ФИЛОСОФИЯ (последнее)
Нам зеркало — вам пир
Актуальные публикации по вопросам философии. Книги, статьи, заметки.
В.В. Савчук
Фигуры Танатоса. Философский альманах. Пятый специальный выпуск. СПб., 1995
Если не по прямой, то как иначе может двигаться lumen naturalis естественный свет разума Декарта и Спинозы, стремящийся стать божественным геометром. Эта сугубо «метафизическая проблема» связана с рождением и утверждением паноптической метафоры (превращением «горнего» света в прямолинейность физического луча [1]), которая имеет раздражающий современников (по сей день) заряд провокативности. С паноптической метафорой спорят, ее объяснительный потенциал подвергается сомнению, а следствия сейчас акцентируют самые негативные обсуждаются.
Оппонирующее рационализму движение связывает с утверждением рефлексии потерю естественного состояния и отказ от непосредственности, нашедший свое афористичное выражение в положении Руссо: «l’état de réflexion est contre nature» (состояние рефлексии противоестественно). Рефлексия движется по линии принуждения, преломляясь и отражаясь в устройстве зеркал. Ударяясь о поверхность непосредственности и попадая в плотные слои однозначности, она по-видимости приобретает качество независимого источника знания, а, по сути, является зависимой от целеполагания и целесообразности. Ее основательность и гарантированность в реактивности ответа: она бежит (тем самым несет смысл, который не терпит бессмысленности и трансгрессии границ разума) негативного к очевидности. Самоудостоверяется. Ибо рефлексия эксцесс и помеха органичности.
Соотнося рефлексию с пластикой, Генрих фон Клейст в своей работе «О театре марионеток» приходит к выводу: «по мере того, как в органическом мире рефлексия меркнет и ослабевает, тем более властно и блистательно проявляется грация» [2]. (Вспомним, для Канта утрата рефлексии, происходящая в азартной игре, напротив, не является изящной, т.е. не влечет к грации [3].) Грация, как совокупность определенных движений подчиненных функциональной оптимальности нападения или защиты, сокрытости или устрашения, являет собой идеальный образ естественности, недостижимый стремящемуся к нему актеру. Однако из ясного осознания Клейстом невозможности стать животным и обрести его грацию (или, быть может, вернуть забытую в себе животность) у него есть выход стать марионеткой или богом: «Как изображение в вогнутом зеркале, удалившись в бесконечность, оказывается вдруг снова вплотную перед нами, так возвращается грация, когда познание словно бы пройдет через бесконечность; т.о. в наиболее чистом виде она одновременно обнаруживается в том человеческом телосложении, которое либо вовсе не обладает, либо обладает бесконечным сознанием, т.е. в марионетке или боге» [4]. Попытки «сознательного уподобления» не только животной грации, но и совершенным образцам искусства прежней, в частности античной, эпохи обречены на неудачу. Клейст повествует о шестнадцатилетнем юноше, «чье телосложение обладало удивительным изяществом… первые признаки тщеславия, вызванного расположением женщин, были едва различимы». Но вот происходит событие, неизгладимо повлиявшее на него. Рассказчик этой истории передает о виденной им в Париже вместе с молодым человеком скульптуру юноши, вытаскивающего из ноги занозу (в ином контексте я буду тоже говорить о ней). Взгляд, который бросил молодой человек «в зеркало, поставив ногу, чтобы вытереть ее, на скамеечку, напомнил ему о парижской скульптуре; он улыбнулся и сказал мне, какая мысль у него мелькнула. В самом деле, у меня в тот миг мелькнула эта же мысль; но то ли чтобы испытать уверенность его грации, то ли чтобы немного умерить, на пользу ему, его тщеславие, я засмеялся и ответил, что его, кажется, одолевают видения. Он покраснел и поднял ногу еще раз, чтобы меня посрамить; но эта попытка, как легко можно было предвидеть, не удалась. Он смущенно поднимал ногу в третий раз и четвертый. Он поднимал ее еще раз десять напрасно! Он не был в состоянии воспроизвести то же движение да что там воспроизвести? В движениях, которые он делал, была такая доля комизма, что я с трудом удержался от смеха… С того дня, как бы с этого мгновения в молодом человеке произошла непонятная перемена. Он теперь целыми днями стоял пред зеркалом; и лишался одной привлекательной черты за другой. Какая-то невидимая и непонятная сила опутала, казалось, свободную игру его жестов, как железная сеть, и когда прошел год, в нем уже не было ни следа той приятности, что прежде услаждала глаза людей» [5]. Сцена рефлексии «убивающая» естественность (и убывающая