Из истории СССР. БЫЛА ЛИ ДРЕВНЯЯ РУСЬ РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКИМ ОБЩЕСТВОМ?

1

"Только та форма, в которой прибавочный труд выжимается из рабочего, отличает экономические формации общества, общество рабства от общества наемного труда"1 "Общество рабства", или, иначе, рабовладельческое "античное" общество, и есть такой общественный строй, в котором рабство стало господствующим способом производства. Но не всякое рабство есть "античное" рабство, не всякое рабство означает наличие рабовладельческого общества.

Восточно-европейские племена, образовавшие в IX в. Киевское государство, очень хорошо знали рабство с древнейших, известных нам времен. Рабов здесь было много, отсюда их часто и в больших количествах вывозили на восточные, юго-восточные и западные рынки. Эти факты настолько ярко бросаются в глаза каждому при первом же ознакомлении с историческими источниками, что невольно возникает вопрос, не было ли и восточнославянское общество в дофеодальный период своей истории обществом рабовладельческим.

Нужно сказать, что этот важный вопрос в нашей литературе уже поставлен, но решается он по-разному.

Например в недавно опубликованной работе И. И. Смирнова "О генезисе феодализма" автор, рассматривая проблему чисто теоретически, приходит к выводу, что рабовладельческий строй есть неизбежная стадия в развитии каждого общества. Автор аргументирует свое положение следующим образом:

"1. Классы возникли до феодализма. 2. Господствующий класс дофеодального общества создал уже аппарат для угнетения эксплоатируемого класса и использовал государство как свое орудие в процессе генезиса феодализма... Моментом, определяющим структуру этого общества, является наличие в нем рабства.... Поскольку эксплоатация рабов является основным источником могущества господствующего класса, постольку мы имеем полное право сказать, что перед нами общество рабовладельческое" 2 .

Нужно, однако, сказать, что несмотря на некоторую поддержку, которую это мнение иногда встречает у историков, такая трактовка вопроса далеко не находит общего признания. Можно даже без преувеличения сказать, что большинство исследователей смотрит на этот вопрос иначе. Не отрицая, что рабовладельцы и рабы есть первое деление общества на классы, они не считают рабовладельческую формацию необходимым этапом в развитии каждого общества. Следуя указаниям Энгельса, они видят в германском обществе пример того, как применявшееся в нем рабство не развилось до такого состояния, когда оно могло бы образовать рабовладельческую формацию подобную греческому или римскому обществу. Германцы "не довели у себя рабства до его высшего развития, не превратили его ни в античное трудовое рабство, ни в восточное домашнее рабство" 3 . Сторонники этого взгляда в таком же смысле рассматривают и историческое развитие восточного славянства.

Восточнославянское рабство не выросло, не развилось до подлинной системы рабовладельческого хозяйства.

1 Маркс "Капитал". Т. I, стр. 88. Изд. 1923 г.

2 "Проблемы истории материальной культуры" N 3 - 4, стр. 38 - 45. 1933, г.

3 Энгельс "Происхождение семьи, частной собственности и государства;" стр. 158. Партиздат- 1932 г.
стр. 69

Первому периоду классового общества, по мнению И. И. Смирнова, соответствуют два уклада: рабовладельческий и общинный. Но у восточных славян дальнейшая эволюция этого неустойчивого равновесия двух укладов заключалась в разрушении соседской общины и образовании феодалов - землевладельцев, с одной стороны, и крепостного зависимого населения - с другой. Ведущим процессом здесь был процесс феодализации.

Был ли рабовладельческий "уклад" остатком разрушающейся рабовладельческой формации или только лишь патриархальным рабством, игравшим служебную роль, роль вспомогательного средства превращения общинной собственности в феодальную и некоторой части свободных общинников в феодально зависимых (horige, или leibeigene)- разрешение этого вопроса в отношении восточнославянского общества мы найдем при разборе конкретного материала. Теоретически, во всяком случае, ясно, что совсем не обязательна рабовладельческая формация как одна из необходимых ступеней в развитии каждого общества. Ленин в лекции о государстве говорил о переходе общества "от первобытных форм рабства к крепостничеству"1 , т. е. рабовладельческую формацию не считал обязательной.

