К 50-летию Великого Октября

В советской историографии давно сложилась научная концепция Брестского мира, основанная на изучении документов и выступлении В. И. Ленина, официальных документов Советского правительства, документов и материалов Коммунистической партии Советского Союза¹ . В нашей литературе на основе изучения архивных фондов довольно "подробно рассмотрены мирные переговоры в Брест-Литовске. Однако в освещении событий после подписания "украинского договора" из издания в издание переходит одна неточность, которая, по существу, создает две версии в изложении обстоятельств разрыва переговоров. Авторы одной группы работ придерживаются взгляда, согласно которому советской делегации 9 - 10 февраля (27 - 28 января) был предъявлен или вручен ультиматум. При этом в качестве ультиматума рассматриваются не всегда одинаковые "формулы", а в числе его предъявителей называется либо весь Четверной союз, либо Австро-Венгрия и Германия, либо одна только Германия; наконец, указываются различные даты предъявления ультиматума: 9 и 10 февраля² . В другой группе работ - общих и монографических - события излагаются иначе. В частности, в них нет утверждений о том, что именно в эти дни советской делегации был предъявлен, вручен или передан какой-либо ультиматум³ .

Чем же объясняется нечеткость в освещении этого острого момента брестских переговоров? Какая версия исторически верна? Нечеткость объясняется, как нам представляется, тем, что большинство авторов неверно датирует предъявление германского ультиматума Советской России, не делает различия между ультиматумом по существу и ультиматумом по форме. Между тем В. И. Ленин указывал на такое различие: еще в январе он отмечал, что ультиматум Советской России, по сути дела, поставлен и со дня на день необходимо ждать и его формального предъявления⁴ . Определение этого момента - предъявления формального ультиматума - имеет принципиальное значение для оценки дея-

¹ См. В. И. Ленин. ПСС. Тт. 35 и 36; "Ленинские сборники" XI и XXXVI; "Документы внешней политики СССР". Т. I. М. 1957; "Мирные переговоры в Брест- Литовске". М. 1920; "Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б). Август 1917 - февраль 1918". М. 1958; "Седьмой экстренный съезд РКП (б). Март 1918 года". Стенографический отчет. М. 1962.

² И. И. Минц. Брестский мир. "История дипломатии". Т. II. М. 1945, стр. 338- 341; "История дипломатии". Т. III. М. 1965, стр. 88; С. М. Майоров. Борьба Советской России за выход из империалистической войны. М. 1959, стр. 210; А. О. Чубарьян. Брестский мир. М. 1964, стр. 138; С. Ю. Выгодский. У истоков советской дипломатии. М. 1965, стр. 115; И. Горохов, Л. Замятин, И. Земсков. Г. В. Чичерин - дипломат ленинской школы. М. 1966, стр. 33; И. С. Кремер, А. О. Чубарьян. Очерки истории внешней политики СССР (1917 - 1963). М. 1964, стр. 24.

³ "История ВКП(б). Краткий курс". М. 1945, стр. 206 - 207; "История КПСС". М. 1962, стр. 269; Ф. И. Нотович. Захватническая политика германского империализма на Востоке в 1914 - 1918 гг. М. 1947, стр. 205; "История внешней политики СССР". Ч. I. 1917 - 1945. М. 1966, стр. 55 - 57; "История международных отношений и внешней политики СССР". Т. I. 1917 - 1939. М. 1961, стр. 48.

⁴ См. В. И. Ленин. ПСС. Т. 35, стр. 245.

тельности и тактики советской делегации в Брест-Литовске. Именно ленинская постановка вопроса, и только она, открывает возможность для научно точного и исторически достоверного изложения хода переговоров. В статье делается попытка на основе ранее неизвестных германских документов⁵ пополнить наши сведения о ходе мирных переговоров, уточнить канву событий.

На открывшейся 22(9) декабря 1917 г. Брест-Литовской мирной конференции советская делегация предложила в качестве основы переговоров принципы демократического мира, выраженные в Декрете о мире и сформулированные в шести пунктах⁶ . Она действовала в соответствии с "Инструкцией о переговорах на основе "Декрета о мире", которая была составлена с участием В. И. Ленина, обсуждена и утверждена Советом Народных Комиссаров 10 декабря (27 ноября) 1917 года. В ленинском "Конспекте программы переговоров о мире" было сказано: "Главная тема политических переговоров и основной принцип: "без аннексий и контрибуций" ⁷ . 25 (12) декабря глава германской делегации Кюльман "от имени союзных держав" сделал заявление о принятии советских принципов при условии, "если бы все причастные к войне державы, без исключения и без оговорок, в определенный срок, обязались точнейшим образом соблюдать общие для всех народов условия". Это заявление было дипломатическим маневром, смысл которого Кюльман пояснил в телеграмме в Берлин⁸ . Уже на первых заседаниях конференции германские дипломаты потребовали (под видом "самоопределения") отторжения от Советской России Польши, Литвы, Курляндии и поставили вопрос о выводе русских войск из Лифляндии и Эстляндии. 28(15) декабря был объявлен перерыв в работе конференции.

Новый этап переговоров ставил перед советской дипломатией новые тактические задачи. В резолюции, принятой на заседании СНК 31 (18) декабря 1917 г. после доклада Н. В. Крыленко о состоянии армии и положении на фронтах, эти задачи были сформулированы следующим образом: "Перенесение мирных переговоров в Стокгольм. Продолжать мирные переговоры и противодействовать их форсированию немцами". Примечательно, что в первоначальном проекте резолюции, который был написан В. И. Лениным, этот пункт был сформулирован более четко: "Затягивание мирных переговоров"⁹ . Таким образом, к началу января тактика затягивания была намечена как политическая и дипломатическая задача советской делегации на мирной конференции. На возобновившихся 9 января 1918 г. (27 декабря 1917 г.) переговорах германские делегаты стали придерживаться по отношению к советским представителям тона "победителей". Отклонив предложение Советского правительства о перенесении переговоров в нейтральную страну, они заявили, что заявление Четверного союза от 25(12) декабря 1917 г. более недействительно, так как другие воюющие страны не присоединились к советским условиям мира. В отчетах правительству германские дипломаты отметили изменения в линии советской делегации, которую теперь возглавлял Троцкий. В телеграмме от 12 января 1918 г. Кюльман высказал предположение, что Троцкий попытается сделать эффективный агитационный ход. Германский дипломат делал вывод, что для Троцкого интересы России имеют второстепенное значение по сравнению с агитацион-

⁵ Историко-дипломатический архив МИД СССР (ИДА), ф. 393.

⁶ "Мирные переговоры в Брест-Литовске", стр. 5; "Документы внешней политики СССР". Т. I, стр. 60 - 61.

