КЛАССИЧЕСКАЯ РУССКАЯ ПРОЗА (последнее)
НЕНАСТЬЕ
Русская классическая проза. Книги, сборники рассказов, многотомники, полные собрания сочинений.
В темные окна стучали крупные дождевые капли. Это был один из тех
противных дачных дождей, которые обыкновенно, раз начавшись, тянутся
долго, по неделям, пока озябнувший дачник, привыкнув, не погружается в
совершенную апатию. Было холодно, чувствовалась резкая, неприятная
сырость. Теща присяжного поверенного Квашина и его жена, Надежда
Филипповна, одетые в ватерпруфы и шали, сидели в столовой за обеденным
столом. На лице старухи было написано, что она, слава богу, сыта, одета,
здорова, выдала единственную дочку за хорошего человека и теперь со
спокойною совестью может раскладывать пасьянс; дочь ее, небольшая полная
блондинка лет двадцати, с кротким малокровным лицом, поставив локти на
стол, читала книгу; судя по глазам, она не столько читала, сколько думала
свои собственные мысли, которых не было в книге. Обе молчали. Слышался шум
дождя, и из кухни доносились протяжные зевки кухарки. Самого Квашина не
было дома. В дождливые дни он не приезжал на дачу, оставался в городе;
сырая дачная погода дурно влияла на его бронхит и мешала работать. Он
держался того мнения, что вид серого неба и дождевые слезы на окнах
отнимают энергию и нагоняют хандру. В городе же, где больше комфорта,
ненастье почти не заметно.
После двух пасьянсов старуха смешала карты и взглянула на дочь.
- Я загадывала, будет ли завтра хорошая погода и приедет ли наш
Алексей Степаныч, - сказала она. - Уж пятый день, как его нет... Наказал
бог погодой...
Надежда Филипповна равнодушно поглядела на мать, встала и прошлась из
угла в угол.
- Вчера барометр поднимался, - сказала она в раздумье, - а сегодня,
говорят, опять падает.
Старуха разложила карты в три длинных ряда и покачала головой.
- Соскучилась? - спросила она, взглянув на дочь.
- Конечно!
- То-то я вижу. Как не соскучиться? Уж пятый день его нет. Бывало, в
мае, самое большое два дня, ну три, а теперь - шутка ли? - пятый день! Я
ему не жена и то соскучилась. А вчера, как сказали мне, что барометр
поднимается, я для него, для Алексея Степаныча-то, велела цыпленка
зарезать и карасей почистить. Любит он. Покойный твой отец видеть рыбы не
мог, а он любит. Всегда с аппетитом кушает.
- У меня за него сердце болит, - сказала дочь. - Нам скучно, а ведь
ему, мама, еще скучнее.
- Еще бы! День-денской по судам, а ночью, как сыч, один в пустой
квартире.
- И что ужасно, мама, он там один, без прислуги, некому самовар
поставить или воды подать. Почему бы не нанять на летние месяцы лакея? Да
и вообще к чему эта дача, если он не любит? Говорила ему - не нужно, так
нет. "Для твоего, говорит, здоровья". А какое мое здоровье? Я и болею-то
оттого, что он из-за меня такие муки терпит.
Глядя через плечо матери, дочь заметила ошибку в пасьянсе, нагнулась
к столу и стала поправлять. Наступило молчание. Обе глядели в карты и
воображали себе, как их Алексей Степаныч один-одинешенек сидит теперь в
городе, в своем мрачном, пустом кабинете и работает, голодный, утомленный,
тоскующий по семье...
- А знаешь что, мама? - сказала вдруг Надежда Филипповна, и глаза ее
засветились. - Если завтра будет такая же погода, то я с утренним поездом
поеду к нему в город! По крайней мере я хоть об его здоровье узнаю,
погляжу на него, чаем его напою.
И обе стали удивляться, как эта мысль, такая простая и легко
исполнимая, раньше не приходила им в голову. До города всего полчаса езды,
да потом на извозчике минут двадцать. Они поговорили еще немного и,
довольные, легли спать, вместе в одной комнате.
