На московские экраны выходит женоненавистническая мелодрама "На вилле". Фильм, снятый по одноименной новелле Сомерсета Моэма, убедительно свидетельствует о том, что неотразимой героине захватывающей романтической истории отнюдь не обязательно обладать ослепительной внешностью, богатым внутренним миром или исключительными человеческими качествами.

Снисходительный Моэм не питал особых иллюзий относительно людей с их вздорными слабостями и мелочным эгоцентризмом. Но то, как изображает свою героиню Мэри Пентон постановщик фильма "На вилле", выходит далеко за пределы печальной снисходительности. Прочитав новеллу, режиссер Филипп Хаас, очевидно, просто возненавидел эту женщину и, надо отдать ему должное, сумел заразить своей брезгливой ненавистью и зрителя. Сознательно такая задача вряд ли ставилась, но рискну предположить, что это как раз тот случай, когда стрелок попадает в яблочко не целясь.

Актриса Кристин Скотт Томас ("Английский пациент") играет англичанку, оказавшуюся на мели во Флоренции 1938 года. Существует давно известная кинематографическая повадка -- взять какую-нибудь довольно некрасивую особу и начать вокруг нее приплясывать: она, дескать, и утонченная, и изысканная, и сексапильная, и интеллигентная -- не укладывающаяся, короче, в рамки стереотипных представлений о красоте. Иногда это оправданно, и к самой Скотт Томас было применимо, когда она была поглаже, помоложе и больше нравилась операторам. Но оператор фильма "На вилле" как-то невзлюбил актрису. Он показывает все: впалые щеки, морщинистый лоб, хищный нос, огромный бесформенный рот и широко распахнутые глаза, в которых читается не больше склонности к роковым страстям, чем у селедки иваси пряного посола.

В начале фильма Мэри собирается выходить замуж по расчету за пожилого английского джентльмена, друга детства. В этом пока еще ничего предосудительного нет, это может случиться с каждым. В этот переломный момент своей жизни она знакомится с женатым американским плейбоем (прелестный Шон Пенн, без промаха стреляющий глазками). Американец ей явно нравится, но она, пококетничав и надавав ему авансов, грубо отшивает его. Это тоже можно оправдать или как простительный дамский каприз, или как похвальное предбрачное благоразумие. Впрочем, вторая версия скоро отпадает, ибо удивительная Мэри совмещает трезвую расчетливость с привычкой делать первое, что ей взбредет в голову. На этот раз она подбирает в ночи бедного скрипача, австрийского беженца, и под предлогом осмотра своей баснословной виллы, сада и картин незаметно укладывает его в койку. Бедняга оказывается так потрясен, что раздумывает уезжать. На следующий день он заваливается к ней в спальню, объясняется в любви и требует продолжения банкета. Героиня, попавшая в идиотское положение, лепечет, что действительно хотела его осчастливить, но не на всю жизнь, а в порядке единовременной гуманитарной помощи. Следует душераздирающая разборка с пистолетом, в итоге которой обнаруживаются полное духовно-нравственное ничтожество героини и окровавленное тело застрелившегося юноши, который не выдержал столь молниеносного превращения неземной богини в обычную шлюху.

Чтобы как-то замять дело и избавиться от трупа, Мэри зовет героя Пенна, который, не удержавшись, дает своей непредсказуемой приятельнице разок по морде, но потом все равно ей помогает и всячески отмазывает, подвергая риску собственную шкуру. А кругом, между прочим, фашисты и никакого уважения к правам личности. В общем, Мэри находит способ выкрутиться самой и вытащить дружка из тюрьмы, но, похоже, единственно для того, чтобы он не проболтался о ее похождениях. Брак с богатым старичком перестает быть актуальным, ибо даже такая легкомысленная особа начинает понимать, чем заканчивается великодушное "осчастливливание" безразличных тебе людей. Совершенно случайно она с героем Пенна оказывается в одном поезде, увозящем их из муссолиниевской Италии, и они весело отправляются в вагон-ресторан спрыснуть встречу. Финал как бы открытый, и тут три варианта: либо каждый поедет своей дорогой, либо она его окончательно подведет под монастырь, либо он будет ее каждый день хлестать по щекам и наконец выбьет всю дурь.

Я не знаю, на каком основании можно рекомендовать мужскому зрителю эту поучительную историю о вреде случайных связей. У женского зрителя, мне кажется, она должна вызывать желание плюнуть в экран -- от зависти, конечно: противная такая, а все от нее без ума. В этом смысле "На вилле" -- очень жизненное и психологически достоверное кино, несмотря на архаичную натянутость и литературность сюжетных поворотов.