Вы здесь:
ПОЛИТИКА
Теоретические предпосылки исследования объекта преступлений
ИСТОЧНИК: журнал "ПРАВО И ПОЛИТИКА" №11,2000
Краеугольным камнем отечественной доктрины уголовного права всегда являлось учение об объекте преступления, в качестве которого, по общепринятому до недавнего времени мнению, назывались “общественные отношения”. Наука советского уголовного права жестко придерживалась этого постулата, в той или иной последовательности он поддерживается и в современной уголовно-правовой литературе1.
Вместе с тем законодатель никогда не пользовался и не пользуется сейчас при перечислении в соответствующих статьях Уголовных кодексов объектов уголовно-правовой охраны или в каком-нибудь ином смысле термином “общественные отношения”. Так, в соответствии с ч.1 ст.2 УК РФ перечень этих объектов следующий: “Права и свободы человека и гражданина, собственность, окружающая среда, конституционный строй Российской Федерации, мир и безопасность человечества”.
Указанное обстоятельство свидетельствует о надуманности и искусственности конструкции объекта преступления как общественных отношений в силу того идеологического фактора, который был положен в ее основу. На это уже обращалось внимание в уголовно-правовой науке, а потому многие исследователи вполне резонно отказались от устаревшей, политически окрашенной категории и оперируют в своих трудах лишь теми понятиями, которые соответствуют реальной действительности2 .
Положение об объекте преступления как общественных отношениях покоится на марксистском убеждении об обществе как “сумме социальных связей”, что идентично системе общественных отношений, а преступление есть “борьба изолированного индивида против господствующих отношений…”3 . Отсюда вытекает, казалось бы, очевидный вывод: причинить вред обществу — значит причинить вред совокупности общественных отношений, лежащих в его основе.
Истоки признания общественных отношений объектом преступления берут начало в учении К.Маркса и Ф.Энгельса об общественных отношениях применительно к политической экономии (в первую очередь к товарному производству). Их знаменитое высказывание, что “анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии”4 , было успешно перенесено на все сферы возможного взаимодействия людей, в том числе и в уголовное право. Используя принцип Дарвина, который в своем “Происхождении видов” объединил принцип, управляющий эволюцией в сфере биологии, марксизм при помощи общественных отношений провозгласил основные законы, управляющие развитием человечества, и заявил о замене утопического социализма научным социализмом. Вслед за Сен-Симоном марксизм утверждал, что принципы политической экономии первичны по отношению к принципам гражданского права. Все находится в зависимости от экономической структуры “господствующих отношений” — идеи людей, нравы, мораль, решения. Поэтому право, в первую очередь уголовное, — это орудие классовой борьбы, служащее защите интересов господствующего класса и сохранению выгодного для него социального неравенства. Тем самым наметился крутой переход от договорной теории права Чезаре Беккариа, сформулированной в трактате “О преступлениях и наказаниях”, основанной на взглядах Монтескье к классовому подходу в праве. Таким образом, объектом преступления, с учетом характера и содержания общественных отношений, в конечном итоге становится, по сути, политическая категория: преступный результат оценивается прежде всего через призму господствующих отношений, через социальный, политический вред обществу и его институтам. Классификация же объектов через принятую систему деления на общий, родовой и непосредственный позволяет легко доказать причинение вреда любым преступлением всей системе господствующих отношений.
Политизированный, ярко выраженный идеологический подход к понятию объекта преступления приводит к тому, что его концепция как общественных отношений с самого начала ее развития сталкивается с рядом неразрешимых проблем. Одна из них — содержание общественного отношения как объекта. Дело в том, что марксизм-ленинизм, объясняя сущность общественных отношений, представляет их как политэкономическую категорию с учетом присущих ей особенностей. Причем предлагаемые им выводы и в этом случае часто не лишены существенных противоречий.
Одним из наиболее важных и весомых выводов здесь является то, что общественные отношения имеют всеобщий характер. Нет таких сторон человеческой деятельности, которые бы осуществлялись вне их. В.И.Ленин, отмечая заслуги К.Маркса в разработке материалистического воззрения на историю человеческого общества, подчеркивал особое значение открытия им понятия “общественно-экономической формации” как совокупности данных производственных отношений5. С другой стороны, по мнению Ф.Энгельса, общественные отношения существуют уже тогда, когда есть “две стороны, которые относятся друг к другу”6. Однако, что очевидно, общественные отношения представляют собой всего лишь определенную форму научной абстракции. Поэтому сами по себе они не существуют, но могут проявляться через определенные материальные вещи. “Политическая экономия, — указывал Ф.Энгельс, — имеет дело не с вещами, а с отношениями между людьми и, в конечном счете, между классами, но эти отношения всегда связаны с вещами и проявляются как вещи”7.
Следовательно, считая объектом преступлений те или иные виды общественных отношений, мы неизбежно признаем, что уголовное право охраняет не материальные ценности и блага, жизнь, здоровье, природную среду и др., а, наоборот, некую форму их проявления, те или иные формы связей между субъектами отношений. При этом, поскольку общественные отношения выступают одновременно и формой проявления экономической формации, всецело ею определяются, то и оценка объекта возможна только с классовых, социальных позиций, что весьма успешно использовалось на всех этапах “строительства социалистического общества”. Более того, вследствие подвижности экономической инфраструктуры в период этого строительства подвижными становились и общественные отношения, а тем самым и объект преступления: одному и тому же объекту в разные периоды можно было придать разное социально-политическое и правовое значение только с учетом изменения “оттенка” общественных отношений. Это приводило к ситуации, когда объект преступления, его оценка становились полностью зависимыми от государственно-партийного усмотрения, “воли господствующего класса”, которая и олицетворяла собой высшую справедливость.