- Охо-хо-хо... Господи, прости нас грешных! - вздохнула старуха,
когда часы в зале пробили два. - Не спится!
- Ты не спишь, мама? - спросила дочь шёпотом. - А я всё об Алеше
думаю. Как бы он своего здоровья не испортил в городе! Обедает он и
завтракает бог знает где, в ресторанах да в трактирах.
- Я и сама об этом думала, - вздохнула старуха. - Спаси и сохрани,
царица небесная. А дождь-то, дождь!
Утром дождь уже не стучал в окна, но небо по-вчерашнему было серо.
Деревья стояли печальные и при каждом налете ветра сыпали с себя брызги.
Следы человеческих ног на грязных тропинках, канавки и колеи были полны
воды. Надежда Филипповна решила ехать.
- Кланяйся же ему, - говорила старуха, укутывая дочь. - Скажи, чтоб
не очень-то по своим судам... И отдохнуть надо. Пускай, когда на улицу
выходит, шею кутает: погода - спаси бог! Да возьми ему туда цыпленка;
домашнее, хоть и холодное, а всё же лучше, чем в трактире.
Дочь уехала, сказав, что вернется с вечерним поездом или завтра
утром.
Но вернулась она гораздо раньше, перед обедом, когда старуха сидела у
себя в спальне на сундуке и, подремывая, придумывала, что бы такое
изжарить к вечеру для зятя.
Дочь, войдя к ней в комнату, бледная, расстроенная, и не сказав ни
слова, не снимая шляпы, опустилась на постель и прислонилась головой к
подушке.
- Да что с тобой? - изумилась старуха. - Отчего так скоро? Алексей
Степаныч где?
Надежда Филипповна подняла голову и сухими, умоляющими глазами
поглядела на мать.
- Он обманывает нас, мама! - проговорила она.
- Да что ты, Христос с тобой! - испугалась старуха, и с ее головы
сполз чепец. - Кто станет нас с тобой обманывать? Помилуй, господи!
- Он обманывает нас, мама! - повторила дочь, и подбородок у нее
задрожал.
- Откуда ты взяла? - крикнула старуха, бледнея.
- Наша квартира заперта. Дворник говорит, что в эти пять дней Алеша
ни разу домой не приходил. Он не дома живет! Не дома! Не дома!
Она замахала руками и громко заплакала, произнося только:
- Не дома! Не дома!
С нею сделалась истерика.
- Что же это такое? - бормотала старуха в ужасе. - Ведь он же писал
третьего дня, что из дому не выходит! Ночует он где? Святители угодники!
Надежда Филипповна ослабела и не могла даже снять с себя шляпу. Точно
ей дали дурману, она бессмысленно поводила глазами и судорожно хватала
мать за руки.
- Нашла кому поверить: дворнику! - говорила старуха, суетясь около
дочери и плача. - Экая ревнивая! Не станет он обманывать... Да и как он
смеет обманывать? Разве мы какие-нибудь? Мы хоть и купеческого звания, а
он не имеет права, потому что ты ему законная жена! Мы жаловаться можем! Я
за тобой двадцать тысяч дала! Ты не бесприданница!
И старуха сама разрыдалась и махнула рукой, и тоже ослабела, и легла
на свой сундук. Обе они не заметили, как на небе показались голубые пятна,
разредились облака, как в саду по мокрой траве осторожно скользнул первый
луч, как повеселевшие воробьи запрыгали около луж, в которых отражались
бегущие облака.
К вечеру приехал Квашин. Перед выездом из города он побывал у себя на
квартире и узнал от дворника, что в его отсутствие приезжала жена.
- А вот и я! - сказал он весело, входя в комнату тещи и делая вид,
как будто не замечает заплаканных, суровых лиц. - А вот и я! Пять суток не
видались!
Он быстро поцеловал руки жене и теще и, с видом человека, который
рад, что покончил с тяжелой работой, повалился в кресло.