Никоим образом нельзя забывать, как представляли себе это дело создатели учения об общественно-экономических формациях. Энгельс считал, что рабский способ производства в качестве господствующего появился в итоге сравнительно длительного периода развития общества: "Для того чтобы рабский труд сделался господствующим способом производства в целом обществе, общество должно достигнуть гораздо высшего развития производства, торговли и накопления богатств". Классические страны античного способа производства приобретали эти специфические свои особенности не в первый период истории классов, а значительно позднее. "Греция еще в героические времена вступает в историю уже разделенная на классы.., но и в ней значительнейшая часть земли обрабатывалась самостоятельными крестьянами... Италия была обработана по преимуществу крестьянами; когда же в последние времена римской республики крупное землевладение, латифундии, вытеснили мелких собственников - крестьян и заменили их рабами, они в то же время заменили земледелие скотоводством и разорили Италию"2 .

Перед нами стоит задача - проследить по источникам тот строй восточных славян, который предшествовал феодализму. Главнейшими письменными источниками для разрешения этой проблемы, являются летопись и "Русская правда", которые в сочетании с данными памятников материальной культуры способны осветить нам эти спорные стороны общественной жизни восточных славян древнейшего периода.

Летописец совершенно определенно говорит, что славяне задолго до составления "Повести временных лет" (середина XI в.) жили родовым строем. Старейшее упоминание о восточнославянском роде встречается в недатированной части "Повести временных лет", где заключены сведения, неясные для самого автора "Повести". Он пишет, что поляне "живяху каждо с своим родом на своих местах, владеюще каждо родом своим"3 , т. е. поляне жили независимо каждый род На особом месте. Дальше летописец - еще раз ссылается на это место своего труда: "ПОЛЯРНОМ же, живущим о собе, якоже рекохом" (полянам же живущим отдельно, как мы сказали). Тут род есть форма общественных отношений, хотя и не раскрытая перед нами в своем содержании-

Из дальнейшего, однако, выясняется, что материнский род здесь исключается, что, следовательно, речь может идти только о патриархальной семейной общине. О женском роде у славян в летописи нет ни звука, несмотря на то что летописец знает о существовании матриархата и многомужества, т. е. групповых браков у других народов. У полян летописец подчеркивает наличие моногамной семьи.

1 Ленин. Т. XXIV, стр. 367.

2 Энгельс "Анти - Дюринг", стр. 114, 126. Изд. 1933 г.

3 Лаврентьевская летопись. Изд. Арх. Ком., стр. 8. 1910 г.
стр. 70

Если не моногамная в полном смысле слова, то во всяком случае парная семья несомненна, по сообщению летописца, даже у тех славянских племен, которых автор "Повести" склонен считать более отсталыми, живущими, по его выражению, "зверинским обычаем". Но моногамная семья - это уже могила родового строя.

И не случайно летописец нам ничего конкретного о родовом строе не сообщает: он родового строя среди основной массы славянства уже не застал. Самый термин "род" он употребляет - приблизительно в шести значениях: 1) совокупность родственников, 2) каждый из них, 3) соотечественник, 4) племя, 5) целый народ, 6) династия. Что касается термина "семья", то он употребляется совершенно буквально в том же смысле, что и латинская familia, - домочадцы, рабы, челядь, т. е. говорит нам о единовластии мужчины, о патриархальной семье, существенными чертами которой являются включение в состав семьи несвободных, и отцовская власть.

Автор "Повести временных лет" также смутно помнит время существования отдельных племен. Он знает лишь территориальное об'единение отдельных частей восточного славянства: в большинстве этих областей население состояло из разных племен. Это тоже очевидный признак разрушения родового строя. Частная собственность на землю, наследственность власти, индивидуальная ответственность за преступления, достаточно оформившаяся налоговая система - (все это говорит о классовом обществе и Государстве. Родовой строй мы можем наблюдать здесь только в отдельных пережитках. Мало того, "Русская правда" дает нам достаточно ясные указания на то, что и домашняя патриархальная община уже успела в итоге своего распада превратиться сельскую общину, или марку. Патриархальная домашняя община была "переходной" ступенью, из которой развилась сельская община, или марка, с индивидуальной обработкой и с первоначально периодическим, а затем окончательным переделом пахотной земли, но "леса, выгоны и воды оставались общими" еще долгое время спустя. "Для России такой ход развития, по мнению Энгельса, представляется вполне доказанным."1