Ф.Энгельс, желая, видимо, уйти от абстрактной категории “общественные отношения”, сделал еще один важный вывод — “экономические отношения каждого данного общества проявляются, прежде всего, как интересы”8 , что нередко используется и в уголовно-правовой литературе9. Никаких сообщений о механизме такого “проявления” в сочинениях теоретиков марксизма-ленинизма нет. Замечание же, что “… общий интерес существует не только в представлении, как “всеобщее”, но прежде всего он существует в действительности, в качестве взаимной зависимости индивидов, между которыми разделен труд”10 , еще более запутывает вопрос. Объективно интерес можно рассматривать как некую материальную категорию (существует в действительности), как категорию чисто психологическую (существует в нашем представлении) и, наконец, как тип социальной связи в “качестве взаимной зависимости”. Таким образом, содержание интереса, в котором могут находить выражение общественные отношения, не только различно в зависимости от характера оценки, но и лишено требуемой в нашем случае конкретики. Используя интерес для “материализации” общественных отношений, мы тем самым заменяем одну недостаточно ясную и конкретную категорию другой, также требующей специальных исследований и пояснений.
Столь противоречивое разрешение проблемы общественных отношений в марксизме-ленинизме (а это единственная философская доктрина, господствовавшая в теории советского уголовного права) привело к неоднозначному подходу в оценке общественных отношений как объекта преступления. Некоторые криминалисты выступили с критикой доминирующей концепции объекта. Они стали объяснять последний через материальные ценности: вещи, блага и др., поскольку такого преступления, которое ни на что не посягает, в природе не существует, ибо “действия людей сами по себе в какой бы форме они выражены ни были, приобретают общественно опасный характер только в том случае, если эти действия угрожают реальному благу, пользующемуся охраной закона”11.
А.Н.Трайнин, называя “объектом посягательства в его конкретном жизненном воплощении … как материальные, так и нематериальные ценности…”, здесь же оговаривается, что “в марксистском понимании объектом всякого посягательства являются общественные отношения, установленные в интересах господствующего класса”12. А.А.Пионтковский, определяя общий объект преступления как общественные отношения, вместе с тем делал вывод, что непосредственный объект может быть общественным отношением, но в большинстве случаев им не является”13. Н.А.Стручков называет объектом уголовно-правовой охраны “социальные ценности каждого общества”14 .
Желая устранить возникшее противоречие между описанием объекта в законе как определенных материальных ценностей и концепцией его как общественных отношений, некоторые ученые предлагают выделять материальные и формальные определения объекта. В “материальном” определении объект всегда “выступает как общественное отношение”15. В “формальном” же определении объектом является то, чему посягательство причиняет или пытается причинить ущерб16, либо то, на что направлено, на что посягает преступление17 , либо то и другое вместе18. В связи с этим было предложено различать объект правовой охраны и объект посягательства.
Предложенный выход из сложившегося противоречия в целом не был поддержан теорией. Он так или иначе подрывал официальную доктрину об объекте как общественных отношениях, поскольку, во-первых, объявлял объектом не только или не столько общественные отношения и их материальные элементы и, во-вторых, демонстрировал искусственность конструкции объект – общественные отношения, ее оторванность от реальной действительности и действующего законодательства. Что же касается понятий объекта уголовно-правовой охраны и объекта посягательства, то они должны непременно совпадать, иначе деяние нельзя будет квалифицировать по данной статье УК.
Второй неразрешенной проблемой концепции объекта как общественных отношений является проблема структуры последних. Теоретики марксизма-ленинизма не оставили на этот счет каких-либо разъяснений, что вызывает противоречивые подходы и суждения. Вместе с тем некоторые ученые, используя отдельные высказывания, например В.И.Ленина, о том, что “у Маркса в “Капитале” сначала анализируется самое простое, обычное, основное, самое массовидное, самое обыденное, миллиарды раз встречающееся отношение буржуазного (товарного) общества: обмен товаров”, на этой основе приходят к выводу, что “по этой простейшей форме отношений” уже можно судить о наличии здесь компонентов общественного отношения19. В доказательство наличия в общественных отношениях, например, предмета приводится следующая фраза К.Маркса: “В обмен на свой труд рабочий получает жизненные средства, а капиталист, в обмен на принадлежащие ему жизненные средства, получает труд, производительную деятельность рабочего, творческую силу … рабочий получает от капиталиста часть имеющихся налицо жизненных средств”20.
Как видно, в приведенных цитатах нельзя компетентно обнаружить какие-либо ссылки на структуру общественных отношений. Скорее всего К.Маркс и его последователи рассматривали общественное отношение как форму социальной связи между субъектами в процессе производства материальных благ. Б.С.Никифоров, обстоятельно исследовавший содержание общественных отношений, отметил, что они представляют собой деятельность его участников или определенное положение людей по отношению друг к другу, или то и другое одновременно21. Н.И.Коржанский заключает, что основу, ядро общественных отношений составляет социальная связь, которая проявляется в виде социальной возможности или запрещенности определенного социального поведения и которая всегда включает в себя оценочный момент и носит нормативный характер22.
Тем не менее в результате исследований А.В.Дроздова наиболее широкое распространение с середины 60-х годов получила концепция трехчленной структуры общественного отношения. Анализируя внутреннюю природу механизма развития социальных связей как формы общественных отношений, он пришел к выводу, что структурными элементами последних являются: 1) носители (субъекты) отношения; 2) предмет, по поводу которого существуют отношения; 3) общественно значимая деятельность (социальная связь) как содержание отношений23. Этот тезис становится не только общепризнанным в теории советского права, но и базовым для развития науки уголовного права. Причем признается, что структура любого общественного отношения всегда неизменна. Это дало возможность адаптировать теорию общественных отношений к теории уголовного закона. За основу здесь было взято такое умозаключение. Поскольку никаких других ценностей, кроме: 1) личности, 2) “вещи” – предметы, а равно социальные ценности и 3) социально полезной деятельности — законодатель в рамках закона не называет, то именно их, а значит, и общественные отношения, он и охраняет от причинения вреда24. В то же время искусственность конструкции общественных отношений, эфемерность их в целом привели отдельных криминалистов к заявлению, что “… ни сами люди – субъекты отношений, ни материальные предметы – объекты отношений, ни действия людей не являются структурными элементами общественных отношений”, что они (общественные отношения) не могут включать в себя в качестве составных элементов различные предметы материального мира, “ибо общественное отношение не включает в себя ничего вещественного”25 , поэтому общественные отношения в реальности не существуют, они есть не что иное, как научная абстракция26.
Важно также отметить, что трехчленная структура “фактического” общественного отношения выстроена как идентичная структуре правоотношения. Например, И. Сабо, рассматривая вопрос о структуре правоотношения, в качестве его элементов называет: 1) субъекты – физические или юридические лица; 2) объект — на что направлено правоотношение (вещи, безопасность, семья и пр.); 3) юридические факты27. В связи с этим делается вывод, что правоотношение есть общественное отношение, урегулированное правом. Оно может быть, по мнению одних авторов, как идеологическим, так и материальным28 , а по мнению других авторов — лишь видом идеологических отношений29. Все это позволило сформулировать вывод о том, что нет “достаточных оснований видеть в возникновении правовых отношений механизм, принципиально отличный от механизма появления любого общественного отношения”30.
Сведение общественных отношений к правоотношениям дало возможность некоторым криминалистам рассматривать сами антиобщественные поступки (преступления) как общественные отношения31. Но стремление к “социальной натурализации преступления32 является следствием идеологизации уголовного права и оторвано от реалий преступного проявления. Объявление преступления формой проявления общественного отношения делает его категорией расплывчатой, выходящей за пределы законодательного описания. Тем самым, определяющей становится оценка преступления как вида идеологического отношения, а не законодательная формула. Кроме того, рассматриваемая концепция обнаруживает несостоятельность и в самом подходе к решению этого вопроса с точки зрения объекта преступления. Если объектом признаются общественные отношения, а преступление выступает как форма общественного отношения, то получается, что оно посягает само на себя и себе же причиняет вред и т.д.
Концепция объекта преступления как общественного отношения наталкивается на серьезные трудности также при исследовании механизма причинения вреда объекту и соотношении его с последствиями преступной деятельности. Как нет точной концепции объекта, так и нет единой концепции причинения ему вреда, а тем самым и единого подхода к сущности преступных последствий. Не менее дискуссионен вопрос и о том, каким образом причиняется вред общественным отношениям и что происходит с ними после причинения им вреда. Н.Д.Дурманов, В.Н.Кудрявцев и другие исследователи указывают на то, что преступление “разрывает общественные отношения, вносит в них качественные изменения, воспрепятствуя их социальному назначению”33 . Б.С.Никифоров говорит о повреждении общественного отношения в виде “нанесения фактического вреда объекту34 .
Большинство же криминалистов сходится на том, что причинение вреда объекту возможно только через воздействие на его элементы. “Главное состоит в том, — утверждает В.К.Глистин, — что преступление в каждом конкретном случае воздействует на какой-либо из элементов либо на их совокупность, изменяет (разрушает) все соотношение”35 . Причем в одних случаях ущерб объекту, по мнению этих авторов, причиняется путем непосредственного воздействия на самого субъекта общественного отношения, в других — такой ущерб причиняет сам субъект, являющийся непосредственным участником охраняемого общественного отношения, и этот ущерб наносится путем “исключения себя из этого общественно полезного и охраняемого уголовным законом отношения”36 . Вместе с тем сами общественные отношения в качестве определенной совокупности социальных связей, как заявляют сторонники этой концепции, “обычно неуязвимы для преступного воздействия, и нам неизвестны случаи разрыва какой-то группы общественных отношений путем преступного посягательства”37 .
Возникшая ситуация заключает в себе неустранимое противоречие: с одной стороны, причинение вреда хотя бы одному элементу общественного отношения и есть вред последнему независимо от вреда другим его элементам, а с другой – общественные отношения сами непосредственно пострадать не могут в силу их известной условности и абстрактности (нематериальности). Пытаясь как-то сгладить это противоречие, Н.И.Коржанский делает такой весьма оригинальный вывод: “Объект преступления, как общественное отношение, недоступен для непосредственного воздействия на него. Объект — явление реальное, но не осязаемое”38 .
Умозрительность механизма причинения вреда объекту через элементы общественных отношений, отсутствие у науки возможностей уяснить и обосновать этот механизм для правоприменительной практики еще в большей мере демонстрируют надуманность и оторванность рассматриваемой концепции от реальной действительности, тогда как уголовное право имеет дело не только с реальными и конкретными категориями, но и с категориями точными, которые должны быть установлены всякий раз в суде, оценены с учетом существующей действительности. Проделать это с “неосязаемыми” общественными отношениями, как известно, невозможно, ибо общественные отношения есть категория абстрактная, которая признается в качестве элемента состава преступления скорее по политическим, а не по правовым соображениям. По своей природе, как и всякая мысленная модель, они нематериальны и бестелесны и носят только, по удачному замечанию В.Н.Кудрявцева, “характер информационной связи”. Поэтому нельзя причинить вред тому, что в реальной жизни не существует. Каким бы образом, используя любые аргументы, ни доказывался тезис, что преступлением причиняется вред общественным отношениям, в реальной действительности ничего подобного не происходит и произойти не может. Могут быть уничтожены материальные предметы, по поводу которых совершаются преступления, исчезнуть явления, ставшие поводом для последних, общественные связи останутся неизменны либо нашим же сознанием будут видоизменены, но не более. В действительности, рассматриваясь в качестве объекта преступления, они служат как бы своеобразным мостиком между понятием состава преступления и понятием преступления как реального явления, соединяя абстрактную мысленную модель преступного с действительностью39.
Таким образом, общественные отношения или иные аналогичные философские понятия не могут выступать в качестве объекта преступлений. Другое дело, что они, являясь мысленной моделью, слепком объективных общественных процессов на данное время, способны дать более глубокое представление, информацию о содержании социальных связей и противоречий, существующих в обществе. Основанные на наших восприятиях объективного, они субъективны и объективны одновременно, поскольку отражают те или иные реалии. Прав К.Маркс, который писал по этому поводу, что “свойства данной вещи не возникают из ее отношения к другим вещам, а лишь обнаруживаются в таком отношении”40 . Это подтвердил и В.И.Ленин: “… общественные отношения есть лишь частный случай специфического для общества проявления всеобщей связи явлений объективного мира, что общественные отношения есть не что иное, как социальные связи”41 .
Как слепок с действительности, преломленный через сознание исследователя, общественные отношения — категория неустойчивая и переменная. Они лишены постоянства и конкретности, которые требуются для уголовно-правовой категории. Вместе с тем они информируют законодателя о социально-политических процессах в обществе, что может оказать влияние на формирование уголовно-правовой политики, криминализацию (декриминализацию) и т.д. По оценке прогресса социальных связей правоприменитель судит и об эффективности норм уголовного права. Другими словами, содержание общественных отношений как социальных связей, характер и особенности их развития могут служить абстрактной теоретической моделью для прогнозирования развития уголовного законодательства и проверки его эффективности.
Так что же представляет собой объект преступления в реальной действительности?
Следует вначале отметить, что проблема объекта преступления тесно связана с учением о составе преступления, считающимся принадлежащим доктрине только правовой системы, так называемой романо-германской правовой семьи42. Общее право (Common law), не зная понятия состава преступления, особо не выделяет и объект посягательства. Доктрина этой правовой системы на него указывает весьма в общих чертах, не раскрывая его каких-либо особенностей и не приписывая ему какое-либо значение. Так, комментируя свод английского законодательства, Хэлсбери пишет: “Обычно под преступлением понимают зло, воздействующее на безопасность или процветание общества вообще, так, что общество заинтересовано его подавить”43. В теории американского права чаще всего говорится о “вреде социальному порядку”44.
В романо-германской правовой системе благодаря учению о составе преступления объект последнего является одним из основных его элементов. Ему уделяется внимание практически во всех известных уголовно-правовых теориях, хотя значение придается различное в зависимости от принадлежности автора к той или иной школе.
Теоретической основой для понимания объекта преступления стали рассуждения Беккариа (последователя положений, изложенных в работе Монтескье “О духе законов”) о направленности посягательства при совершении преступления. Он указывал, что некоторые из них разрушают непосредственно само общество и вызывают гибель того, кто является его представителем, другие нарушают личную безопасность граждан, посягая на их жизнь, имущество и честь, третьи являются действиями, которые противоречат тому, что ввиду общественного блага закон предписывает каждому гражданину делать или не делать45. В отличие от Гегеля и его последователей, криминалистов Кестлина, Гельшнера и Бернера (в молодости), полагавших, что преступление есть посягательство на “общую волю” (“отрицание разумной воли со стороны воли, противоречащей себе”), Ч.Беккариа “материализовал” объект, определив его как охраняемую законом реальную ценность — “общественное благо”.
Укрепление законности пришедшей к власти молодой буржуазии, проведение крупных кодификационных работ в области уголовного права дали толчок для появления так называемой нормативной теории объекта. Сущность ее заключается в понимании преступления как нарушения нормы уголовного закона, “непослушания порядку”. Юридическая форма преступления представляется здесь криминалистам сущностью самого преступления46. Наиболее яркие представители: в Германии — К.Биндинг, во Франции — Ж.-Л.Ортолан, в России — Н.С.Таганцев, Л.С.Белогриц-Котляревский. “Преступное деяние, — указывал Н.С.Таганцев, — не существует, как скоро не существует юридической нормы, которую бы нарушило действие, учиненное виновным. Какой бы вред ни заключало в себе деяние, какое бы благо им ни разрушалось, оно не почитается преступным, как скоро в нем нет посягательства на норму”47 .
Строго говоря, российские исследователи реально никогда не стояли на позиции “жесткого” нормативного понимания объекта. Так, Н.С.Таганцев писал: “определяя преступное деяние как посягательство на норму в ее реальном бытии или как деяние, посягающее на отраженный нормою юридический интерес, мы тем самым устанавливаем и понятие об объекте преступного посягательства”48 . Л.С.Белогриц-Котляревский представлял объект преступления следующим образом: “Преступление есть прежде всего нарушение закона или, говоря точнее, правовой нормы, регулирующей отношения людей друг к другу или к юридическим установлениям, совокупность которых образует правопорядок. Но преступление, нарушая нормы, т.е. абстрактные запреты или веления закона, вместе с тем необходимо разрушает те реальные блага или интересы, для которых эти нормы существуют. … Таким образом, объектом преступления с формальной стороны является норма, а с материальной – те жизненные интересы или блага, которые этими нормами охраняются”49 .
Шагом вперед явилась теория объекта как правового блага, родоначальником которой признается Р.Иеринг50 , определивший право как всякий защищенный государством интерес. Сторонники этой концепции не усматривали разницы между благом и интересом и чаще всего употребляли эти понятия как взаимозаменяемые. Так, Ф.Лист, говоря об основании построения Особенной части уголовного права, отмечал следующее: “Естественным, сейчас везде принятым в науке уголовного права основанием для построения системы особенной части является различие охраняемого наказанием правового блага, которому угрожает преступление, следовательно, различие тех интересов, которые охраняются правом, а именно уголовным правом”51 . В русском уголовном праве эту доктрину поддерживал Н.Д.Сергеевский, который одновременно разделял и нормативную теорию объекта. Констатируя, что преступление всегда “заключает в себе опасность известным конкретным благам или интересам”, он видел в преступлении и нарушение норм закона52.
Ряд современных европейских криминалистов также рассматривают объект преступления как правовое благо. В частности, германский исследователь Вельцель пишет, что объект – это такое “желаемое состояние, которое право должно защищать от нарушения. По своему субстрату оно может выступать как психологический или идеально-духовный объект (жизнь, честь), или реальное состояние (мирная жизнь в доме), или жизненные отношения (семейные, родственные), или правовые отношения (собственность, право на охоту)”53 .
Таким образом, несмотря на пестроту формулировок объекта преступления, большинство так называемых “буржуазных” криминалистов, как более раннего, так и современного периода рассматривают объект в двух плоскостях. Во-первых, как нормативную, правовую категорию, ибо преступление прежде всего нарушает норму, уголовно-правовой запрет. Во-вторых, преступление посягает на благо, охраняемое этой нормой (“правовое благо”), и причиняет ему вред. Причем под таким благом понимают как материальные, так и нематериальные, но вполне реальные и конкретные явления жизни. Представляется, что такое понимание объекта посягательства в наибольшей мере отвечает самой сути уголовного права: охране от опасных посягательств на конкретные и объективно существующие явления реального мира. Оно лишено идеологического содержания и нейтрально к любой политической системе, что обеспечивает уголовному праву жизненность и стабильность, и весьма показательно, что мы являемся свидетелями необычной по нашим меркам стабильности и живучести уголовных кодексов развитых стран, переживших различные политические режимы. Наконец, оно гармонично вплетается в содержание таких основных уголовно-правовых понятий, как деяние и вина, насыщая их реальным содержанием.
Следует отметить, что концепция объекта как блага нашла отражение и в уголовно-правовой литературе советского периода. Так, С.В.Познышев, несмотря на позицию “Руководящих начал по уголовному праву РСФСР” 1919 г., в статьях 5 и 6 которых было прямо записано, что “преступление есть нарушение порядка общественных отношений, охраняемого уголовным правом”, в своем учебнике 1923 г. не решился признать неясную для него конструкцию “общественные отношения” и говорит о последней как о тех “конкретных отношениях, вещах и состояниях лиц или вещей, которые охраняются законом под страхом наказания”54 .Обезопасив себя таким образом от возможных упреков марксистских ортодоксов, он, в конечном итоге, объявляет объектом преступления “правовое благо”, причем видит в нем не “правоохраняемый интерес”, а жизнь, здоровье, честь, свободу, имущество и мн. др. и осуществляет следующим образом деление преступлений по объекту:
“Все правовые блага, на которые направляются преступные посягательства, можно подразделить на три категории:
1) Блага личные, неразрывно связанные с личностью их обладателей, причем обладателями их могут быть только физические лица, каждое в отдельности; таковы жизнь, честь, здоровье и т.д.
2) Блага общественные, заключающиеся в осуществлении или правильном функционировании различных общественных союзов и тех или иных элементов их организаций или отдельных сторон их жизни. К ним принадлежат разные посягательства на разные части государственного механизма.
3) Блага имущественные, которые могут быть в обладании как отдельных лиц, так и коллективных единиц”55.
Указания на блага как на объект преступного посягательства имеются и в более поздней советской литературе56 , однако безуспешные попытки вписать понятие блага в систему “социалистических общественных отношений” дали возможность подвергнуть активной критике сторонников этой точки зрения. Не нашло поддержки и стремление Ю.А.Демидова рассмотреть общественное отношение как определенную “социальную ценность”, т.е. социальное благо57.
В этой связи возникает вопрос о соотношении категорий “блага” и “ценности”. Иногда эти понятия отождествляются и под благами понимаются те или иные ценности58 , в других случаях блага противопоставляются ценностям как не имеющим реального бытия59.
Думается, что ценность следует рассматривать как оценку блага с точки зрения сегодняшних условий жизни общества и как проявление самого блага. Нельзя согласиться, что ценность – не реальные образования по ту сторону бытия, которые только реализуются в отношениях между людьми, в процессах и вещах реального мира. Вместе с тем нельзя и отрицать вывод, что благодаря именно ценностям реальное становится ценным: они делают предметы благами60. Ценности, будучи результатом наших суждений о реальных явлениях материального мира, субъективны, но лишь постольку, поскольку субъективно всякое суждение о внешнем мире. В первую очередь они объективны, ибо есть сами реальные явления, охраняемые правом. Правовые блага как ценности, отражая бытие реальных предметов и явлений, как правило, не могут быть подвержены сколь-нибудь значительному идеологическому влиянию. Они являются общими для всех членов общества и не укладываются в рамки классового понятия. Нельзя согласиться с утверждением, что “у рабочего класса свои социальные ценности, противоположные ценностям буржуазии”61 , так как большинство правовых благ, имеющих ценность и поэтому охраняемых уголовным законодательством, имеют общечеловеческое значение, не менявшееся на протяжении многих столетий. Более того, при наблюдаемых сегодня темпах интегрирования мирового сообщества многие ценности получают не только единую трактовку но и единую форму охраны.
Правовое благо как охраняемая уголовным законом ценность включает в себя вещи, т.е. материальные предметы, продукты духовного творчества (результаты определенной деятельности), личные нематериальные блага, действия (воздержание от действия) и результаты действия субъектов правоотношений. Иными словами, предмет преступления и есть правовое благо как определенная ценность. На это обращал внимание А.Ф.Кистяковский, который видел в объекте преступления его предмет, “на который направлено или над которым совершено преступление”62 .
Совпадение объекта и предмета как единой ценности дает возможность не выделять предмет как самостоятельную уголовно-правовую категорию. Это позволит, с одной стороны, устранить известное противоречие, существующее в понимании объекта и предмета, связанное с представлением о них как явлениях несовпадающих63 или, в лучшем случае, подчиненных, где предмет практически лишен социального содержания в отличие от объекта (общественного отношения)64.
Вместе с тем некоторые криминалисты уже давно высказываются против разграничения объекта и предмета, мотивируя свою позицию тождеством этих понятий и отсутствием практического смысла в таком разграничении65. Так, Б.С.Никифоров видел предмет как составную часть объекта и пришел к выводу, что ”проблема предмета преступления в ее нынешнем виде, по существу, снимается, потому что устраняется необходимость в самостоятельном исследовании предмета преступления как явления, лежащего за предметами объекта и ведущего самостоятельное по отношению к нему существование”66. А.А.Пионтковский полагал, что о предмете в отличие от объекта можно и необходимо говорить лишь тогда, когда на него не посягают, во всех иных случаях материальная вещь является не предметом, а непосредственным объектом67. А.А. Герцензон считал, что предметом преступления могут быть не только конкретные материальные предметы, но и те “интересы, на которые направлено посягательство”68, т.е. по сути отождествлял его с объектом.
Критики данной позиции не утруждали себя аргументами, поскольку, по их мнению, объектом являются только общественные отношения, а предмет как материальная вещь не тождествен общественным отношениям, он лишь свойство, сторона, в которых эти общественные отношения проявляются, он лишь “их часть”69. В конечном итоге исследования в этой области привели к выработке компромисса между представителями “жесткой линии” в понимании объекта только как общественных отношений и представителями, рассматривавшими его как совпадающего с предметом. Наиболее полно это удалось сделать В.К. Глистину, который полагал, что предмет преступления и предмет общественного отношения совпадают, поэтому предмет в любом его проявлении выступает “неотъемлемым составным элементом общественного отношения и наряду с другими элементами... определяет сущность и специфику конкретного отношения... Предмет вне отношения не может быть значимым для общества и, конечно, для права”70. Прозвучавшая в литературе критика этого положения носила скорее корректирующий характер, чем отрицающий концепцию71.
Принципиальным вопросом в понимании объекта и предмета всегда являлась проблема причинения вреда объекту. В доктрине объекта как общественного отношения считается, что вред, причиняемый объекту преступления, существенно отличается от повреждения предмета. Так как объект преступления – это общественное отношение, то оно может быть нарушено или уничтожено, изменено в содержании или ликвидировано. Особенности же предмета, согласно этой позиции, напротив, состоят в том, что преступление в большинстве или во всех случаях не причиняет ему вреда72. Однако “повреждение”, “уничтожение”, “разрыв” общественных отношений как ущерб объекту, а тем самым и вред от преступного посягательства в реальной жизни с учетом известных нам законов природы недоказуем и представляет собой юридическую фикцию.
В действительности же и закон, и практика пользуются совершенно конкретными и реальными категориями для его установления: смерть человека, утрата определенного имущества, уничтожение или повреждение природных объектов, унижение чести и достоинства, нарушение общественной безопасности и т.д. Как видно, уголовно-правовой вред (ущерб) всецело связан с охраняемым правовым благом (предметом), от него зависит, им определяется.
Правовое благо всегда подвергается преступному воздействию и поэтому терпит ущерб, который может быть установлен благодаря, в первую очередь, как раз именно пониманию блага как ценности. Именно от ценности правового блага как объекта зависят характер, содержание и размер последствий преступного деяния лица. Последствия преступления и есть оценка степени поражения охраняемого правового блага и вызванных этим изменений в действительности, выраженных конкретной количественно-качественной категорией (тяжкие телесные повреждения, массовая гибель животных, разрушения экосистемы и т.д.).
Концепция “объект — правовое благо как определенная ценность” согласуется и с действующим законодательством, поскольку законом охраняются именно конкретные жизненные блага. С учетом их характера, ценности и других особенностей законодатель конструирует ту или иную уголовно-правовую норму. Охраняемое этой нормой благо делает ее индивидуальной и неповторимой, отличной от других.
Ценность блага лежит в основе криминализации посягательства на него. Она же позволяет установить реальную опасность поведения виновного лица, а также в значительной мере определяет вид и размер санкции, являясь достаточно точным критерием оценки.
Таким образом, при формулировке концепции объекта преступлений предпочтительным представляется рассмотрение в реалиях окружающего мира. Наиболее полно этому отвечает формула “объект – правовое благо”, удачно сочетающая в себе, с одной стороны, указание на специфику уголовного права (уголовная ответственность наступает лишь за посягательство на охраняемые уголовным законом блага), а с другой – указание на реальное благо как охраняемую ценность.
--------------------------------------------------------------------------------
1 См., напр.: Пионтковский А.А. Уголовное право РСФСР. Часть Общая. М., 1924; Дурманов Н.Д. Понятие преступления. М. – Л., 1948; Трайнин А.Н. Состав преступления по советскому уголовному праву. М., 1951; Никифоров Б.С. Объект преступления по советскому уголовному праву. М., 1960; Курс советского уголовного права (Часть Общая). Т.I. Л., 1968; Глистин В.К. Проблема уголовно-правовой охраны общественных отношений (объект и квалификация преступлений). Л., 1979; Коржанский Н.И. Объект и предмет уголовно-правовой охраны. М., 1980; Уголовное право. Общая часть /Под ред. Н.И.Ветрова, Ю.И.Ляпунова. М., 1997; Уголовное право. Общая часть: Учебник/Под ред. В.Н.Петрашева. М., 1999; Уголовное право. Часть Общая. Часть Особенная: Учебник /Под общ.ред. проф. Л.Д.Гаухмана, проф. Л.М.Колодкина и проф. С.В.Максимова. М., 1999; Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: Учебник /Под ред. проф. Б.В.Здравомыслова. Изд. 2-е, перераб. и доп. М., 2000.
2 См.: Гавриш С.Б. Уголовно-правовая охрана природной среды Украины. Проблемы теории и развитие законодательства. Харьков, 1994; Сташис В.В., Бажанов М.И. Личность под охраной уголовного закона (Глава III Уголовного кодекса Украины с научно-практическим комментарием). Симферополь, 1996; Кримінальне право України. Занал. частина: Підруч. для студентів юрид. вузів і фак./Г.В.Андрусів, П.П.Андрушко, В.В.Бенківський та ін.; За ред. П.С.Матишевського та ін. Київ, 1997; Курс уголовного права. Общая часть. Том І. Учение о преступлении: Учебник для вузов/Под ред. доктора юридических наук, профессора Н.Ф.Кузнецовой и кандидата юридических наук, доцента И.М.Тяжковой. М., 1999; Емельянов В.П. Терроризм и преступления с признаками терроризирования (уголовно-правовое исследование). М., 2000.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т.3. С.323.
4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т.13. С.6-7.
5 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 1. С.136-139.
6 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.13. С.497-498.
7 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.13 С.498.
8 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.18. С.271.
9 См.: Никифоров Б.С. Указ. работа. С.4; Брайнин Я.М. Уголовная ответственность и ее основание в советском уголовном праве. М., 1963. С.167; Фролов Е.А. Объект уголовно-правовой охраны и его роль в организации борьбы с посягательствами на социалистическую собственность. Автореф. дисс. … докт. юрид. наук. Свердловск, 1971. С.21; Каиржанов Е.К. Интересы трудящихся и уголовный закон. Проблемы объекта преступления. Алма-Ата, 1973. С.52; Ляпунов Ю.И. Основные теоретические проблемы уголовно-правовой охраны природы в СССР. Автореф. дисс. … докт. юрид. наук. М., 1974. С.15.
10 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С.31.
11 Загородников Н.И. Значение объекта преступления при определении меры наказания по советскому уголовному праву//Труды Военно-юридической академии. Вып. Х. М., 1949. С.8.
12 Трайнин А.Н. Общее учение о составе преступления. М., 1957. С.123.
13 Пионтковский А.А. Учение о преступлении. М., 1961. С.142. Несмотря на достаточно жесткую критику этого мнения, он и в дальнейшем не изменил своих взглядов (См.: Пионтковский А.А. Курс советского уголовного права. М., 1970. Т. II. С.120).
14 Стручков Н.А. Объект преступного посягательства и система Особенной части УК//Советское государство и право. 1987. № 12. С.88.
15 Брайнин Я.М. Указ. работа. С.167-169.
16 Трайнин А.М. Указ. работа. С.124,
17 Кригер Г.А. К вопросу о понятии объекта преступления в советском уголовном праве//Вестник МГУ. 1955. № 1. С.111.
18 Брайнин Я.М. Указ. работа. С.167-169.
19 См.: Глистин В.К. Указ. работа. С.24.
20 Там же. С.28.
21 Никифоров Б.С. Указ. работа. С.64.
22 Коржанский Н.И. Объект посягательства и квалификация преступлений: Учебное пособие. Волгоград, 1976. С.13-21.
23 См.: Дроздов А.В. Человек и общественные отношения. Л., 1966. С.23-30, 63-65, 69.
24 См.: Глистин В.К. Указ. работа. С.28.
25 Ляпунов Ю.И. Уголовно-правовая охрана природы органами внутренних дел. М., 1974. С.44-51. См. также: Сухарев Е.А., Горбуза А.Д. Традиционные представления о механизме преступного посягательства//Проблемы совершенствования уголовного законодательства на современном этапе. Свердловск, 1985. С.20.
26 Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений. М., 1980. С.101-102.
27 Сабо И. Социалистическое право. М., 1964. С.331-348.
28 См.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении. М., 1974. С.92; Мальцев Т.Р. Социальная справедливость права. М., 1974. С.221; Стучка П.Н. Избранные произведения по марксистско-ленинской теории права. Рига, 1964. С.110-131.
29 Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе. М., 1958. С.66; Сталькевич А.К. Некоторые вопросы теории социалистических отношений//Советское государство и право. 1957. № 2. С.25-26; Толстой Ю.К. К теории правоотношения. Л., 1959. С.20; Глистин В.К. Указ. работа. С.27.
30 Гревцов Ю.И. Правовое отношение: условные взаимосвязи//Советское государство и право. 1985. № 1. С.15.
31 См.: Загородников Н.И. О содержании уголовно-правовых отношений//Советское государство и право. 1963. № 11. С.86; Смирнов В.Г. Функции советского уголовного права. Л., 1963. С.46, 47; Ковалев М.И. Советское уголовное право. Курс лекций. Вып. 1. Свердловск, 1974. С.63; Санталов А.И. Общественные отношения и преступление// Вестник Ленинградского университета. 1974. № 4. С.129; Его же. Теоретические вопросы уголовной ответственности. Л., 1982. С.37.
32 Бафина Е. Проблемы криминологии. М., 1983. С.85.
33 Дурманов Н.Д. Указ. работа. С.57; Кудрявцев В.Н. О соотношении объекта и предмета преступного посягательства//Советское государство и право. 1951. № 8. С.52-53.
34 Никифоров Б.С. Указ работа. С.141.
35 Глистин В.К. Указ. работа. С.30.
36 Таций В.Я. Объект и предмет преступления в советском уголовном праве. Харьков, 1988. С.30.
37 Глистин В.К. Указ. работа. С.30.
38 Коржанский Н.И. Объект и предмет уголовно-правовой охраны. С.136-137.
39 Подробно о соотношении категорий “преступление” и “состав преступления” см.: Емельянов В.П. Терроризм — как явление и как состав преступления. Харьков, 1999; Его же. Терроризм и преступления с признаками терроризирования (уголовно-правовое исследование). М., 2000.
40 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С.67.
41 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 2. С.8.
42 Как сообщает Н.С.Таганцев, категория “состав преступления” как уголовно-процессуальный институт Corpus delicti (Thatbestand) возникла в Германии в ХIV веке. Он означал совокупность тех признаков, по которым можно было удостовериться в действительном совершении преступления, чтобы потом перейти к специальному розыску преступника (См.: Таганцев Н.С. Курс русского уголовного права. Часть Общая. Кн. 1. СПб., 1874. С.13).
43 Halsbury‘s L. Law of England L. Butterwords. 1976. Vol II. Р. 11.
44 Никифоров Б.С., Решетников Ф.М. Современное американское уголовное право. М., 1990. С.29.
45 Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 1940. С.228.
46 См.: Курс советского уголовного права. Т. I. Преступление. М., 1970. С.128.
47 Таганцев Н.С. Лекции по уголовному праву. Часть Общая. Вып. II. СПб., 1888. С.516.
48 Там же. С.516.
49 Белогриц-Котляревский Л.С. Учебник русского уголовного права. Общая и Особенная части. Киев-Петербург-Харьков 1903. С.161.
50 Шершеневич Г. Ф. Общая теория права. М., 1911. С.603-604.
51 Liszt-Schmidt. Lehrbuch des Deutschen Strafrechts. Berlin – Leipzig, 1927. S. 454.
52 Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право: Пособие к лекциям. Часть Общая. СПб., 1904. С.270.
53 Welzel H. Das deutsche Strafrecht. Berlin, 1964. S.4.
54 Познышев С.В. Учебник уголовного права. I Общая часть. М., 1923, С.53.
55 Там же. С.57.
56 Курс советского уголовного права (часть Общая). Т. 1. Л., 1968. С.281; Курс советского уголовного права. Т. II. М., 1970. С.120.
57 Демидов Ю.А. Социальная ценность и оценка в уголовном праве. М., 1975. С.10-50.
58 Матузов Н.И. Личность, права, демократия. Саратов, 1972. С.119-120.
59 Hartman N. Ehtir. Berlin – Leipzig, 1935. S. 112.
60 Там же. С.112.
61 Попов С. Аксиология и ее буржуазные истолкователи// Коммунист. 1969. № 11. С.95.
62 Кистяковский А.Ф. Элементарный учебник общего уголовного права. Часть Общая. Киев, 1891. С.280.
63 Федоров М.И. Понятие объекта преступления по советскому уголовному праву // Ученые записки Пермского ун-та, Т. XI. Вып. 4. Кн. 2. Пермь, 1957. С.192; Загородников Н.И. Понятие объекта преступления в советском уголовном праве // Труды ВЮА. Вып. 13. М., 1951.С.44.
64 Брайнин Я.М. Некоторые вопросы учения о составе преступления в уголовном праве // Юридический сборник Киевского государственного университета. 1950. № 4. С.58-59; Макашвили В.Г. Уголовная ответственность за неосторожность. М., 1957.С.158.
65 См.: Васильев А.Н. Преступления против социалистической собственности. М., 1959. С.19; Михайлов М.П. Уголовная отвественность за кражу личного имущества и разбой. М., 1958. С.42.
66 Никифоров Б.С. Указ.работа. С.130-132.
67 См.: Курс советского уголовного права. Т. II. С.117-119.
68 Герцензон А.А. Уголовное право. Часть Общая. М., 1948. С.291. По этому поводу Т.Л. Сергеева заметила, что при таком определении предмета его трудно отличить от объекта посягательства (См.: Сергеева Т.Л. Борьба с подлогами документов по советскому уголовному праву. М., 1949. С.39).
69 См.: Коржанский Н.И. Предмет преступления. (Понятия, виды и значения для квалификации.): Учебное пособие. Волгоград, 1976. С.9.
70 Глистин В.К. Указ. работа. С.48, 53.
71 Таций В.Я. Указ. работа. С. 40-43.
72 См.: Коржанский Н.И. Предмет преступления. С.15-16.
Комментарии:
ИНФОРМАЦИЯ ПО РЕФЕРАТУ:
СТУДЕНТАМ! Уважаемые пользователи нашей Коллекции! Мы напоминаем, что наша коллекция общедоступная. Поэтому может случиться так, что ваш одногруппник также нашел эту работу. Поэтому при использовании данного реферата будьте осторожны. Постарайтесь написать свой - оригинальный и интересный реферат или курсовую работу. Только так вы получите высокую оценку и повысите свои знания.
Если у вас возникнут затруднения - обратитесь в нашу Службу заказа рефератов. Наши опытные специалисты-профессионалы точно и в срок напишут работу любой сложности: от диссертации до реферата. Прочитав такую качественную и полностью готовую к сдаче работу (написанную на основе последних литературных источников) и поработав с ней, вы также повысите ваш образовательный уровень и сэкономите ваше драгоценное время! Ссылки на сайт нашей службы вы можете найти в левом большом меню.
ВЕБ-ИЗДАТЕЛЯМ! Копирование данной работы на другие Интернет-сайты возможно, но с разрешения администрации сайта! Если вы желаете скопировать данную информацию, пожалуйста, обратитесь к администраторам Library.by. Скорее всего, мы любезно разрешим перепечатать необходимый вам текст с маленькими условиями! Любое иное копирование информации незаконно.
Поиск по БЕЛОРУССКИМ рефератам 