- Уф! - сказал он, выпуская из легких весь воздух. - То есть, вот как
замучился! Едва сижу! Почти пять суток... день и ночь жил, как на
бивуаках! На квартире ни разу не был, можете себе представить! Всё время
возился с конкурсом Шипунова и Иванчикова, пришлось работать у Галдеева, в
его конторе, при магазине... Не ел, не пил, спал на какой-то скамейке,
весь иззябся... Минуты свободной не было, некогда было даже у себя на
квартире побывать. Так, Надюша, я и не был дома...
И Квашин, держась за бока, точно у него от работы болела поясница,
искоса поглядел на жену и тещу, чтобы узнать, как подействовала его ложь,
или, как он сам называл, дипломатия. Теща и жена поглядывали друг на друга
с радостным изумлением, как будто нежданно-негаданно нашли драгоценность,
которую потеряли... Лица у них сняли, глаза горели...
- Голубчик ты мой, - заговорила теща, вскакивая, - что же это я сижу?
Чаю! Скорей чаю! Может, есть хочешь?
- Конечно, хочет! - сказала жена, срывая с своей головы платок,
смоченный в уксусе. - Мама, подавайте скорей вино и закуску! Наталья,
собирай на стол! Ах, боже мой, ничего не готово!
И обе, испуганные, счастливые, засуетились, забегали по комнатам.
Старуха не могла уже без смеха глядеть на дочь, которая оклеветала ни в
чем не повинного человека, а дочери было совестно...
Скоро стол был накрыт. Квашин, от которого пахло мадерой и ликерами и
который еле дышал от сытости, жаловался на голод, насильно жевал и всё
говорил про конкурс Шипунова и Иванчикова, а жена и теща не отрывали глаз
от его лица и думали:
"Какой он у нас умный, ласковый! Какой он красивый!"
"Важно! - думал Квашин, ложась после ужина на большую пухлую
перину. - Хоть и купчихи они, хоть Азия, а всё же есть своеобразная
прелесть, и день-два в неделю можно провести здесь со вкусом..."
Он укрылся, согрелся и проговорил, засыпая:
- Важно!
противных дачных дождей, которые обыкновенно, раз начавшись, тянутся
долго, по неделям, пока озябнувший дачник, привыкнув, не погружается в
совершенную апатию. Было холодно, чувствовалась резкая, неприятная
сырость. Теща присяжного поверенного Квашина и его жена, Надежда
Филипповна, одетые в ватерпруфы и шали, сидели в столовой за обеденным
столом. На лице старухи было написано, что она, слава богу, сыта, одета,
здорова, выдала единственную дочку за хорошего человека и теперь со
спокойною совестью может раскладывать пасьянс; дочь ее, небольшая полная
блондинка лет двадцати, с кротким малокровным лицом, поставив локти на
стол, читала книгу; судя по глазам, она не столько читала, сколько думала
свои собственные мысли, которых не было в книге. Обе молчали. Слышался шум
дождя, и из кухни доносились протяжные зевки кухарки. Самого Квашина не
было дома. В дождливые дни он не приезжал на дачу, оставался в городе;
сырая дачная погода дурно влияла на его бронхит и мешала работать. Он
держался того мнения, что вид серого неба и дождевые слезы на окнах
отнимают энергию и нагоняют хандру. В городе же, где больше комфорта,
ненастье почти не заметно.
После двух пасьянсов старуха смешала карты и взглянула на дочь.
- Я загадывала, будет ли завтра хорошая погода и приедет ли наш
Алексей Степаныч, - сказала она. - Уж пятый день, как его нет... Наказал
бог погодой...
Надежда Филипповна равнодушно поглядела на мать, встала и прошлась из
угла в угол.
- Вчера барометр поднимался, - сказала она в раздумье, - а сегодня,
говорят, опять падает.
Старуха разложила карты в три длинных ряда и покачала головой.
- Соскучилась? - спросила она, взглянув на дочь.
- Конечно!