"Вервь" "Русской правды" Энгельс считает большой семейной общиной 2 , но, само собой разумеется, не в статическом, застывшем виде. Эта вервь, так сказать, на наших глазах проделывает свою эволюцию, сохраняя в то же время свое наименование. Для точности необходимо указать на то, что термин "вервь" употреблялся далеко не на всей восточнославянской территории. Север, повидимому, не знал верви и с древнейших времен пользовался термином "мир", переживший века и дошедший до XX в. Древнейшая "Русская правда" - новогородская, северная - знает "мир": "Аще поиметь кто чюжь конь, любо оружие, любо порт, а познает в своем миру..." (Если кто украдет чужого коня, иж оружие, или одежду, и хозяин пропавшей вещи узнает свою вещь "в своем миру",) (стр. 12). "Правда Ярославичей" первой половины XI в. и "Пространная правда" (конец XI и начало XII в.) говорят только о "верви", вводя в то же время и новые термины, в древнейшей "Правде" отсутствующие: "град", "земля" (в смысле территориальной единицы).

"Аще кто конь погубит или оружие или портно... а... познает в своем граде"3 . (Если у кого пропадет конь, или оружие, или одежда и он опознает "в своем граде"). Едва ли может быть сомнение в том, что северный "мир" оказался более живучим чем южная "вервь", успевшая раньше северного "мира" пройти весь путь своего развития. Источники позволяют нам наблюдать некоторые этапы этого пути. Я имею "в виду "Правду Ярославичей" и "Пространную правду". На основании этих источников мы, прежде всего, имеем возможность ознакомиться с сущностью "мира"-"верти". Указания "Правды" об общей ответственности верви за убийство в случае обнаружения мертвого тела на ее территории и ненахождения убийцы ясно говорят нам о том, что вервь имеет свою очерченную границей территорию и свидетельствует о связанности членов верви общими обязанностями и интересами.

1 Энгельс "Происхождение семьи, частной собственности и государства", стр. 142 и др. Изд. 1933 г.

2 Там же, стр. 69.

3 Карамз список, ст 29.
стр. 71

Если же убийца обнаружен, то ответственности подлежит именно он, а не члены общины. Об этом закон говорит совершенно ясно: "Платити... 80 гривен убийци, а людем не надобе" ("Правда Ярославичей", стр. 18). Повидимому перед нами вскрывается отмирающая - вернее уже отмершая старина, - время, когда за убийство отвечал весь коллектив.

Если мы обратим внимание на то, что "Правда Ярославичей"- это сборник законоположений, касающийся, прежде всего, княжеской вотчины, то для нас станет совершенно ясным, в какой среде, в каком социальном окружении мыслится княжеское владение первой половины XI в. Не может быть никаких сомнений в том, что княжеское имение окружено вервями, что князь, устанавливая высокие штрафы, предусматривает возможность ряда преступлений, главным образом против его частной собственности, именно со стороны членов верви. Это ими может быть убит любой из представителей княжеской вотчинной администрации, это ими может быть украден княжеский скот, хлеб, домашние и охотничьи птицы, это они готовы перепахать межу княжеского поля, браконьерствовать в княжеских лесах и лугах и т. д. и т. п. Княжеская вотчина окружена далеко не мирными соседями. Понятным делается содержание этого закона, в целом направленного на защиту собственности от покушения общинников. Даниил Заточник прекрасно об'ясняет нам, почему это происходит: "Богатства и убожества не дай же ми, господи, - говорит он, - обогатев, восприму гордость и буесть, а во убожестве помышляю на татьбу и разбой"1 . (Богатства и бедности не дай мне, господи, - говорит он, - разбогатев стану гордым, заносчивым, а при бедности буду думать о воровстве и разбое).

По "Правде Ярославичей" мы можем проследить еще некоторые дальнейшие шаги в процессе разложения верви: появление индивидуальной, вернее, семейной (моногамная семья) ответственности за убийство, в связи с чем находится и очень интересный институт "дикой виры". "Аже кто не вложится в дикую виру, тому люди (это члены верви. - Б. Г.) не помогают, но сами (совершившие преступление или заподозренные в нем. - Б. Г.) платят"2 . Это говорит о том, что вервь определенно идет по пути разложения. В XII в. вервь помогает уже не всем своим членам, а только тем, кто заранее о себе в этом смысле позаботился, т. е. предварительно "вложился в дикую виру". Эти наиболее предусмотрительные члены верви, конечно, в то же время наиболее состоятельные, потому что "вложение в дикую виру" прежде всего обозначало взносы денег в общую кассу. В верви не стало имущественного равенства. Едва ли может быть какое-либо сомнение в том, что вервь "Русской правды" - это уже соседская община, или марка. Члены ее - это смерды 3 .

2

Наличие рядом с общиной крупной вотчины княжеской, боярской, церковной и рост крупного землевладения показывают, в каком направлении идет эволюция общественных отношений в XI-XII вв. "Гордость и буесть" феодала конкретно выражались, прежде всего, в том, что феодал стремился к расширению своих владений, к подчинению массы непосредственных производителей, т. е. в наступлении на крестьянскую общину. Недаром жития святых полны сообщениями о том, как враждебно общинники встречали отшельников, ищущих места для устроения обители: "Почто в нашей земле построил еси монастырь,

1 Слово Даниила Заточника. Памятники древнерусской литературы. 3-е изд. Академии наук СССР, стр. 62. 1932 г

2 Карамз. список, ст. 5 - 6.

3 Доказательства этому положению см. Б. Д. Греков "Рабство и феодализм в Древней Руси", "Известия ГАИМК" в, 86, стр. 40 - 45.
стр. 72

- не раз говорили они отшельнику, - или хощещь землями и селами нашими обладати?"

Феодал забирал населенную смердами землю, в результате чего мы видим в княжеской вотчине первой половины XI в. смердов, рядом с холопами (рабами) работающих в княжеском хозяйстве и зависимых от своего хозяина - феодала. Ту же картину мы встречаем на рубеже и X-XI вв. в договоре князя Владимира с болгарами, обязавшимися не торговать "с огневщиной (рабами) и смердиной", а вступать в торговые отношения только с их хозяевами - феодалами. Степень зависимости смерда от феодала выявляется в факте наследования земли смерда феодалом в случае отсутствия у смерда сыновей, т. е. рабочей силы, способной заменить смерда после его смерти. Это называется правом "мертвой руки", характерное для западноевропейского феодала. Зависимых смердов признает и В. И. Ленин. "Землевладельцы кабалили смердов еще во времена Русской Правды", - указывает он, подчеркивая, что "отработки (в России. -Б. Г.) держатся едва ли не с начала Руси". Наличие барщинного зависимого крестьянства в нашей древности В. И. Ленин подтверждает также, сравнивая древнюю барщину с отработками русских крестьян XX в. "Отработочная система хозяйства безраздельно господствовала в нашем земледелии со времен Русской Правды и вплоть до современной обработки частновладельческих полей крестьянским инвентарем." 1 Конечно, не все смерды-общинники в X-XI вв. успели потерять свою независимость. Очень много "миров"- общин продолжало жить независимо или же вынуждено было платить своим "завоевателям" дань, не зная в то же время над собой непосредственной власти феодала-землевладельца.

Кроме зависимых смердов в феодальной вотчине первой половины XI в. мы встречаем и другие категории зависимых людей: рядовичей, изгоев, закупов. Это люди, попавшие под власть феодала иным путем чем смерд. Нельзя забывать, что процесс феодализации шел различными путями. Феодал-землевладелец наступал на общину, так сказать, сверху. Снизу же шел встречный процесс - внутреннего разложения общины, в итоге чего появлялись выброшенные из общины, обедневшие люди, вынужденные искать работы и своеобразной феодальной "защиты" у тех же феодалов. Этим вторым путем попадали в феодальную зависимость, прежде всего, рядовичи и закупы.

Рядович - это чаще всего смерд, заключивший со своим хозяином ряд договоров и по договору подчиняющийся его власти. Он не окончательно при этом теряет свою независимость, но он уже стеснен в праве распоряжаться собой. В случае его смерти жена должна некоторое время проработать на хозяина, чтобы получить право ухода. Закуп-это тоже недавний смерд, лишенный средств производства и попавший в зависимость к феодалу. Последний снабжает его средствами производства (деньгами, конем, сохой, бороной, участком земли) и требует с него за это барщины. Закуп эксплоатируется на барском поле и на барском дворе. Попытка к бегству превращает его в раба. По уплате взятых у хозяина денег и возвращении в целости всего полученного от хозяина инвентаря закуп может от власти феодала освободиться. Конечно, сделать ему это чрезвычайно затруднительно.

Изгои - это тоже обедневшие люди, ищущие пристанища в чужом хозяйстве. Мы видим их прикрепленными к земле и вместе с ней передаваемыми в другие руки. Они крепостные. От деревенских изгоев, следует, однако, отличать изгоев городских, находящихся, повидимому, в несколько лучшем правовом положении.

Ни у кого не может возникнуть сомнения в том, что перед нами феодальное общество, основанное на эксплоатации в той или иной мере закрепощенной массы земледельцев. Перед нами феодальная собственность на землю и типичная для феодального способа производства форма выкачивания прибавочного труда из непосредственного производителя.

1 Ленин "Развитие капитализма в России". Т. III, стр. 150, 242.
стр. 73

Где же здесь рабство? Рабство, конечно, есть.

Древнейшие письменные свидетельства византийских писателей говорят о рабах у славян. Маврикий Стратег в VI в. отмечает особенность в положении славянских пленных: "Пленники у них остаются не в вечном рабстве, как у других народов, но назначается им определенное время, по прошествии которого предоставляется их усмотрению или остаться у них в качестве свободных, или возвратиться к своим, заплатив выкуп". И мы имеем ряд доказательств, что Маврикий Стратег не ошибался в своей характеристике. Пленник действительно либо отпускался на волю за вознаграждение, либо продавался чаще всего заграницу, либо сажался на землю в качестве крепостного. Мы имеем, например, летописное известие, относящееся к 1031 г., о том, что князья Ярослав и Мстислав захватили много пленных поляков и поделили их между собой. "Ярослав посадил своя по Роси (приток Днепра), суть и до сего дни" 1 , т. е. летописец свидетельствует, что они жили на отведенных им участках долго и во время составления летописи находились там же. Это, конечно, были уже не рабы в римском, "античном" понимании слова. Античное общество стремилось сконцентрировать у себя возможно больше рабов: для античного общества таким путем решался вопрос о воспроизводстве рабочей силы. Здесь, у восточных славян, мы видим совсем другое отношение к рабу. Здесь как раз обратная тенденция - сбыть рабов туда, где в них есть нужда, чем подчеркивается в значительной степени и роль рабства в восточнославянском обществе. Но не нужно думать, что раб здесь был только товаром или же всегда превращался в крепостного. Мы имеем сколько угодно примеров, где рабы работают на своих господ. Но нетрудно будет видеть и здесь серьезные отличия от положения раба в античном обществе. Вот 13-летний Феодосии, будущий столп Печерского монастыря, сын сравнительно небогатых родителей, "исходит с рабами своими на село делати со всяким прилежанием". Сыну богатого боярина Варлааму, насильно возвращенному в родной дом из того же Печерского монастыря по распоряжению отца, служат "рабов множество".

Мы видим в том же XI в. рабов в монастырях: в Печерском монастыре рабы мелют на ручных жерновах зерно, но часть братии делает то же самое. Едва ли это положение рабов чем-либо принципиально отличается от положения их собратьев в героические времена Греции, когда рабыни находились в непосредственном общении с Пенелопой, а Одиссей доверил свою тайну только своему рабу, божественному свинопасу Эвмею. Едва ли здесь есть какая-либо принципиальная разница с положением германского раба эпохи Цезаря и Тацита. Это домашнее патриархальное рабство, которое в германском обществе никогда не доросло до античного рабства, а греческое общество достигло этого состояния, во всяком случае, нескоро.

Нам важно здесь указать на то, что ни в IX, ни в X-XI вв. и тем более позднее, раб у восточных славян не был основой производства, что он был только условием, ускорявшим разложение общины и дальнейшее развитие классового общества. Весьма характерно для истории восточнославянского общества именно то, что рабство в XI в. и позднее обнаруживает явную тенденцию к исчезновению. Церковь - наиболее умелый хозяин во всех странах Европы и Византии, владевшая рабами и пользовавшаяся их рабочей силой, с ростом феодальных отношений раньше других феодалов отказывается от рабского труда, заменяя его более продуктивным трудом крепостным. "Русская правда" в XII в. еще знает "чернеческих" рабов. В XIV в. мы их в церкви уже не встречаем.

3

Если раб не успел стать основой производства, то кто же являлся базой хозяйства древней Руси? Кто пахал и сеял, кто добывал пушного зверя, мед и воск, столь ценимые на рынках Европы и Азии?

1 Лаврентьевская летопись, стр. 146 Изд. 1910 г.
стр. 74

На этот вопрос ответить нетрудно. Главным производителем всех этих ценностей был смерд, либо общинник, плативший своим князьям дань, либо крепостной, приносивший своим хозяевам-землевладельцам ренту трудом и продуктами; рядом со смердом, конечно, нужно поставить и другие категории зависимого населения.

Для современников летописца это было совершенно бесспорно. Не раб, а именно смерд мыслился в качестве наиболее выгодного источника, питающего феодалов. В 1193 г., например, далекая Югра, подвергшаяся нападению новгородских боярских дружин, очень хорошо знала цель этого нападения и, притворяясь покорной, заявляла: "Не губите своих смерд и своей дани".

Не нужно, подобно Ключевскому и его последователям, преувеличивать значение торговли по Великому пути "из варяг в греки". Она, несомненно, вносила много оживления в жизнь, текущую на берегах этой водной дороги, но торговля эта питалась феодальным внеэкономическим принуждением: дань в руках власти превращалась в товар, хозяйство основной массы населения было не товаропроизводящим, а глубоко натуральным. Славянин-земледелец, смерд по преимуществу, интересовался гораздо больше своей землей, особенно черноземом, и не всегда замечал по соседству с собой знаменитую торговую магистраль. В конечном счете не торговля, а земледелие и ремесло создавали материальную базу Киевского государства.

Крупных латифундий, где работали закованные в цепи рабы под присмотром вооруженного кнутом villicus'a (надсмотрщика), поставленного в бытовые условия, исключавшие возможность естественного размножения, восточные славяне не знали. Киев, Новгород, Ростов и Суздаль знают крупное феодальное землевладение и мелкое, крестьянского типа, натуральное хозяйство, где отводилось рабу сравнительно второстепенное место.

Характер классовой борьбы в восточнославянском обществе еще раз подтверждает правильность наших наблюдений и выводов.

Если в античном обществе боролись в основном два класса - рабовладельцы и рабы, если античное государство есть государство рабовладельцев для организации властвования над рабами и классовая борьба проявляется здесь в форме восстаний рабов, то в обществе восточных славян мы видим иные основные классы-антагонисты: землевладельцев- феодалов и закрепощаемых или уже закрепощенных смердов. Государственная власть здесь оберегает интересы феодалов-землевладельцев в целях сохранения эксплоатации ими крестьянской массы. Естественно, мы видим здесь и острые проявления классовой борьбы в форме крестьянских восстаний, а не восстаний рабов. Все исторические источники решительно подтверждают это наше положение. Мы не имеем ни одного движения рабов и достаточно много указаний на вооруженные протесты крестьян. Одним из наиболее ярко описанных в Лаврентьевской и Новгородской летописях восстаний смердов по праву следует считать восстание 1071 г. Началось движение в Ростовской области, где тогда был голод. Во главе народного движения стали представители старой веры - волхвы. Они агитировали в погостах (селениях), где основной массой населения были смерды. Восстание распространилось отсюда на Белоозеро. Здесь оно было прекращено вооруженной силой княжеской дружины. Трудность борьбы с восставшими смердами, описываемая в летописи, показывает силу движения и его размеры. Иллюстратор летописи в XV в. изобразил нам графически ряд сцен из этой ранней борьбы крестьян против своих поработителей.

Древняя Русь знала рабство, но никогда не была рабовладельческим, "античным" обществом.