с ее утратой) не случайно и в первом и во втором случае разыграна на фоне оптических декораций. В первом акте плоское зеркало, впитывающее в себя жизнь, втягивающее и убивающее непосредственность, которая в нем может появиться лишь как мимолетное видение, вне усилий и подражания. Во втором акте появляется зеркало вогнутое, ударившись о которое чистый свет разума фокусируется, преломляется и возвращается грацией. Странный, на первый взгляд, образ совершенной грации связывающийся с марионеткой неуклюжей куклой, руководимой человеком, находит понимание в даосской традиции: «Младенец действует, не зная для чего, идет, не зная куда; телом подобен сохлому дереву, а сердцем остывшему пеплу» и совершенный мудрец также «телом подобен сохлому дереву (как вариант: иссохшей кости), а сердцем остывшему пеплу» (Чжуанцзы). Безжизненность марионетки, как и «иссохшаяся кость», «сохлость», «деревянность» итог, абсолютный итог превращений, законченность пути и соприкосновение с вечностью, с «прахом», который, в свою очередь, означает источник новой жизни, воплощенную возможность абсолютного превращения, исток и ни чем неограниченная возможность быть всем. Потенция быть не ограничивается еще зеркальным образом предписывающим (оформляющим) цепь и цель превращений. Это та стадия, в которой зеркало только рождалось, как, впрочем, и все остальное.
Следует заметить, что на дорефлексивной стадии опосредствование столь же «эффективно» для выживания архаического человека как и рациональный просчет для современного (в силу отказа от первобытного состояния, с одной стороны, и осознания заката современного, который с полным правом может рассматриваться как конечное, с другой), ибо далекая производная выживания рода задает такую траекторию согласованных с конечной целью действий, что непосредственность кажется насмешкой над причинно-следственной связью, которую связывают исключительно с «наклонной плоскостью» и сталкивающимися шарами. В результате деятельности рефлексии у индивидуализируемых субъектов появляется гораздо больше неожиданных случайных связей, нежели в поведении архаического человека, которое задается в жестким схематизмом сохранения рода.
Архаика это не количественная сумма звериного и человеческого, которое отождествляется с разумностью нововременного субъекта. Она есть нечто третье (о чем подробнее будем говорить во II части исследования), отстоящее от звериного и разумного, являя собой экстерриториальное пространство находящееся вне прямой линии рефлексии. Именно потому рефлексия встречается сама с собой, что в прошлом она видит лишь готовые формы настоящего, отражаясь от неизвестного она соединяет настоящее с тем, что уже было в прошлом гомеомерией настоящего, что уже пребывало в качестве его праформы, или, как сказал бы Гегель: «История, развертывающаяся перед нами, есть история отыскания мыслью самой себя» [6]. В другую сторону, в сторону будущего, она проецирует иное в той степени, в какой оно укладывается в прогресс настоящего (характерная деталь, в современной форме утопии компьютерной игре «Цивилизация» последняя ступень ее развития, после устранения всех препятствий и устройства развитой демократии, не зная, что еще придумать, программисты предлагают совершенствование и развитие знаний). Метафора зеркала оказывается продуктивной в объяснении механизма рефлексии и ее рамок. Призыв же прорваться сквозь амальгаму зеркала [7], посмотреть сквозь него означает не только уничтожение зеркала, но и самой возможности видения в этой системе координат. Но зеркало потому является онтологическим условием существования сознания, что человек обнаруживает себя лишь смотрясь в другого. Как ни загадочны корни сознания, как ни темны его первые проявления, как ни иррациональны его стратегии, оно каждый раз открывается тому зеркалу, в которое смотрится, в котором обнаруживает себя. Разбив зеркало и заглянув в глубь колодца, каждый раз обнаруживаешь зеркало иное: разбив венецианское, обнаруживаешь стоящее за ним медное и серебряное, разбив начищенное и блестящее медное, увидишь зеркало из полированного камня. Но что стоит за зеркалом, специально изготовленным для того, чтобы смотреться в него? Было ли зеркало в архаические времена, времена первобытности? А если было, то, что оно из себя представляло? Полагаю, не будет неожиданностью увидеть в изображениях и рисунках древних то же зеркало, в которое всматривался и в котором идентифицировался первобытный человек. В нем особая система отражения и система репрезентации, особый механизм сборки коллективной телесности. Иная рефлексия.