- То-то я вижу. Как не соскучиться? Уж пятый день его нет. Бывало, в
мае, самое большое два дня, ну три, а теперь - шутка ли? - пятый день! Я
ему не жена и то соскучилась. А вчера, как сказали мне, что барометр
поднимается, я для него, для Алексея Степаныча-то, велела цыпленка
зарезать и карасей почистить. Любит он. Покойный твой отец видеть рыбы не
мог, а он любит. Всегда с аппетитом кушает.
- У меня за него сердце болит, - сказала дочь. - Нам скучно, а ведь
ему, мама, еще скучнее.
- Еще бы! День-денской по судам, а ночью, как сыч, один в пустой
квартире.
- И что ужасно, мама, он там один, без прислуги, некому самовар
поставить или воды подать. Почему бы не нанять на летние месяцы лакея? Да
и вообще к чему эта дача, если он не любит? Говорила ему - не нужно, так
нет. "Для твоего, говорит, здоровья". А какое мое здоровье? Я и болею-то
оттого, что он из-за меня такие муки терпит.
Глядя через плечо матери, дочь заметила ошибку в пасьянсе, нагнулась
к столу и стала поправлять. Наступило молчание. Обе глядели в карты и
воображали себе, как их Алексей Степаныч один-одинешенек сидит теперь в
городе, в своем мрачном, пустом кабинете и работает, голодный, утомленный,
тоскующий по семье...
- А знаешь что, мама? - сказала вдруг Надежда Филипповна, и глаза ее
засветились. - Если завтра будет такая же погода, то я с утренним поездом
поеду к нему в город! По крайней мере я хоть об его здоровье узнаю,
погляжу на него, чаем его напою.
И обе стали удивляться, как эта мысль, такая простая и легко
исполнимая, раньше не приходила им в голову. До города всего полчаса езды,
да потом на извозчике минут двадцать. Они поговорили еще немного и,
довольные, легли спать, вместе в одной комнате.
- Охо-хо-хо... Господи, прости нас грешных! - вздохнула старуха,
когда часы в зале пробили два. - Не спится!
- Ты не спишь, мама? - спросила дочь шёпотом. - А я всё об Алеше
думаю. Как бы он своего здоровья не испортил в городе! Обедает он и
завтракает бог знает где, в ресторанах да в трактирах.
- Я и сама об этом думала, - вздохнула старуха. - Спаси и сохрани,
царица небесная. А дождь-то, дождь!
Утром дождь уже не стучал в окна, но небо по-вчерашнему было серо.
Деревья стояли печальные и при каждом налете ветра сыпали с себя брызги.
Следы человеческих ног на грязных тропинках, канавки и колеи были полны
воды. Надежда Филипповна решила ехать.
- Кланяйся же ему, - говорила старуха, укутывая дочь. - Скажи, чтоб
не очень-то по своим судам... И отдохнуть надо. Пускай, когда на улицу
выходит, шею кутает: погода - спаси бог! Да возьми ему туда цыпленка;
домашнее, хоть и холодное, а всё же лучше, чем в трактире.
Дочь уехала, сказав, что вернется с вечерним поездом или завтра
утром.
Но вернулась она гораздо раньше, перед обедом, когда старуха сидела у
себя в спальне на сундуке и, подремывая, придумывала, что бы такое
изжарить к вечеру для зятя.
Дочь, войдя к ней в комнату, бледная, расстроенная, и не сказав ни
слова, не снимая шляпы, опустилась на постель и прислонилась головой к
подушке.
- Да что с тобой? - изумилась старуха. - Отчего так скоро? Алексей
Степаныч где?
Надежда Филипповна подняла голову и сухими, умоляющими глазами
поглядела на мать.
- Он обманывает нас, мама! - проговорила она.
- Да что ты, Христос с тобой! - испугалась старуха, и с ее головы
сполз чепец. - Кто станет нас с тобой обманывать? Помилуй, господи!
- Он обманывает нас, мама! - повторила дочь, и подбородок у нее
задрожал.
- Откуда ты взяла? - крикнула старуха, бледнея.
- Наша квартира заперта. Дворник говорит, что в эти пять дней Алеша
ни разу домой не приходил. Он не дома живет! Не дома! Не дома!
