие в мелких подрядах)". Между тем, если бы автор не ограничился беглым сопоставлением задолженности помещиков с данными 8-й ревизии о помещичьем землевладении, а попытался бы сделать более подробное сопоставление этой задолженности с теми же данными последней ревизии 1857 г., он мог бы прийти к более определенным выводам о том, какие категории помещиков пользовались ссудами, и даже о предположительном влиянии ссуд на хозяйства разных категорий помещиков13 .

 

По 10-й ревизии (1857 г.) насчитывалось:

 

Группы имений

Количество имений

Число душ в них (в тыс.)

Мельчайшие (до 20 душ)

41016

327,5

Мелкие (21 - 100 душ)

35498

1666,1

Средние (101 - 500 душ)

29930

3925,1

Крупные (501 - 1000 душ)

2421

1569,9

Крупнейшие (св. 1000 душ)

1382

3050,5

Всего

100247

10539,1

Из них заложено в банках

44162

7091,0

 

Из сопоставления общего количества заложенных имений и душ с теми же сведениями по категориям помещиков явствует, что при среднем числе душ на одно заложенное имение 161 чел.: а) предположение о том, что в состав заложенных имений входили зее крупнейшие, крупные и средние и лишь остальные 20 тыс. относились к группе мелких, отгадает, ибо в этом случае средняя цифра душ на одно заложенное имение оказалась бы значительно большей, чем 161 чел.; б) средняя цифра (161 чел.) становится наиболее правдоподобной (исходя, разумеется, из того, что максимальный процент задолженности падает на высшие группы) при следующих сочетаниях: из крупнейших имений было заложено до 90%, из крупных - до 80%, из средних - 60 - 66%, но и при этих процентах из мелких имений было в залоге не менее 40% и даже из мельчайших - не менее одной трети. Если же сравнить данные 10-й ревизия с данными 8-й (1834 г.), то окажется, что за 23 года число крупнейших помещиков уменьшилось на 5%, а число крепостных у них - на 14%. Еще более уменьшилось число мелких помещиков (на 17,6 тыс., или на 30%, а число душ у них - на 27%). Число крупных помещиков выросло на 6% с почти неизменным числом крепостных. Зато число мелких и средних помещиков увеличилось на 17 - 19%, а количество крепостных у них - на 11% и на 8%.

 

Из этих сопоставлений вытекает, что, по-видимому, больше всего банковская задолженность и ее рост разлагающе влияли на хозяйства крупнейших помещиков, прибегавших к тому же больше других групп к ростовщическим ссудам. Сильно разорялись мельчайшие помещики и притом не без влияния банковской задолженности. Напротив, перед реформой укрепилось положение мелких и средних помещиков. Действительно, трудно предположить, чтобы эти слои, особенно беспощадно усиливавшие в условиях роста товарности хозяйства крепостническую эксплуатацию крестьян, просто "проматывали" банковские ссуды, подобно помещичьим верхам. Система казенных банков позволяла именно мелким и средним помещикам (в среде которых были такие отчаянные стяжатели, как Собакевич и Коробочка), далеким от участия в капиталистических предприятиях, найти во второй четверти XIX в. буржуазное оформление своему накопительству. Нельзя не вспомнить здесь о вкладчиках и вкладных билетах казенных банков, дававших возможность приобщения вкладчиков к "ту-

 

 

13 Данные о 8-й и 10-й ревизиях взяты из книги В. В. Святловского "Мобилизация земельной собственности в России...". СПБ. 1911, стр. 105; сведения о заложенных в банках имениях имеются у С. Я. Борового (стр. 200, здесь опечатка: вместо 54162 должно быть 44162).

 
стр. 146

 

пому ростовщичеству", являвшемуся все же формой первоначального накопления капитала.

 

Таким образом, и влияние казенных банков на первоначальное накопление и использование помещиками огромных банковских ссуд являлись в действительности значительно более сложными, чем это показано в книге.

 

Исследование С. Я. Борового, как уже указывалось выше, подводит к существенным выводам общеисторического значения. Наиболее важным из них нам представляется вывод об особенностях поземельного кредита в России и его влиянии на судьбы помещичьего хозяйства, а тем самым и на капиталистическое развитие страны в целом.

