Изд-во Львовского университета. Львов. 1957. 175 стр. Тираж 600. Цена 8 руб. 50 коп.

В монографии Д. Л. Похилевича излагается историк крестьянства Белоруссии и Литвы с середины XVI по 60-е годы XVIII века. Выбор этого периода представляется очень удачным, так как на его протяжении произошли большие перемены в положении крестьян. Кроме того, именно этот отрезок времени в истории Белоруссии и Литвы в сравнении с другими менее изучен.

Изменение положения крестьян в середине XVI столетия произошло в связи с проведением так называемой волочной померы, которая должна была повсеместно ввести

и упрочить индивидуальное крестьянское землепользование, а вместе с тем и трехпольный севооборот. 60-е годы XVIII в. характеризуются развитием производительных сил, увеличением запашки, расширением экспорта зерна. Эти явления были тесно связаны с ростом фольварочного хозяйства, который вел к увеличению барщины и других повинностей крестьян.

В дореволюционной русской историографии уделялось значительное внимание истории аграрных отношений в Белоруссии и Литве ¹ . Центрами изучения истории Белоруссии и Литвы были Киев и Москва, где работали Ф. И. Леонтович, М. Ф. Владимирский-Буданов. М. В. Довнар-Запольский, М. К. Любавский и многие другие историки. Особенно много внимания крестьянскому вопросу, в частности волочной помере, уделил В. И. Пичета, монография которого "Аграрная реформа Сигизмунда-Августа в Литовско-Русском государстве" вышла в свет в 1917 году. Однако работы указанных историков хронологически доводились лишь до 1569 г., то есть до Люблинской унии. Д. Л. Похилевич начинает свое исследование с момента, являвшегося как бы рубежом, перешагнуть который дореволюционная русская историография так и не смогла.

После Великой Октябрьской социалистической революции появились новые работы, посвященные истории Великого княжества Литовского в XVI - XVIII веках. Среди них можно отметить статью М. В. Довнар-Запольского о социально-экономических отношениях в Белоруссии и Литве в XVI - XVIII столетиях ² . Однако автор статьи не показал развития аграрных отношений. Он изложил почти исключительно материалы середины XVI и конца XVIII в., оставив неосвещенным, в сущности, промежуток в 200 лет. В статье совершенно отсутствуют также сведения о борьбе крестьян против феодального гнета и разорении хозяйства этого края во время Северной войны. Слаба и источниковедческая база работы. В монографии польского буржуазного ученого А. Жабко-Потаповича о применении наемного груда в сельском хозяйстве Великого княжества Литовского в XVIII в. ³ предмет исследования выбран крайне неудачно, так как наемный труд в феодальную эпоху, да еще в сфере сельского хозяйства, применялся в крайне ограниченных масштабах. Тем не менее в его работе есть огромный фактический материал, в большинстве случаев новый (о движении посевов, о росте фольварочного хозяйства, об оплате труда наемных рабочих и т. д.).

Другой польский буржуазный историк, С. Косцялковский, еще в 1911 г. указал, что в государственных имениях Великого княжества Литовского в XVII и XVIII вв. длительное время господствовала денежная рента ⁴ .

Монография Д. Л. Похилевича начинается историографическим введением. Из-за недостатка места (о чем автор пишет на стр. 11) этот вопрос излагается слишком кратко, а обзор источников вовсе отсутствует, что является серьезным упущением работы.

В монографии впервые систематически освещено положение всех разрядов крестьян: государственных, частновладельческих, духовных. Основное внимание в книге уделено государственным крестьянам, так как об этой категории сельского населения в архивах имеется наибольшее количество материалов. В работе показана борьба белорусского и литовского крестьянства против феодального гнета и раскрыты изменения в аграрном строе деревни начиная со второй половины XVI до середины XVIII века.

Книга написана Д. Л. Похилевичем в основном по источникам, как опубликованным, так и архивным, значительная часть которых им впервые введена в научный оборот. Кроме материалов Литовской метрики (которыми пользовались почти все дореволюционные исследователи), автор широко использовал фонды архивов Вильнюса, Львова, Гродно. Необследованными остались только архивы Восточной Белоруссии и Ленинграда. Д. Л. Похилевичу

¹ Понятия "Белоруссия" и "Литва" в дореволюционной историографии почти не употреблялись, как и выражения "белорусское" и "литовское" крестьянство. Применялись понятия "Литовско-Русское государство", "литовско-русские крестьяне".

