R. G. COLLINGWOOD. Essays in the Philosophy of History. Ed. with an Introduction by W. Debbins. Austin. "University of Texas Press". 1965. 160 p.

Р. Коллингвуд (1889 - 1943 гг.) - известный английский философ и историк, специалист по древней и средневековой истории Британии. С 1935 г. он преподавал в Оксфорде. Среди его работ наиболее известны "Очерк философского метода", "Новый Левиафан", "Автобиография", "Идея природы", "Идея истории", "Принципы искусства"¹ . Автор выступил в них как представитель неогегельянства, получившего особен-

¹ R. G. Collingwood. An Essay on Philosophical Method. Oxford. 1933; ejusd. The New Leviaphan. Oxford. 1942; ejusd. An Autobiography. N. Y. 1944; ejusd. The Idea of Nature. Oxford. 1945; ejusd. The Idea of History. Oxford. 1946; ejusd. The Principles of Art. Oxford. 1947.

ное развитие в Англии и США еще со второй половины XIX века. Появившись как реакция на естественноисторический материализм и позитивизм, неогегельянство на рубеже XX в. приняло резко антимарксистскую направленность и получило распространение, в частности, в Италии (Дж. Джентиле, Б. Кроче), России (И. А. Ильин), Голландии (Г. Боланд), Германии (Р. Кронер, Т. Литт), Франции (Ж. Валь, Ж. Ипполит, А. Кожев). Под знаменем неогегельянства объединялись подчас авторы различной политической ориентации (так, Б. Кроче - идеолог буржуазного либерализма, а Дж. Джентиле - идеолог итальянского фашизма) и разных социологических течений, хотя почти все они в значительной степени занимались проблемами истории.

Рецензируемая книга состоит из восьми очерков, написанных Коллингвудом в разное время, а теперь изданных посмертно; ей предпослано предисловие руководителя Отделения философии Корнельского колледжа в Остине Уильяма Деббинса. Книга предстала перед читателем как вполне современная работа, ставшая фактом научной жизни нашего времени и свидетельством не ослабевающего в США интереса к философии истории у неогегельянцев. Поэтому книга явилась и отражением идеологической борьбы наших дней.

В первом очерке - "Философия истории у Кроче" - Коллингвуд дает критический анализ книги "Теория и история историографии"² , в которой Б. Кроче проповедовал "абсолютный историзм". Кроче требовал исторического подхода к явлениям, в которых, по его мнению, индивидуализируется "бесконечный саморазвивающийся дух" как суть исторического процесса, определяемого развитием этико-политических идей. Реальной у Кроче выступала только человеческая мысль. На вопрос, реально ли прошлое, Кроче отвечал: реально, если оно кем-то мыслится. На этом основании он противопоставлял историю как вечно живую жизнь духа "хронике" - мертвым документам. Документы не существуют, "не реальны" до тех пор, пока мысль историка не вызывает их к жизни. Тем самым вместо причинного объяснения объективно существовавших событий предлагается интуитивное их понимание конкретной личностью. Прямое влияние Кроче испытали на себе многие буржуазные философы и историки, в том числе и Коллингвуд, особенно последний период жизни, что нашло отражение в его книге "Идея истории" (1946 г.). А в рассматриваемом очерке Коллингвуд как раз критикует Кроче, но не за неверность его общей концепции, а за частичные "уступки" метафизическому материализму и за "измену" диалектическому идеализму. В частности, он критикует крочеанскую концепцию "позитивности истории". Кроче пишет, что мысль есть жизнь (здесь он последовательный идеалист). Согласно Кроче, получается, что историк, мысля о прошлом, тем самым воссоздает реальный исторический процесс. Далее. Мысль как таковая является истиной сама по себе, ибо свойство мысли - полная беспристрастность. Поэтому историк автоматически оправдывает все свершившееся, будучи не в состоянии осуждать. Наконец, Кроче отвергает в истории идею борьбы противоположностей, являясь метафизиком. Коллингвуд знает только одну метафизику - материалистическую. Ему неведомо, что существует еще и идеалистическая метафизика. Поэтому он считает Кроче материалистом и находит здесь якобы присущий Кроче дуализм. Он противопоставляет ему идеалистический монизм и показывает непоследовательность применения крочеанской доктрины "мысль есть жизнь", отвергая его идею о том, что "настоящий историк всегда беспристрастен". Ведь Коллингвуд - диалектик, хотя и идеалист. Поэтому он находит в жизни борьбу противоположностей. А раз мысль есть жизнь (с чем он согласен) - значит, мысли тоже присуща противоречивость. Значит, заключает он, историк не может быть беспристрастен. Рациональное зерно критики идеалистом Коллингвудом теории "позитивности истории" состоит здесь в раскрытии ее гносеологической несостоятельности. Доктрина "позитивности истории" служит обоснованию концепции исторического объективизма, и в этом смысле коллингвудовская критика представляет для нас интерес.

В очерке "Являются ли наука и история разного рода знанием?" им опровергается взгляд, что история не наука, поскольку "историк имеет дело с отдельными фактами, а естественник - с познанием общего". Это неокантианское противопоставление истории (как знания об особенном) науке (как знанию об общем) подразумевает метафизическое различие между двумя видами сущности - общим и особенным, как

² B. Croce. Teoria e storia della storiografia. Bari. 1917.

будто всякое познание может явиться познанием одного в отрыве от познания другого. Коллингвуд подчеркивает, что конкретные исторические данные и связанные с ними понятия, взятые отдельно, есть фальшивые абстракции; если бы существовали "чистые" данные вне понятий, никогда нельзя было бы постичь общее, и наоборот. Автор устанавливает здесь неразрывную связь понятия и факта: ученый - тогда действительно ученый, когда он интерпретирует конкретные факты в свете общих понятий. Поэтому попытка провести различие между историей и наукой - нелепая иллюзия. Научный характер истории несомненен.

Дальнейшее развитие этой, в принципе справедливой, мысли следует в очерке "Природа и цели философии истории". Из него явствует, что верный тезис Коллингвуд переиначил по-своему, наполнив его неправильным содержанием. Историческая наука, утверждает он, не нуждается в какой-то иной обобщающей науке, ибо она уже содержит в самой себе все элементы обобщения как необходимый момент ее собственного развития; философия истории не имеет поэтому отношения к формулированию исторических законов и не раскрывает смысла истории. Философия истории, пишет он, есть исследование исторического мышления в плане психологического анализа и анализа того идеала, который ставит перед собой ученый. Отсюда вытекает у него "ненужность" всякой теории исторического процесса, тем самым и исторического материализма.

Эта философско-историческая концепция Коллингвуда нашла наиболее полное выражение в очерках "Пределы исторического познания" и "Философия истории" (очерк предвосхищает по содержанию предпоследнюю работу Коллингвуда - "Идея истории"). Здесь идеализм буржуазного мыслителя обнажился до предела. "Реалистическую" теорию познания, согласно которой достигается представление о действительно существовавших объектах в истории, он объявляет неприменимой. Почему? Потому что объект, чтобы его можно было познать, необходимо представить разуму. Но как можно прошлое представить теперь? Иронизируя над "реалистами", Коллингвуд пишет, что у них яблоко Ньютона все еще падает, а дым нероновского горящего Рима все еще наполняет атмосферу, как в сказочной комнате, где двенадцать месяцев стоят вместе за дверью. Но нетрудно заметить, что основой коллингвудовского построения является абсолютизация того факта, что настоящее вырастает из прошлого и что в этом смысле прошлое живет в настоящем, и не только в памяти людей, а продолжается (в определенной мере даже существует) в материальных и духовных процессах, свершающихся ныне. Эту связь прошлого и настоящего мы постоянно обнаруживаем во всех явлениях; она имеет место независимо от нашего желания, равно как независимы от нас памятники прошлого и вообще все то, что было. Люди не могут выбрать себе иное прошлое. Оно дано каждому поколению как объективное бытие их предков. Понятием "бытие" мы охватываем то, что было, есть и будет, и все это вполне реально. Такая реальность, не зависящая от сознания человека, присуща и историческому прошлому. Мы же отражаем в своем сознании прошлое не потому, что оно представлено теперь во всем его объеме, а потому, что оно обладает реальностью, независимой от нашего сознания, но сохранившей следы в настоящем, скажем, в виде исторических источников. Коллингвуд же знает только метафизическую "реалистическую теорию" и посмеивается именно над ней. Однако есть ведь еще диалектический материализм, а он остался для Коллингвуда за семью печатями. В результате ирония Коллингвуда оборачивается против него самого.