 

Как известно, значение ипотечного кредита в развитии капитализма в сельском хозяйстве состоит в следующем. Затрата денежного капитала на покупку земли является непроизводительным расходом, вычетом из капитала предпринимателя (фермера) в пользу земельного собственника. В этом смысле ипотечный кредит, по которому источником платежей и погашения служит не прибыль, а земельная рента, является непроизводительным. Но благодаря ипотечному кредиту фермер путем уступки банкам земельной ренты получает возможность вернуть затраченные на покупку земли средства и производительно вложить их в качестве капитала в сельское хозяйство. Таким образом, ипотечный кредит способствует мобилизации земли в интересах развития капитализма в сельском хозяйстве и в этом смысле он носит прогрессивный исторический характер14 .

 

В странах прусского типа развития капитализма, где сохранялось помещичье землевладение, дворянство использовало значительную часть ипотечного кредита не в качестве капитала для сельскохозяйственного производства, а для увеличения своего паразитического потребления за счет проедания будущей земельной ренты. На такое использование ипотечного кредита прусским дворянством прямо указывал в 1888 г. Ф. Энгельс в письме к Н. Ф. Даниельсону15 . Немалая часть ипотечного кредита была использована в Пруссии для сохранения имения в руках одного наследника и выделения другим их долей в наследстве деньгами. И все же история поземельного кредита в России и Пруссии и его влияние на экономику страны начиная с середины XVIII в. и вплоть до первой мировой войны были существенно отличны.

 

Возникнув в обеих странах в период крепостничества и почти в одно и то же время (в 1754 г. в России и в 1769 г. в Пруссии), поземельный кредит с первых же лет строился по-разному: в России - в крепостнической оболочке, из расчета числа крепостных в "населенном имении" и как одна из мер многообразной помощи государства помещикам и их обогащения16 , в Пруссии же почти сразу в капиталистической форме (залог земли по оценке ее стоимости, выпуск закладных листов), как мера спасения помещичьего хозяйства, действительно разоренного сначала Семилетней, а затем наполеоновскими войнами. И тем не менее в Пруссии правительство категорически воздерживалось от организации ипотечного кредита самим государством. Ипотечные банки были организованы на основе взаимной ответственности в виде провинциальных кредитных обществ, по одному на каждую область страны. Участниками обществ являлись все кредитующиеся в нем помещики, которые несли солидарную ответственность за долги перед кредиторами обществ, владельцами закладных листов. Помощь правительства заключалась глав-

 

 

14 См. В. И. Ленин. Соч. Т. 4, стр. 102.

 

15 См. "Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими политическими деятелями". М. 1947, стр. 109.

 

16 Односторонне выпячивая дворянскую направленность ссуд помещикам, С. Я. Боровой подчеркивает лишь, что ссуды становились более льготными по мере того, как последовательно росли размеры и сроки ссуд, достигнув постепенно сроков в 25 - 37 лет, а вместе с тем понижались ежегодные платежи процентов и погашения. Но при этом он не обратил внимания на то, что под крепостнической оболочкой ссуд под населенные имения происходило исторически раннее формирование ипотечного кредита, для которого именно в России были характерны такие длительные сроки ссуд (впоследствии до 66 1/2 лет). Увеличение сроков ссуд и их размеров из расчета на одну крепостную душу также имело определенную материальную основу в росте крепостнической эксплуатации, в сильном повышении размеров оброка в течение первой половины XIX века. В XVIII в. ссуды имели еще характер пособия, и годовые платежи по ссудам были выше среднего оброка (стр. 63). Но в XIX в. ссуды приобрели иной характер: те же платежи по выросшим ссудам составляли лишь небольшую часть "обычного оброка" (ср. стр. 107, 189).

 
стр. 147

 

ным образом в предоставлении ряда юридических привилегий, в направлении государственных и общественных "капиталов" на покупку закладных листов и т. п. Эти и тому подобные формы поддержки дворянства имел в виду Ф. Энгельс, говоря о подачках дворянству. Но правительство не брало на себя изыскание средств для ипотечного кредита и не вкладывало своих средств в кредитование помещиков и за редкими исключениями (после наполеоновски войн) не давало гарантий по обязательствам кредитных обществ. Это с самого начала придало ипотечному кредиту в Пруссии совершенно другой характер, чем ссудам под населенные имения в России. Кредитные общества, то есть совокупность помещиков данной провинции, вовсе не желали нести ответственность за бесхозяйственность заемщиков, проедание ими ссуд и неплатежи процентов. Поэтому с самого качала при выдаче ссуд производилась оценка доходности имений, ссуды выдавались в относительно небольших размерах к стоимости имений и на сравнительно короткие сроки, широко распространялись ссуды без срока, с предупреждением о востребовании. На имения бесхозяйственных заемщиков и неплательщиков общество налагало секвестр и брало их в свое управление. А. И. Герцена в 1850 г. поразило то, что прусские дворяне старались копить деньги, тогда как в России (в дворянских верхах) считали жалким скрягой того, кто не тратит в полтора раза больше своего дохода17 . Следовательно, вся система государственного поземельного кредита, являвшегося в крепостнической России дополнительным источником широкого обогащения дворянства за счет государства (пожалования земель, крепостных, денежные субсидии), способствовала крайнему паразитизму крупных помещиков.

 

Все это предопределило существенные различия ипотечного кредита и его влияния на помещичье хозяйство в России и в Пруссии. Сохранив после 1861 г. за помещиками значительную часть феодальной ренты в виде выкупных платежей, царское правительство дало помещикам возможность, во-первых, погасить три четверти их долгов дореформенным банкам и, во-вторых, заново получать ссуды в капиталистических ипотечных банках. Сохранив возможности полукрепостнической эксплуатации, правительство способствовало ускорению роста цен на землю, являющегося при капитализме стихийным следствием тенденций роста земельной ренты и снижения ссудного процента. В то же время с 1880-х годов правительство стремилось направлять возможно большую долю внутренних денежных капиталов в ипотечный кредит помещикам (организация Дворянского банка, позднее обязывание акционерных земельных банков вкладывать не менее двух третей своих средств в ссуды помещикам и лишь одну треть в долгосрочное кредитование городского строительства, то есть буржуазии). Все это вело к непрерывному росту помещичьей задолженности, которая приняла крайне долгосрочный характер и достигала предельной по банковским правилам величины от оценки имений. Между тем, предельная величина ипотечного кредита обычно намного превышает потребность в капиталах для ведения сельского хозяйства. При широко распространенной в России отработочной и испольной системах ипотечный кредит еще меньше мог использоваться в качестве источника образования капиталов в сельском хозяйстве. В лучшем случае часть ипотечных кредитов использовалась для приобщения помещиков к выгодам капиталистического развития страны (участие в предприятиях И биржевой спекуляции, покупка ценных бумаг и т. п.). Подавляющая же часть шла на увеличение паразитического потребления помещиков. При этом сущность заключалась вовсе не в расхищении казенных средств под прикрытием государственных кредитных учреждений, которое якобы продолжалось, как полагает С. Я. Боровой, имея в виду Дворянский банк, вплоть до падения самодержавия (стр. 35 - 36, 282). Даже в потреблении ссуд, полученных из Дворянского банка, проедание будущей земельной ренты во много раз превышало те субсидии, которые были скрыты в льготных условиях кредита.

 

Главное заключалось в том, что накопление денежных капиталов в России значительно отставало от потребностей растущего капиталистического хозяйства. Направление очень существенной доли денежных капиталов в ипотечный кредит помещикам и потребительское его использование (наряду с ростом государственного долга для покрытия бюджетных дефицитов) обостряло недостаток в денежных капиталах и усиливало зависимость России от

 

 

17 См. "Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими политическими деятелями", стр. 109.

 
стр. 148

 

иностранного капитала. Ипотечный кредит наряду с крепостническими пережитками и разными формами государственной "помощи" дворянству способствовал не столько переходу помещичьего хозяйства на капиталистические рельсы, сколько крайнему паразитическому вырождению дворянства. Наиболее дальновидный выразитель интересов самодержавия и крепостников-помещиков С. Ю. Витте вынужден был в итоге своей деятельности дать совершенно уничтожающую характеристику русского дворянства18 .

 

Иначе развивался ипотечный кредит в Пруссии и во всей Германии. В Пруссии до 1870-х годов всячески тормозилось учреждение акционерных земельных банков, а после их возникновения в интересах тех же помещиков правительство старалось оградить их от "нежелательного" воздействия акционерных банков. В итоге основными органами кредитования помещиков остались кредитные общества, а почти все ресурсы (88%) акционерных банков оказались направленными в ссуды под городские недвижимости, то есть доставались буржуазии19 . В Пруссии, несмотря на значительное потребительское использование ипотечных ссуд, немалая их доля все же была направлена на капиталистическую перестройку помещичьего хозяйства. Об этом свидетельствуют и меньшая, чем в России, величина ссуд к оценкам имений и менее длительные сроки, а также сохранение широкой практики бессрочных ссуд по настояниям самих же помещиков20 . К тому же общеизвестно, что прусское помещичье хозяйство действительно сумело перестроиться на капиталистической основе. В. И. Ленин прямо указывал, что при всем отличии американского фермера от прусского юнкера "оба они, несомненно, буржуа"21 .