⁷ В. И. Ленин. ПСС. Т. 35, стр. 121.

⁸ "Мирные переговоры в Брест-Литовске", стр. 9 - 10; ИДА, ф. 393, д. 12; см. также А. Ахтамзян. От Бреста до Киля. Провал антисоветской политики германского империализма в 1918 году. М. 1963, стр. 35 - 37.

⁹ "Ленинский сборник" XI, стр. 17, 18; см. также В. И. Ленин. ПСС, Т. 35, стр. 181.

ными соображениями. С этого момента германская дипломатия стала придавать особое значение переговорам с представителями Украинской рады. "От их дальнейшего поведения будет зависеть очень многое. Если они встанут на почву сепаратного мира с нами, - писал Кюльман в Берлин, - для чего пока нет определенных признаков, то наша позиция в отношении Троцкого стала бы неизмеримо сильнее, и мы смогли бы с намного большим спокойствием выдержать разрыв с ним, в случае если он (как я подозреваю) стремится к таковому"¹⁰ . На заседании 10 января Кюльман поставил перед Троцким вопрос: намерена ли советская делегация "впредь быть здесь единственным представителем всей России?". Троцкий ответил, что "не имеет никаких возражений против участия украинской делегации в мирных переговорах"¹¹ . Через несколько дней (в течение которых германские дипломаты уделяли основное время "внутренним" переговорам и начавшимся секретным переговорам с украинскими представителями) на заседании 18(5) января Кюльман, отклонив принцип референдума для народов, которым следовало "предоставить право на самоопределение", передал слово представителю германского верховного командования на конференции генералу Гофману для предъявления территориальных требований со стороны Германии. Гофман назвал территории, "лежащие к северу от Брест-Литовска до Балтийского моря", заявив, что области южнее - предмет переговоров с украинскими представителями. Таков был один из первых результатов признания Троцким самостоятельности "украинской делегации". Указывая на карту с проведенной на ней синей линией отторжения территорий, Гофман подчеркнул: "Эта линия, поскольку в нашем владении находятся целые нации, то есть поскольку их территории заняты нашими войсками, эта линия, по нашему мнению, очерчивает их границы"¹² . "Линия Гофмана" отрезала от Советской России обширные территории, ранее входившие в состав Российского государства: Польшу, Литву, часть Эстонии и Латвии, некоторые области Белоруссии и Украины. Еще 16(3) января в итоге разговора по прямому проводу с советскими представителями в Брест- Литовске В. И. Ленин и И. В. Сталин отправили телеграмму на имя делегации: "Передайте Троцкому. Просьба назначить перерыв и выехать в Питер"¹³ . Теперь, после того как выяснился объём территориальных требований Германии, по предложению советской делегации заседания мирной конференции были прерваны до 29 января.

Для понимания дальнейшего хода переговоров и выяснения поставленного в данной статье вопроса нам представляется чрезвычайно важной оценка В. И. Лениным сложившейся ситуации. В "Тезисах по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира" Ленин писал 20(7) января: "Мирные переговоры в Брест-Литовске вполне выяснили в настоящий момент, к 7.I.1918, что у германского правительства (вполне ведущего на поводу остальные правительства четверного союза) безусловно взяла верх военная партия, которая по сути Дела уже поставила России ультиматум (со дня на день следует ждать, необходимо ждать и его формального предъявления). Ультиматум этот таков: либо дальнейшая война, либо аннексионистский мир, т. е. мир на условии, что мы отдаем все занятые нами земли, германцы сохраняют все занятые ими земли и налагают на нас контрибуцию (прикрытую внешностью платы за содержание пленных), контрибуцию размером приблизительно в 3 миллиарда рублей, с рассрочкой платежа на несколько лет"¹⁴ . В ленинской оценке положения принципиальное значе-

¹⁰ ИДА, ф. 393а, оп. 1, д. 246, л. 4.

¹¹ Там же; см. также "Мирные переговоры в Брест-Литовске", стр. 51.

¹² "Мирные переговоры в Брест-Литовске", стр. 126.

¹³ В. И. Ленин. ПСС. Т. 35, стр. 225.

¹⁴ Там же, стр. 245,

ние имеет указание, что Советской России уже поставлен ультиматум по существу и следует ждать "его формального предъявления".

Когда же произошло формальное предъявление германского ультиматума Советской России? Брестские переговоры явились для Советской России периодом трудных испытаний. Внутри партии большевиков шла острая борьба по вопросу о мире. В той сложной обстановке В. И. Ленину пришлось отстаивать единственно верную линию - заключение мира: кроме "левой" оппозиции заключению мира, выявилась порочная линия Троцкого, который уверял, что можно мира не подписывать, но и войну объявить прекращенной. Важное значение имело заседание ЦК партии 24(11) января 1918 г., на котором подробно обсуждался вопрос о мире. В. И. Ленин, выступивший на заседании первым, развивая основные положения "Тезисов", высказал предположение (впоследствии оправдавшееся), что "если немцы начнут наступать, то мы будем вынуждены подписать всякий мир, а тогда, конечно, он будет худшим". В ходе обсуждения выяснилось, что лозунг "революционной войны" большинство членов ЦК рассматривали как нереальный. Когда на голосование был поставлен вопрос "Собираемся ли мы призывать к революционной войне?", всего 2 человека голосовали за, 11 высказались против и один воздержался. Затем В. И. Ленин поставил на голосование предложение, сформулированное следующим образом: "Мы всячески затягиваем подписание мира... При этом затягиваем мир прелиминарный в мир постоянный хотя бы путем уплаты 1000.000.000"¹⁵ . Предложение В. И. Ленина было принято 12 голосами членов ЦК при одном против. Принятие предложения В. И. Ленина означало, что абсолютно обязательным для советской делегации условием на переговорах в Брест-Литовске ставилось - держаться до предъявления Германией формального ультиматума. В соответствии с решением ЦК В. И. Ленин так инструктировал Троцкого перед его отъездом в Брест-Литовск: "Мы держимся до ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаем"¹⁶ . Троцкий, однако, пренебрег указанием Ленина о подписании мира. Он не выполнил до конца также решения о "всяческом затягивании" переговоров, то есть до предъявления формального ультиматума.