Более трезво подходит он к проблеме исторического скептицизма. Всякая писаная история есть продукт научной интерпретации исторических свидетельств. При этом даже тщательные и объективные исследователи в процессе истолкования источников способны ошибаться (это свойственно всем людям). Кроме того, свидетельства о прошлом часто тенденциозны или неполны, а новый источник создать невозможно, ибо историк не может поставить эксперимент, то есть заново воспроизвести события прошлого. "Барьер мысли - в том, что источники есть результаты процесса, который мы не можем проверить" опытным путем. Однако связанный с этим скептицизм определяется не тем, что все в истории способно вызывать сомнения, а тем, что эти сомнения не могут быть до конца разрешены. Исторический скептицизм, по мнению Коллингвуда, правомерен в том смысле, что он обращает внимание на пределы исторического мышления, являясь негативной стороной исторического знания. С точки зрения марксистско-ленинского учения об объективной, абсолютной и относительной

истине в такой постановке вопроса можно обнаружить некоторые здравые положения.

Однако тут же Коллингвуд делает оговорку. На практике, отмечает он, историк познает не прошлое как таковое (оно "непознаваемо"), а сохранившиеся от него свидетельства. Ученый "не может" сначала собрать данные, а затем интерпретировать их. Только тогда, когда в его мозгу созревает проблема, он начинает искать свидетельства, к ней относящиеся. А проблема созревает в уме человека под влиянием настоящего. Отсюда, согласно Коллингвуду, вытекает "недоказуемость" верности того или иного решения проблемы. "Историческая картина прошлого есть, по существу, логическая реконструкция, основанная на доступных свидетельствах и верифицированная принципами согласованности". В чем же заключается тогда самая верификация, путь к исторической истине? В вышеупомянутой книге "Идея истории" Коллингвуд развивает взгляд, что критерием исторической истины является "врожденная идея истории". Но что это такое? Точного объяснения мы у него не находим. "Историческое мышление, - пишет он, - не означает ничего иного, кроме интерпретации всех свидетельств с максимальной степенью мастерства"; вопрос же о том, "что действительно случилось", не может быть поставлен. Просто здесь ученый, давая оценку какому-то событию, как бы делает это событие частью мира, окружающего данного историка, так что реальность прошлого оказывается неразрывно связанной с "я" ученого. Не правда ли, знакомые рассуждения? Еще в 1908 г. В. И. Ленин в "Материализме и эмпириокритицизме" не оставил камня на камне от сходной теории "принципиальной координации".

Конечно, выбор объекта и выбор аспекта его рассмотрения зависят от общей методологической концепции историка. Он подходит к изучению фактов с определенных позиций и с определенными знаниями, но подходит он к этим фактам как к таковым, существующим не постольку, поскольку они берутся им для рассмотрения, а независимо от его сознания. У Коллингвуда же получается наоборот: раз я подхожу к фактам с определенных позиций, то сами по себе эти факты не существуют. Вот источник коллингвудовского агностицизма. Последний проявился с особой силой в таких работах Коллингвуда, как "Автобиография" и "Идея истории". Считаем необходимым дополнительно остановиться на них. Автор ставит здесь три вопроса. Как мы можем узнать, что случилось в прошлом? Как мы можем узнать, почему это случилось? Какую ценность представляет для нас знание того, что случилось и почему случилось? Отвечает он так. История - образное воссоздание прошлого путем воображения на основе источников; пробел в познании заполняется утверждениями, логически выводимыми из свидетельств и сводимыми в определенную картину. Причина событий - это мысли людей, вызвавших эти события. Историк воспроизводит в своем уме данные мысли и тем самым улавливает причинность ("Идея истории", стр. 304). Ценность же истории - в познании человеческой природы.

Поскольку при такой постановке вопроса объективная причинность мистифицируется, естественно, у читателя тут же возникает вопрос о проблеме прогресса в истории. В очерках "Теория исторических циклов" и "Философия прогресса" Коллингвуд называет такой вопрос бессмысленным, как поставленный в чисто этической плоскости (увеличилась или уменьшилась сумма человеческого счастья?). Счастье не может быть суммировано. У каждого поколения свое представление о счастье. Отвергая доктрину прогресса как критерия счастья, Коллингвуд не ищет сам какого-то объективного критерия прогресса, а объявляет все это чистой условностью: "Всякий период истории не хуже, чем любой другой".

Дойдя до этого пункта в его концепции, мы можем явственно представить себе, почему на Западе вообще, в США в частности многим буржуазным ученым столь импонируют идеи Коллингвуда. Если все периоды истории равноценны, то стоит ли ставить вопрос о ниспровержении капитализма, о борьбе трудящихся за лучшее будущее? Так обнажаются классовые основы коллингвудовской теории исторического процесса.