Она замахала руками и громко заплакала, произнося только:
- Не дома! Не дома!
С нею сделалась истерика.
- Что же это такое? - бормотала старуха в ужасе. - Ведь он же писал
третьего дня, что из дому не выходит! Ночует он где? Святители угодники!
Надежда Филипповна ослабела и не могла даже снять с себя шляпу. Точно
ей дали дурману, она бессмысленно поводила глазами и судорожно хватала
мать за руки.
- Нашла кому поверить: дворнику! - говорила старуха, суетясь около
дочери и плача. - Экая ревнивая! Не станет он обманывать... Да и как он
смеет обманывать? Разве мы какие-нибудь? Мы хоть и купеческого звания, а
он не имеет права, потому что ты ему законная жена! Мы жаловаться можем! Я
за тобой двадцать тысяч дала! Ты не бесприданница!
И старуха сама разрыдалась и махнула рукой, и тоже ослабела, и легла
на свой сундук. Обе они не заметили, как на небе показались голубые пятна,
разредились облака, как в саду по мокрой траве осторожно скользнул первый
луч, как повеселевшие воробьи запрыгали около луж, в которых отражались
бегущие облака.
К вечеру приехал Квашин. Перед выездом из города он побывал у себя на
квартире и узнал от дворника, что в его отсутствие приезжала жена.
- А вот и я! - сказал он весело, входя в комнату тещи и делая вид,
как будто не замечает заплаканных, суровых лиц. - А вот и я! Пять суток не
видались!
Он быстро поцеловал руки жене и теще и, с видом человека, который
рад, что покончил с тяжелой работой, повалился в кресло.
- Уф! - сказал он, выпуская из легких весь воздух. - То есть, вот как
замучился! Едва сижу! Почти пять суток... день и ночь жил, как на
бивуаках! На квартире ни разу не был, можете себе представить! Всё время
возился с конкурсом Шипунова и Иванчикова, пришлось работать у Галдеева, в
его конторе, при магазине... Не ел, не пил, спал на какой-то скамейке,
весь иззябся... Минуты свободной не было, некогда было даже у себя на
квартире побывать. Так, Надюша, я и не был дома...
И Квашин, держась за бока, точно у него от работы болела поясница,
искоса поглядел на жену и тещу, чтобы узнать, как подействовала его ложь,
или, как он сам называл, дипломатия. Теща и жена поглядывали друг на друга
с радостным изумлением, как будто нежданно-негаданно нашли драгоценность,
которую потеряли... Лица у них сняли, глаза горели...
- Голубчик ты мой, - заговорила теща, вскакивая, - что же это я сижу?
Чаю! Скорей чаю! Может, есть хочешь?
- Конечно, хочет! - сказала жена, срывая с своей головы платок,
смоченный в уксусе. - Мама, подавайте скорей вино и закуску! Наталья,
собирай на стол! Ах, боже мой, ничего не готово!
И обе, испуганные, счастливые, засуетились, забегали по комнатам.
Старуха не могла уже без смеха глядеть на дочь, которая оклеветала ни в
чем не повинного человека, а дочери было совестно...
Скоро стол был накрыт. Квашин, от которого пахло мадерой и ликерами и
который еле дышал от сытости, жаловался на голод, насильно жевал и всё
говорил про конкурс Шипунова и Иванчикова, а жена и теща не отрывали глаз
от его лица и думали:
"Какой он у нас умный, ласковый! Какой он красивый!"
"Важно! - думал Квашин, ложась после ужина на большую пухлую
перину. - Хоть и купчихи они, хоть Азия, а всё же есть своеобразная
прелесть, и день-два в неделю можно провести здесь со вкусом..."
Он укрылся, согрелся и проговорил, засыпая:
- Важно!
Опубликовано 30 ноября 2009 года
Новые статьи на library.by:
КЛАССИЧЕСКАЯ РУССКАЯ ПРОЗА:
Комментируем публикацию: НЕНАСТЬЕ
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1259585357 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций