Академик АН Эстонской ССР Х. А. Моора.

Академия наук СССР. Институт истории. Изд-во АН СССР. М. 1959. 531 стр. + 2 карты. Тираж 2500. Цена 24 руб. 25 коп. (2 руб. 43 коп.).

Вопрос о возникновении Литовского государства, игравшего большую роль в средневековой Европе, занимал многих историков. Посвященная этому вопросу литература весьма обширна; в своем подавляющем большинстве она принадлежит литовским, русским, польским и немецким буржуазным исследователям. Эта литература, помимо того, что в ней проявились различные политические симпатии и интересы отдельных авторов, рассматривала данный вопрос односторонне, главным образом с точки зрения возникновения в Литве монархии.

Даже самая значительная и крупная работа довоенного времени - двухтомный труд польского историка Г. Ловмяньского "Исследование о началах литовского общества и государства" (Вильно. 1931 - 1932) - страдает, как правильно отметил в рецензируемом исследовании В. Т. Пашуто, крупными, свойственными вообще буржуазной историографии недостатками. Ловмяньский правильно охарактеризовал состояние хозяйства древних литовцев и социальное положение их знати, но не сумел связать с социально-экономическими факторами возникновение государства. Он типичным для буржуазных исследователей образом свел вопрос о возникновении государства к вопросу об образовании великокняжеской власти и объяснил причины его возникновения по преимуществу влиянием внешних факторов и обстоятельств.

Работы советских исследователей и историков народно-демократических стран до настоящего времени касались, если не считать ряда обобщающих трудов, лишь отдельных, частных, связанных с данной проблемой вопросов или представляли собой небольшие статьи. Последние вышли (в основном) из-под пера В. Т. Пашуто и являлись подготовительной работой к написанию большого исследования "Образование Литовского государства". Выход в свет этого капитального труда является значительным событием, вкладом в историографию данного вопроса. Автор, исходя из марксистского понимания истории, впервые последовательно раскрыл процесс образования государства в Литве, доказав, что оно создавалось, прежде всего, на основе происходившего здесь развития производительных сил и общественных отношений, а не только в результате благоприятных внешних условий.

Исследование В. Т. Пашуто состоит из трех частей, за которыми следуют обстоятельная библиография, указатели имен и географических названий и четыре приложения (генеалогическая таблица литовских князей, текст и перевод Кишпоркского договора между Тевтонским орденом и пруссами, текст "Помезанской правды" и послание князя Гедимина от 1324 г. ливонским епископам и датскому наместнику в Ревеле).

Рецензируемая книга создана на прочной документальной основе.

В первой части книги подробно анализируются выявленные и использованные автором источники: русские и литовские летописи, немецкие хроники, актовые материалы. Ввиду того, что относящиеся к теме древнелитовские источники, по существу, отсутствуют, исследование строится по преимуществу на источниках соседних стран. В. Т. Пашуто привлек также немало документальных материалов более позднего времени. По отдельным конкретным вопросам могут быть высказаны отличные от толкований автора суждения, но это вряд ли поколеблет основные положения книги.

В частности, нам представляется, что В. Т. Пашуто слишком доверчиво относится к переводу Ливонской хроники Генриха, сделанному С. А. Аннинским. Учитывая все достоинства этого перевода, следует иметь в виду, что Аннинский вследствие недостаточного знания местных исторических условий допустил в своем переводе ряд неточностей. Так, он спутал древнеэстонские территориальные объединения кихельконды с маакондами (земли, союзы кихелькондов). Возможно, что именно поэтому то же самое случилось и с автором рассматриваемого исследования, когда он в последнем абзаце на стр. 113 указывает, что мааконды входили в кихельконды, хотя в других случаях их соотношение дано в правильном порядке. В книге не использовано другое издание хроники, вышедшее в 1955 г. в Ганновере¹ . В этом издании учтены результаты работы прибалтийского историка Л. Арбузова, долго и подробно изучавшего источники хроники, а также показаны расхождения, имеющиеся между дошедшими до нас ее рукописными вариантами.

По-видимому, есть необходимость уточнить перевод некоторых встречающихся в старых источниках терминов. Так, слово "gentilium" (ritus gentilium, quasi gentilium sacerdotes), встречающееся в статьях 1 и 3 второй части Кишпоркского договора (стр. 501, ср. также стр. 105, 107), переведено С. П. Кондратьевым как "родовой (племенной, простонародный)". Однако в средневековой латыни слово "gens" имело еще одно значение - "язычник". Ввиду того, что в данном контексте договора "языческие обряды" и жрецы "вроде языческих священников" противопоставляются именно христианским обрядам и христианским (подлинным) священникам, то в этом случае "gentilium", очевидно, следует переводить как "языческий".

В других случаях, когда смысл того или иного термина с течением времени значительно изменился и его позднейшее значение больше не соответствует древнему понятию, будет целесообразно применять такой термин не в современной, а в старой его форме. Например, при переводе известного сообщения Вульфстана о его поездке в IX в. к эстиям-пруссам там, где говорится, что у пруссов было много городов (замков), а в каждом городе "cyning", последний термин целесообразнее передавать не современным словом "король" (стр. 84), а оставить его непереведенным в его древней форме, ибо древнее значение этого слова было не "король", а "предводитель", "военачальник". В более поздних источниках, например, в Ливонской рифмованной хронике, этому термину в том же общем его значении соответствует термин "kunig". Если эти термины давать в древней их форме, связь между cyning'ами IX в. и kunig'ами XIII в. будет сама по себе ясна, и не будет затемняться ассоциациями, которые невольно вызывает передача первого из них современным словом "король".

Вторая часть исследования посвящена историографии вопроса. Автор, в общем, дал исчерпывающий анализ русской, польской, литовской и немецкой литературы, а также литературы советской и стран народной демократии.

Однако В. Т. Пашуто следовало бы в историографическом обзоре охарактеризовать по крайней мере еще одну работу, относящуюся непосредственно к вопросу исследования и лишь мимоходом процитированную в труде, а именно работу Таубе² .

¹ Heinrici chronicon Livoniae. Editio altera. Heinrichs livlandische Chronik. Zweite Auflage, bearbeitet von L. Arbusow und Albert Bauer. Hannover. 1955.

² M. Taube. Russische und litauische Fursten an der Duna zur Zeit der deutschen Eroberung Livlands. Breslau. 1935.

Следует иметь в виду, что на эту работу для обоснования своих взглядов нередко ссылаются зарубежные историки норманистского толка.

Приведенная в конце рецензируемой книги библиография включает почти всю литературу проблемы. Упоминания заслуживало бы разве только одно небольшое, но ценное исследование советского историка Т. Зейда³ .

В третьей, основной части труда В. Т. Пашуто на основании анализа всех имеющихся в его распоряжении данных раскрыл особенности общественно-политического развития Литвы до середины XIV века. Советская историческая наука обогатилась новыми выводами по такой сложной проблеме, как генезис феодализма и происхождение государства. Прослежен переворот в общественном строе Литвы, который продолжался около полутора столетий.

В книге проанализированы особенности политической структуры Литовского Великого княжества, сложившегося на основе синтеза институтов незавершенного феодализма коренной Литвы с более развитыми институтами феодального строя Белоруссии. И, наконец, подробно освещена собственно политическая история Литвы вплоть до XIV в. и особенно ее вековая освободительная борьба с агрессией немецкого ордена, поддержанного многими правительствами и папской курией.

Ожесточенная борьба в Понеманье и Подвинье сопровождалась тяжелым разорением Жемайтии и неоднократным вторжением крестоносцев в земли Белоруссии и Аукштайтии.

Основные выводы книги по всем названным вопросам не вызывают сколько-нибудь серьезных возражений. При обилии затронутых в труде проблем естественно, что по некоторым, преимущественно частным вопросам со взглядами автора нельзя полностью согласиться. Отдельных из них, относящихся главным образом к характеристике особенностей хозяйственного и общественного развития Литвы, коснемся ниже. Но, прежде всего нам хочется остановиться на некоторых более общих вопросах, возникающих при чтении рецензируемого исследования.

В. Т. Пашуто неоднократно (и совершенно правильно) отмечает особенности общественного строя жемайтов по сравнению с общественным строем аукштайтов, или восточной части литовцев. Но, рассматривая экономику литовских земель, он не отмечает различий в экономике разных частей Литвы, а говорит о хозяйстве Литвы в целом. Между тем в экономике Литвы должны были существовать известные местные особенности, в значительной степени объясняющие различия, наблюдаемые автором в общественном строе. Нам представляется, что, привлекая, в частности, некоторые дополнительные этнографические данные (относящиеся, правда, к значительно более позднему времени) и учитывая некоторые местные особенности природных условий и ресурсов, можно было бы получить представление об известных различиях хозяйственной жизни, существовавших уже в древности.

Территория Литвы делится в географическом отношении на северо-западную (ее ядром является древняя Жемайтия), отличающуюся равнинным рельефом, и на восточную и юго-восточную части (Аукштайтия и другие земли), характеризующиеся холмистостью и густой сетью долин, в которых расположено множество озер. Если в Жемайтии имелись естественные условия для возникновения сравнительно больших сплошных полевых массивов, то в условиях сильно расчлененного рельефа Аукштайтии пригодные для обработки участки земли нередко были мелкими и разбросанными. Качество почвы здесь сильно варьировало: рядом с плодородными суглинками часто находились малопригодные для земледелия пески. Таким образом, условия для развития земледелия в названных частях Литвы были неодинаковы.

Требует уточнения утверждение автора (стр. 249) о том, что реки Литвы обильны рыбой, а леса - зверем и что это в равной мере относится ко всей литовской территории. На богатом водоемами юго-востоке и востоке страны значительно большая часть населения, чем на западе и севере, занималась рыболовством как подсобным промыслом. То же относится и к охоте. Обширные, богатые зверем леса находились главным образом на юге-востоке, где они непосредственно переходили в лесные массивы Полесья. Этим объясняется наличие более развитого в этой части Литвы (по сравнению с другими ее районами) смолокурения и других лесных промыслов, а возможно, также и бортничества. Данные археологии свидетельствуют о том, что с древних времен в холмистой, богатой

³ T. Zeids. Feodalismus Livonia Riga. 1951.

озерами южной части Литвы были особенно развиты также плавка и обработка железа.

Таким образом, можно предполагать, что в хозяйстве Жемайтии в основном преобладали земледелие и скотоводство, а разные промыслы отступали на задний план, в то время как в Аукштайтии сельское хозяйство тесно сочеталось с другими подсобными отраслями. Иными словами, в Аукштайтии хозяйство носило в большей мере многоотраслевой характер.

Разница была, как видим, не в существовании в той или другой части Литвы разных отраслей экономики или в степени развития хозяйства в целом, а в его структуре, в разном соотношении и взаимном переплетении разных его отраслей. Не подлежит сомнению, что характер общественных отношений, культуры и быта населения известной территории определяется не только его занятиями и степенью их развития, но и тем, в каком сочетании и относительном соотношении друг с другом находились разные отрасли производства.

Население Жемайтии добывало себе средства существования, занимаясь преимущественно сельским хозяйством и только в сравнительно небольшой степени - подсобными промыслами. Этнографы указывают, что здесь господствовал обычай передавать свой участок одному наследнику, как правило, старшему сыну. Поэтому в этой части Литвы на протяжении всей эпохи феодализма удержалась многочисленная прослойка лично свободного крестьянства, владевшего относительно крупными земельными участками. Существование в Жемайтии большого числа землевладельцев - мелких нобилей - уже в XIII - XIV вв. отмечено также в рецензируемом исследовании.

Вероятно, наличие сравнительно многочисленного слоя экономически относительно самостоятельных землевладельцев и было главной причиной того, что здесь мощь и власть крупного нобилетета не достигла той степени завершения, как в Аукштайтии.

В Аукштайтии, где в экономике подсобные промыслы играли сравнительно большую роль, земельные наделы нередко делились между наследниками. В результате этого здесь, видимо, рано возникло много мелких хозяйств, которые неминуемо попадали в зависимость от своих богатых соседей. Пожалуй, этим в значительной степени и объясняется более быстрое здесь, чем в Жемайтии, развитие и укрепление мощи верхов знати. Этому процессу содействовали еще и другие факторы. Так, возможно, что в условиях аукштайтского многоотраслевого хозяйства имущая знать располагала большим количеством и разнообразием товаров для сбыта. Важным стимулом был также и пример феодальной верхушки соседних русских княжеств. Но внешнее влияние могло быть лишь дополнительным, а не основным фактором. Решающую роль, разумеется, играла экономика, ее местная специфика.