Зеркало отражает назойливое любопытство заглянуть за; оно выступает чертой, порогом, завесой, пределом, от которые разбиваются трансгрессивные усилия, но одновременно, посредством возврата к себе, оно укрепляет человека в его актуальности. Той актуальности совершенной линии, которая каждый раз недостижима вне рамок своего зеркала, и в случае подражаниям юношей античной скульптуре, и в попытке воспроизвести «раскованный и совершенный» дух живописи палеолита (А. Маттис). Каждая эпоха смотрится в свое зеркало. Но каждое новое зеркало, наследуя «блеск» старого, не имеет возможности ни прикоснуться к изнанке (темной стороне) его, ни придать ей какой либо смысл. В каждой смене зеркал перверсия: то, что было блеском, становится изнанкой, а один из многочисленных рефлексов прежнего зеркала становится отчетливым образом последующего, становится стадией этого зеркала диктатором настоящего. Становится очевидным, что любое зеркало система искушения и принуждения. Оно удваивает то, что по природе своей уникально, но удваивает лишь то, что способно претворить в бестелесный и бескровный образ, что способно отразить. Вампиры, как известно, в зеркале не отражаются, ибо зеркало само питается кровью.
Примечания
[1] История возникновения оптики и влияние ее на становление новой картины мира а также фиксация этого влияния в языке философии детально изложена в кн: Konersmann R. Spigel und Bild. Zur Metaphorik neuzeitlichen Subjektivität. Wurzburg, 1988. 272 S
Назад
[2] Kleist H. von. Werke in Zwei Bänden. Bd. 1. Auflaufverlag Berlin Weimar, 1976. S. 321. Вынужден давать свой перевод этого места, т.к. имеющийся перевод С. Апта: «Мы видим, что чем туманнее и слабее рассудок в органическом мире, тем блистательнее и победоноснее выступает в нем грация» (Клейст Г. фон Избранное. М., 1977. С. 518), не может удовлетворить, в силу того, что в оригинале мы все же имеем: «Wir sehen, daß in der Maße, als in der organischen Welt die Reflexion dunkler und schwächer wird, die Grazie immer strahlender und herrschender hervortritt». Трактовать рефлексию как рассудок, что, впрочем, происходит нередко, рискованно в отношении оригинальности мысли автора.
Назад
[3] См. Кант И. Соч. Т. 5. С. 351
Назад
[4] Клейст Г. фон. Избранное. М., 1977. С. 518.
Назад
[5] Там же. С. 516. Еще более неприглядную картину представляет собой человек, пожелавший проникнуть в тайну зеркал, сокрытую от людей: «Истощив свою фантазию по части зеркал, мой приятель изобрел нечто оригинальное забраться в зеркальный шар самому. Но увидел он там нечто такое, что повредился в рассудке. Что же именно?.. Пожалуй, даже ученый-физик не смог бы точно ответить на этот вопрос, ибо никто еще не затворял себя в зеркальном аду. Возможно это уже за пределами человеческого понимания… Во всяком случае, нечто такое, чего не способен выдержать человеческий разум…» (Рампо Э. Ад зеркал. М., 1991. С. 211 - 212).
Назад
[6] Гегель Г. В. Ф. Соч. Т. IX. C. 12.
Назад
[7] Gasché R. The Tain of the Mirror. Derrida and the Philosophy of Reflection. London, 1986. P. 31.