² М. В. Доунар-Запольскі Сацыяльна-эканамічная структура Літоуска-Беларускае дзяржавы у XVI - XVIII ст. "Гістарычна-археолёгічны зборнік" N 1. Менск. 1927.

³ A. Zabko-Potapowicz. Praca najemna inajemnik w rolnictwie w Wielkim ksiestwie Litewskim w wieku osiemnastym. Warszawa. 1929.

⁴ S. Koscialkowski. Ze studjow nad dziejami ekonomji krolewskich na Litwie. "Rocznik Towarzystwa Przyjacol Nauk w Wilnie", T. V, Wilno. 1911.

пришлось проделать ту часть работы, которую обычно выполняют авторы локальных исследований, то есть произвести подсчеты цифрового материала по таким громоздким источникам, как инвентари крупных имений. Тщательное изучение этих материалов дало ему возможность создать ряд таблиц, характеризующих различные стороны жизни крестьян. Вместе с тем автору следовало больше внимания уделить такому источнику, как постановления сеймов и сеймиков, так как в них имеется много интереснейших данных об отношении шляхты к крепостным.

Монография состоит из введения и четырех глав. Три начальные главы охватывают период с середины XVI до середины XVII века. Первая посвящена вопросу обеспечения крестьян землей, во второй говорится о повинностях разных разрядов крестьян, третья представляет собой очерк борьбы крестьян против феодалов. Четвертая глава, касающаяся положения крестьян с середины XVII до середины XVIII столетия, состоит из разделов о повинностях, о крестьянском движении и об общине.

В рецензируемой работе рассматриваются три основные проблемы: обеспечение крестьян землей, их повинности и борьба против феодального гнета.

Крестьянство в Великом княжестве Литовском делилось на группы, каждая из которых имела свои особенности. Автор отмечает, что положение крестьян столовых экономии (государственных, бывших в ведении королевской администрации) было относительно более легким, чем крестьян старостинских имений (тоже государственных, но переданных во временное владение частным лицам, преимущественно магнатам); а положение государственных крестьян в целом, по мнению Д. Л. Похилевича, было менее тяжелым, чем помещичьих, и т. д. Число государственных крестьян по тем или иным причинам (пожалования и т. д.) все уменьшалось. В основном они переходили в разряд помещичьих. В связи с этим возникает вопрос, как происходило перераспределение крестьян между их владельцами, иначе говоря, как изменялось количественное соотношение государственных и частновладельческих крестьян. Автор считает, что в середине XVI в. великому князю принадлежала примерно половина всех земель и населения (стр. 8) ⁵ . Однако он не указывает, чем владел великий князь во второй половине XVIII в.,хотя такие данные (тоже ориентировочные) существуют. П. Жукович подсчитал, что в Восточной Белоруссии в 1772 г. помещикам принадлежало 62% крестьян, а государству - 38% ⁶ .

Как бы ни были в обоих случаях приблизительны цифры, общую тенденцию они указывают верно: за истекшие 200 лет масса государственных крестьян, а значит, и земель, перешла в руки частных владельцев, в первую очередь магнатов, богатства которых и политическое влияние очень возросли в XVI - XVIII веках. О степени концентрации землевладения в XVIII в., в частности на белорусских землях, говорят следующие факты: в 1717 г. половина всех крестьянских хозяйств (дымов) Оршанского повета принадлежала 8 владельцам ⁷ . У князя К. Радзивилла (вторая половина XVIII в.) было 200 тыс. душ мужского пола ⁸ , то есть около 400 тыс. крепостных, не говоря уже о том, что он владел многими местечками и городами, население которых также исчислялось десятками тысяч.

В своей работе Д. Л. Похилевич уделяет много внимания повинностям государственных крестьян Исходя из имеющихся у него материалов, автор стремится обосновать, как и в ряде своих предыдущих статей ⁹ , схему движения феодальной ренты в XVI - XVIII веках. С начала XVI столетия в государственных имениях происходил переход от продуктовой и отработочной ренты к денежной, что было связано со значительным ростом производительных сил в стране. Однако уже в середине того же столетия, по мнению автора, государство внезапно перешло к диаметрально проти-

⁵ См. также Д. Л. Похилевич. Землеустройство и поземельный кадастр в Белоруссии, Литве и Украине в XVI - XVIII вв. "Материалы по истории земледелия СССР". Сборник I. М. 1952, стр. 329.

⁶ П. Жукович. Сословный состав населения Западной России в царствование Екатерины II. "Журнал министерства народного просвещения". 1915. N 2. стр. 267.

