CORDELL HULL. Memoirs. Two volumes. New York. MacMillan. 1948.

КОРДЭЛЛ ХЭЛЛ. Мемуары. В двух томах.

Вышедшие мемуары Хэлла не могут остаться незамеченными - как в связи с тем, что автор их в своё время был государственным секретарём США, так и в связи со значением изложенных в них событий. Состоящие из двух Томов объёмом более 1700 страниц, мемуары охватывают События почти полувека - от конца XIX столетия до 1944 - 1945 гг., - и особенно много внимания и места уделяют историческим событиям последних 12 лет (1933- 1944)¹ . Читатель ясно видит, что бурные события знаменательного периода войн и революций у автора преломляются сквозь призму глубоко провинциальных интересов Штата Теннеси и бюрократических штампов верховного суда США. Вот почему внимание читателя, естественно, концентрируется на важнейших событиях последнего периода деятельности Хэлла, когда он руководил внешней политикой США. В этой части мемуаров автор пытается ввести читателя в сложнейший лабиринт международных отношений эпохи второй мировой войны.

Мемуары Хэлла привлекают к себе внимание советского историка и тем, что, отнюдь не желая посвящать читателя во все таинства своего ведомства, автор всё же во многих случаях вынужден приоткрывать частицу завесы, и позволяет читателю заглянуть в некоторые уголки государственного департамента США - эту святую святых внешней политики американского империализма.

В числе тех, кому, как пишет автор в предисловии, "он обязан выходом в свет этой книги (советы, консультации, чтение глаз и т. д.)", мы видим "знакомые лица". Это Чарльз Болен - одна из наиболее одиозных фигур в государственном департаменте, известная своими тесными - даже родственными - связями с династиями пушечных королей Германии, и Вильям Буллит - один из наиболее злостных провокаторов и поджигателей войны.

Приди в феврале 1933 г. в государственный Департамент, Хэлл оставил неизменным его личный состав, несмотря на то, что сотрудники департамента теснейшими у зама были связаны с кликой предыдущего президента - Гувера - одной из самых реак-

¹ Годы пребывания Хэлла на посту государственного секретаря.

ционых клик в истории США. Кадры государственного департамента, никогда не упускающего случая подчеркнуть свою "особую заинтересованность в демократических институтах", комплектуются обычно из лиц, получивших образование в самых аристократических учебных заведениях, вроде Гарвардского и Принстонского университетов в США или в Оксфорде, Кембридже и Сорбонне² . Не удивительно, что государственный департамент в бытность Хэлла государственным секретарём считал возможным консультироваться с наиболее реакционными элементами из немецкой колонии в США относительно ситуации в Германии, причём самым "левым" консультантом являлся бывший германский канцлер Брюннинг. Таким образом, ещё в довоенный период в государственном департаменте уже намечались контуры современной политики США в отношении германских монополий.

В государственном департаменте всегда доминировал курс на разрешение международных проблем таким образом, чтобы это было выгодно, прежде всего, американским монополиям, влияние которых определяло и определяет правительственную политику США.

Мемуары Хэлла независимо от побуждений их автора проливают свет на вопрос, в котором до сих пор не было достаточной ясности. Мы имеем в виду отношения между Хэллом и Рузвельтом, отношения между Хэллом и группой деятелей "нового курса" в целом. Американская историография последних лет не жалела усилий, чтобы всячески завуалировать, запутать этот вопрос. В Соединённых Штатах за последние годы написано немало работ, в которых личность Хэлла явно идеализирована. Особенное усердие в этом направлении проявил биограф Хэлла Гарольд Хайнтон, приписавший ему все возможные добродетели³ .

Но обратимся к мемуарам и предоставим слово самому Хэллу, который рекомендует себя "старым вильсоновским прогрессистом" (стр. 162). Повидимому, в устах Хэлла это должно звучать гордо, хотя в сознании советских людей это вызывает совершенно иные ассоциации. Со времён громких деклараций Вильсона прошло три десятилетия, и давно уже народы мира поняли, что за пышным декорумом "14 пунктов" скрывалась агрессивная экспансия американского империализма, безудержное стремление к господству над другими странами и народами.

Могут сказать, что солидарность с политикой Вильсона - это отношение Хэлла к прошлому. Как же он, однако, относится, к настоящему, к своим коллегам по кабинету, к группе "нового курса", к политике и мероприятиям Франклина Рузвельта? Обо всём этом достаточно говорят его высказывания: "Было известно, что я не являюсь крайним либералом или полурадикалом, какими были кое-кто из тех, кто стоял близко к президенту" (стр. 199). В мемуарах мы находим чрезвычайно интересные призвания о подлинном отношении их автора к некоторым важнейшим мероприятиям Рузвельта в области внутренней политики. Хэлл пишет, что в беседах с Рузвельтом он время от времени указывал на своё несогласие с "новым курсом". "В целом ряде случаев, - отмечает Хэлл, - я говорил, приблизительно, следующее: ничего не поделаешь, но я чувствую, что вы идёте слишком стремительно и заходите слишком далеко в определённых внутренних реформах" (стр. 196). Некоторые мероприятия Рузвельта кажутся ему "слишком крутыми". Вряд ли можно сомневаться в том, что Хэлл прежде всего был противником рабочего законодательства и других прогрессивных мероприятий Рузвельта. Подтверждение того места, которое Хэлл занимал в окружении Рузвельта, можно видеть из следующей, весьма интересной записи в мемуарах: "Я не был интимно близок к президенту. Меня не приглашали на обеды в Белый дом, за исключением официальных случаев (функций), или на экскурсии Рузвельта, на его яхте, или в Гайд-Парк. Я был искренне рад тому, что меня не приглашали в компанию Белого дома, где так часто "либеральная" игра разыгрывалась на базе крайностей" (стр. 199).

Эти неприязненно саркастические замечания Хэлла по адресу Рузвельта и его ближайшего окружения заслуживают внимания ещё и потому, что в них нельзя не усмотреть определённого отхода, отказа Хэлла от политики Рузвельта в целом, хотя в своё время он нередко декларировал свою верность и преданность покоимому президенту.

² Robert Bendiner, специально занимавшийся изучением деятельности государственного департамента, в работе "The Riddle of the state Department" (New York. 1942) приводит следующую небезынтересную справку, ссылаясь на "State Department Register" за 1940 г.: из 118 руководящих работников государственного департамента - его бюрократической верхушки: начальников отделов, их заместителей, советников и т. д. - 29 человек являются выходцами из Гарварда, 10 - из Иэйля, 12 - из Принстона, 7 - из Джорджтауна, 2 - из Вест-Пойнта, 9 - из иностранных университетов, в том числе по 2 из Оксфорда и Кембриджа, остальные 49 - питомцы других привилегированных учебных заведений.

³ Например, излагая политический курс Хэлла накануне тихоокеанской войны в отношении Японии, Хайнтон пишет: "Он (Хэлл. - Б. Р. ) искренне верил, что наступит момент, когда умеренные элементы в Японии будут хозяевами положения и военные тираны будут отозваны императором на свою собственную территорию". Далее Хайнтон утверждает, что "Хэлл не питал симпатий к фашизму". Но, как отмечает лицо, наблюдавшее его в течение многих лет, "к несчастью, необходимые меры против болезни-фашизма - были для него неприемлемы почти так же, как и самая болезнь" (Harold B. Hinton. Cordell Hull. A Biography, p. 351. New York. 1942).

Столь усердно подчёркивая на страницах своих мемуаров, написанных в 1946 - 1948 гг., что он "не был близок к Рузвельту" и не являлся "крайним либералом", "своим человеком" в Белом доме, Хэлл явно перекликается с нынешними хозяевами Белого дома, со всеми теми, кто ужо давно ведёт самую ожесточённую борьбу против прогресса и демократии в Соединённых Штатах и во всём мире.

В своих мемуарах Хэлл находит нужным коснуться группы людей "нового курса" Ф. Рузвельта. Обычно сухой и корректный, он не может скрыть своего недовольства и раздражения при оценке ряда ближайших сотрудников Рузвельта. Как и следовало ожидать, больше всех достаётся Генри Уоллесу. "Крайне левый", по характеристике Хэлла, Уоллес подвергается обвинению в том, что он "часто превышал свои полномочия и вмешивался в юрисдикцию других ("включая меня")" (стр. 209). Об отношении Хэлла к Уоллесу можно судить и по одному, чрезвычайно характерному моменту: когда в июле 1940 г. Рузвельт решил дать согласие на выдвижение своей кандидатуры в президенты на третий срок, он в беседе с Хэллом сообщил ему, что намечает Генри Уоллеса на пост вице-президента. Это пришлось не по вкусу Хэллу, и, как он заявляет ныне, он "не поддерживал кандидатуру Уоллеса" (стр. 861).