Фигуры Танатоса. Философский альманах. Пятый специальный выпуск. СПб., 1995
Если не по прямой, то как иначе может двигаться lumen naturalis естественный свет разума Декарта и Спинозы, стремящийся стать божественным геометром. Эта сугубо «метафизическая проблема» связана с рождением и утверждением паноптической метафоры (превращением «горнего» света в прямолинейность физического луча [1]), которая имеет раздражающий современников (по сей день) заряд провокативности. С паноптической метафорой спорят, ее объяснительный потенциал подвергается сомнению, а следствия сейчас акцентируют самые негативные обсуждаются.
Оппонирующее рационализму движение связывает с утверждением рефлексии потерю естественного состояния и отказ от непосредственности, нашедший свое афористичное выражение в положении Руссо: «l’état de réflexion est contre nature» (состояние рефлексии противоестественно). Рефлексия движется по линии принуждения, преломляясь и отражаясь в устройстве зеркал. Ударяясь о поверхность непосредственности и попадая в плотные слои однозначности, она по-видимости приобретает качество независимого источника знания, а, по сути, является зависимой от целеполагания и целесообразности. Ее основательность и гарантированность в реактивности ответа: она бежит (тем самым несет смысл, который не терпит бессмысленности и трансгрессии границ разума) негативного к очевидности. Самоудостоверяется. Ибо рефлексия эксцесс и помеха органичности.
Соотнося рефлексию с пластикой, Генрих фон Клейст в своей работе «О театре марионеток» приходит к выводу: «по мере того, как в органическом мире рефлексия меркнет и ослабевает, тем более властно и блистательно проявляется грация» [2]. (Вспомним, для Канта утрата рефлексии, происходящая в азартной игре, напротив, не является изящной, т.е. не влечет к грации [3].) Грация, как совокупность определенных движений подчиненных функциональной оптимальности нападения или защиты, сокрытости или устрашения, являет собой идеальный образ естественности, недостижимый стремящемуся к нему актеру. Однако из ясного осознания Клейстом невозможности стать животным и обрести его грацию (или, быть может, вернуть забытую в себе животность) у него есть выход стать марионеткой или богом: «Как изображение в вогнутом зеркале, удалившись в бесконечность, оказывается вдруг снова вплотную перед нами, так возвращается грация, когда познание словно бы пройдет через бесконечность; т.о. в наиболее чистом виде она одновременно обнаруживается в том человеческом телосложении, которое либо вовсе не обладает, либо обладает бесконечным сознанием, т.е. в марионетке или боге» [4]. Попытки «сознательного уподобления» не только животной грации, но и совершенным образцам искусства прежней, в частности античной, эпохи обречены на неудачу. Клейст повествует о шестнадцатилетнем юноше, «чье телосложение обладало удивительным изяществом… первые признаки тщеславия, вызванного расположением женщин, были едва различимы». Но вот происходит событие, неизгладимо повлиявшее на него. Рассказчик этой истории передает о виденной им в Париже вместе с молодым человеком скульптуру юноши, вытаскивающего из ноги занозу (в ином контексте я буду тоже говорить о ней). Взгляд, который бросил молодой человек «в зеркало, поставив ногу, чтобы вытереть ее, на скамеечку, напомнил ему о парижской скульптуре; он улыбнулся и сказал мне, какая мысль у него мелькнула. В самом деле, у меня в тот миг мелькнула эта же мысль; но то ли чтобы испытать уверенность его грации, то ли чтобы немного умерить, на пользу ему, его тщеславие, я засмеялся и ответил, что его, кажется, одолевают видения. Он покраснел и поднял ногу еще раз, чтобы меня посрамить; но эта попытка, как легко можно было предвидеть, не удалась. Он смущенно поднимал ногу в третий раз и четвертый. Он поднимал ее еще раз десять напрасно! Он не был в состоянии воспроизвести то же движение да что там воспроизвести? В движениях, которые он делал, была такая доля комизма, что я с трудом удержался от смеха… С того дня, как бы с этого мгновения в молодом человеке произошла непонятная перемена. Он теперь целыми днями стоял пред зеркалом; и лишался одной привлекательной черты за другой. Какая-то невидимая и непонятная сила опутала, казалось, свободную игру его жестов, как железная сеть, и когда прошел год, в нем уже не было ни следа той приятности, что прежде услаждала глаза людей» [5]. Сцена рефлексии «убивающая» естественность (и убывающая с ее утратой) не случайно и в первом и во втором случае разыграна на фоне оптических декораций. В первом акте плоское зеркало, впитывающее в себя жизнь, втягивающее и убивающее непосредственность, которая в нем может появиться лишь как мимолетное видение, вне усилий и подражания. Во втором акте появляется зеркало вогнутое, ударившись о которое чистый свет разума фокусируется, преломляется и возвращается грацией. Странный, на первый взгляд, образ совершенной грации связывающийся с марионеткой неуклюжей куклой, руководимой человеком, находит понимание в даосской традиции: «Младенец действует, не зная для чего, идет, не зная куда; телом подобен сохлому дереву, а сердцем остывшему пеплу» и совершенный мудрец также «телом подобен сохлому дереву (как вариант: иссохшей кости), а сердцем остывшему пеплу» (Чжуанцзы). Безжизненность марионетки, как и «иссохшаяся кость», «сохлость», «деревянность» итог, абсолютный итог превращений, законченность пути и соприкосновение с вечностью, с «прахом», который, в свою очередь, означает источник новой жизни, воплощенную возможность абсолютного превращения, исток и ни чем неограниченная возможность быть всем. Потенция быть не ограничивается еще зеркальным образом предписывающим (оформляющим) цепь и цель превращений. Это та стадия, в которой зеркало только рождалось, как, впрочем, и все остальное.
Следует заметить, что на дорефлексивной стадии опосредствование столь же «эффективно» для выживания архаического человека как и рациональный просчет для современного (в силу отказа от первобытного состояния, с одной стороны, и осознания заката современного, который с полным правом может рассматриваться как конечное, с другой), ибо далекая производная выживания рода задает такую траекторию согласованных с конечной целью действий, что непосредственность кажется насмешкой над причинно-следственной связью, которую связывают исключительно с «наклонной плоскостью» и сталкивающимися шарами. В результате деятельности рефлексии у индивидуализируемых субъектов появляется гораздо больше неожиданных случайных связей, нежели в поведении архаического человека, которое задается в жестким схематизмом сохранения рода.
Архаика это не количественная сумма звериного и человеческого, которое отождествляется с разумностью нововременного субъекта. Она есть нечто третье (о чем подробнее будем говорить во II части исследования), отстоящее от звериного и разумного, являя собой экстерриториальное пространство находящееся вне прямой линии рефлексии. Именно потому рефлексия встречается сама с собой, что в прошлом она видит лишь готовые формы настоящего, отражаясь от неизвестного она соединяет настоящее с тем, что уже было в прошлом гомеомерией настоящего, что уже пребывало в качестве его праформы, или, как сказал бы Гегель: «История, развертывающаяся перед нами, есть история отыскания мыслью самой себя» [6]. В другую сторону, в сторону будущего, она проецирует иное в той степени, в какой оно укладывается в прогресс настоящего (характерная деталь, в современной форме утопии компьютерной игре «Цивилизация» последняя ступень ее развития, после устранения всех препятствий и устройства развитой демократии, не зная, что еще придумать, программисты предлагают совершенствование и развитие знаний). Метафора зеркала оказывается продуктивной в объяснении механизма рефлексии и ее рамок. Призыв же прорваться сквозь амальгаму зеркала [7], посмотреть сквозь него означает не только уничтожение зеркала, но и самой возможности видения в этой системе координат. Но зеркало потому является онтологическим условием существования сознания, что человек обнаруживает себя лишь смотрясь в другого. Как ни загадочны корни сознания, как ни темны его первые проявления, как ни иррациональны его стратегии, оно каждый раз открывается тому зеркалу, в которое смотрится, в котором обнаруживает себя. Разбив зеркало и заглянув в глубь колодца, каждый раз обнаруживаешь зеркало иное: разбив венецианское, обнаруживаешь стоящее за ним медное и серебряное, разбив начищенное и блестящее медное, увидишь зеркало из полированного камня. Но что стоит за зеркалом, специально изготовленным для того, чтобы смотреться в него? Было ли зеркало в архаические времена, времена первобытности? А если было, то, что оно из себя представляло? Полагаю, не будет неожиданностью увидеть в изображениях и рисунках древних то же зеркало, в которое всматривался и в котором идентифицировался первобытный человек. В нем особая система отражения и система репрезентации, особый механизм сборки коллективной телесности. Иная рефлексия.