⁷ М. В. Доунар-Запольскі. Указ. соч., стр. 16 - 18.

⁸ E. Tyszkiewicz. Birze. SPb. 1869, s. 99. Примечание.

⁹ Д. Л. Похилевич. Изменение правового положения крестьян Великого княжества Литовского в XVI веке. "Ученые записки" Львовского государственного университета. Серия историческая. Вып. V. Львов. 1953, стр. 148; его же. Движение феодальной земельной ренты в Великом княжестве Литовском в XV - XVI вв. "Исторические записки". Т. 31. 1950, стр. 210.

воположному курсу на основе "Уставы на волоки" 1557 года Проведенная в соответствии с ней аграрная реформа, или водочная помера, привела к созданию сети фольварков, в связи с чем утвердилась отработочная рента. Последняя, как считает автор, держалась в разных имениях от 25 до 75 лет, после чего вновь возобладала денежная рента, господствовавшая до 60-х годов XVIII в., когда она снова сменилась отработочной (существовавшей до самой отмены крепостного права).

Но Д. Л. Похилевич слабо аргументировал свое положение о внезапном переходе к отработочной ренте в середине XVI века. Говоря об аграрной реформе Сигизмунда-Августа и вообще об истории Великого княжества Литовского в XVI столетии, автор усиленно подчеркивает, что в этот период происходил бурный рост фольварков, в результате чего увеличивалась барщинная повинность, вытесняя все другие виды ренты. Положение это доказывается им прежде всего ссылками на "Уставу на волоки" 1557 г, в которой действительно очень много места отведено организации фольварков. Но ведь "Устава на волоки" выражала лишь определенные намерения правительства, указывала на возможность перемен. А между возможностью и действительностью существует, как известно, большая разница. Чтобы подтвердить тезис о господстве отработочной ренты, следовало прежде всего показать соотношение фольварочной и крестьянской земли и доказать, что в XVI в. оно резко изменилось в пользу фольварков.

"Удельный вес фольварочной запашки, - по мнению Д. Л. Похилевича, - в общем фонде пахоти поместья в XVI - XVII вв. значительно вырос по сравнению с XI - XIII веками. Ее отношение к крестьянскому сектору в XVI в колеблется от 1:7 (у господаря) до 1:4 (у шляхты), а в XVII в. вырастает до 1:2 и даже доходит до 1:1. Покоится фольварочная запашка исключительно на крестьянском труде, отсюда - и рост барщины" (стр. 7). Следовательно, в господарских (государственных) имениях фольварочная пашня занимала в XVI в 12,5%, а в помещичьих - 20%, в XVII же веке процент этот поднялся до 33 и даже до 50 (для XVII в. автор не указывает, касается ли это государственных или помещичьих имений). Приводя такое соотношение, Д. Л. Похилевич имеет в виду не всю вообще государственную или помещичью землю, а лишь те имения, где были фольварки. Такой вывод связан с тем, что отношение 1:7 в господарских имениях устанавливает "Устава на волоки" 1557 года. Но так как фольварки были далеко не во всех имениях, то в действительности фольварочная пашня составляла не 12,5%, а значительно меньше. Так, в Кобринской экономии при ревизии 1563 г. фольварочная пашня составляла только 3,4% всей пашни. Тяглых волок, то есть крестьянских хозяйств, главной повинностью которых была барщина, в экономии насчитывалось 21,8% ¹⁰ . В соседней Гродненской экономии, по подсчетам издателей "Писцовой книги", имелось 75460 крестьянских десятин и 4400 фольварочных ¹¹ , то есть фольварочные земли составляли 5,5% пашни, а тяглых хозяйств там было, по-видимому, меньше половины. При наличии такого количества фольварочной пашни говорить о бурном росте фольварков в государственных имениях и господстве отработочной ренты нет оснований. Как видно, недостаточно обоснованным является и утверждение, что в XVII в. фольварки занимали от 33 до 50% пашни имений. Вполне возможно, что в некоторых имениях фольварки действительно занимали уже в то время половину пашни, но в целом такое соотношение характерно только для эпохи разложения феодально-крепостнического строя, начало которой относится к концу XVIII века.

Данные о внутрипоместном распределении земли, приводимые Д. Л. Похилевичем, отражают положение, сложившееся в конце 50 - начале 60-х годов XVI века. Росли или сокращались фольварки в государственных имениях во второй половине столетия? В Кобринской экономии в 1557 - 1563 гг. было 6 фольварков, из которых 3 к 1563 г. были ликвидированы, так как не давали дохода, а пашня трех остальных составляла 3,4% пашни экономии. Установить по имеющимся материалам время создания оставшихся трех фольварков нельзя: возможно, они возникли при проведении реформы, но, может быть, и ранее. Таким образом, не ясно, привела реформа к увеличению числа фольварков или нет. Но зато совершенно очевидно, что к концу

¹⁰ Н. Н. Улащик. Кобринская экономия после проведения волочной померы. "Ученые записки" Института славяноведения. Т. XV. 1957, стр. 258, 264.

¹¹ "Писцовая книга Гродненской экономии". Ч. I. Вильно. 1881, стр. XII.

XVI в. фольварочная пашня в Кобринской экономии значительно сократилась, так как один из трех фольварков был ликвидирован, а в другом пашня уменьшилась на 7 волок. В результате в конце XVI в. на фольварки приходилось только 2% пашни. В двух оставшихся фольварках чисто тягловая система была ликвидирована (стр. 37 - 38) ¹² . Сокращение фольварков в тот период происходило и в других государственных имениях (стр. 38), и поэтому слова Д. Л. Похилевича: "...проведение реформы на огромных и экономически пестрых просторах Великого княжества Литовского затянулось на многие десятки лет и закончилось полным торжеством фольварочно-барщинной системы и ренты работой" (стр. 10) - не подтверждаются прежде всего его же материалами.

Касаясь обстоятельств, заставивших правительство так круто изменить в середине XVI в. курс и перейти от денежной ренты к отработочной, автор в ряде своих работ называет несколько причин, и среди них низкий уровень общественного разделения труда, сопротивление крестьян и даже консервацию феодальных отношений. Д. Л. Похилевич утверждает, что повысить обложение деньгами и продуктами правительство не рисковало, опасаясь противодействия крестьян, но усилить барщину не боялось ¹³ . Такое объяснение не вызовет у читателя ничего, кроме недоумения, потому что через всю книгу проходит одна (совершенно справедливая) мысль, что из всех видов повинностей крестьяне больше всего ненавидели барщину и всеми силами старались от нее избавиться. Такое же недоумение вызывает и ссылка на консервацию феодальных отношений, поскольку середина XVI в, характеризуется как раз значительным ростом производительных сил.

Д. Л. Похилевич много занимался и вопросом о размерах волоки, то есть участка земли, который после реформы середины XVI в. стал основной единицей обложения. Поскольку размер волоки-надела был очень разнообразным (несмотря на то, что по "Уставе на волоки" 1557 г. он должен был быть всюду одинаковым), то естественно, что этот вопрос дебатируется в научной литературе уже больше сотни лет. Автор рецензируемой книги предложил свое решение. По его мнению, в каждой крестьянской волоке было 33 морга пашни, но так как 3 морга отводилось на усадьбу, улицу, прогоны и т. д., то реально пашни на хозяйство приходилось 30 моргов, разделенных на три поля, применительно к трехпольной системе земледелия. Разницу же в размерах волоки автор объясняет тем, что при нарезывании участков среди пашни всегда попадались площади неудобной для обработки земли, и чем больше было таких вкраплений, тем больше была волока, хотя пашни в ней имелось всегда одинаковое количество (стр. 13 - 14).

Такое объяснение, хотя и кажется весьма убедительным, противоречит некоторым фактам: в ряде полесских сел волока равнялась 30 моргам, надбавок там не было, и поэтому 30 моргов пашни никак не получалось. Непонятным остается и самый метод нарезывания участков. Ведь, кроме различного размера волоки, крестьяне получали еще прибавления, размер которых тоже был неопределенным. При таких условиях было целесообразнее либо выделять одинаковые волоки, а затем надбавками доводить пашню до нормы, либо нарезывать волоки такого размера, чтобы все необходимое количество пашни было дано сразу, без надбавок.

Нельзя согласиться и с трактовкой вопроса о происхождении и дальнейшей судьбе так называемых вольных людей. По мнению автора, это были, как правило, пришельцы из-за границы или беглые, а также отпущенные рабы, причем число вольных людей якобы сокращалось (стр. 83). В действительности же их было много не только в конце XVIII в ¹⁴ , но даже и накануне отмены крепостного права, когда только в Ковенской губернии вольных людей оказалось 87366 ¹⁵ - почти 9% всего населения губернии. При таком количестве спорным кажется не только утверждение, что число их в XVII - XVIII столетиях быстро уменьшалось, но и положение о том, что происходили они в основном из иностранцев. Как видно, проблема эта нуждается в дальнейшем изучении.