Указанные особенности хозяйства и быта обеих частей Литвы известны нам по источникам и материалам, относящимся главным образом к более позднему времени. Не может быть, однако, сомнения в том, что в некоторой мере эти или подобные им местные особенности существовали уже и в период возникновения Литовского государства. Иначе невозможно объяснить того характерного для всей истории Литвы различия в развитии ее основных частей - Жемайтии и Аукштайтии, - которое, судя по археологическим памятникам, существовало уже в начале нашей эры, а также и в более отдаленные времена.

Различия в структуре экономики и соответствующие особенности общественного строя и политической организации, отличающие жемайтов от аукштайтов, были одной из причин возникновения распрей между ними. По этой причине великокняжеской литовской власти не удалось приобрести в Жемайтии сколько-нибудь крупных домениальных владений (стр. 309) и тем самым стать ее полновластным хозяином.

Аналогичную картину представляла также Прусская земля и ее экономика. В северной, равнинной части Пруссии, начиная с Помезании на западе и кончая Надровией и Скальвией на востоке, преобладало земледельческое хозяйство. В южной, холмистой и богатой озерами части, включающей Галиндию и Судавию-Ятвягию, экономика носила в целом, как и в Аукштайтии, характер многоотраслевого хозяйства. По своей материальной культуре галинды и судавы-ятвяги, начиная уже с первых веков н. э., настолько резко отличались от своих северных соплеменников, что встает вопрос, отнести ли их к пруссам или выделить в особую группу западных балтов. По-видимому, у них так же, как у аукштайтов, развитие политического строя в направлении укрепления мощи и власти верхов знати шло быстрее, чем у собственно пруссов.

У последних, как это убедительно показал В. Т. Пашуто, особенно на примере Помезании, политическая организация состояла лишь в слабоспаянной конфедерации самостоятельных, по существу, земель, бывших племенных территорий (стр. 335). Аналогичным был политический строй жемайтов.

Сходством характера хозяйства, общественного строя и политической организации собственно пруссов и жемайтов объясняется и то подчеркнутое автором обстоятельство, что к сложившемуся у пруссов праву сравнительно легко приспосабливались жемайты.

Необходимо также иметь в виду, что "Помезанская правда" и Кишпоркский договор, привлеченные В. Т. Пашуто в качестве источников, могут быть использованы для выводов преимущественно в отношении Жемайтии и только при условии известной осторожности для заключений в отношении аукштайтских порядков.

Особенности структуры хозяйства, отличающие аукштайтов от жемайтов, в то же время связывали в большей или меньшей мере аукштайтов с населением ближайших белорусских земель. В экономике белорусов, как и аукштайтов, намечалось многоотраслевое направление, что определило развитие здесь мелких хозяйств. Надежным признаком, свидетельствующим об общности характера экономики белорусов и аукштайтов, является, между прочим, распространение у тех и других в XI - XII вв. общего типа жилой постройки - избы с русской духовой печью и неотапливаемыми сенями. Эта общность отмечена также и в рецензируемом труде (стр. 258). О ней говорится как о примере культурных заимствований у белорусов. Однако следует учитывать, что заимствования извне воспринимались, как правило, лишь тогда, когда для этого имелись соответствующие условия. Жилой дом, как хозяйственно-бытовой комплекс, мог получить распространение лишь при наличии у обоих народов однородных условий хозяйственной жизни. Напомним, что в Жемайтии сложился совершенно иной комплекс жилого дома.

Общность хозяйства и материальной культуры прослеживается у населения белорусских и восточнолитовских земель с весьма отдаленных времен. Литва и соседние части Белоруссии были в древности заселены балтийскими племенами. Исследования А. А. Кочубинского, А. Л. Погодина и А. И. Соболевского по топонимике и особенно гидронимике соседних с Литвой и Латвией частей Белоруссии свидетельствуют о том, что представители балтийских племен продолжали долго существовать среди пришедших туда в середине I тысячелетия славян и лишь постепенно сливались с последними. В. Т. Пашуто использует работы названных авторов и соглашается с тем, что балтийское население влилось в славянское, но полагает, очевидно, что этот процесс ко времени возникновения Литовского государства уже завершился. Однако все же можно полагать, что в тот период в указанных частях Белоруссии жило еще немало балтийского населения. Во всяком случае, нет основания, сомневаться в том, что в XII - XIII вв. между литовцами и белорусами не было резкой этнической границы: их разделяла довольно широкая полоса со смешанным населением. Но это, пожалуй, не самое главное. Гораздо важнее уже упомянутое нами обстоятельство - сходный характер экономики у населения восточной Литвы и соседней части Белоруссии. Это должно было определить и сходные пути формирования общественных отношений у населения обеих соседних территорий. Г. Б. Федоров, на выводы которого ссылается автор рецензируемой монографии, пришел на основании изучения литовских кладов к заключению, что владельцы этих кладов, то есть возвышающаяся литовская знать, уже с X в. были в оживленных экономических сношениях с соседними русскими землями и городами, в особенности с верхним Приднепровьем.

В. Т. Пашуто склонен рассматривать включение ближайших белорусских земель в состав складывавшегося Литовского государства преимущественно как результат их подчинения последнему. Но ведь в данном случае речь идет не о XIV в., когда литовские великие князья стали завоевывать отдаленные русские земли, а о времени возникновения Литовского государства. Литовское Великое княжество создавалось как этнически смешанное литовско-русское, точнее, литовско-белорусское государство, что было следствием общности экономического и общественного развития населения этих районов, сложного переплетения обоих этнических элементов и т. д. Хотя все эти факты, как мы видели, и отмечены в монографии, но достаточно четкого вывода из них не сделано. А следовало бы подчеркнуть, что "синтез" русских и литовских общественных и политических порядков, о котором говорится в книге (стр. 245), воз-

ник не только с образованием Литовского государства; он имел глубокие корни в весьма отдаленном прошлом.

В. Т. Пашуто недооценил или, по крайней мере, недостаточно подчеркнул значение дружинной организации в государственном и раннем государственном политическом строе литовцев. Правда, он не раз касается вопроса о дружинниках и дружине (стр. 272, 298, 301, 337, 346), однако, учитывая большую важность дружинной организации, следовало посвятить ей хотя бы небольшой специальный раздел (что автором сделано в отношении других институтов власти и управления). Ведь дружина была в тот период не только военной, но и важной политической организацией. Дружинников ("сородичей и друзей") знатных пруссов отмечает уже Вульфстан. Примечательно, что несколькими столетиями позднее теми же словами (cognati et amici) обозначают дружину у ливов и других прибалтийских народов Генрих Латышский и другие хронисты. Говоря о мощи крупных литовских нобилей, наподобие Лингевина. источники подчеркивают факт наличия у них множества "друзей" (amici, vrunde). Хронист Генрих указывает (ГЛ 10,5), что ливские нобили рассчитывали на вече или совете себе подобных на поддержку со стороны своих "друзей" и "сородичей". Из этих и других подобных сведений можно заключить, что крупные нобили осуществляли свою власть в волостях, опираясь на дружину. Надо полагать, что на дружинную организацию в основном опирался и Миндовг. В связи с этим возникает сомнение, правомерно ли называть Лингевина без оговорок "вассалом" Миндовга (стр. 173). Ведь дружинная организация сменилась феодальной несколько позже. Нельзя не высказать сожаления, что автор не остановился на вопросе о смене дружиннических отношений феодальными.

Нам кажется сомнительным и то, что В. Т. Пашуто, следуя Ю. М. Юргивису, называет коллективно сооружаемые и обороняемые жемайтские крепости "общинными". Община, несомненно, существовала у жемайтов, как и у пруссов, но уже в пережиточной форме. Важнейшую роль в деле обороны страны играла в XII - XIII вв., надо полагать, уже не община, а дружина. Поэтому представляется более правильным называть эти крепости дружинными. Общинным более правильно называть известный тип крепостей-убежищ, относящихся в Прибалтике к первым векам нашей эры, то есть к позднему этапу родового строя.

Сделанные нами замечания ничего существенного из выводов автора рецензируемого труда не снимают. Это большое исследование, как всякое проникнутое творческим духом произведение, не только решает сложные научные вопросы, но вместе с тем порождает много новых мыслей и открывает новые перспективы в исследовании ряда проблем и вопросов, по которым приходится в некоторых случаях оппонировать автору. Бесспорно, рассматриваемая работа является крупным вкладом в историографию средневековья как нашей страды, так и соседних западных стран.