Зеркало отражает назойливое любопытство заглянуть за; оно выступает чертой, порогом, завесой, пределом, от которые разбиваются трансгрессивные усилия, но одновременно, посредством возврата к себе, оно укрепляет человека в его актуальности. Той актуальности совершенной линии, которая каждый раз недостижима вне рамок своего зеркала, и в случае подражаниям юношей античной скульптуре, и в попытке воспроизвести «раскованный и совершенный» дух живописи палеолита (А. Маттис). Каждая эпоха смотрится в свое зеркало. Но каждое новое зеркало, наследуя «блеск» старого, не имеет возможности ни прикоснуться к изнанке (темной стороне) его, ни придать ей какой либо смысл. В каждой смене зеркал перверсия: то, что было блеском, становится изнанкой, а один из многочисленных рефлексов прежнего зеркала становится отчетливым образом последующего, становится стадией этого зеркала диктатором настоящего. Становится очевидным, что любое зеркало система искушения и принуждения. Оно удваивает то, что по природе своей уникально, но удваивает лишь то, что способно претворить в бестелесный и бескровный образ, что способно отразить. Вампиры, как известно, в зеркале не отражаются, ибо зеркало само питается кровью.
Примечания
[1] История возникновения оптики и влияние ее на становление новой картины мира а также фиксация этого влияния в языке философии детально изложена в кн: Konersmann R. Spigel und Bild. Zur Metaphorik neuzeitlichen Subjektivität. Wurzburg, 1988. 272 S
Назад
[2] Kleist H. von. Werke in Zwei Bänden. Bd. 1. Auflaufverlag Berlin Weimar, 1976. S. 321. Вынужден давать свой перевод этого места, т.к. имеющийся перевод С. Апта: «Мы видим, что чем туманнее и слабее рассудок в органическом мире, тем блистательнее и победоноснее выступает в нем грация» (Клейст Г. фон Избранное. М., 1977. С. 518), не может удовлетворить, в силу того, что в оригинале мы все же имеем: «Wir sehen, daß in der Maße, als in der organischen Welt die Reflexion dunkler und schwächer wird, die Grazie immer strahlender und herrschender hervortritt». Трактовать рефлексию как рассудок, что, впрочем, происходит нередко, рискованно в отношении оригинальности мысли автора.
Назад
[3] См. Кант И. Соч. Т. 5. С. 351
Назад
[4] Клейст Г. фон. Избранное. М., 1977. С. 518.
Назад
[5] Там же. С. 516. Еще более неприглядную картину представляет собой человек, пожелавший проникнуть в тайну зеркал, сокрытую от людей: «Истощив свою фантазию по части зеркал, мой приятель изобрел нечто оригинальное забраться в зеркальный шар самому. Но увидел он там нечто такое, что повредился в рассудке. Что же именно?.. Пожалуй, даже ученый-физик не смог бы точно ответить на этот вопрос, ибо никто еще не затворял себя в зеркальном аду. Возможно это уже за пределами человеческого понимания… Во всяком случае, нечто такое, чего не способен выдержать человеческий разум…» (Рампо Э. Ад зеркал. М., 1991. С. 211 - 212).
Назад
[6] Гегель Г. В. Ф. Соч. Т. IX. C. 12.
Назад
[7] Gasché R. The Tain of the Mirror. Derrida and the Philosophy of Reflection. London, 1986. P. 31.
Опубликовано 19 февраля 2005 года
Новые статьи на library.by:
ФИЛОСОФИЯ:
Комментируем публикацию: Нам зеркало — вам пир
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1108836842 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций