(Борьба общественных течений в годы первой революционной ситуации) Л. Изд-во Ленинградского университета. 1962. 286 стр. Тираж 1300. Цена 1 руб. 27 коп.

История общественной мысли периода отмены крепостного права (годы первой революционной ситуации) уже являлась предметом изучения советских историков. Однако исследования их касались отдельных, хотя и важных, сторон этой проблемы, ряд вопросов оставался неизученным. Поэтому ощущалась потребность в работе, рассматривающей проблему в целом. На наш взгляд, такой работой и является монография доцента исторического факультета ЛГУ Н. Г. Сладкевича. В отличие от большого числа локальных исследований он рассматривает всю проблему в целом с привлечением обширного круга источников и литературы. Вторым достоинством книги является методологическая четкость и, если можно так выразиться, научная свежесть. На протяжении длительного периода поставленная Н. Г. Сладкевичем проблема освещалась с догматических позиций. Образцом такого подхода к теме были работы о революционных демократах, где вожди революционной демократии изображались революционерами чуть ли не с пеленок, людьми ходульной добродетели¹ . При этом слабые стороны их в лучшем случае замалчивались, либо вся система их взглядов фальсифицировалась. В ряде работ обходились молчанием народнические взгляды Н. Г. Чернышевского - воззрения утопического социализма. Этого избежал Н. Г. Сладкевич. Книга его дает в основном правильное представление об общественно-идейной борьбе и всей сложности взглядов Н. Г. Чернышевского и его последователей.

Особенно выделяются, на наш взгляд, вторая, третья и четвертая главы монографии. Здесь нарисована в целом верная картина борьбы различных общественных групп вокруг крестьянского вопроса в период подготовки реформы 1861 года. Автор убедительно аргументирует свое утверждение об отсутствии у А. И. Герцена и Н. П. Огарева одновременно двух про-

¹ См. Я. Е. Эльсберг. Герцен. Жизнь и творчество. М. 1948; В. С. Кружков. Мировоззрение Н. А. Добролюбова. М. 1950.

грамм - максимальной и минимальной (стр. 54). Действительно, концепция двух программ не находит подтверждения в источниках. Характеристика дворянских проектов государственных преобразований, носивших как дворянско-олигархический, так и либеральный характер, представляется нам особенно ценной, так как поставленный здесь вопрос обычно не пользовался вниманием наших советских историков. До сих пор у нас, к сожалению, еще не преодолено игнорирование изучения идеологии господствующего класса, так же как и внутренней политики царского правительства, являющихся немаловажными вопросами гражданской истории. Между тем нельзя всерьез исследовать историю борьбы с самодержавием, не представляя себе конкретно его деятельности.

Введенные Н. Г. Сладкевичем в научный оборот новые материалы (например, подложное письмо Гизо Александру II, переписка И. С. Аксакова с Ю. Ф. Самариным по поводу хомяковской статьи и аксаковских статей в "Дне", сообщения губернаторов и предводителей дворянства о настроениях в помещичьих слоях и др.) значительно расширяют наши представления о той острой политической борьбе, которая развернулась в канун реформы. В книге впервые в литературе убедительно доказано, что в "конституционном" движении 60-х годов преобладала олигархическая струя. Рассматривая проблему размежевания революционно-демократического и либерального лагерей, автор подробно характеризует отношение к реформе и революции крупнейших представителей этих двух общественных течений. Нельзя не согласиться с имеющейся в работе оценкой развития взглядов А. И. Герцена по проблемам революции. Н. Г. Сладкевич стоит в данном случае на более правильных позициях, чем некоторые другие исследователи² .

Необходимо остановиться на том, как показана в книге борьба общественных течений в исторической науке в 60-х годах XIX века. Значение истории как действенного оружия политической борьбы раскрыто автором с достаточной убедительностью. В этом смысле наиболее удачны те страницы, где идет речь о борьбе вокруг оценки петровских реформ. Эта глава монографии (V) в равной степени важна как для тех, кто занимается историей общественной мысли, так и для тех, кто исследует развитие историографии в России. В историографическом плане здесь вводится в научный оборот много новых и ценных материалов.

В заключение Н. Г. Сладкевич ставит вопрос о хронологических рамках первой революционной ситуации. Он полагает, что 1859- 1861 годы были лишь кульминационным периодом ее. Это, на наш взгляд, верно. Однако едва ля можно согласиться с автором, пытающимся отнести, начало революционной ситуации к 1855 году. Такое мнение не имеет достаточных оснований. Чтобы определить начальный момент революционной ситуации, необходимо изучить не только крестьянское движение, но и процесс нарастания кризиса самодержавия. К сожалению, эти важные аспекты еще всерьез не изучались. Не сделал этого и автор рецензируемой книги.

Давая в целом положительную оценку работы Н. Г. Сладкевича, нельзя не сказать и о ее недостатках.

Говоря о позиции Н. Г. Чернышевского в крестьянском вопросе и правильно отмечая, что статья "О новых условиях сельского быта" отнюдь не свидетельствовала о восторженном отношении ее автора к царским рескриптам, Н. Г. Сладкевич несколько упрощает вопрос об отношении великого революционера-демократа к реформе. Зачем понадобилось Н. Г. Чернышевскому публиковать проект Кавелина и при этом снабжать его следующей фразой: "Из многочисленных заметок, составлявшихся по вопросу о прекращении крепостного права учеными исследователями нашего быта и сельскими хозяевами, мы избираем одну, которая составлена с наибольшей верностью принципам, вполне разделяемым нами, и с наиболее точным применением этих начал как выражение наших собственных мыслей и желаний"³ ?

Это объяснялось, на наш взгляд, тем, что в первый период подготовки реформы Н. Г. Чернышевский стремился сплотить все общественные силы, заинтересованные, хотя и по-разному, в отмене крепостного права, и противопоставить правительственной программе, изложенной в рескриптах Александра II, иную - более радикальную. Таким образом, Н. Г. Чернышевский пытался использовать оппозиционность либералов, Разумеется, Н. Г. Сладкевич может дать другой ответ на заданный вопрос, но обхо-

² См., например, Я. Е. Эльсберг. Указ. соч.; Д. И. Чесноков. Мировоззрение Герцена. М. 1948.

³ Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений. Т. V. М. 1950, стр. 108.

дить его молчанием вряд ли правомерно. В этом отношении гораздо убедительнее изложена позиция Н. Г. Чернышевского в интересной работе И. В. Пороха, который пишет по поводу статьи "О новых условиях сельского быта": "Чернышевский в течение ряда месяцев считал, что борьба за реформу и сама реформа могут принести определенные положительные результаты. При этом он делал ставку на усиление освободительных настроений и расширение антикрепостнического фронта в стране, что, в свою очередь, должно было способствовать успеху деятельности революционной демократии"⁴ .

Ошибочно решается в книге вопрос о характере прокламации "Великорусса". "Не отражение либеральных идей бросается в глаза при анализе листков "Великорусса", как это неверно представлялось ряду исследователей, - заявляет Н. Г. Сладкевич, - а выдвижение требований, соответствующих планам революционно-демократического лагеря и рассчитанных на усиление революционного натиска на самодержавие" (стр. 172). Подобная точка зрения, разумеется, имеет право на существование (хотя мы и не согласны с ней). Однако она должна быть доказана, а не декларирована. Ведь либеральная тенденция в "Великоруссе", бесспорно, была. Если бы она отсутствовала, to не потребовалось бы Н. А. Серно-Соловьевичу писать "Ответ "Великоруссу". Едва ли можно согласиться с автором в оценке первых прокламаций "Великорусса" в части, касавшейся призыва к подаче адресов Александру II. "М. В. Нечкина, - говорится в книге, - правильно указывает, что агитация, проводимая рядом деятелей революционных кружков начала 60-х годов за подачу адресов царю, имела своей целью "разочаровать в царизме активные общественные силы" (стр. 170). Эта мысль не более как гипотеза, на основе которой нельзя делать каких-либо выводов. В противном случае любой либеральный призыв может быть истолкован как революционный.

Работа порой грешит декларативностью. Это относится, в частности, к полемике с буржуазными историками. Говоря о размежевании революционно-демократического и либерального лагерей, Н. Г. Сладкевич упускает из виду, что окончательно оно произошло значительно позднее. Это приводит его к тому, что либерализм и революционный демократизм рассматриваются им как явления, друг друга исключающие. Отсюда и терминологическая неточность. Так, автор называет революционно-демократический лагерь просто демократическим, по-видимому, игнорируя тот факт, что и либерализму изучаемого времени в известной мере был присущ демократизм. В этом была его сильная сторона, которую нельзя сбрасывать со счета, иначе невозможно правильно понять общественно-идейную борьбу в пореформенный период.

Автор дает верную оценку места славянофилов в общественном движении рассматриваемого периода. Однако, говоря об этом направлении общественной мысли, надо было подробнее охарактеризовать концепцию "почвенников" (Ф. М. Достоевский, Н. Я. Страхов, А. А. Григорьев). Эта концепция, близкая славянофилам, как известно, пропагандировалась журналом "Время".

В заключение хотелось бы остановиться на одном вопросе, имеющем на первый взгляд чисто техническое значение. Речь идет о характере ссылок на архивные фонды. В нашей исторической литературе, к сожалению, утвердился такой метод ссылок, когда указывается лишь название фонда и его номер. Для читателя, даже специалиста, подобная ссылка ничего не дает, так как по ней нельзя судить о характере и степени достоверности того или иного документа. Нам представляется правильным указание на фонд, а также на то, что представляет собою данный документ (подлинник, копия, автограф, список, наличие подписи, датировка и т. д.).

⁴ И. В. Порох. Герцен и Чернышевский. Саратов. 1963, стр. 110.