Мемуары Хэлла рельефно отражают сильнейшее недовольство министра иностранных дел США не только Уоллесом, но и Икесом, министром внутренних дел при Рузвельте, которые решительно возражали и выступали против проводимой в то время Хэллом и возглавляемым им ведомством политики "умиротворения", Японии против снабжения её во всё более возрастающих размерах необходимыми военно-стратегическими ресурсами. Хэлл с раздражением отмечает, что "Генри Уоллес пытался отнять у государственного департамента его основные функции, связанные с экономической войной" (стр. 204).

Хэлл жалуется, что против некоторых его помощников и сотрудников имели место обвинения со стороны отдельных членов кабинета. Икес и другие, сообщает Хэлл, обвиняли одного начальника отдела государственного департамента (имя его не названо) в фашизме. Несмотря на столь серьезное обвинение, Хэлл нашёл возможным, как он пишет, отстаивать это лицо перед президентом, заявив, что "всё, что он делал, было сделано от моего имени". Вместе с Уоллесом Икес был одним яз тех деятелей группы "нового курса", которые вызывали особое недовольство Хэлла. "Он время от времени, - пишет Хэлл об Икесе, - вмешивался в дела других ведомств. Он часто уходил далеко влево" (стр. 209)... В другом месте (стр. 857) мы снова встречаем жалобы Хэлла на "серию сильных атак на него со стороны членов этого круга, - деятелей "нового курса". "Пожалуй, - подчёркивает автор мемуаров, - я встречал больше противодействия со стороны части группы "нового курса", чем со стороны республиканцев".

Из дальнейших записей Хэлла выясняется и причина, вызвавшая эти "сильные атаки", или, как он пишет далее, "нападки этой группы". Оказывается, они были направлены против Джозефа Грина, начальника вновь созданного "контрольного отдела" государственного департамента, ведавшего выдачей лицензий на экспорт⁴ , и Джемса Данна, политического советника Хэлла по европейским вопросам. В некоторых американских источниках мы находим не лишённые интереса детали касательно того, что представлял собой этот Грин и как он распоряжался лицензиями в государственном департаменте. Сей высокопоставленный чиновник государственного департамента, приобрёл известность ещё во время гражданской войны в Испании, когда, выполняя аналогичные функции, "он применил эмбарго в отношении самолётов... из опасения, что они могут попасть в руки испанских республиканцев. Это тот Грин, который задержал лицензию на легковой автомобиль для одного должностного лица республиканской Испании на том основании, что этот автомобиль может быть вооружён и использован в военных целях"⁵ . По отношению к Японии такого рода меры не применялись, и хотя после 2 июля 1940 г. система лицензий постепенно расширялась, отгрузка в Японию важнейших материалов по лицензиям государственного департамента продолжалась.

Перейдём к вопросу, привлекающему особенное внимание в мемуарах Хэлла, - к вопросу об отношениях между Хэллом и Ф. Рузвельтом.

Мемуары Хэлла должны внушить читателю, что якобы Рузвельт всегда и во всём питал полное доверие к Хэллу и его политическому курсу. "Президент был вполне откровенен со мной" (стр. 200), - пишет Хэлл, характеризуя свои отношения с Рузвельтом в специально этому посвященной главе (т. I, глава "President and secretary of State")⁶ . Но так ли это было в действительности? Питал ли Рузвельт полное доверие к своему государственному секретарю? Существовала ли, в самом деле, полная гармония во взглядах между Рузвельтом и Хэллом, по крайней мере, в важнейших вопросах внешней политики?

Обратимся к некоторым фактам и к комментариям к ним Хэлла. Весьма показательным является следующий факт. На стр. 597 - 599 I тома своих мемуаров Хэлл пространно рассказывает о конфликте, возникшем в 1938 г. между ним и Икесом по вопросу о продаже гелия Германии. Хэлл всячески настаивал на выдаче лицензии на экспорт гелия в Германию, тогда как министр внутренних дел Икес, ссылаясь на соображения безопасности и указывая на

⁴ 2 июля 1940 г. Рузвельт подписал декрет, устанавливавший систему лицензий на экспорт военных материалов.

⁵ R. Bendiner. Указ. соч., стр. 36.

⁶ Высказывания и замечания Хэлла о его отношениях с Рузвельтом рассыпаны по многочисленным главам I и II томов мемуаров.

то, что Германия использует необходимый ей гелий в военных целях, выступал самым решительным образам против отправки гелия в Германию. В связи с разногласиями между Хэллом и Икесом конфликт был передан на разрешение президенту США, и Рузвельт в этом важном вопросе, имеющем прямое отношение к внешней политике, не поддержал Хэлла.

В этой же связи следует привести одну любопытную деталь, относящуюся к известной речи Рузвельта, 5 октября 1937 г. в Чикаго, центральным тезисом которой был призыв Рузвельта к "установлению карантина для агрессоров". Хэлл сообщает (стр. 545), что Рузвельт поручил ему составить набросок этой речи, что он и сделал, однако выражения "карантин для агрессоров" в нём не было, - его вставил в последний момент сам Рузвельт. Всем памятно, с каким удовлетворением этот призыв Рузвельта был воспринят демократической общественностью во всех странах и какую ярость он вызвал в реакционно-профашистском лагере США. Сам Хэлл вынужден напомнить, что в ответ на речь Рузвельта реакционная Американская федерация труда приняла и опубликовала специальную резолюцию, направленную против Рузвельта, а "Фиш и другие угрожали ему всяческими карами". Эти моменты уже сами по себе показательны для понимания отношений между Рузвельтом и Хэллом. Но это только частные детали. Имеются более серьёзные основания утверждать, что отношения между покойным президентом США и его государственным секретарём отнюдь не базировались на полном обоюдном согласии и единстве взглядов. Ключ к пониманию интересующей нас проблемы мы находим во взаимоотношениях, установившихся между Хэллом и его заместителем - Сэмнером Уэллесом.

Хэлл отмечает, что часто для разрешения тех или иных вопросов он направлял к Рузвельту своего заместителя или кого-либо из своих помощников, но "бывало так, что они при этом злоупотребляли его (Хэлла. - Б. Р. ) доверием, пытаясь подменять собой государственного секретаря, причём, как подчёркивает Хэлл, главным нарушителем был Сэмнер Уэллес" (стр. 202). Иными словами, упрёки Хэлла по адресу Уэллеса, разбросанные по страницам мемуаров, порой в завуалированном виде, сводятся к тому, что Уэллес зачастую действовал в обход Хэлла, пытаясь разрешать те или иные вопросы непосредственно с Рузвельтом. Повидимому, эти упрёки Хэлла не лишены основания, но примечательно в данном случае другое, что Рузвельт узаконил эту практику, как бы позволяя Уэллесу обходить своего шефа - Хэлла. Естественное объяснение этому можно найти лишь в том, что Рузвельт, несомненно, знавший в неприязненном отношении Хэлла к политике "нового курса", не всегда мог вполне полагаться на него и питать к нему полное доверие. В вопросах послевоенной политики в отношении Германии Рузвельт, например, фактически игнорировал представления Хэлла и был склонен, больше прислушиваться к Моргентау.

Нельзя не вспомнить в этой связи одно чрезвычайно важное мероприятие Рузвельта, вызвавшее в своё время немало шума в США. Мы имеем в виду создание Рузвельтом управления по вопросам экономической войны. Вряд ли можно сомневаться в том, что этот орган был создан в значительной степени в противовес государственному департаменту.

Ещё более разительно следующее обстоятельство, остававшееся до сих пор неизвестным и рассказанное Хэллом в его мемуарах. Мы узнаём (стр. 860 - 861), что в июле 1940 г. Рузвельт, приняв решение выдвинуть свою кандидатуру, в президенты на третий срок, предложил Хэллу пост вице-президента⁷ . Хэлл пишет, что он решительно отказался, памятуя, как он говорит, оценку этого поста Джефферсоном, который, будучи избран вице-президентом США в 1796 г., писал: "Это даст мне философские вечера зимой и дни отдыха на лоне Природы летом. Второй пост в правительстве почётен и не труден". Хэлл находил своё положение государственного секретаря более важным и, отклоняя предложение Рузвельта, заявлял: "Я моту оказать значительно большую услугу в нынешнее тревожное время, оставаясь в государственном департаменте" (стр. 860). "Через несколько дней, - сообщает Хэлл, - Рузвельт снова пригласил меня и снова настаивал на своём предложении" (там же). "На следующий день он звонил по телефону, снова по этому вопросу", но Хэлл продолжал отказываться.

Что же, однако, означало это настойчивое предложение Рузвельта Хэллу оставить важнейший после президента пост государственного секретаря и занять почётный, но не столь ответственный пост вице-президента? Похоже на то, что Рузвельт сделал попытку избавиться от Хэлла в государственном департаменте. Как можно понять из этого предложения Рузвельта, он не желал бы оставлять Хэлла во главе ведомства внешней политики, хотя не решался и на другое: прямую замену Хэлла, связи и авторитет которого в кругах сената ему чрезвычайно импонировали, особенно в тот момент - накануне его третьей избирательной кампании.

Трудно допустить, чтобы Хэлл не разгадал скрытых мотивов предложения, сделанного ему Рузвельтом, что не могло на наложить известного отпечатка отчуждённости на их дальнейшие взаимоотношения, хотя внешне всё, повидимому, оставалось по-старому.

Мемуары Хэлла, с другой стороны, дают основания полагать, что отклонение предложения занять пост вице-президента, было вызвано и другими, более серьёзными мотивами, которых, разумеется, Хэлл не касался в указанной беседе с Рузвельтом. Дело в том, что, как пишет Хэлл⁸ , "имела

⁷ Пост вице-президента был предложен Уоллесу после отказа Хэлла.

⁸ Этому посвящена особая глава - "The third Term".

место различная деятельность (movements), ставившая своей целью выдвинуть его кандидатуру в президенты в 1940 г." (стр. 856). Мемуары Хэлла в этой части оставляют определённое впечатление, что он (несмотря на его обратные утверждения) в какой-то степени претендовал на пост президента США. Вот наиболее любопытные записи Хэлла по этому поводу: он воспроизводит (стр. 857) своё письмо в ответ на "многочисленные, - как он пишет, - письма от друзей", которые "он стал получать, начиная с января 1940 г., касательно его кандидатуры в президенты". В заключительной части этого письма мы читаем следующее: "События развёртываются с такой быстротой, Которая делает совершенно невозможным предвидеть будущее. Поэтому нетрудно понять, что решение, принятое в данный момент (не выдвигать своей кандидатуры, - Б. Р. ), может быть пересмотрено или изменено несколько месяцев спустя". При этом Хэлл делает одно многозначительное замечание: "Публично моя позиция была такова, что я не желал стать президентом и не стал бы стремиться к этому. Однако в отношении Моих ближайших друзей, желавших поработать для меня, я не мог в обескураживании их идти дальше стиля этого письма". Сказало несколько туманно, но мысль Хэлла достаточно понятна: он не хотел бы совсем обескуражить своих сторонников, оставляя им надежду и вместе с тем сохраняя за собой свободу действий в определённом направлении. Дальнейшее изложение становится ещё белее интересным: "Проведённый весной 1940 г. спрос дал мне несколько большее число голосов, чет президенту, в качестве кандидата на третий срок и значительно большее число голосов, чей Предполагаемому республиканскому кандидату". К этому заявлению надо прибавит!", что Хэлл приветствовал бы отказ Рузвельта, баллотироваться на третий срои. Хэлл делает прямое признание; "Лично я был решительно против третьего срока" (стр. 861). Мы видели, что вся эта политическая игра вокруг кандидатуры Хэлла вдохновлялась его отнюдь не платоническими побуждениями. Если дело не дошло до официального выдвижения кандидатуры Хэлла в президенты, то причиной этого явились вовсе не его нежелание оказаться на этом высоком посту, а совершенно иные обстоятельства. "Такая ситуация (речь идёт об упомянутом выше опросе весной 1940 г. - Б. Р. ) вызвала серьёзную тревогу среди крайне левых Элементов группы "нового курса", включая некоторых лиц, весьма близких к президенту. Эти и Другие группы считали, что президент должен остаться на третий срок, и им не нравилась перспектива видеть меня кандидатом в президенты" (стр. 857), Через некоторое время, как было сказано выше. - Рузвельт принял решение выдвинуть свою кандидатуру на третий срок, и тем самым отпал вопрос о кандидатуре Хэлла.

Остаётся отметить ещё несколько моментов, характеризующих отношения между Хэллом и Рузвельтом к концу войны. "Накануне 20 июля 1944 г., когда была выдвинута его (Рузвельта. - Б. Р. ) кандидатура в четвёртый раз, он снова предложил мне пост вице-президента" (стр. 1714). Хэлл, как и в 1940 г., предпочёл остаться во главе государственного департамента. Записи Хэлла всё более явственно отражают охлаждение в отношениях между ним и президентом в этот период. Последняя президентская кампания Рузвельта отражена в мемуарах следующим образом: "Я не принимал участия в последовавшей кампании. Я был целиком поглощён работой по созданию Организации Объединённых Наций. Я хотел быть свободным от политических дел, будучи занят этой работой, которая, с моей точки зрения, выше партийных интересов" (стр. 1714).

В рамках настоящей статьи нет возможности останавливаться на всех вопросах, затронутых в мемуарах Хэлла, но без рассмотрения некоторых важнейших вопросов портрет Хэлла остался бы незаконченным. К числу таких вопросов относятся японо-американские отношения. В период пребывания Хэлла на посту государственного секретаря эти отношения играли весьма важную роль во внешней политике США.

Правящие круги США в течение всего критического девятилетия непосредственной подготовки японским империализмом большой войны на Тихом океане упорно и настойчиво продолжали ориентироваться на так называемые "умеренные элементы" в Японии, стремясь к соглашению и сговору с Японией во имя укрепления позиций этих "умеренных", а главнее, преследуя свои собственные империалистические цели и интересы, обусловливавшие политику "умиротворения" Японии. Носителем этой политики и был Кордэлл Хэлл, считавший её верхом дипломатической мудрости. Одна деталь как бы символизирует позицию Хэлла в отношении Японии. 31 марта 1933 г. Хэлл принимал Мацуока, возвращавшегося из Женевы после разрыва Японки с Лигой наций в связи с вторжением в Маньчжурию. Но он "ни словом не обмолвился о действиях Японии в Маньчжурии, пожелав Мацуока приятного путешествия" (стр. 273).

Характерна также оценка Хэллом американского посла в Токио Грю в 1932 - 1941 годах. Он аттестует Грю этого лидера реакционной "японской группы" государственного департамента, как "одного из самых способных наших дипломатов. Он оказал нам весьма ценные услуги в Токио в течение периода, предшествовавшего Пирл-Харбору" (стр. 273) Эти "ценные услуги" Грю накануне Пирл-Харбора заключались в его поразительном преклонении перед японской аристократической верхушкой и императорским двором, с которыми он поддерживал тесный контакт, в трогательной привязанности американского посла к наиболее реакционным японским институтам. Наконец, самая важная "заслуга" Грю накануне Пирл-Харбора, повидимому, заключалась в его фантастической интерпретации и оценке кабинета Тодзио,

призванного к власти якобы в целях избежания войны с Соединёнными Штатами⁹ .

Обращаясь к записям Хэлла, относящимся к кануну установления дипломатических отношений с Советским Союзом, мы находим здесь следующее замечание: "Отношения между Японией и Россией были напряжёнными. Япония не имела желания видеть установление дипломатических отношений между Соединёнными Штатами и Россией" (стр. 276). В связи с этим Хэлл приводит (ссылаясь на телеграмму Грю из Токио от 24 октября 1933 г.) следующее заявление Курусу (тогда - директор торгового департамента японского министерства иностранных дел), сделанное им советнику американского посольства Невиллю: "Если признание Америкой Советов приведёт к тому, что русские будут надеяться на поддержку США в своих спорах с японцами, или если китайцы будут питать надежду, что Соединённые Штаты поддержат Россию на Д. Востоке, то министерство иностранных дел предвидит, что ему придётся снова и снова иметь дело с военными". Это заявление Курусу, подвизавшегося впоследствии (вместе с Номура) в финальной стадии японо-американских переговоров 1941 г., является классическим образцом шантажа, столь часто применяемого японской дипломатией. Однако этот явный шантаж, преследовавший антисоветские цели, находит у Хэлла куда более мягкую оценку: он пишет по этому поводу о "заблуждениях" японских дипломатов, не упоминая, разумеется, ни одним словом о своих собственных "заблуждениях" в отношении Японии, вернее, о реакционной политике "умиротворения" агрессора, возведённой в культ в государственном департаменте, возглавляемом Хэллом.

Мемуары Хэлла помогают уточнить вопрос о позиции США по отношению к Японии и после японского вторжения в Китай 7 июля 1937 года. Хэлл стремится убедить читателя, что он занимал твёрдую позицию в отношении Японии с момента начала японо-китайской войны. Действительность опровергает его слова. Вот маленькая иллюстрация "твёрдости" Хэллд в отношении японского агрессора на данном этапе: "Я телеграфно предложил послу Джонсону в Нанкине заявить Чан Кай-ши, что мы неоднократно настаивали перед японским и китайским (разрядка моя. - Б. Р. ) правительствами через их послов здесь и наших послов там, на необходимости избежать военных действий и сохранить мир" (стр. 539). Далее, продолжает. Хэлл, "когда Грю 10 августа (1937 г. - Б. Р. ) явился к Хирота и по поручению Вашингтона сделал ему предложение о посредничестве США, он счёл нужным подчеркнуть, что мы желаем избежать малейшего вмешательства" (разрядка моя. - Б. Р. ). Эта "твёрдая позиция" была в действительности чистейшим "невмешательством", т. е. именно тем, чего добивался в тот момент от США агрессор. Показательна воспроизводимая Хэллом беседа Нормана Дэвиса (глава американской делегации на Брюссельской конференции) с Иденом в Брюсселе¹⁰ . Иден заявил, что он "весьма обеспокоен положением на Дальнем Востоке и считает, что угроза может быть устранена, если Англия и США будут идти плечо к плечу"; при этом, как сообщает Хэлл, Иден "выразил готовность Великобритании действовать позитивно в такой же степени, как и США, но не больше (стр. 553. Разрядка моя. - Б. Р. ). Он добавил далее, что "Великобритания не может действовать решительно, потому что не знает, как далеко готовы пойти США в этом направлении". Дэвис ответил, что США "не намерены брать на себя инициативу", но "обе державы должны идти в одном направлении". Беседа Идена с Дэвисом как нельзя более наглядно демонстрирует "в лицах" это "совместное движение в одном направлении", т. е. отступление Великобритании и США перед японской агрессией, в значительной степени вдохновляемое расчётом на возможный поворот агрессии Японии против Советского Союза.

Таков дальневосточный "Мюнхен" в убедительном изложении Хэлла.

В своих мемуарах Хэлл посвящает специальную главу и мюнхенскому сговору Англии и Франции с Гитлером. Бесполезно, однако, искать у Хэлла осуждения политики, кульминационным пунктом которой было соглашение, подписанное в Мюнхене 29 сентября 1938 года. Самый факт подписания мюнхенского соглашения, вызвавший в своё время негодование и возмущение всего передового и прогрессивного человечества, отражён в мемуарах сухой, почти протокольной записью: "28 сентября... Гитлер пригласил Чемберлена, Даладье и Муссолини встретиться с ним на следующий день в Мюнхене для урегулирования чехословацкого кризиса. Война была отложена" (стр. 595). Что же касается того, кто был душой мюнхенского позора и предательства, - Невилля Чемберлена, - то последний нашёл в лице Хэлла друга и доброжелателя, почти восторженного поклонника, превозносящего его "страстную преданность делу мира" (стр. 532).

Высказывания и замечания Хэлла в связи с мюнхенским соглашением, в сущности, отражают кредо государственного департамента в вопросах европейской политики накануне и в период второй мировой войны. В этом смысле в мемуарах Хэлла читатель не найдёт ничего нового или особенно интересного.

Хэлл не упускает случая напомнить читателю о своём отрицательном отношении к гитлеровской Германии и к германской агрессии, но, читая мемуары, невозможно отделаться от впечатления, что подход Хэлла к агрессивно-разбойничьей политике Гитлера носит абстрактно-пацифистский характер. Что касается конкретных, действенных мер против фашистской агрессии

⁹ Crew J. Ten Years in Japan, p. 458, 460. New York. 1944.

¹⁰ Брюссельская конференция 9 держав происходила 3 - 24 ноября 1937 года.

и её носителей, то даже в тех случаях, когда такие меры оказывались неизбежными, Хэлл шёл на это крайне неохотно, часто под нажимом Ф. Рузвельта. Нельзя не вспомнить при этом принятый в своё время американским конгрессом закон о нейтралитете, представлявший собой законодательное оформление политики "невмешательства", сыгравшей столь значительную роль в развязывании второй мировой войны. Хэлл и возглавляемый им государственный департамент США всегда и во всех случаях интерпретировали закон о нейтралитете таким образом, что он фактически содействовал агрессорам и, наоборот, осложнял и затруднял положение тех, кто являлся объектом посягательства со стороны фашистской агрессии. При этом Хэлл, разумеется, никогда, ни на один момент, не упускал из виду империалистических целей и интересов политики США. Поэтому замечание Хэлла о том, что в бытность членом конгресса он выступал против империализма и колониальной экспансии" (стр. 278), может вызвать у читателя только улыбку.

Для того чтобы ещё ближе разглядеть фигуру и политический облик Хэлла, остаётся выяснить его позицию в отношении Советского Союза. Естественно, нас, прежде всего, интересует позиция Хэлла в вопросе об установлении дипломатических отношений между США и СССР. Эта проблема принесла Хэллу мрачные думы и мучительные переживания. "Было над чем призадуматься", - пишет Хэлл (стр. 292). Над чем же задумывался государственный секретарь Соединённых Штатов?

21 сентября 1933 г. Хэлл представил Рузвельту меморандум, в котором он отнюдь не высказывался за признание СССР и старательно нагромождал всевозможные "препятствия" и "трудности" ("активность" Коммунистического Интернационала, пропаганда, долги царского правительства, "вмешательство во внутренние дела США", даже "различие между экономической и социальной структурой США и СССР" и т. д.). В заключительной части меморандума, как пишет Хэлл, он рекомендовал "оказывать всевозможное давление на Советское правительство в целях удовлетворительного разрешения существующих проблем" (стр. 295), причём во главу угла ставилась проблема царских долгов, без предварительного урегулирования которой Хэлл фактически возражал против установления дипломатических отношений с Советским Союзом. Мемуары Хэлла свидетельствуют, таким образом, что в этом важнейшем вопросе Рузвельт действовал вопреки рекомендациям Хэлла. Так прямо и сказано: "Президент, однако, решил по-другому" (стр. 297).

Но и после указанного решения Рузвельта Хэлл был бы напрочь оттянуть реализацию этой важнейшей внешнеполитической акции Рузвельта: "Президент решил, что он отправит послание непосредственно президенту Калинину. Я предпочёл бы направить ноту через каналы государственного департамента". Хэлл не скрывает своего недовольства линией поведения Рузвельта: "Я сомневался в мудрости такого курса" (стр. 298). Таким образом, мы имеем возможность, услышать от самого Хэлла, как он "содействовал" установлению дипломатических отношений с Советским Союзом.

Быть может, однако, последующие годы, в особенности годы войны, подсказали Хэллу другое отношение к Советскому Союзу? Ответ на этот вопрос может быть только отрицательным. Вот запись Хэлла, относящаяся к периоду, когда война была в разгаре: "Летом 1943 г. стало необходимым узнать точку зрения России по некоторым важнейшим международным проблемам: заключит ли она сепаратный мир с Германией (разрядка моя. - Б. Р. ), будет ли она преследовать неприятеля до русских границ, а затем остановится, предоставив союзникам закончить дело? Какова её позиция в отношении Японии? Будет ли она сотрудничать с Китаем?" (стр. 1464). "По этим вопросам, - отвечает Хэлл, - Россия была подобна "закрытой книге", она была "настоящим сфинксом".

Так мемуары Хэлла постепенно скатываются к словарю реакционно-антисоветских выступлений. Что же касается содержания его досужих рассуждений, то надо ли говорить, что все "гадания" Хэлла крайне недобросовестны, в особенности в той части, где высказывается лицемерная "озабоченность" по поводу мифической возможности "сепаратного мира России с Германией". Повидимому, Хэлл, по старческой забывчивости, упустил из виду, что с некоторых пор всему миру стало совершенно точно известно, кто именно, когда и где вёл сепаратные переговоры с Германией; что "осенью 1941 года, а также в 1942 и 1943 годах в Лиссабоне и в Швейцарии происходили переговоры за спиной СССР между представителями Англии и Германии, а потом между представителями Соединённых Штатов Америки и Германии по вопросу о заключении мира с Германией"¹¹ . "Другие документы говорят о переговорах, которые происходили между представителями Правительств США и Германии в феврале 1943 года в Швейцарии"¹² .

Разумеется, всё это и многое другое хорошо известно Хэллу. Тем не менее, в заключительной части мемуаров, посвященной всякого рода "прогнозам" и наставлениям, он разглагольствует об "опасном поведении Советского Союза" (стр. 1739) и усиленно рекомендует "политику терпения в сочетании с твёрдостью" в отношении СССР.

Мемуары Хэлла завершаются "программным" высказыванием, в котором формулируется внешнеполитический курс США: "Мы должны быть готовы выполнить наши обязательства в отношении наших бывших врагов - Германии и Японии. Если необходимо поддерживать надзор, военный или какой-либо другой, над ними в течение

¹¹ "Фальсификаторы истории (историческая справка)", стр. 71, Огиз. Госполитиздат. 1948.

¹² Там же, стр. 72.

десятилетий, мы должны быть готовы это сделать. Не должно быть и мысли среди нас о скором уходе из Европы или Азии" (стр. 1739).

Таков заключительный тезис Хэлла, который вместе со многими другими его советами с восторгом приемлют все те, кто стремится к утверждению господства американских монополий во всём мире.

Мемуары Хэлла поучительны во многом. Это не просто бесстрастные воспоминания отставного американского дипломата. Подобно его учителю и наставнику Вудро Вильсону, Хэлл рядится в одежды "миротворца" и апостола "демократии". Но, несмотря на тщательную маскировку, мемуары Хэлла - та же пропаганда безраздельного господства американских монополий в США и других странах, та же непримиримость к подлинно демократическим порядкам в любой части света, та же фальсификация недавнего исторического прошлого в интересах империалистической экспансии Соединённых Штатов в их стремлении к мировому господству.