¹² См. также Д. Л. Похилевич. Землеустройство и поземельный кадастр в Белоруссии, Литве и Украине в XVI - XVII вв., стр. 345.

¹³ Д. Л. Похилевич. Движение феодальной земельной ренты в Великом княжестве Литовском в XV - XVI вв., стр. 210.

¹⁴ L. Zytkowicz. Rzady Repnina w latach 1794 - 1797. "Rozprawy" Wydzialu III lowarzystwa Przyjacol Nauk w Wilnie". T. 10. Wilno. 1938, s. 394 - 395.

¹⁵ "Материалы для географии и статистики России". Ковенская губерния. Составил Д. Афанасьев. СПБ. 1861, стр. 291

В рецензируемой книге обстоятельно освещается крестьянское движение в XVI - XVIII веках. Автор обнаружил много новых документов (например, интересные материалы о борьбе крестьян Слонимщины открывают малоизвестную страницу движения белорусских крестьян против своих угнетателей). К недостаткам этого раздела книги нужно отнести то, что автор не указывает четко ни районов наиболее напряженной борьбы крестьянства, ни того, какая из групп (помещичьи или государственные крестьяне) принимала в ней наиболее активное участие. Вопреки польским шляхетским и буржуазным историкам, утверждавшим, что крестьяне Белоруссии и Литвы были очень пассивны и безропотно подчинялись своим владельцам, Д. Л. Похилевич показал, как крестьяне этих областей боролись за свои права.

Автор полностью доказал положение о том, что с середины XVII до середины XVIII в. в Белоруссии и Литве преобладала денежная рента и, таким образом, аграрные отношения XVII - XVIII столетий в Великом княжестве Литовском не были простым продолжением отношений, существовавших там в XVI в., как об этом говорится, например, в "Истории Белорусской ССР" ¹⁶ . Если С. Косцялковский считал главной причиной перехода к денежной ренте разорение страны в результате войн, то Д. Л. Похилевич убедительно показал, что изменение формы феодальной ренты произошло в значительной мере вследствие крестьянских выступлений.

В книге довольно часто встречаются неизвестные широкому кругу читателей термины (староство, одверный, пенязь, копа и т. д.). В ранее опубликованных работах Д. Л. Похилевича такие термины объяснялись. Но читатели рецензируемой монографии оказались в значительно худшем положении, так как словарь терминов в ней отсутствует.

Книга перегружена цифровым материалом.

Д. Л. Похилевич часто применяет выражение "Восточная Белоруссия", противопоставляя ее обычно всей западной половине Великого княжества Литовского, однако нигде в книге не объяснено, что следует понимать под Западной и Восточной Белоруссией, между тем как в одной из опубликованных ранее его работ такое разъяснение есть ¹⁷ . Деление проведено примерно по 27-му меридиану; таким образом, в западную часть входили Жемайтия, воеводства Трокское и Виленское и западные волости воеводств Берестейского, Новогрудского и Минского, к восточной же относились воеводства Полоцкое, Витебское, Мстиславское и восточные волости Новогрудского, Берестейского и Минского воеводств.

К сожалению, автор дает, в сущности, историю не крестьян Белоруссии и Литвы, а в целом крестьянства Великого княжества Литовского. Особенности каждой из этих областей он показывает очень мало. Д. Л. Похилевич четко разграничивает обстановку в западной и восточной половинах государства, но если к восточной половине вполне применимо выражение "Восточная Белоруссия", то в состав западной, кроме Западной Белоруссии, входила и вся Литва. Поэтому ее следовало бы разграничить на белорусскую и литовскую, а кроме того, и Литву тоже разграничить на западную и восточную, так как разница между этими районами не меньшая, чем между западной и восточной частями Белоруссии.

Недостатком книги является то, что автор ведет изложение, по сути дела, в отрыве от политической обстановки в стране. Краткие экскурсы в эту область ничего не дают читателю, незнакомому со специальной литературой.

В целом рецензируемая работа, бесспорно, представляет собой ценный труд по истории крестьянства Белоруссии и Литвы в XVI - XVIII вв. и значительно расширяет знания по истории крестьян нашей Родины.

¹⁶ "История Белорусской ССР". Т. I. Минск. 1954, стр. 174 - 175.

¹⁷ Д. Л. Похилевич. Из истории аграрных отношений в западных воеводствах Великого княжества Литовского в XVI и первой половине XVII века. Сборник "Средние века". Вып. VI. М. 1955, стр. 152.