Вы здесь:
ПОЛИТИКА

Протодемократическая государственность: аксиологическая феноменология отчуждения


АВТОР: В. Е. Гулиев

ИСТОЧНИК: журнал "ПРАВО И ПОЛИТИКА" №5,2001


Раскол и отчуждение разобщенных фрагментов общества — его сознания, и самого бытия — доминирующая черта современной России. И это не просто обычное “общеисторическое отчуждение”, давно известное и обрисованное.

Отчуждение — спутник общества на всем пути его существования, которое характеризуется разделением труда. Отчуждение, следовательно, — признак всякого расчлененного общества и в этом контексте пока что неизбежный фактор прогресса. Без него нет движения вперед, но оно же и порождает конфликты многообразного рода, в том числе кровопролитные. Суть отчуждения в том, что продукт деятельности человека и сообщества людей обособляется от индивида, группы, общества и выступает как чуждый им, самостоятельно функционирующий фактор общественной жизни1.

Попытки преодоления отчуждения на путях социалистического переустройства не удались. Социализм породил новые формы отчуждения — человека от собственности, власти от народа, идеологии от массового сознания и так далее. А главное — официально провозглашаемые ценности жизни, права и политики становились все более чуждыми населению.

В целом можно сказать, что если подобно силе трения в любом механическом устройстве, отчуждение неустранимо, то в современном общежитии оно может быть минимизировано и введено в цивилизованные формы (этические, правовые). Но оно не поддается ликвидации и попытка таковой — социалистическая или иная — только порождает новые формы отчуждения, не считая всех прочих пагубных для общества и человека последствий.

В переходном российском обществе отчуждение отчасти сохраняет авторитарные черты, отчасти приобрело формы, производные от перестроечных, а затем — либерально-реформаторских подвижек. Генеральной или, по крайней мере, преобладающей среди других является (сама по себе или “внутри” иных, через них) традиционная российская доминанта отчуждения государства от негосударственных сфер общества и этих, последних, от государства. В персонализированном аспекте гражданин по-прежнему отторгается властью как субъект, но столь же последовательно, пусть и в иных формах, эксплуатируется (и экономически, и политически) как объект управления и манипулирования.

Новое сейчас в России в ракурсе отчуждения состоит во взаимоотталкивании, следовательно, во взаимодействии рождающегося гражданского общества и протодемократического (но не более, чем “прото”) государства. Отчуждение в реальности и раскол ценностной системы нерасторжимы: они составляют своеобразное инобытие, или превращенные формы, друг друга — чрезвычайно многообразные и подчас не сразу узнаваемые.

Отчуждение власти и народа за последние годы эволюционировало от “почти слияния” к “почти конфронтации”, между тем позитивные проявления отчуждения (и их масштабы) оказались недостаточными. Занятия политикой, профессиональным госуправлением и предпринимательством расчленены крайне слабо, равно как политическая власть и (экономическая) собственность. Отставание же правового урегулирования этих соотношений завершает их характеристику как истока дестабилизации всех взаимодействующих сил и сфер: политики в целом, власти и ее представителей, экономики и ее организаторов (бизнеса). Естественно, оказались подорванными и этико-ценностные регуляторы общественных, в том числе государственно-правовых, отношений.

Далее, размытость классово-групповых образований, их незавершенность как по объему, так и по интересам также препятствует реструктуризации государства — выразителя определенных политико-экономических установок, развитию позитивного права — оформлению “воли-интереса” доминирующих социальных страт, формированию новых ценностных установок и ориентиров. Страдают нравственность, право, личность, перерождается власть.

Неиерархиезированность и подвижность субординационных связей в гражданском обществе порождает и провоцирует произвол властей на федеральном и региональном уровнях. Вместе взятый, совокупный произвол власти стимулирует и без него идущий прогресс криминализации и мафиезации значительных сегментов общества. То есть происходит процесс расширения сферы влияния замкнутых группировок, конкурирующих с официальной госвластью и существующих за счет противоправной агрессии (“экономической” и вооруженно-насильственной), и их воздействия на общество в целом.

“Ценности” и нормы криминальной подсистемы, будучи антизаконными (нелегальными) и аморальными, все более легитимируются де-факто и становятся регуляторами отношений возрастающей массы населения.

Псевдоправовое государство и квазигражданское общество — генеральная характеристика переходного российского общества. Хотя, конечно, не единственная. Итак, налицо феноменология политического отчуждения: власти и народа, государства и гражданина, госаппарата и центров власти, официально заявленной политики и реальной работы чиновничества, федеральной и региональной властей, их обеих и местной “власти”, закона (как норматива) и фактического поведения человека, как частного лица и гражданина, и так далее. Не ясно ли, что все это — истоки неправового сознания и поведения?

Произошла “десакрализация” власти, ее дискредитация (и определеная делегитимизация) в массовом сознании и даже “демонизация” в психологии ряда социальных групп. “Антиправовое сознание” захватывает расширяющийся круг граждан, повсеместно, сверху донизу. Антиценностное сознание и поведение все более вытесняют традиционные ценности права и человечности.

Деморализация государства и общества — исток их криминального перерождения. Собственность, доступ к ней диктует установки и нормы поведения элит и рядовых граждан, а власть откупается и сама стала товаром, так как в России — это главный инструмент обогащения. Очевидно, что в принципе известные всем странам в прошлом названные взаимозависимости в России имеют нецивилизованное, неправовое (точнее, кулачно-правовое) воплощение, особенно вызывающее для современного мира.

Остающаяся законопослушной часть населения сталкивается с сокращающимися возможностями реализации своих интересов легальными средствами. Правомерные цели все чаще требуют нелегальных способов их достижения ввиду как неэффективности официальных инструментов социального контроля (законодательства, правоохранительных механизмов и органов), так и их криминализации (попросту “скупки” криминалитетом). Поэтому законно противостоять криминальной агрессии (прежде всего рэкету) — как “сверху”, так и “снизу” — граждане не в состоянии, будь то на уровне одиночек (фермер и т.п.), групп (кооператив, товарищество и т.п.) или даже крупных деловых сообществ (АО, банк и пр.). Отсюда — “компромисс”: реализация (пока еще) законных интересов через взяткодательство, уплату дани рэкету, уклонение от налогов, а также невыплаты зарплаты, неплатежи и т.п., притом сплошь и рядом выходящие за пределы вынужденного, являющиеся своего рода превышением пределов социальной самообороны.

Наконец, официально государство генерирует неправомерное поведение и сознание конфискационными налогами, квазипенитенциарной системой, инквизиционным следствием, репрессивными действиями карательных полицейских образований (ОМОН, спецназ и т.п.). Отсюда — всеобщий антиправовой нигилизм власти и человека, государства и гражданина.

Современное российское государство — это государство формирующегося гражданского общества. Как и в прошлом нынешнее “государство реформ” отличается гипертрофированной самостоятельностью по отношению и к экономике, и к социальным классам. Вдобавок возрастает взаимное отчуждение государства и общества (народ, население). Своеобразный “господствующий класс” сегодня и, похоже, на перспективу — это обогащающаяся фракция чиновничества (гражданского и военного), возглавляемая обюрократившимися “государственными” (то есть властвующими и околовластными) политиками. Она же (несмотря на внутреннюю разнородность) составляет и своеобразную “правящую партию”. Иначе говоря, вместо “партии-государства” общество получило “государство-партию номенклатуры” (нечто вроде бюрократической буржуазии). Последняя (“демономенклатура”) — в реальности недавние коммунистические функционеры, осваивающие новые социальные роли — бизнесмена, демократа, реформатора (как именно осваивающие — предмет особого изучения). Вместе с тем, этот “класс” достаточно расщеплен и в целом, и в регионах. Кроме того, в борьбе за власть с ним соперничают группировки “негосударственной” буржуазии, правда, предприниматели “вне политики”, стремящиеся работать независимо от властных структур, — будь-то в центре или в регионах, — обычно далеко не преуспевают.

Подчеркнем основные характеристики имеющегося налицо государства:

проводит реформы, нацеленные на модернизацию российского общества, и тем самым в конечном счете служит ему;
представляет собой либерально-демократический тип власти, характеризующийся политической и экономической свободой;
вместе с тем генетически “подвержено” авторитарным тенденциям исклонно к репрессивно-антиправовым проявлениям;
порождено условиями, связанными с недостаточной политико-правовой продвинутостью и наличием рудиментов прошлого.
Пушкин писал: правительство — единственный европеец в России. Ныне “правительство” (в широком смысле властные структуры) — пусть не единственный, что хорошо, но определяющий, доминирующий реформатор России, а значит, фактор включения страны в мировую цивилизационную систему, и в этом смысле — главный “европеец” в России.

Противоречивая природа госвласти, ее функционирования и ее соотношения с трансформирующимся обществом порождает ряд деструктивных, дисфункциональных процессов. Среди них: депублицизация госвласти — ее официальная и криминальная приватизация (властных функций, управленческих структур и должностных лиц); запредельная регионализация территориальной организации — партикуляризация государства и законодательства; асистемное, во многом хаотическое распределение власти и влияния, раскоординированность управленческих подсистем; вынужденные и “волевые” антиправовые приемы решения юридических проблем (легитимация незаконного). Общий уровень и качество власти как государственного руководства обществом неадекватны (точнее, не вполне адекватны) потребностям общества и решаемым им историческим задачам. Правда, значительная доля ответственности за деструктивность политсистемы лежит на внесистемной, непримиримой и квазисистемной оппозиции. Противоречива роль и “демоппозиции” в рамках системы (она заслуживает отдельного изучения).

В этом ключе подчеркнем незрелость, несовершенство всей политической системы, значительную пробельность законодательства, а в контексте политико-правового отчуждения, в том числе аксиологического, — высокую, недопустимую для демократически-реформаторского режима степень разобщенности, взаимного отчуждения власти и гражданина, государства и человека. Эволюция российской государственности, взятая в пространстве “аксиологически-алиенационной тематики”, парадоксальна и драматична. От отчуждения власти (от человека и от общества), поглощавшей социалистический социум, манипулировавшей им как инструментом достижения идеологически заданных целей, произошел переход к отчужденному государству на почве осуществления объективно необходимых реформ.

Собственность, возникнув как частное имущество (то есть в присущем собственности единственно естественном отличии), еще не стала самодостаточной силой, свободной от власти. Институт “власти-собственности”, доминировавший при социализме как публичное установление, ныне раздроблен на чиновничий миллион “микровластей-собственников”. Скупка-продажа государства, система “кормления-прикармливания” не просто криминализируют государство, класс собственников и общество в целом, но и все более отчуждают власть, депутатов, сам закон, суды, администрацию, всю государственно-правовую структуру от (тем не менее возникшего и набирающего зрелость) гражданского общества, а значит и от гражданина, свободного человека, эмансипированного индивида.

Как и всегда, одно отчуждение сменяет другое, принося как новые возможности, так и новые их ограничения. Критерий прогресса (или регресса) в этом движении — мера свободы человека. При переходе от социализма к капитализму она, без сомнения, расширяется. Хотя собственная нецивилизованность и “бюросвязанность” отечественного капитала ограничивает степень свободы и извращает ее качество, нормальное лишь при строго правовых ее формах.

Заметим, что циркулирующее в последние годы понятие, возникшее еще в конце 30-х годов, ставшее едва ли не общементальным, но, увы, отнюдь не доминирующим, — укрепление (российской) государственности, очевидно, раскрывается как (а) “силовое усиление” государственного механизма (аппарата) — умножение, оснащение, удорожание и расширение полномочий — конституционно-правовых или фактических и даже неправовых и т.п. или (б) как повышение его правовой эффективности, действенности, результативности в качестве управляющей обществом, регулирующей, организующей, стабилизирующей и защищающей подсистемы, то есть как гаранта жизнедеятельности общества внутри и вовне страны. Хотя, безусловно, следует отвергнуть понимание “укрепления” как усиления государства в его противостоянии гражданину и гражданскому обществу, но именно такая традиция остается пока мало поколебленной. Ее источник — кризисное состояние России, что выдвигает на первый план задачу стабилизации государства как целостной системы, — предотвращение его распада.

Итак, “развитие российской государственности” — это претерпеваемые ею изменения и (или) прогрессивное, поступательное, совершенствующее движение. В идеале подразумевается совершенствование самого государства, но не самодовлеющее, а для совершенствования метагосударственной социальной жизни и условий жизни гражданина в ней.

Основные аксиологические координаты, в которых рассматриваются тенденции развития и проблемы укрепления российской государственности2 — это соотнесение их с правом: правом объективным и правом субъективным, то есть правами человека. Укрепление, развитие, трансформация, отчуждение и разотчуждение государственности России в переходный, то есть протодемократический, период могут происходить и происходят как на путях правового развития, так и неправового (антиправового).

Конкурирующие тенденции находят поддержку и стимулируются различными общественными силами, а также сохраняющимися либо приобретаемыми типами (чертами) общественного сознания, унаследованными и создаваемыми институтами и потребностями самого общества, в экономике, социальной сфере, политической жизни, нравственных установлениях. Иначе говоря, ценностные установки и целеполагание самого государства и правда противоречивы в своей основе и не нашли пока стабильно-идейной базы в виде национально-государственно-правовой идеи. Внешние, международные факторы развития российской государственности столь же неоднородны — ближнее зарубежье, Запад и “третий мир”, меняющееся место и реальный вес конкретных государств в их союзах, противостоянии, конфликтах и конкуренции. В определенном ракурсе имеют значение, причем возрастающее, по-своему решающее, обстоятельства метагосударственного и метасоциального свойства: природные условия, экология страны, региона, местности.

Особо — о путях, способах, формах, в которых протекает процесс укрепления (ослабления), развития (совершенствования или, наоборот, деградации) государства, его правовых форм и соответственно — его отчуждения или, напротив, деалиенации. Реформы и революции не могут более восприниматься в виде сторон философской оппозиции, исчерпывающей меняющиеся общества, народы, страны. Процессы возмужания (или дряхления), обогащения (или обнищания), расцвета (или упадка), роста влияния (или его сокращения) государства на внутреннюю “среду” (общество) и внешнюю “среду его обитания” (сопредельные и иные государства, их ассоциации, мировое сообщество в целом) не умещаются лишь в двух формах превращений — революционной и реформаторской, эволюционной.

История, в том числе политическая, знает симбиоз (в разных комбинациях) первого и второго, как и упомянутые процессы “возмужания” (“дряхления”) государства (этатизации общества) или локализации госвлияния, деградации (вырождения) госструктур вместе с представляемыми элитами, социальными стратами или народами в целом. Наконец, разрушение и гибель (военное поражение, порабощение или взаимное уничтожение общественно-политических сил в гражданских, религиозных, межэтнических войнах), даже исчезновение в результате природных или техногенных катастроф также составляют некие “формы существования” — эволюции и инволюции государства. Суперопределяющее значение в этих процессах имеет наличное состояние ценностной системы. Рим погиб не от нашествия народов, но от утраты идейно-ценностного стержня своего существования, утраты, сделавшей его легкой добычей для завоевателей.

Впрочем, следует признать, что революция и реформа (их комбинации), вероятно, все-таки доминируют в многообразной феноменологии процесса государственного существования обществ разных времен и народов. Хотя “лики” этой феноменологии включают многое: эволюция — инволюция, революция — контрреволюция, реформа — контрреформа, прогресс — деградация, модернизация — реставрация, наконец, консервация и репродукция — воспроизведение традиционных институтов без видимого обновления. И едва ли не важнейшая доминанта — состояние ценностной основы государства и общества — расцвет или деградация, декаданс, раскол и распад.

В истории российского государства прослеживается несомненно гипертрофированное воздействие революций (восстаний), гражданских войн, внешних конфликтов, но также, к счастью, наличие реформаторских периодов общесоциальной модернизации (и, увы, соответственно, контрреформ). Напротив, религиозные войны мало проявили себя в российской политической истории. Зато в ней четко прослеживаются периоды “смутного времени” — хаоса, безвластия, возрастания государственной и правовой энтропии. Можно даже сказать, что такой тип развития (существования) государства и общества, хотя он и не уникально российское явление, — одна из специфически характерных черт отечественной государственности. Гипертрофия “державности” периодически оборачивается ее коллапсом, ослаблением, иногда даже распадом. Соответственно, общенациональное единство, одушевление некой идеей (например, патриотической) сменялось ментально-этическим разбродом, временем всеобщего безверия, скепсиса, даже цинизма.

Именно в силу названного обстоятельства существенно важной, более того — решающей современной ступенью развития и укрепления российского государства должна стать его стабилизация как фактор стабилизации экономики, кристаллизации политики и политической системы, созревания устойчивых социальных отношений и формирования действенных и действующих правовых установлений — законодательства, судебной власти, режима законопослушности. Притом на основе, разумеется, духовной, а следовательно, ценностной консолидации общества.

Стабилизация как потребность, задача, процесс актуализируется именно в периоды “смутного времени”. Таковым может быть обстановка вражеского нашествия и разрушения госвласти; либо дезинтеграции страны; конфессионально-политического раскола; насильственной революции и гражданской войны. Наконец, начало системной (но в чем-то и бессистемной) трансформации всех общественных структур — исторической переориентации российского социума (например, “перестройка”).

Хотя, конечно, все это — события различного качественного характера. Стабилизация начинается там, где есть надежное закрепление политического влияния за отчетливыми общественными группами в центре и регионах. Притом демократическая правовая стабилизация государства “прикрепляет” власть к гражданскому обществу, основанному на правовом взаимодействии власти со свободными и ответственными гражданами. Антидемократическая (авторитарная, военно-полицейская, тоталитарная) стабилизация устанавливает (восстанавливает) безраздельный контроль властей предержащих над подданными. Последний вариант есть концентрированное воплощение отчуждения государства от общества, человека от государства, а главное — отчуждение индивида от права и свободы. Итак, сама государственность, если отрицает право (не законы, а именно право), то тем самым отчуждает и человека от его прав, свобод, права в целом. Наиболее грубые формы правоотчуждения порождаются государством, если оно само впало в грех криминализации. Эта проблема в советские времена, естественно, не рассматривалась применительно к отечественному государственному механизму (государству — советскому, социалистическому, общенародному и т.п.). Иногда она освещалась применительно к “эксплуататорским государствам” прошлого и современности. Само собой разумелось, что на “высший исторический тип” государства радикальные критические и аналитические оценки не распространялись.

Особенность России состоит в том, что возрождение гражданского общества явилось в большой мере и его рождением, так как в этой стране оно в зрелом устойчивом состоянии никогда ранее не существовало. Хотя, конечно, исторически несправедливо было бы утверждать, что в царской России не было абсолютно никаких автономных институтов гражданского общества, если и не вполне независимых от автократического государства, то по крайней мере самоуправляемых. Нет, конечно, это не так. После Манифеста 17 октября 1905 г. возникли многообразные самостоятельные неправительственные структуры, включая партии различной ориентации. Да и раньше, особенно в постреформенной России, режим допускал некоторую самостоятельность негосударственных или окологосударственных учреждений (земства, университетская автономия), впрочем под надзором властей, скрытном или официально заявленном.

Многообразными признаками активно функционирующего гражданского общества отличалась общественная жизнь с марта по октябрь 1917 г., хотя стабильно существующим и вполне утвердившимся гражданским обществом ее не назовешь.

Итак, начало 90-х годов ознаменовано рождением гражданского общества в России. Рискну назвать типические признаки этого чрезвычайно многообразного (в различных странах и в разные периоды Новой и Новейшей истории) и философски богатого, многомерного феномена. Среди этих признаков гражданского общества:

· четкое отделение от политического государства;

· взаимное отчуждение государства и гражданского общества, основанное на отчуждении власти от собственности и наоборот (при существовании множественных связей между ними);

· наличие относительно самостоятельных институтов гражданского общества (экономических, собственно социальных, культурных, да и политических тоже) неправительственного, негосударственного характера (включая оппозиционные);

· высокая степень правовой гарантированности собственно гражданского общества;

· основанные на законодательной и судебной защите частного права (во всех его видах) индивида, групп, корпораций независимое право собственности, личная свобода, предполагающая законосообразную ответственность;

· правовое ограничение государственной бюрократии (как и бюрократии корпоративно-негосударственной, будьто банковской, внутрипартийной, церковной);

· социально-психологическая независимость, самостоятельность общественного сознания, его деполитизированность (или ограниченная политизированность), психологическая суверенность населения, свободомыслие в самом широком смысле;

· взаимоотчуждение “человека” и “гражданина” (естественно, при наличии всевозможных связей и зависимостей между ними), следовательно, различие и различение ценностей личной (частной) и общественной (политической) жизни.

Социальная самодостаточность гражданского общества есть способность функционировать вполне автономно от государства, более того — способность контролировать государство, одновременно испытывая и воспринимая его ограниченно-регулятивное, гарантирующе-правовое воздействие, направленное на защиту личности, человека, гражданина.

Из этих характерных черт вытекает вполне естественно и то, что наличие гражданского общества предполагает существование правового (конституционного) государства, а само гражданское общество основано на признании системообразующих признаков — института частной собственности и самостоятельного среднего класса. Словом, социально-неизбежное, естественное отчуждение воплощается в гуманных формах и приблизительно оптимальных параметрах. Если политико-правовые формы бытия гражданского общества — подчиненность (в общем и целом) государства и политической системы этому обществу и его потребностям (конституция — уклад жизни, суд — главный инструмент правового контроля), то этические основания гражданского общества — наличие общепризнанных принципов и норм общественной морали в их жизнеспособном, действенном состоянии, базирующихся на стабильной социально-признанной системе ценностей, в том числе политико-правовых — правозащищенности, законности, порядке, безопасности.

Наконец, пространственный базис зрелого гражданского общества, его ареал — единое в масштабах страны, континента и ряда континентов (Европа, Северная Америка, Австралия плюс регионы Южной Америки, Азии, Африки) географическое пространство. Но, конечно, основа основ гражданского общества — общее именно для конкретной страны экономическое, гражданско-правовое, политико-административное, социально-психологическое, духовно-ценностное и культурное (в широком смысле) пространство, всеобщее осознание свободной общественной солидарности, признающей государственное единство данной страны. Притом, независимо от форм децентрализации единой власти, правовой системы, регионалистских и местных, этнокультурных особенностей. В терминологии аксиологии речь идет о гармонизации и гуманизации многообразных ценностных подсистем (а их множественность неизбежна) на общей основе национально-государственного целеполагания.

Всего этого (в совокупности) в России нет, а точнее — еще нет. Но сей тезис уже сам по себе предполагает некую перспективу. Он был едва ли мыслим, как реальный, при социализме, когда считались достоинством (и даже превосходством нашего строя) — слитность государства и общества, власти и собственности, официальных структур и индивида, “общественного” (партийного) и индивидуального сознания, официальная тотальная политизированность населения, принадлежность гражданина государству, безраздельное доминирование государственных интересов над интересом частным (“государственные интересы — превыше всего!”).

В аксиологическом контексте теории алиенации (отчуждения) следует признать, что “слитность человека с государством” (партией, режимом, властью) и есть предельное отчуждение личности, когда человек отчужден от собственной природы, будучи поглощен структурами. Под беспредельно демагогические разглагольствования о “социалистическом гуманизме” были дегуманизированы и “уценены” общество, государство, гражданин и сам человек. Ценность последнего определялась исключительно его государственно-партийной ангажированностью.

Власть “рационировала”, точнее — дозировала (предельно скупо!) материальное и духовное потребление, человеческие проявления, беспощадно эксплуатируя энтузиазм и самоотречение людей. Равным образом была стиснута биочеловеческая природа индивида, регламентированы семейная жизнь и основные естественные проявления жизни (любовь, ревность, чадолюбие, родственные связи, институт наследования). В разных формах и видах такое состояние продолжалось почти три четверти столетия.

Итак, в России пока еще нет цивилизованного, то есть развитого, стабильного, правопослушного гражданского общества, пространственно охватывающего всю страну. Но уже возникло эмбрионально-примитивное гражданское общество со свойственными такому состоянию социума теневой экономикой, многочисленным, но еще бедным и неорганизованным средним классом (“класс в себе”, но пока не “класс для себя”). Лишь декларированное правовое государство, на деле же — более бюрократическое, нежели правовое, и тем не менее социальное. Регионально-партикуляристская территориальная организация госмеханизма и, соответственно, структура законодательства (с бедной и зависимой судебной властью).

“Лоскутное”, пробельное, слабо защищенное право, в отдельных регионах — даже “традиционное”, “обычное”, местническое рассогласование с федеральной Конституцией и конкретизирующим ее общегосударственным законодательством. Хуже того, нередко торжествует “кулачное право”, “право захвата” как инструмент социального регулирования и контроля, как элемент малоцивилизованного рынка. Эгоистичная и продажная пресса, “четвертая власть” охвачена “болезнями” трех других властей.

Опасными факторами являются социальное, имущественное и культурно-нравственное расслоение, люмпенизация значительной части населения. Чрезвычайно слабы и малоэффективны механизмы социальной защиты большинства и ограничения своекорыстия “истэблишмента”.

Наблюдаются такие явления, как распад традиционной морали, аморализм, произвол как квазинорма, коррупция во властных структурах, криминальность и криминогенность (что еще опаснее) значительных сегментов власти, политической системы и самого гражданского общества. Диспаритет объема и сложности подлежащих решению проблем (по реформированию и модернизации общества и государства) — с одной стороны, компетентности и профессионализма людей и структур, участвующих в этом процессе и пытающихся его направлять, — с другой.

На смену всеобщему отчуждению, облаченному в покрывало всеобщей, но суррогатной коллективности и принудительной заорганизованности, пришло тотальное отчуждение в виде атомизации людей и возросшей социальной энтропии, взаимного отчуждения государства и гражданского общества, “заброшенности” ряда социальных слоев, наконец, своего рода криминально-гражданской войны преступного “субсоциума” против законопослушного населения.

Как следствие этого общесоциального кризиса — рост политического экстремизма и агрессивного национализма, радикализация сепаратистских движений этноцентристского и конфессионального характера.

Сегодняшняя политическая система вполне отражает состояние гражданского общества, заметно формируя или деформируя его составляющие. Официальная однопартийность сменилась почти официальной двухпартийностью. Притом “партия” власти имеет своим пристанищем (как и раньше) госмеханизм и свою собственную государственную оппозицию внутри последнего (особенно в регионах).

В 1996 г. произошли заметные подвижки в том, что называется социальной структурой власти. С одной стороны, население поддержало курс реформ, кандидатуру тогдашнего президента РФ, правительство. С другой стороны, плодами победы в значительной степени воспользовался не электорат, а финансовая олигархия, активно профинансировавшая как власть, так и оппозицию и в результате получившая свой приз — контроль над исполнительной властью.

Если в 1992—1995 гг. нарождавшиеся магнаты подкупали и покупали власть (а носители последней охотно меняли власть на собственность, дополняя первую), то отныне олигархи открыто вошли в механизмы власти, подстраховывая свои завоевания собственными “империями” средств массовой информации (СМИ) и через них обеспечивая желательное для себя состояние общественного мнения. Демократия, не успев дозреть, вырождается в плутократию.

Зарождающийся средний класс оказался отодвинут от властных и законодательных структур. Политическое и общесоциальное отчуждение трудящихся резко пошло в гору. Заметно усилилось правовое отчуждение “низов”, точнее — их отчуждение от права, их правовая незащищенность. Сохраняя политические свободы, рядовой гражданин, как и объединения граждан, лишаются социальных прав при непротивлении судебных и иных механизмов правообеспечения.

В нравственно-ценностном плане мы вступили в стадию своего рода универсального эгоизма — индивидуального, корпоративного, регионального, отраслевого. Резко понизился уровень общественной солидарности, свойственной истинно свободному обществу и человеку.

Антикоммунистическая деидеологизация обернулась разрушением общественно признаваемых ценностей, как и идей, способных устойчиво ангажировать общественное сознание и позитивно влиять на социальное поведение. Новые ценностные установки — индивидуальная самостоятельность, предпринимательство в условиях свободы — неуверенно приживаются в сознании гражданского общества, подвергаясь вдобавок деструктивным интервенциям как госвласти, так и криминалитета.

Вся эта внушительная совокупность пессимистических характеристик нынешнего состояния гражданского общества и государственности современной России, во избежание дисбаланса и неадекватности общих оценок, должна непременно быть соотнесена с абсолютной исторической тупиковостью предыдущей ступени существования, как и сопоставлена с наличными факторами перспективного развития страны.

Так или иначе, но мы имеем теперь (правда, деформированное) рыночное хозяйство, автономную личность, деидеологизированное сознание, относительно свободную (при наличии желания) прессу, открытые границы, явную тенденцию демилитаризации страны, раскрепощенное поколение людей и политическую свободу в рамках все-таки утвердившейся демократической Конституции.

Драматизм ситуации состоит в противоречивости общественной роли и, соответственно, функционирования “по идее” реформаторской госвласти, не говоря уже о качественной разнородности всей политической системы. Конструктивное функционирование административных, законодательных и судебных механизмов, как и заявляемое позитивное влияние метагосударственных политических институтов, сопровождается и блокируется их дисфункциями, порожденными своекорыстными интересами все более откровенно доминирующих узких социальных групп.

Концентрированное выражение контрреформаторских тенденций, как уже упоминалось выше, — криминализация государства и общества, их корпоративная мафиезация и перерождение нормативной — правовой и ценностно-нравственной — основы общественной жизни.

Не следует считать, что антисоциальные и антиправовые проявления госвласти, ее носителей и структур в центре, регионах и на местах порождаются просто злой волей госслужащих или возникают как бы из ничего. Это не так. Тяжкие болезни всего общества, кризис его перехода из одного состояния в другое, наконец, отягощенная наследственность — социально-политическая, нравственно-психологическая, если угодно, генетические заболевания самого общества — разрушительно сказываются на нынешнем российском государстве.

Существуют проявления криминогенного воздействия государства на общество. Речь идет о правонарушающей роли государства в его налоговой политике, социальной политике, правоохранительной и регулятивно-юридической политике.

Налоги и сборы до 95 процентов на прибыль предприятий (разных форм собственности) не только убивают производство и предпринимательство вообще. Они прямо порождают криминальное уклонение от их уплаты. Тем самым облегчается шантаж со стороны уголовных структур по отношению к предпринимателю и предприятию, установление криминального контроля над ними, не говоря уж о том, что согласно современному налоговому праву цивилизованных государств налоги должны иметь щадящие и разумные размеры и стимулирующий характер.

Неэффективность государственных институтов социального контроля и защиты прав (суда, арбитражного суда, правоохранительных учреждений), их бедность и незащищенность провоцируют распространение самоуправного “регулирования и контроля” в виде уголовных разборок, насильственного взыскания долгов, вооруженной защиты и возмездия, осуществляемых внегосударственными структурами с помощью противоправных приемов.

Всеобщая потребность в правовой организованности — универсальный двигатель правового прогресса. Поэтому конституционно декларированный статус России как государства правового не есть всецело утопия; это “работающая полуутопия”, выдвигающая ориентиры правомерного поведения гражданина и государства, создающая легальную базу борьбы за право и законность. Иначе говоря, это реальная юридико-политическая ценность и универсальный идеал, в формировании которого заинтересованы все социальные страты и граждане (включая, как ни парадоксально, даже некоторые организованные криминальные структуры с их специфическими интересами), за исключением, быть может, хаотической уличной преступности террористически-анархистских группировок. К примеру, криминальные фигуры (рэкетиры и т.п.) также по-своему ощущают потребность в юридических гарантиях при задержании, аресте, конфискации имущества, в ходе следствия и суда, а также в местах заключения, что вовсе, разумеется, не означает идентичности правового отчуждения, дискомфорта и, соответственно, правовых потребностей законопослушных ассоциаций и граждан, — с одной стороны, и криминальных группировок, самих преступников — с другой стороны.

Не случайно в общественном сознании витает идея частичной легализации тех сфер теневого предпринимательства, которые потенциально способны войти в ткань нормальной рыночной экономики. Что касается личных юридических процессуальных гарантий, то их природа универсальна: либо они есть для всех — и законопослушных и правонарушителей, либо их нет ни для кого. Избиения при задержании и проверке документов задевают права любого, следовательно, опасны для всего общества в целом!

В общем деюридизация общественных отношений — важнейшая из угроз национальной безопасности страны.

Конечно, при всей опасности момента положение не безнадежно. Факторы стабилизации, как они видятся, включают два ряда явлений. Первый — традиционалистский: народное терпение, привычка к выживанию (включая натурализацию семейного и группового производства), умение противостоять гиперполитизации, а проще говоря, “эффект утомления” от политики. Это объективная реальность, не зависящая от нашего критического или, напротив, апологетического отношения к ней.

Второй ряд — это формирование зачатков гражданского общества и правового государства. Несомненна новая социальная стратификация общества на базе новых же экономических укладов, то есть появление исторически перспективных классов и социальных групп плюс трансформирующихся через обновление “старых” (из классов “в себе” — в классы “для себя”). Возникла новая генерация людей в экономике и в политике — предприниматели, либерал-политики (демократы), впрочем, как и квазигенерация, например, “бюрократ-демократы” и коррупционеры от власти.

Такова (пусть не полная, конечно) картина общества, для которого ныне проблема проблем — общесоциальное (общегосударственное) целе-полагание, притом на базе общепризнанных ценностей — жизни, свободы, собственности и правопорядка. Повторим: за годы “перестройки и постперестройки” мы растались с идеологизированным мировосприятием, но, кажется, напрочь потеряли “нить” (парадигму) общественного развития и производные от нее представления об общегосударственных интересах, в том числе о жизненных интересах страны (согласно общепринятому политическому словарю).

В контексте настоящей работы возможны лишь некоторые замечания по данной теме. Первое, что необходимо для решения данной проблемы, — это уход от вульгарно-экономической, “формационной” схематизации истории. Так называемый капитализм в передовых странах давно уже приобрел характеристики, далеко выходящие за пределы, ограниченные “возрастанием и самовозрастанием капитала”. Постиндустриальное общество, общество массового потребления, технотронное, открытое информационное общество — отнюдь не уловки буржуазной апологетики (хотя и эта функция не исчезла), но существенные технологические, экономические, социальные и культурные характеристики. Подобно тому как XX век не стал “переходом от капитализма к социализму во всемирном масштабе”, так и XXI столетие не грозит прямолинейной и вульгарной “реставрацией капитализма” в бывших социалистических странах. Уже в период Второй мировой войны общемировое различие между тоталитаризмом и демократией оказалось выше, важнее, значительнее, чем противоречие между так называемым капитализмом и так называемым социализмом.

Теперь же тем более несомненно, что в мире существуют многообразные социальные организмы, далеко не всецело сводимые к двум системам, или укладам. Они многообразны. Одно из различий проходит по линии: демократия, либерализм, рыночное хозяйство, правовое государство, социально-политический плюрализм, с одной стороны, и тоталитарно-авторитарные системы — с другой. Казалось бы, вновь “биполярный мир”, но не будем забывать многочисленные страны переходного состояния (и Россия — одна среди них!). Они размывают социальные границы, вносят многообразие в примитивное черно-белое видение мира, что впрочем вполне соответствует и геополитической многополярности современности.

Следующий исходный методологически важный пункт для формирования концепции национальных целей России состоит в том, что эти общесоциальные (общенациональные, общегосударственные) цели должны быть именно сформулированы, но не сконструированы. Это означает недопустимость построения умозрительной модели общества, государства, страны (ее экономической, этнической, социальной, политической и духовно-культурной среды) с помощью отвлеченно-мыслительных манипуляций. Только прислушиваясь к “фонетике жизни”, иначе говоря, следуя логике объективных процессов и исходя из них, обобщая реальность, а не придумывая ее, можно сформулировать естественноисторическую модель общественного развития, то есть начальные, промежуточные и перспективно-обозримые “цели-результаты”, иными словами, представить путь, где каждый последующий этап вырастает из этапов предшествующих. Сознательная деятельность может и должна способствовать прогрессу (и уж непременно не должна препятствовать ему!). Но не более того. Не придумывать его в “теории”, а затем насильственно воплощать на практике! Опыт социализма, как никакой другой, показал: искусственное конструирование в социальной теории влечет массовое насилие в общественной практике тех стран, где утописты захватили власть. Утопии обычно обманчиво реалистичны, но… высшая рациональность и есть наиболее реалистичная утопия.

Отсюда первостепенная важность научно осознанных представлений о мере сочетания “субъективных и объективных” моментов в общественной эволюции, притом мере меняющейся и трудно предсказуемой. Скажем, применительно к нашей жизни одна “мера” — при стабилизации, другая — при выходе из падения, третья — в начале подъема и т.д.

Не менее значительна проблема социальных противоречий и социальной солидарности, особенно при анализе интересов общества, групп, регионов, коллективов, индивидов. Проблема эта присуща всякому обществу, но особо важно ее постижение и повседневное разрешение в кризисных социальных системах.

Далее, концепция целей и средств их достижения (парадигма развития России), естественно, включает преимущественно внутренние и преимущественно внешние характеристики. Внутренний аспект жизнедеятельности государства и самого общества — общефедеральные и региональные “срезы”. В свою очередь, в каждом из них — экономические, технологические, экологические, социальные, этнические и производные от них. И так далее, и тому подобное. Но здесь мы уже вступаем в область пресловутых умозрительных конструкций. Необходим же содержательный анализ реальности. А это — особая тема (вернее, множество тем) для исследования и обобщения.

Открытое демократическое общество — вовсе не анархия, не хаос, не безудержная, ничем не ограниченная вольница — борьба всех против всех. Самые свободные страны — это общества самые организованные — в цивилизованном понимании и применении понятия “организация”, основой социальной организации является “право”. Свобода — это простор для мысли и действия в пределах “права, установленного демократически принятым законом”. Конечно, закон, право — не единственные инструменты социального контроля. Первейшим из устоев всякого общественного порядка является нравственность, общественная мораль, выраженная в “писаных” и неписаных нормах поведения (обыкновениях, традициях, наконец, религии), опирающихся на всеобщие ценностные ориентиры. Хорош закон именно нравственный, не противоречащий нормам морали и не толкающий граждан к правонарушению или аморальному поведению.

Тем и сильна религия в ее многовековом существовании, что она оставалась хранителем нравственных заповедей, сохранявших человеческое общество. Что вовсе не исключает безнравственных акций, антигуманных решений и кампаний, проводившихся официальной церковью, а также различными сектами.

Ныне встречаются предложения заменить “президентскую власть” на идею “самодержавия”. Не хочется подозревать авторов в угодничестве. Полагаю просто, что не стоит в стране, хлебнувшей с избытком авторитарного правления, возводить в ранг национальной ценности идею самовластия одного человека, как бы ее ни подновляли.

Думается, что общественные представления о национальной идее, “общегосударственной” идеологии более или менее удачно воплощены в действующей (пусть отнюдь не совершенной) Конституции. В ней заложены правовые гарантии полноценной, благополучной, обеспеченной жизни свободных граждан в безопасной стране. Из текста Конституции видно, от чего Россия уходит, что приемлет и что стремится создать. Известно, что идеи права, свободы, преуспевания и безопасности — характерные черты “национальной мечты” любого цивилизованного народа. Российского также. А главное в том, чтобы именно конституционное сознание пусть постепенно, но становилось “жизнью по конституции”.

Тем, кто скажет, что Конституция слишком велика, чтобы четко воплотить национальную идею, отвечу: жить “по правде” — значит жить “по праву”, а что как не Конституция и есть средоточие права для государства, человека, страны, народа?

Кстати, именно Конституция США стала основой пресловутой “американской мечты”, и именно Основной закон ФРГ, в ходе его реализации, дал возможность создать преуспевающую страну. Убежден, для России нет более актуальной, нужной и, главное, многообещающей национальной идеи, чем идеология конституционализма — всеобщего “конституционного сознания”. Полагаю, на историческую перспективу “конституционализм” и есть искомая российская “государственная идеология” или национальная идея, поскольку концентрированно и системно воплощает базовые политико-правовые ценности.


--------------------------------------------------------------------------------

1 См.: Гулиев В.Е., Колесников А.В. Отчужденное государствою М., 1998. (назад)

2 См.: Мамут Л.С. Государство в ценностном измерении. М., 2000. (назад)


© Минская коллекция рефератов


Комментарии:


ИНФОРМАЦИЯ ПО РЕФЕРАТУ:

СТУДЕНТАМ! Уважаемые пользователи нашей Коллекции! Мы напоминаем, что наша коллекция общедоступная. Поэтому может случиться так, что ваш одногруппник также нашел эту работу. Поэтому при использовании данного реферата будьте осторожны. Постарайтесь написать свой - оригинальный и интересный реферат или курсовую работу. Только так вы получите высокую оценку и повысите свои знания.

Если у вас возникнут затруднения - обратитесь в нашу Службу заказа рефератов. Наши опытные специалисты-профессионалы точно и в срок напишут работу любой сложности: от диссертации до реферата. Прочитав такую качественную и полностью готовую к сдаче работу (написанную на основе последних литературных источников) и поработав с ней, вы также повысите ваш образовательный уровень и сэкономите ваше драгоценное время! Ссылки на сайт нашей службы вы можете найти в левом большом меню.

ВЕБ-ИЗДАТЕЛЯМ! Копирование данной работы на другие Интернет-сайты возможно, но с разрешения администрации сайта! Если вы желаете скопировать данную информацию, пожалуйста, обратитесь к администраторам Library.by. Скорее всего, мы любезно разрешим перепечатать необходимый вам текст с маленькими условиями! Любое иное копирование информации незаконно.



Флаг Беларуси Поиск по БЕЛОРУССКИМ рефератам