К концу января германское правительство оказалось перед лицом событий, с которыми оно вынуждено было считаться: в Германии и Австро-Венгрии началась всеобщая стачка, принявшая широкий антивоенный характер; укреплялась власть большевиков внутри революционной России; Центральная рада, на переговоры с которой было потрачено столько времени, потерпела поражение и лишилась реальной власти на Украине. 30 января Кюльман телеграфировал в Берлин: теперь советские представители будут "менее склонны к компромиссам... Киевская рада, напротив, должна бы стать мягче и готовой к быстрому заключению договора". К этому времени возникло еще одно затруднение для германской дипломатии: положение Австро-Венгрии ставило ее перед необходимостью немедленного подписания мира. Кюльман сетовал на то, что ему приходилось удерживать главу австро-венгерской делегации Чернина от самостоятельных действий, в том числе от подписания мира без согласования с Германией. "Тенденции к сепаратному миру, кажется, быстро распространяются, - констатировал он. - Австрийский сепаратный мир был бы, по моему мнению, началом конца для нас". В этих условиях Кюльман предусматривал постепенное изменение германской тактики во время переговоров, ставя ее в зависимость от исхода переговоров с украинцами: "Мы должны, как это имелось в виду до сих пор, сдержанно продолжать переговоры с большевиками до тех пор, пока что-то получится с Киевом, однако затем перейдем к решительному то-

¹⁵ "Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б)", стр. 169, 173.

¹⁶ "Седьмой экстренный съезд РКП (б)", стр. 111.

ну". Кюльман предложил подготовить разрыв, в частности провести 10 - 14-дневную кампанию в печати: "Разрыв с большевиками в ближайшее время, видимо, неизбежен. Считал бы тактически правильным, чтобы в Германии возникло сильное недовольство долготерпением ведущих здесь переговоры, которое было бы выражено через прессу и иначе, и насколько это возможно также в прессе левых, с тем, чтобы нас подтолкнули и мы были вынуждены порвать не по собственной инициативе, а под влиянием общественного мнения"¹⁷ .

Из приведенных документов видно, что германское правительство еще в конце января пришло к решению прекратить переговоры после подписания договора с Центральной радой. Однако ему приходилось считаться с внутренними трудностями в Германии и Австро-Венгрии. Германские правящие круги придавали значение тому, как произойдет разрыв, понимая, что от этого зависит мировое общественное мнение и настроение внутри Германии. В начале февраля германские империалисты приняли решение порвать переговоры, и германская дипломатия должна была обеспечить повод для разрыва, ответственность за который она возложила бы на Советскую Россию. Подготовка к разрыву требовала времени, а это давало объективную возможность советской дипломатии продолжать затягивание переговоров до определенного момента, то есть до предъявления ультиматума.

Чтобы окончательно согласовать внутренние и дипломатические соображения в связи с подготовкой разрыва, Кюльман послал в Берлин 31 января запрос канцлеру Гертлингу: "Находясь здесь, невозможно определить, в какой мере разрыв переговоров с большевиками окажет влияние на внутреннее положение Германии, особенно в отношении стачек. Был бы благодарен вашему превосходительству за телеграфное указание, делает ли внутреннее положение безусловно необходимым и до какого момента продолжение тактики затягивания". Канцлер ответил: "Прошу определить вашу тактику по тамошнему положению, не принимая во внимание внутренние условия"¹⁸ . 1 февраля Кюльман сообщил рейхсканцлеру: "Мне кажется, что приближается момент, когда необходимо дать указание нашей делегации, находящейся в России, чтобы она постепенно подготовила свой отъезд. Прошу, ваше превосходительство, о полномочии дать такое сообщение отсюда". На том же бланке, на котором был напечатан текст шифровки, от руки написано: "Рейхсканцлер согласился с предложением"¹⁹ .

Трудность, с которой столкнулась германская дипломатия в конце января - начале февраля, заключалась в том, что переговоры с Центральной радой, которым было уделено столько времени и внимания в течение всего января, теперь оказались беспредметными: Рада не представляла Украину, и это стало совершенно очевидным для всех, в том числе для германской дипломатии. Перед последней встал практический вопрос: заключить фиктивный договор с "украинскими" представителями и начать интервенцию или признать бесплодность длительных переговоров с ними? Предпочтение было отдано вмешательству под прикрытием "договора". Вечером 1 февраля Кюльман послал правительству телеграмму: "В случае, если бы к нам поступила просьба о помощи от правительства Украинской рады, следовало бы серьезно взвесить вопрос, можно ли на нее откликнуться". Кюльман отдавал себе отчет в возможных последствиях военной интервенции: "Такое вмешательство во внутренние дела государства, охваченного хаотическим брожением, таит в себе большие опасности, в особенности ту, что Рада, вступив в союз с Германией, все еще считающейся вражеской страной, полностью

¹⁷ ИДА, ф. 393а, оп. 1, д. 246, лл. 2, 3, 5.

¹⁸ Там же.

¹⁹ Там же, д. 24б. В шифровке речь идет о делегации, которая вела в Петрограде переговоры об обмене пленными.

потеряет почву под ногами. С другой стороны, неизбежный... разрыв с большевиками был бы легче перенесен у нас, и особенно в Австрии, если бы можно было сослаться на заключенный с украинцами союз"²⁰ . Таким образом, 1 февраля германская делегация поставила перед правительством два практических вопроса: о подготовке разрыва переговоров и о военной интервенции на Украине.

Заключение договора с Центральной радой рассматривалось германской дипломатией как прикрытие интервенции. Тактика германской дипломатии сводилась к тому, чтобы представить общественному мнению "украинский договор" как частичное умиротворение, а разрыв переговоров с Советской Россией - как результат нежелания большевиков заключить мир. Кюльман хорошо понимал действительное значение "украинского мира". "Не следует строить больших иллюзий относительно реальной ценности такого заключения договора, когда положение Рады сильно пошатнулось"²¹ , - подчеркивал он.

В день подписания "украинского договора", 9 февраля, германское верховное командование в лице Гинденбурга, ища повод для разрыва переговоров, поставило перед кайзером вопрос о расширении территориальных требований к Советской России. Ссылаясь на высказывание кайзера 6 февраля о твердом намерении оказать "помощь" и "защиту" немцам в не занятых германскими войсками Лифляндии и Эстляндии, Гинденбург дал директиву представителю верховного командования на конференции генералу Гофману добиваться "очищения Лифляндии и Эстляндии от русских войск или разрыва переговоров с Троцким"²² . Однако Кюльман в ответ на сообщение Гофмана сказал, что у него нет такого распоряжения: полученные в свое время в Кройцнахе инструкции предписывали предложить русским очищение Лифляндии и Эстляндии. В этой связи Гинденбург просил кайзера 9 февраля приказать статс- секретарю, чтобы тот теперь немедленно потребовал очищения Лифляндии и Эстляндии или сорвал переговоры. Совершенно очевидно, что германская военщина рассматривала свои новые территориальные претензии как повод для срыва переговоров, прекращение которых было нужно ей для развертывания наступления, в частности занятия германскими войсками Украины. Вместе с территориальными притязаниями, обозначенными на "карте Гофмана", очищение Лифляндии и Эстляндии должно было составить содержание ультиматума.

В соответствии с этими предложениями кайзер, посылая 9 февраля поздравительную телеграмму Кюльману по случаю подписания "украинского мира", сделал многозначительное добавление: "Перед Троцким немедленно поставить требование - подписание мира на моих условиях при одновременном очищении Лифляндии и Эстляндии или немедленный разрыв переговоров и аннулирование перемирия"²³ . В тот же день в Брест-Литовск была направлена еще более категорическая телеграмма. Слова "ультиматум" она не содержала, но, по существу, предписывала предъявить ультиматум Советской России: "Нужно спешно положить конец. Троцкий безо всякого подписывает до завтра, 10-го, до 8 часов вечера (доложить об этом к этому времени сюда в Гамбург) мир на наших условиях при немедленной сдаче Прибалтики до линии Нарва - Плескау - Дюнабург (Нарва - Псков - Двинск. - А. А.) включительно без права самоопределения... В случае отказа, попыток затягивания или прочих уверток в 8 часов 10-го вечером переговоры прерываются, перемирие расторгается. Войска продвигаются затем до предписанной линии. Вильгельм"²⁴ . Таким образом, германская

²⁰ Там же, л. 1.

²¹ Там же, л. 2.

²² Там же, д. 27, л. 155.

²³ Там же.

²⁴ Там же, лл. 155, 156.

делегация получила совершенно определенное указание предъявить Советской России ультиматум, который включал новые территориальные требования и принятие которого было обусловлено точно указанным сроком.

Рассмотрим, как германская дипломатия выполняла это указание из Берлина. На заседании 9 февраля (27 января) Кюльман заявил, что "необходимо подвести некоторый итог работам мирной конференции", что "нельзя бесконечно затягивать переговоры, не обещающие успешного исхода" и что "складывающиеся обстоятельства вынуждают нас принять как можно скорее определенное решение". Затем он подтвердил, что с Центральной радой' подписан мирный договор, который "помечен сегодняшним числом" и последствия которого "для центральных держав ясны сами собой"²⁵ . В конце заседания он передал советской делегации сформулированный следующим образом 2-й пункт проекта мирного договора: "Россия принимает к сведению следующие территориальные изменения..." Под территориальными изменениями подразумевалась линия, обозначенная на "карте Гофмана", которая была вручена советским представителем еще 18 января. Однако требование относительно очищения Лифляндии и Эстляндии не было выставлено. В ходе заседания Кюльман не раз прибегал к ультимативному тону. Он, например, назвал очищение ряда территорий абсолютно обязательным условием и, коснувшись проблемы Аландских островов, подчеркнул ультимативность требования о восстановлении прав, которыми обладала Германия "в начале войны по отношению к этим островам"²⁶ . Однако на заседаниях советской делегации не был вручен какой-либо общий документ, который рассматривался бы как формальный ультиматум с определенным сроком ответа или принятия.

В отчете, который Кюльман послал канцлеру (телеграмма N 29), отмечалось, что 9 февраля на заседании комиссии "проявилась высокая степень вероятности того, что Троцкий - хотя и заявив протест - уступит нашим требованиям как в территориальных, так и в других существенных политических вопросах". Дипломатическая ситуация и намечаемая германской делегацией тактическая линия в связи с полученными ею новыми указаниями излагались в этом отчете следующим образом: "Во всяком случае, положение получит полную ясность на заседании, которое состоится завтра, в воскресенье 10-го, на котором с русской стороны последуют окончательные заявления относительно принятия наших существенных условий. Если это принятие не последует, то произойдет разрыв в течение 24 часов с расторжением перемирия и т. д. Однако если Троцкий примет наши условия, то я не могу взять на себя ответственность за то, что из-за вопроса об очищении Эстляндии и Лифляндии дело дойдет до разрыва. Важные основания моей позиции (развал союза с Австро-Венгрией и возможность внутриполитических конфликтов в Германии) известны вашему превосходительству из предыдущей моей телеграммы. Я готов потребовать очищения обеих областей, однако не готов включить это требование в ультиматум или допустить срыв мира из-за отказа русских, если наши прочие требования будут приняты. Условия, выставленные его величеством в телеграмме от 9-го (подписание мира до 8 часов 10-го и сдача Балтики вплоть до линии Нарва - Дюнабург без права самоопределения и возмещение всех потерпевших в Прибалтике), по моему мнению, невозможно отстаивать ни с политической, ни с международно-правовой точки зрения. Кроме того, совершенно исключено, чтобы можно было привлечь к этому наших союзников"²⁷ . Отчет Кюльмана - важный документ для понимания

²⁵ "Мирные переговоры в Брест-Литовске", стр. 177, 182.

²⁶ Там же, стр. 186 - 187.

²⁷ ИДА, ф. 393а, д. 27, л. 158 (1 - 2).

тактики германской дипломатии в самый напряженный момент мирных переговоров. В отличие от публичных выступлений или позднейших мемуарных версий шифрованная телеграмма, направленная канцлеру, отражает документально точно позицию и конкретные действия главы германской делегации в Бресте.

Какой же практический выход предлагал Кюльман? "На мой взгляд, - писал он в этой же телеграмме, - удовлетворительное решение - будь то в смысле мира, будь то в смысле разрыва при соблюдении союзнических отношений - может быть достигнуто в течение 48, самое позднее 60 часов. Отход от задолго подготовленной и проводимой дипломатической линии я не могу взять на себя..."²⁸ . Возражения Кюльмана носили не принципиальный, а тактический характер. Он не хотел предъявить ультиматум немедленно и вызвать разрыв, беря ответственность на себя. Для него было важно возложить ответственность на противника и соблюсти видимость учета позиций союзника. Не отказываясь от ультиматума в принципе, Кюльман просил отсрочки, считая момент неблагоприятным. Получив от кайзера новые указания, он, естественно, должен был поставить об этом в известность своего коллегу Чернина. Когда Кюльман сообщил Чернину о полученном из Берлина предписании, тот прежде всего сослался на выработанную ранее общую линию, которая не предусматривала подобного хода, и сказал Кюльману, что не может принять участия в германском представлении. Затем Чернин сделал официальное заявление следующего содержания: "Сообщенные мне только что вашим превосходительством указания его величества кайзера Вильгельма относительно ультиматума Петербургу с истекающим сегодня сроком не находятся в согласии с данными мне моим государем императором указаниями. Так как сегодня до вечера я не смогу получить никаких инструкций от моего императора, который находится на фронте в Трансильвании, я, к сожалению, не в состоянии самостоятельно присоединиться к этому шагу. Насколько я могу оценить ситуацию, мой государь император не сможет приспособить свою политику к этой измененной линии"²⁹ . Передавая в Берлин содержание разговора и официального заявления Чернина, Кюльман в телеграмме, отправленной в 12 часов 20 минут 10 февраля, высказал опасения в связи с расхождениями между союзниками. Ведь сам кайзер предписывал главе германской делегации соблюдение союзнических отношений как "строжайшую обязанность". Теперь создавалась ситуация, при которой Австро-Венгрия могла пойти на сепаратные действия и, возможно, подписать мир на "прежней основе". Это, по мнению Кюльмана, "имело бы следствием разрушение союза". В сложившейся обстановке Кюльман предлагал канцлеру сообщить кайзеру о возможных последствиях "буквального исполнения" отданных накануне указаний. Он просил срочно получить согласие кайзера на то, чтобы "содержащиеся в обеих вчерашних телеграммах указания рассматривались лишь как общие директивы, исполнение которых должно сообразоваться с жизненными интересами и союзническими отношениями"³⁰ . Итак, смысл телеграмм Кюльмана в Берлин состоял в том, что он, соглашаясь в принципе с предъявлением ультиматума и разрывом переговоров, просил отсрочки. С другой стороны, опасаясь разногласий внутри союза, Кюльман не считал целесообразным выдвигать новые территориальные условия. Разрыв не подготовлен и не согласован с австро-венгерским союзником, поэтому необходимо отложить предъявление ультиматума (без требования очищения Лифляндии и Эстляндии) и разрыв переговоров на день-другой. "Я прошу срочно передать высочайшую волю по телеграфу, -

²⁸ Там же, л. 158 (3).

²⁹ Там же, лл. 156 - 157.

³⁰ Там же.

писал Кюльман в Берлин в первой половине дня 10 февраля. - Сегодняшнее заседание состоится в половине шестого. Для направления моей речи необходимо, чтобы перед началом заседания мне было известно высочайшее мнение"³¹ . В тот же день (очевидно, до начала вечернего заседания) канцлер Гертлинг уведомил Кюльмана, что кайзер принял решение "выждать исход сегодняшнего заседания". Гертлинг направил ему копию своей телеграммы кайзеру, в которой говорилось: "Из сообщения г-на фон Грюнау я узнаю, что ваше величество всемилостивейше соблаговолили принять решение выждать исход сегодняшнего заседания в Брест-Литовске при соблюдении условий, ранее установленных между вашим величеством, фельдмаршалом и мною. Только по получении доклада господина статс-секретаря ваше величество примет, возможно, новые решения"³² . Такова была практическая сторона принятого в Берлине решения. Исполнение ранее отданного указания о предъявлении ультиматума если не отменялось, то, во всяком случае, откладывалось.

Таким образом, изучение весьма интенсивной телеграфной переписки между германской делегацией в Брест-Литовске и германским правительством позволяет уточнить ситуацию, сложившуюся на мирной конференции к 10 февраля: германские правящие круги еще в конце января пришли к решению порвать переговоры с советской делегацией, и германское правительство приступило к подготовке разрыва, используя для этого не только прессу, но и дипломатических представителей на мирной конференции. Однако германская дипломатия хотела "компенсировать" провал переговоров успешным завершением дел с "украинскими" представителями и возложить вину за разрыв на советскую делегацию. С этой целью она подыскивала подходящий предлог, стараясь создать ситуацию, при которой советские представители отказались бы от подписания мира. На совещании 4 - 5 февраля в Берлине было подтверждено намерение германской стороны порвать переговоры с Советской Россией, как только будет подписан "украинский договор". В соответствии с этим планом по настоянию верховного командования кайзер дал указание в Брест-Литовск предъявить советской делегации ультиматум, включив новые территориальные требования и обозначив срок принятия ультимативных требований. Однако к этой акции германская дипломатия в тот момент не была вполне подготовлена; кроме того, появилось непредвиденное возражение со стороны австро-венгерской делегации. Именно по этой причине Кюльман высказался против немедленного предъявления ультиматума и попросил отсрочить выполнение данных ему инструкций.

Троцкий оказался не в состоянии правильно оценить расхождения между союзниками по Четверному союзу, увидеть различие в положении Германии и Австро-Венгрии. Позднее он признавался, что австро-венгерский министр Г. Грац говорил ему: "Немцам только нужен повод для того, чтобы поставить ультиматум"³³ . Этот прямой намек имел под собой реальное знание позиции германского союзника и отражал австро-германские разногласия. Однако Троцкий не только дал в руки германской дипломатии такой повод, но и взял на себя инициативу разрыва переговоров.

Уже на заседании 9 февраля Кюльман в ультимативном тоне выдвинул вопрос об "окончательном решении" основных территориальных и политических проблем. Однако ни тогда, ни на следующий день германская делегация не предъявила формального ультиматума. Это объяснялось отмеченными выше причинами и поступившим 10 февраля рас-

³¹ Там же, л. 157.

³² Там же, л. 164.

³³ "Седьмой экстренный съезд РКП (б)", стр. 67.

поряжением из Берлина выждать исхода решающего заседания. Итак, Кюльман получил указание порвать переговоры, и этим определялся его ультимативный тон, но он имел и разрешение отсрочить предъявление ультиматума, и этим определялась его выжидательная позиция.

Как поступила в этих условиях советская делегация, которая должна была учитывать всю совокупность обстоятельств и всю политическую ситуацию и на этой основе избрать тактику? Основной курс и единственно разумная тактика были определены В. И. Лениным, который исходил из правильной оценки политической ситуации в Германии, состояния русско-германского фронта и возможных ходов со стороны империалистической Германии. Документы свидетельствуют о том, что В. И. Ленин последовательно отстаивал тактику затягивания переговоров и необходимость подписания мира. Однако вопреки директивам В. И. Ленина Троцкий проводил свою порочную линию. Сообщая Советскому правительству о заседании 9 февраля, Троцкий писал: "Сегодня Кюльман и Чернин подвели итоги всем происходившим до сего времени прениям и предложили завтра окончательно решить основной вопрос... Таким образом, повторяю, окончательное решение будет вынесено завтра вечером"³⁴ . Как видим, в этих словах нет и намека на предъявление советской делегации формального ультиматума или ультимативного требования. Речь идет о том, что дипломаты Центральных держав "предложили" "окончательно решить основной вопрос". На другой день, 10 февраля, Троцкий отправил следующую телеграмму: "Сегодня около 6 часов нами будет дан окончательный ответ"³⁵ . Троцкий не ставит здесь вопроса о том, как поступить, он лишь сообщает о намерении дать "окончательный ответ".

Что же произошло на мирной конференции в Брест-Литовске 10 февраля? Рассмотрим сначала ход заседаний по стенограмме. В первой половине дня в подкомиссии по территориальным вопросам происходило обстоятельное обсуждение линии границы. Советские представители обосновывали свою позицию относительно Моонзундских островов и Риги, отмечая, что предложенная германской стороной граница явно рассчитана на создание угрозы северу России. Германский представитель Розенберг, согласившись с тем, что такая граница рассекает области, населенные латышами, сослался, однако, на соображения, "в силу которых этнографическая точка зрения должна была уступить требованиям военного характера". В заключение своего выступления он "еще раз" указал "на требование, неоднократно выраженное в наших частных беседах, а именно: Россия обязуется по заключении мира немедленно очистить Лифляндию и Эстляндию от русских войск"³⁶ . Германский блок продолжал настаивать на аннексионистских требованиях, выдвинутых ранее, и каких-либо новых условий или сформулированного ультиматума не предъявлял. Заседание территориальной комиссии закончилось безрезультатно, и председательствовавший на нем австро-венгерский представитель Грац лаконично констатировал: "Соглашение не достигнуто".

Пока Гофман и Розенберг продолжали обсуждать в территориальной комиссии "технические детали" германской захватнической программы, Кюльман лихорадочно искал выхода из положения, в котором оказалась германская дипломатия после того, как она получила указания от кайзера и военной клики. В итоге интенсивной телеграфной переписки главы германской делегации с канцлером Гертлингом была, каймы видели выше, согласована тактика германской дипломатии на переговорах в этот день: выждать исхода вечернего заседания. Заседание

³⁴ См. С. М. Майоров. Указ. соч., стр. 210.

³⁵ Там же, стр. 211.

³⁶ "Мирные переговоры в Брест-Литовске", стр. 201.

политической комиссии, состоявшееся 10 февраля после окончания работы территориальной комиссии, открылось под председательством Кюльмана. На поставленный им вопрос о результатах работы территориальной подкомиссии Грац ответил: "Не придя ни к какому соглашению относительно вопроса о границе, подкомиссия закончила свою работу". Кюльман возразил на это, что перед подкомиссией не ставилась задача представить "окончательные заключения". Поэтому, продолжал он, я хотел бы спросить председателя русской делегации: не сообщит ли он нам свои соображения, которые содействовали бы удовлетворительному решению вопроса? Взяв слово сразу вслед за Кюльманом, Троцкий объявил: "Мы выходим из войны. Мы извещаем об этом все народы и их правительства. Мы отдаем приказ о полной демобилизации наших армий, противостоящих ныне войскам Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии... Мы выходим из войны, но мы вынуждены отказаться от подписания мирного договора"³⁷ . Затем Троцкий передал заранее подготовленное официальное заявление, которое объявляло состояние войны прекращенным. В заявлении говорилось об отказе подписать аннексионистский договор, однако о каком-либо ультиматуме в нем не было ни слова.

Как было воспринято заявление Троцкого германской дипломатией? Кюльман сообразил, что оно дает ему повод поставить вопрос о том, что "при аннулировании" перемирия "военные действия автоматически возобновятся". "Договор о перемирии, - заявил Кюльман, - предусматривает как конечную свою цель заключение мира. Но если мирный договор не будет заключен, то, очевидно, самый договор о перемирии теряет свое значение, и, по истечении предусмотренного в нем срока, война возобновляется". Это была недвусмысленная угроза применения силы и истолкование заявления Троцкого как разрыва перемирия. Однако Троцкий ограничился фразой: "Что касается практических затруднений, вытекающих из создавшегося положения, то я не могу предложить никакой юридической формулы для их разрешения". Желая возложить вину за разрыв переговоров на противника, Кюльман заметил, что принимает к сведению декларацию и пояснения Троцкого, и, сославшись на необходимость обсудить создавшееся положение со своими союзниками, предложил... собрать пленарное заседание конференции на следующий день. Однако Троцкий пошел еще дальше. Он сказал: "Мы считаем необходимым вернуться в Петроград..."³⁸ . Это был не только отказ от подписания мира, но и разрыв переговоров. Заседание на этом закрылось.

Английский буржуазный историк Дж. Уиллер-Беннет писал об исходе заседания 10 февраля: "Кюльман вздохнул с облегчением. После всего этого не было необходимости предъявлять ультиматум"³⁹ . Член советской делегации А. Иоффе писал о впечатлении, которое произвело заявление Троцкого: "Ничего подобного немцы не ждали. Все молчали. Кюльман бормотал что-то маловразумительное. Искали выхода, но не находили. Наконец, предложили созвать пленум. От этого Российская делегация отказалась. Л. Д. Троцкий уехал с частью делегации". На другой день неожиданно к А. Иоффе, который остался в Брест-Литовске, явился директор правового департамента германского министерства иностранных дел Криге. Он сослался на то, что "необходимо найти выход" из создавшегося положения, и предложил новую встречу делегаций обеих стран в Стокгольме, чтобы договориться хотя бы о пленных. Иоффе ответил, что Советское правительство от этого, наверное, не откажется. "На этом и покончили"⁴⁰ , - пишет в заключение А. Иоффе. Что мог

³⁷ Там же, стр. 207 - 208.

³⁸ Там же, стр. 209, 210.

³⁹ J. W. Wheeler-Bennett. Brest-Litovsk. The Forgotten Peace. March 1918. L. 1939, p. 225.

⁴⁰ "Мирные переговоры в Брест-Литовске", стр. 262.

означать приход Криге к советскому представителю? Очевидно, германская дипломатия хотела разведать намерения советской делегации и оставить за собой свободу маневра, во всяком случае, до получения новых указаний из Берлина.

Германское правительство и военное командование, как мы видели выше, хотели разрыва переговоров и возобновления военных действий. Германская дипломатия искала для этого повода и благоприятного момента. Отсрочка ультиматума, на которой настояли Кюльман и Гертлинг перед кайзером и верховным командованием, истекла, и генералы вновь потребовали внесения "ясности" в положение. 11 февраля Гинденбург послал Гертлингу телеграмму, в которой оценивалась ситуация и выдвигалось требование безотлагательно дать новые указания в Брест. Германское военное командование утверждало, что "положение вследствие шага Троцкого стало запутанным и неясным в военном отношении". Поставленная ранее цель заключалась в том, чтобы после заключения договора с Украиной заставить Советскую Россию подписать мир и получить свободу рук для действий на Западе. "Вчера эта цель не была достигнута", - говорится в документе. Гинденбург поставил перед канцлером вопрос о расторжении перемирия: "Поэтому я позволю себе в последний час высказать настоятельную просьбу - дать указание в Брест, чтобы не было допущено какое бы то ни было дальнейшее откладывание ясного решения в отношении Троцкого и тотчас было расторгнуто перемирие"⁴¹ . Получив эту телеграмму, Гертлинг вчерне набросал ответ: "Мы констатируем, что Троцкий своим заявлением от 10 сего месяца, разрывом переговоров, своим отказом выслушать дальнейшие заявления Центральных держав расторг перемирие. В соответствии с этим мы со своей стороны сохраняем за собой по истечении срока расторжения свободу рук во всех направлениях. Таким образом, надо рассматривать расторжение как последовавшее 10 февраля"⁴² . Этот документ-свидетельство того, что германское правительство воспользовалось именно заявлением Троцкого для осуществления своего плана разрыва переговоров и возобновления военных действий.

Вся политика германского империализма в отношении Советской России в период брестских переговоров была политикой грубого насилия и ультимативных угроз. Заседания 9 и 10 февраля были проведены германской дипломатией в ультимативном тоне. Кюльман имел указание предъявить ультиматум и готовился сделать это. Однако Троцкий освободил его от этой довольно сложной задачи, сделав заявление о прекращении переговоров. Формальный ультиматум не был предъявлен Советской России ни 9, ни 10 февраля. Об этом говорит не только переписка германской делегации со своим правительством, но и стенографический отчет мирной конференции, зафиксировавший предложение Кюльмана собраться на пленарное заседание на другой день, а также визит Криге к Иоффе. Документы подтверждают то обстоятельство, что германская дипломатия еще не рассматривала свои требования как предъявление ультиматума. Троцкий не "продержался" до предъявления ультиматума, как предлагал В. И. Ленин, и не выполнил решения ЦК о затягивании переговоров до последней возможности.

Дж. Уиллер-Беннет писал, что вечером 9 февраля Троцкий и Карахан совещались по прямому проводу с Лениным и Сталиным, находившимися в Смольном, и утверждает, что в итоге якобы "было согласовано" провозглашение "советской декларации на следующий день"⁴³ . Это утверждение не обосновывается никакими документами. 10 февраля (28 января) 1918 г. из Петрограда в Брест-Литовск была, отправ-

⁴¹ ИДА, ф. 393а, д. 27, лл. 165, 166.

⁴² Там же, л. 169.

⁴³ J. W. Wheeler-Bennett. Op. cit., p. 225.

лена следующая телеграмма, подписанная В. И. Лениным и И. В. Сталиным: "Наша точка зрения Вам известна; она только укрепилась за последнее время и особенно после письма Иоффе. Повторяем еще раз, что от Киевской Рады ничего не осталось и что немцы вынуждены будут признать факт, если они еще не признали его. Информируйте нас почаще"⁴⁴ . Из документов не следует, что Троцким был сделан четкий запрос и что он упомянул о предъявлении советской делегации ультиматума. И уж во всяком случае текст телеграммы не дает оснований для вывода, что Ленин согласился на разрыв переговоров. В ней делается ссылка на известную точку зрения, которая не изменилась, а только укрепилась. Ленинская позиция оставалась неизменной в течение всего периода переговоров: всяческое затягивание их и подписание мира в случае ультиматума. Именно эту точку зрения подтвердила телеграмма. Просьба информировать почаще совершенно очевидно предполагает продолжение переговоров, а не разрыв их и возвращение делегации в Петроград, ибо в последнем случае делегация не могла бы информировать Советское правительство "почаще" из Бреста. Утверждение Уиллер-Беннета о согласовании разрыва опровергается и тем фактом, что на VII съезде РКП (б) В. И. Ленин говорил: "...между нами было условлено, что мы держимся до ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаем... Я предложил совершенно определенно мир подписать"⁴⁵ . Троцкий этого утверждения не опроверг. Он не ссылался на согласование по телеграфу декларации и разрыва 9 или 10 февраля, хотя это могло бы стать главным его аргументом, если бы действительно имело место. Троцкий признал, что, когда была задумана "последняя попытка", В. И. Ленин был "против этого"⁴⁶ .

Документы приводят нас к заключению, что Троцкий сознательно скупо информировал лично В. И. Ленина и Советское правительство в целом о ходе переговоров, а когда решил порвать переговоры, то в так называемых запросах сообщил в Петроград о предстоящем "окончательном ответе", не поясняя, вызывается ли это ультиматумом или предпринимается по его собственной инициативе. Во всяком случае, информация от делегации из Бреста была неполной и неточной. Более того: письмо Троцкого из Бреста от 4 февраля 1918 г. было попыткой дезинформации. Он заверял В. И. Ленина в полной беспочвенности высказываемых в немецкой прессе предположений о намерении советской делегации отказаться от подписания договора⁴⁷. Разрыв переговоров произошел по инициативе Троцкого до предъявления немцами формального ультиматума. Это облегчило германским империалистам выполнение их интервенционистских планов, освободило германскую дипломатию от заботы найти повод для разрыва или взять на себя ответственность предъявления ультиматума, а главное, поставило Советскую Россию перед фактом не только разрыва переговоров, но и прекращения перемирия, перед возможностью нового наступления германских войск, угрожавшего превратиться в интервенцию против Советской России и социалистической революции. Тотчас после заседания вечером 10 февраля Троцкий отправил из Брест-Литовска в Петроград телеграмму, в которой требовал немедленного издания приказа о демобилизации на всех фронтах. В тот же вечер он, не дожидаясь указаний правительства, послал телеграмму верховному главнокомандующему Н. В. Крыленко о "прекращении" состояния войны и через голову СНК предписал ему издать приказ о демобилизации. Эта поспешность и превышение полно-

⁴⁴ "Ленинский сборник" XI, стр. 25; В. И. Ленин. ПСС. Т. 35, стр. 332.

⁴⁵ "Седьмой экстренный съезд РКП (б)", стр. 111; В. И. Ленин. ПСС. Т. 36, стр. 30.

⁴⁶ "Седьмой экстренный съезд РКП (б)", стр. 67.

⁴⁷ "The Trotsky Papers 1917 - 1922". Vol. I (1917 - 1919). L. 1964, pp. 10 - 12; см. также А. О. Чубарьян. Указ. соч., стр. 140.

мочий могли иметь катастрофические последствия. В. И. Ленину пришлось принять срочные меры, чтобы предотвратить исполнение требований Троцкого⁴⁸ .

Как развивались события после 10 февраля, хорошо известно. Германское правительство воспользовалось заявлением Троцкого о разрыве переговоров для прекращения перемирия. На совещании правительственных кругов в Гомбурге 13 февраля было решено нанести Советской России "смертельный удар". Германское правительство объявило 16 февраля о возобновлении состояния войны, и 18 февраля германская армия начала продвижение по советской территории, грубо нарушив условия перемирия, которое обязывало предупредить о прекращении перемирия за семь дней. Ленин говорил об этом: "Немец нас надул: из семи дней он пять украл"⁴⁹ . Наступление германских войск создало смертельную опасность для Советской России. ЦК партии сразу же после заявления германского правительства от 16 февраля собрался для обсуждения создавшегося положения. На заседаниях ЦК партии 17 и 18 февраля В. И. Ленин настойчиво предлагал возобновить переговоры с Германией и подписать мирный договор. В итоге длительного обсуждения вопроса вечером 18 февраля было решено немедленно выработать текст обращения к германскому правительству⁵⁰ . В ночь на 19 февраля В. И. Ленин написал проект радиограммы германскому правительству. Она была отправлена в Берлин утром 19 февраля. В радиограмме от имени Совета Народных Комиссаров был заявлен протест против продвижения германских войск в нарушение перемирия и выражено согласие подписать мир на условиях, предложенных делегациями Четверного союза в Брест-Литовске. Однако германские войска продолжали продвижение. 21 февраля германское правительство направило Советскому правительству ультиматум⁵¹ , который был получен в Петрограде утром 23 февраля. Германские империалисты поставили условия: принять все требования в течение 48 часов, немедленно выслать представителей в Брест-Литовск, в течение трех дней подписать мирный договор и в течение двух недель ратифицировать его.

23 февраля состоялось заседание ЦК партии. В итоге острой политической борьбы ЦК принял предложение В. И. Ленина о заключении мира. За немедленное принятие германских условий мира голосовали 7 членов ЦК (Ленин, Стасова, Зиновьев, Свердлов, Сталин, Сокольников, Смилга), против - 4 (Бубнов, Урицкий, Бухарин, Ломов) при 4 воздержавшихся (Троцкий, Крестинский, Дзержинский, Иоффе)⁵² . После этого СНК вынес постановление: "Условия мира, предлагаемые германским правительством, принять и выслать делегацию в Брест-Литовск"⁵³ .

Здесь нет необходимости останавливаться на общей оценке Брестского мира, подписанного 3 марта 1918 г., и на итогах обсуждения вопроса о мире на VII съезде РКП (б). Однако ленинская оценка хода мирных переговоров, деятельности советских представителей на мирной конференции и особенно порочной линии Троцкого важна для воссоздания верной исторической картины в связи с поставленным в данной статье вопросом. В политическом отчете съезду В. И. Ленин, имея в виду период переговоров в Бресте до 10 февраля, отмечал: "Брестские переговоры не представляли еще из себя момента, когда мы должны были принять какие угодно условия мира... В Бресте соотношение сил соответствовало миру побежденного, но не унизительному"⁵⁴ . В. И. Ленин

⁴⁸ См. С. М. Майоров. Указ. соч., стр. 215 - 216.

⁴⁹ "Седьмой экстренный съезд РКП (б)", стр. 111.

⁵⁰ "Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б)", стр. 200 - 205.

⁵¹ "Документы внешней политики СССР". Т. I, стр. 112 - 113.

⁵² "Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б)", стр. 215.

⁵³ "Документы внешней политики СССР". Т. I, стр. 112.

⁵⁴ В. И. Ленин. ПСС. Т. 36, стр. 12, 23.

подчеркнул ответственность Троцкого за разрыв переговоров. "То, что я предсказывал, наступило целиком: вместо Брестского мира (то есть мира на условиях, предложенных Германией до 10 февраля. - А. А.) мы получили мир гораздо унизительней, по вине тех, кто не брал его"⁵⁵ , - говорил В. И. Ленин. Ленинская оценка линии Троцкого содержит совершенно определенное осуждение именно разрыва переговоров. "Тактика Троцкого, - отмечал В. И. Ленин, - поскольку она шла на затягивание, была верна: неверной она стала, когда было объявлено состояние войны прекращенным и мир не был подписан. Я предложил совершенно определенно мир подписать. Лучше Брестского мира мы получить не могли"⁵⁶ . Как видно из секретарской записи доклада В. И. Ленина о войне и мире на заседании большевистской фракции IV Чрезвычайного Всероссийского съезда Советов 13 марта 1918 г., В. И. Ленин говорил, имея в виду ультиматум 21 - 23 февраля: "Нам поднесли ультиматум, который мы не обсуждая подписываем"⁵⁷ .

На съезде партии Троцкий, пытаясь оправдать свое поведение в Брест-Литовске, ссылался на интересы "европейской революции", которыми он якобы руководствовался. Разрыв им переговоров не был результатом случайного просчета: это были сознательные действия вопреки четкой линии Советского правительства и указанной В. И, Лениным тактике. В августе 1919 г. Троцкий был вынужден признать полное банкротство своей дипломатии в Бресте: "Нет никакого сомнения в том, что если мы не оказались вовлеченными в безнадежную войну, которая закончилась бы разгромом русской революции в течение 2 - 3 месяцев, то этим партия и революция обязаны той решительности, с какой т. Ленин поставил вопрос о необходимости временной капитуляции..." Однако свое "признание" Троцкий пытался смягчить утверждением, что разрыв и германское наступление якобы "нам не повредили"⁵⁸ .

События подтвердили правомерность опасений В. И. Ленина и опровергли расчеты Троцкого, который утверждал, что германская армия "не сможет наступать". 21 февраля в обстановке развернувшегося наступления германских войск Советской России был предъявлен ультиматум, который включал новые тяжелые условия и унизительные требования. Таков был итог преступного разрыва Троцким переговоров. События после 10 февраля еще раз показали хищническую природу германского империализма, его авантюризм и крайнюю агрессивность: в германских правящих кругах именно в этот момент окончательно одержала верх военная группировка, которая диктовала свою волю правительству. Германское наступление, равнозначное интервенции, проводившееся в условиях, когда Советская Россия не располагала еще революционной армией, угрожало Советскому государству не только потерей новых территорий, но и удушением социалистической революции. В. И. Ленин, глубоко понимая политическую обстановку, соотношение политических сил и партий в Германии, правильно определял внешнеполитический курс Советского государства и тактическую линию в период переговоров в Брест-Литовске. Развитие событий показало жизненность и реалистичность ленинского подхода к проблемам внешней политики социалистического государства. Ленинский курс на подписание мира строился на понимании реального соотношения сил, необходимости мирной передышки для Советской России. Ленинская линия была единственно верной для спасения социалистической революции, для обеспечения национальных интересов и выполнения интернациональных задач первого в истории социалистического государства.

⁵⁵ Там же, стр. 19; "Седьмой экстренный съезд РКП (б)", стр. 19.

⁵⁶ В. И. Ленин. ПСС. Т. 36, стр. 30; "Седьмой экстренный съезд РКП (б)", стр. 111

⁵⁷ "Ленинский сборник" XI, стр. 69.

⁵⁸ "Мирные переговоры в Брест-Литовске", стр. III-IV.