 

Таким образом, хотя капитализм в России развивался и по прусскому пути, но препятствий даже на этом пути в России было неизмеримо больше, чем в Пруссии. Это относится не только к масштабам крепостнических пережитков, но и ко всему характеру и развитию поземельного кредита. Истоки этого были заложены в крепостнический период, когда капитализация феодальной ренты через банки приняла невиданные в истории других стран размеры, В итоге Россия в XIX - начале XX в. превзошла в поземельном кредите все капиталистические страны: и незначительным использованием его в сельскохозяйственном производстве, и отвлечением денежных капиталов от промышленности и торговли, и огромной потерей денежных капиталов для экономики страны.

 

Совершенно бесспорным является то, что экономическая политика царского правительства в первой половине XIX в. была направлена на сохранение крепостнического базиса. И в то же время неумолимый ход экономического развития, разлагая этот базис, вынуждал проводить меры, способствующие развитию капиталистической промышленности, и в первую очередь устанавливать запретительные таможенные пошлины22 . Необходимо к этому добавить, что в первой половине XIX в. предпринимались шаги, направленные на развитие некоторых отраслей и поддержку отдельных предприятий путем казначейского финансирования и других способов государственного вмешательства. Так проводилось форсирование развития суконной промышленности. И хотя в этой отрасли преобладали крепостные предприятия, указанные меры распространялись и на купеческие предприятия и даже на Западный край. При этом порядок финансирования в основе своей предвосхищал широко развившуюся в период капитализма систему казенных заказов23 . В 40-х годах проводились меры госу-

 

 

18 "...Большинство же дворян в смысле государственном представляет кучку дегенератов, которые, кроме своих личных интересов и удовлетворения своих похотей, ничего не признают, а потому и направляют все свои усилия относительно получения тех или других милостей за счет народных денег, взыскиваемых с обедневшего русского народа для государственного блага, а не для личных интересов этих дворян-дегенератов" (С. Ю. Витте. Воспоминания. Т. 2. М. 1960, стр. 519 - 520).

 

19 К 1914 г. из всей суммы ипотечных ссуд приходилось на сельскохозяйственные: в Германии - 30%, а в России - 65% (см. И. Ф. Гиндин. Русские коммерческие банки. М. 1948, стр. 238). Таким образом, в России поглощалось до 25% средств внутреннего денежного рынка, вложенных в ценные бумаги, в Германии же - только 9%.

 

20 История ипотечного кредита в Пруссии изложена по книге "Ипотечный кредит в Германии". Издание Комитета представителей учреждений русского земельного кредита. СПБ. 1900,

 

21 В. И. Ленин. Соч. Т. 17, стр. 348.

 

22 См. М. К. Рожкова. Экономическая политика правительства. Сборник "Очерки экономической истории России в первой половине XIX века". М. 1959, стр. 370 - 372.

 

23 Николаев, полковник Генерального штаба. Суконная промышленность в Рос-

 
стр. 149

 

дарственной поддержки льняной промышленности24 . С началом строительства первых железных дорог правительство Николая I пыталось насаждать внутреннее производство рельсов и подвижного состава с помощью казенных заказов по завышенным ценам, передачи промышленникам казенных предприятий и т. д.25 . Архивные документы не подтверждают, что казначейское финансирование промышленных предприятий было свернуто во второй четверти XIX в., а в первой четверти, преобладало финансирование дворянский предприятий. Можно указать, например, на затянувшееся на 20 - 30 лет казначейское финансирование крупных купеческих фирм. Для этого были использованы средства "предназначенного" для поддержки специально дворянских верхов Заемного банка, что было связано с явным нарушением его устава26 .

 

На этом фоне политика кредитования купечества Государственным коммерческим банком даже при эмбриональном состоянии вексельного кредита в первой половине XIX в. может все же казаться сугубо "антикапиталистической". В Коммерческом банке было в 50-х годах до 200 млн. руб. вкладов, вексельный кредит достиг только 47 млн. руб., а 90% вкладов было передано в Заемный банк. Однако эти средства отнюдь не были использованы для ссуд помещикам, а вместе с вкладами самого Заемного банка "позаимствованы" казначейством (стр. 192). Все авторы, писавшие о дореформенных банках, не обратили внимания на одно обстоятельство. И "предназначенный" для купечества Коммерческий банк и сугубо дворянский Заемный банк - единственные из всех дореформенных банков - находились в непосредственном ведении Министерства финансов я постепенно превратились в придатки государственного казначейства. Из обоих банков, вместе взятых, было позаимствовано к 1859 г. казначейством 275 млн. руб., выдано же купцам из Коммерческого - 47 млн. руб., а особо фаворитизируемым дворянским верхам из Заемного еще меньше - 32 млн. руб., мши 8% всех ссуд помещикам. Из Петербургской и Московской сохранной казны и всех приказов общественного призрения (подчиненных другим ведомствам) было изъято казначейством 245 млн. руб. (только 35% их вкладов), а было выдано помещикам 393 млн. руб., или 92% всех полученных помещиками ссуд27 . Таким образом, именно эти банки, а отнюдь не Заемный, являлись органами своеобразного ипотечного кредита крепостнической эпохи.

 

Чем же являлся тогда, сверх его роли придатка казначейства, Коммерческий банк? Наподобие Заемного банка он был органом фаворитизма, но по отношению к "именитому" купечеству. И предшественники Коммерческого банка и последний были созданы отнюдь не для кредитования широких кругов буржуазии, а в первую очередь для поддержки купеческих верхов. Даже операции, не требовавшие вложения банковских средств (денежные переводы в другие города), были поставлены в Государственном коммерческом банке таким образом (минимальный размер перевода 5 тыс. руб.), чтобы исключить обслуживание всего купечества. Министерство финансов, отвергая предложение снизить сумму переводов до 300 руб., указывало: "...банк и конторы учреждены для пособия высшему, так сказать, купечеству, производящему оптовую торговлю, а не мелям торгашам"28 . При кредитовании же купечества из состава оптовых торговцев прежде всего поддерживались наиболее крупные, "именитые" купцы. Это подтверждается, в частности, и отступлениями от устава банка ради поддержки отдельных крупных купцов (например, превышение предельного размера или срока кредитования или же предоставление непредусмотренных уставом видов кредита)29 .

 

Разумеется, правительство Николая I "не хотело" за счет средств казенных банков развивать кредитование широкого круга торговцев и промышленников. Но столь же очевидно то, что централизованный дореформенный казенный банк, управляемый царскими чиновниками, и не мог разрешить задачу развития "сверху" капиталистического кредита в условиях господства крепостнических отношений. Несравненно большее

 

 

они. СПБ. 1900; см. также неопубликованные документы Особенной канцелярии по кредитной части (Центральный государственный исторический архив в Ленинграде (ЦГИАЛ), ф. 583).

 

24 В. И. Денисов. Льняное дело, торговля льном и льняными изделиями. СПБ. 1909, стр. 44.

 

25 "Наша железнодорожная политика по документам Комитета министров". Т. IV. СПБ. 1902, стр. 213 - 215.

 

26 См. документы Особенной канцелярии по кредитной части (ЦГИАЛ, ф. 583).

 

27 Все цифры выведены на основании данных, приводимых С. Я. Боровым.

 

28 В. Судейкин. Указ. соч., стр. 132.

 

29 См. документы Особенной канцелярии по кредитной частя (ЦГИАЛ, ф. 583).

 
стр. 150

 

историческое значение имеет другое обстоятельство: еще в крепостнический период в области кредитной, и не только кредитной, политики царизма складывалась линия на особую поддержку купеческих верхов в ущерб более широким слоям буржуазии. Эта линия многообразно развернулась в кредитной и всей экономической политике царского правительства в период капитализма, выражая и укрепляя союз крепостников-помещиков с крупным капиталом, а затем и с магнатами финансового капитала.

 

*

 

В заключение следует подчеркнуть, что мы не расходимся с С. Я. Боровым в том мнении, что система государственных банков крепостнической России задержала, развитие капиталистического кредита, а тем самым и капиталистических отношений в стране. Не расходимся мы и в оценке основной - крепостнической - направленности всей экономической в особенно кредитной политики царизма в первой половине XIX века. Однако чрезмерное внимание к этой субъективной направленности отвлекло автора от рассмотрения тех объективных моментов, на которых мы останавливались выше, и от тех выводов, которые непосредственно вытекают из большого исследованного автором материала, обобщенного в труде С. Я. Борового.

 
стр. 151

Новые статьи на library.by:
ЭКОНОМИКА РОССИИ:
Комментируем публикацию: О КРЕДИТЕ И БАНКАХ ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ РОССИИ

© И. Ф. ГИНДИН () Источник: Вопросы истории, № 7, Июль 1961, C. 139-151

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ЭКОНОМИКА РОССИИ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.